Сердитый ветер, полный яда, сквозь фонари-поводыри, преступным бессердечьем, тянет полумрак; молчанье – верный друг, который не предаст и не изменит – зарёй осенней тлеет на письменном столе; и разум – он же, горький опыт – всё учится, чтоб удивлять других; узнав про угол квадрата, всё представляет остальные три, но, а великий квадрат, по-прежнему, углов как не имел, так не имеет, как не смотри и не верти в пространстве, где теряются слова… Вот месяц, благородный муж, серпом зеркальным полоснул чернильный свод, и высота землистым инеем упала на дорогу, где ноша тяжела и долог путь, и где мудрец завял, как трав полог, как совершенство ради совершенства, он здесь уснул, спокойно смерть приняв ночную, в надежде, что познал с утра немного крылатой истины, и по следам других не шёл… Иероглиф Жэнь над черепашьим панцирем земли звездой печальною качнулся, и смертным потом обдало пути того, кто о пути вещал. Здесь не менялись только мудрецы и идиоты. |