ДВОЕ ЗА ШТОРАМИ

(рассказ)

 

Женщину штора полюбила сразу и навсегда: за тёплые, заботливые руки, с любовью касавшиеся её, и просто за то, что она была красивая. Именно женщина принесла её из магазина, где ажурная тюлевая штора была НИЧЬЕЙ. А тут, в этой квартире на одиннадцатом этаже, она, к своему удовольствию, стала СВОЕЙ – для этой женщины. Та погладила и повесила штору в зале, украсив ею большое балконное окно, и со шторой комната так и заневестилась.

Что касается мужчины, жившего в этой квартире, то он для шторы был не то чтобы врагом, но тем, кого она терпела, как неизбежное зло. Она судорожно замирала при одном только его приближении. А как бы вы чувствовали себя, если бы вас ни за что, ни про что резко дёргали из стороны в сторону? Именно так он поступал перед тем, как открыть балконную дверь или форточку. И происходило это частенько, ибо мужчина любил покурить. В холодное время хозяин пристраивался с сигаретой у открытой форточки, так и норовя прожечь в нежной тюли дыру. При этом бедняжка штора задыхалась от едкого дыма. Ветерок, залетавший в форточку, сочувствовал ей и, как мог, помогал отодвинуться от мужчины и от ненавистного дыма.

Штора невольно наблюдала за тем, как складывались семейные отношения в этом доме. Поначалу хозяйка частенько напевала за домашними делами, а безмятежно поют только поистине счастливые люди. Нередко весело смеялась, когда что-то рассказывала мужу. А как они целовались! Штора при этом стыдливо прикрывала глаза, и белизна её будто начинала розоветь. И необъяснимое волнение начинало охватывать её в волнах их учащающегося дыхания, таинственного неразборчивого шёпота. Было и томительно-сладко, и совестно при мысли, что она тут третья лишняя. Но приходила мысль, что, возможно, это просто некая человеческая игра. Например, иногда мужчина вдруг начинал притворно рычать, грозясь съесть жену, обглодать каждую её косточку. Но даже ей, шторе, это казалось не страшным. А женщине – тем более. Она включалась в игру и начинала подзадоривать его. В конце концов их голоса становились такими запекшимся от возбуждения, что и у шторы начиналось непонятное головокружение, и хотелось совершить что-то совершенно безумное. Например, сорваться с петелек и унестись через приоткрытую балконную дверь облакам навстречу. Штора изнемогала от невозможности всё это совершить. И растекалась по окну всей нерастраченной нежностью. И обмирала от счастья, и вздыхала – тихо-тихо, чтобы никто не заметил…

Трещина в отношениях между мужчиной и женщиной поначалу была совсем не заметна. Да какая там трещина! Так себе, – невесомая паутинка. Однажды муж пришёл с работы позднее обычного. Выяснилось, что к ужину ничего нет, так как жена появилась ещё позже. Засиделась в гостях у подруги, с которой давно не видались. Слово за слово – наговорили друг другу много нехорошего, на повышенных тонах. Ужас! Он, злой и какой-то отстранённо-чужой, ушёл. При этом так хлопнул дверью, что не только жена, но и она, штора, невольно вздрогнули. Женщина, взвинченная ссорой, попыталась заняться обычными делами: ушла на кухню и стала выгружать на кухонный стол принесённые продукты. Успокоиться не удавалось – дверца холодильника хлопала сильней обычного. Вернулась в зал, начала переодеваться. Крепилась до тех пор, пока не порвала неосторожным движением колготки. После этого губы у неё вдруг задрожали. Она попыталась сглотнуть готовый выплеснуться всхлип, но не получилось. Рухнула на диван, ткнулась лицом в подушку. Плечи её затряслись. Несчастные колготки так и остались валяться на полу. Через некоторое время она немного успокоилась. Сходила в ванную комнату, умылась. Что-то приготовила на ужин, но штора слышала, как вяло бродила по тарелке её вилка. Спать легла одна, свернувшись под одеялом калачиком, но сон не приходил. Штора это чувствовала – во сне человек дышит по-другому. И когда, наконец, пришёл муж, она только притворялась, что спит. Лежала, демонстративно отвернувшись к стене, и прислушивалась к тому, как муж, нетвёрдо держась на ногах, шумно передвигался по прихожей и кухне, что-то там ронял и чертыхался…

Через день они всё-таки помирились. Жизнь в квартире более-менее благополучно покатилась дальше. А трещинка осталась. И начала расти. Эти двое стали как-то иначе общаться между собой. Понятно это было и по телефонным разговорам. Когда жены не было дома, он всё чаще стал звонить какой-то неизвестной Кире и притворно рычать в трубку ей, как некогда – жене. Она изливала своё недовольство мужем в разговорах с подругами. Нередко в адрес супруга срывались такие выражения, которые ему определённо не понравились бы. И ещё женщина почти перестала петь. Когда оба были дома, каждый занимался своими делами, потом смотрели телевизор. Разговаривать друг с другом стали редко. Если и возникал разговор, то о самом скучном, обыденном. И всё чаще ссорились. Она плакала, а он беспрестанно курил. И теперь даже не затруднялся открывать форточку, дымя где ни попадя. Из-за этого тоже ругались – зло и громко. И не было им никакого дела до шторы, задыхавшейся от дыма и жалости к любимой хозяйке. А он не только курить стал больше, но и выпивать. И это лишь углубляло трещину в их отношениях…

А потом настал тот ненастный день в конце сентября. Вероятно, это был выходной, потому что оба супруга находились дома. Она сидела в кресле у окна с вязанием, а он бесцельно шатался по комнате с традиционной зажжённой сигаретой в руке. Когда приближался к окну, штора морщилась, чувствуя исходящий от него запах перегара. Потом он отправился на кухню. Звякнуло стекло о стекло. Хозяйка оторвала взгляд от вязания, посмотрела в сторону кухни. Нервно вздохнула, но промолчала, продолжила вязание. Вернулся в комнату муж. Глаза его странно блестели. Но он по-прежнему не знал, чем заняться. Взял газету, через некоторое время отбросил. Пощёлкал пультом телевизора, ничего интересного не нашёл. Начал опять тыкаться из угла в угол. Постепенно это стало доводить жену до белого каления.

- Ну, что ты мотаешься перед глазами?! Как дерьмо в проруби… - последнюю фразу она буркнула вроде бы себе под нос, но он услышал, и это плеснуло «маслица» в тлеющий огонь его раздражения.

- Чё ты там вякнула?

- Чё слышал. Занялся бы хоть чем-нибудь. Тоска смотреть на тебя.

- Да не смотри. Мне вот тоже смотреть на тебя – никакого интересу нет. Квашня квашнёй. Скоро ни в одно платье не влезешь.

- Не твоя забота! Надо будет, всё новое себе куплю. Сама зарабатываю.

- Ага, со своих заработков ты много накупишь.

- А я что, вдова, что ль, в конце концов? Взял бы, да нарядил жену! Таньке Прокудиной мужик шубу норковую подарил, а у тебя на колготки новые не выпросишь. Вообще обнаглел! Совсем денег не даёшь.

- Ага, тебе только дай. Как в порву летит, а дома вечно пожрать нечего.

- А за что тебя кормить-то? Деньги где-то прячешь от меня, «квасишь» без конца. В постели – тоже «ни бум-бум». Храпишь только, спать не даёшь. Вообще никакого от тебя проку!

- «Бум-бум», – скривил он губы, передразнивая её. – Да какой дурак тебя захочет? Как косметику смоешь, – тушите свет. Кошка драная!

- Сам урод! И за что мне мука такая – каждый вечер в постель с тобой ложиться?! Тошнит уже от тебя! Скотина пьяная! Ненавижу!!!

Отбросив недокуренную сигарету, он подскочил к ней. Она взвизгнула от страха и прикрылась вязанием с ощетинившимися спицами.

- Не смей меня трогать!

Вскипевшая в нём ярость требовала выхода. Он резко выдернул из её рук недовязанную вещь, смахнул в сторону штору, распахнул незапертую балконную дверь и выбросил с одиннадцатого этажа вязание вместе со спицами. Сжав кулаки, она ринулась к нему, норовя ударить по лицу.

- Ах, ты сволочь! Сволочь!

Увёртываясь от её кулаков, он неожиданно туго сгрёб её халат у самого горла, притянул к себе и прошипел сквозь судорожно сжатые зубы:

- Ещё слово пискнешь, и вылетишь вслед за своим барахлом.

И начал теснить её к балкону. Туго натянувшийся халат сдавил горло, как удавкой. Но не столько от этого, сколько от накатившегося ужаса дыхание у неё перехватило. Даже крикнуть не могла, только сип какой-то вырывался. Задёргалась, старясь ослабить его хватку. Попыталась ухватиться, хоть за что-нибудь. Пальцы нащупали штору. Вцепилась в неё. И штора тоже вцепилась в руку любимой хозяйки, готовая умереть вместе с ней. Будто почувствовав эту поддержку, женщина так дёрнула ткань, что деревянный карниз, на котором держались шторы, сорвался с ближнего края и с маху ударил мужчину по голове. Тот и ахнуть не успел. Только рот у него от неожиданности раскрылся. Отпихнув обмягшую разом жену, он схватился за голову. Нащупал в волосах что-то отвратительно липкое. Глянул на пальцы. От вида крови затошнило. Кинулся в ванную комнату.

Жена осталась сидеть на полу у открытой двери. Сидела и дрожала. То ли от холода, то ли от только что пережитого кошмара, а встать – сил не было. Заметила, что всё ещё сжимает в кулаке штору. Выпустила ткань, провела по ней рукой, расправляя. Штора лежала в полном изнеможении после перенесённого сражения. Ласка хозяйки была для неё утешением. Взгляд женщины скользнул вверх вдоль висящего на одной петле карниза. Затем медленно переместился на открытую дверь. С трудом встала на ноги, ставшие какими-то ватными, вышла на балкон. Ветер взметнул волосы, скользнул за ворот порванного халата. Со страхом, будто впервые, глянула вниз, и даже дурно стало оттого, что живут на такой немыслимой высоте. Всё внизу выглядело таким крохотным! Еле рассмотрела свою недовязанную кофту. Жалким, обвисшим трупиком висела она на кусте сирени.

Вернулась в квартиру. Закрыла за собой дверь. Накинула в прихожей плащ. Спустилась на лифте вниз, вышла на улицу. К счастью, ненастная погода разогнала традиционную компанию кумушек у подъезда. Никто из соседей не видел, как она стряхивала с высокого куста своё вязание. У лифта потом почти нос к носу столкнулась с мужем. Отпрянули друг от друга, словно током их ударило. Отведя взгляд, он молча шмыгнул мимо.

В тот день муж так и не появился дома. Бог знает, где и с кем ночевал. На рассвете её разбудил скрежет ключа в замке. По шагам узнала мужа. «Явился, зараза!» – с раздражением толкнулась в сознании мысль. Надо было бы встать, разобраться с подлецом, но представила, что, если встанет, опять придётся ругаться. Не хотелось, и не стала шевелиться. Удивилась, когда услышала, что он зачем-то полез на антресоль. Вскоре опять скрежетнул замок в двери, и стало тихо.

Женщина открыла глаза. В утреннем полумраке она зацепилась взглядом за сорванную гардину. Шторы по-прежнему лежали на полу, копёшкой. Вышла в прихожую. На тумбочке белел кусок бумаги. Включила свет. «Уехал за грибами», – с удивлением прочла и покачала головой: «Вот только притащи свои грибы! Пальцем не шевельну»!

Появился муж уже глубоко затемно, когда она невольно начала беспокоиться. Вошёл он, как ни странно, с пустыми руками, без корзины. «Так, значит, говоришь, по грибы ушёл? А на самом деле…» – уже готово было сорваться с её губ. Но глянула на мужа и обмерла: «Ой, ма…». Лицо его выглядело так, будто его месили ногами: вспухшее, в синяках и кровоподтёках, с заплывшим левым глазом и заклеенным пластырем уголком рта. Ворот куртки был надорван, и саму куртку словно измутузили всю.

- Ты… Что это?.. – наконец удалось выдавить из себя.

- В электричке… Понимаешь, обратно уже ехал. Мужики какие-то привязались. Трое. В милиции сказали, что обознались. Спутали с кем-то…Куртка у меня, видите ли, такая же оказалась…

Он стоял такой несчастный, потерянный. Правый, целый глаз слегка подёргивался и слезился. Дрожащей рукой слегка дотронулся до своего обезображенного лица.

- Вот… Как…

Она ничего не сказала. Только покачала головой и глубоко вздохнула. И на выдохе будто выпихнула из себя ставшие уже ненужными слова. Повернулась и пошла наливать в ванну тёплой воды с его любимой ароматной пеной для ванн. Штора, наблюдая с пола за происходящим, тоже с облегчением вздохнула. Тихо-тихо, так, что никто и не заметил…