ВОДЯНОЙ

 

История эта произошла в далекие 70-е прошлого века. После окончания

биофака Саратовского госуниверситета и службы в армии, где пришлось хлебнуть досыта всяких приключений, в том числе и тушить в 1972 году страшный пожар торфяников под Москвой, отчаянно хотелось побыть одному, наедине с природой и поразмыслить о своей дальнейшей жизни.

Выход нашелся неожиданно быстро. В Мордовском заповеднике работал научным сотрудником мой товарищ по университету. Он давно приглашал меня в гости, но до армии было как-то недосуг. О Мордовии я знал немного: из произведений Мельникова-Печерского и еще про мордовские сталинские лагеря, которые с его смертью так и не ликвидировали, только сменили несколько контингент заключенных. Попасть туда было по-прежнему легко. Достаточно было покритиковать генерального секретаря ЦК, хранить дома произведения Солженицына или усомниться в классиках марсизма-ленинизма, что однажды сделали саратовские студенты, историки и правоведы. За что и были немедленно осуждены.

Суд был закрытым, хотя вначале хотели в воспитательных целях судить их чуть ли не выездным составом. Но судьям пришлось нелегко. Подсудимые вели себя дерзко, лихо цитировали на память классиков, причем даже останавливались на знаках препинания, зачитывали целые куски из стенограмм съездов партии, которых, понятно у суда на первых порах просто не было. Цель студентов была доказать, что в угоду руководителям КПСС искажалось и подгонялось ленинское и не только его теоретическое наследие и что их заставляют зубрить заведомое вранье. Но срока и немалые они все- таки получили, как закоренелые диссиденты.

…Оказалось, что добраться до заповедника довольно трудно. Надо сесть на поезд, который идет в Саранск, затем пересесть на узкоколейку до города Темников, а оттуда всего километров 15 до заповедника.

Собраться в путь солдату, как нищему – только подпоясаться! Решил ехать в сержантской форме, поскольку, во-первых, жалко было тратить на билет армейские деньги, а во-вторых, солдату после армии везде рады.

На вокзале я узнал, что в сторону Саранска через час отправляется товарняк и веселые тетки-грузчицы, которые разгружали почтовые вагоны, посоветовали договориться с тепловозной бригадой. Машинист тепловоза, седой мужик с буденовскими усами внимательно меня оглядел.

- На дембель что ли?

- Ясно дело! – ответил я бодро.

- Что-то морда старовата для срочника.

- После учебы на вечернем загребли, вот год в учебке и оттрубил.

- Ну, если в учебке, то там год за три идет, - со знанием дела хмыкнул он. – Ладно, лезь, только уговор один: сиди и не высовывайся, особенно при встречных поездах, а то на них бригады разные, еще заложат. Нам ведь пассажиров возить нельзя. А лишние неприятности ни к чему.

Я заикнулся было о деньгах.

- Еще раз глупость скажешь и никуда не поедешь, - возмутился он, - какие у солдата деньги, у тебя и пожрать-то поди нет. Сам отслужил три года от звонка до звонка. Так что сиди тихо и сопи в две дырочки. В самом деле, кроме двух бутербродов черного хлеба с вареньем, которых положила мне бабушка, ничего не было. Правда, деньги, сэкономленные от сержантского денежного довольствия, имелись. И немалые по тем временам, аж семьдесят рублей. Но я решил пока их тратить лишь в случае крайней необходимости.

Товарняк тащили два сцепленных между собой тепловоза. В первом размещалась тепловозная бригада, а во второй поместили меня. В пути удалось вместе перекусить. От бабушкиных бутербродов с вареньем отказываться мужики не стали, а меня потчевали салом, картошкой с мясом и солеными огурцами. Чтобы не заметили «зайца» я вольготно разместился на полу и поскольку в армии научился спать даже стоя, то особых неудобств не испытывал.

Ближе к утру меня разбудили.

- Будь наготове, минут через пять мы замедлим ход, и ты не зевай и вытряхайся, - инструктировал меня помощник машиниста, - примерно через километр будет маленькая станция узкоколейки, дождись там «кукушки», это маленький паровозик, садись и дуй до Темникова. Он идет через лагеря напрямую в город. А там язык до Киева доведет!

Состав вскоре замедлил ход, я спрыгнул и потопал к станции. Примерно через час показался маленький паровозик с такими же маленькими вагончиками, все равно как в американском фильме про ковбоев. Странно, но билетами на станции не торговали. Да их никто и не спрашивал. Пассажиры, а они были представлены несколькими военными, просто сели в эти вагончики и состав тихо двинулся в путь. Что меня поразило – лишь только мы отъехали, по обеим сторонам потянулись строения за колючей проволокой. Это и были, видимо, знаменитые мордовские лагеря.

Ко мне подсел сержант.

- В отпуск или на дембель? – поинтересовался он.

- На дембель, - ответил я.

- А куда?

- В заповедник.

- Долго тебе до него чапать, держи на дорогу, - с этими словами он передал мне две жестяных банки сайры и полбуханки хлеба, - я скоро сойду, в части покормят. Я с отпуска опять же возвращаюсь, сытый, как бобик, а тебе лишними не будут.

Я не стал отказываться. Дают – бери, бьют – беги! Сержант и в самом деле скоро сошел, а я решил прикончить одну банку. Все же легче ее тащить в животе, чем в вещмешке! В вагон тем временем зашел штатский. Одет он был скромно. В руках - небольшая сумка. Увидев меня, жующего консервы, он так уставился, что у меня кусок застрял в горле.

- Будете, - пригласил я.

- Нет, что Вы, что Вы! Я, если не возражаете, только баночку пустую у Вас заберу.

- Да берите на здоровье, - протянул я ему остатки консервов.

Он униженно поблагодарил и метнулся в тамбур вагона. Через некоторое время вышел туда и я, чтобы покурить. Штатский колдовал над консервной банкой. Увидев меня, он испугался.

- Я только вот чайку в тамбуре попью и перейду в пустой вагон. Вы ничего такого не думайте, я освободился и у меня справка есть. Показать?

- Не надо, я Вам верю. Мне даже курить расхотелось. Это до какой степени унижения надо довести человека, чтобы он так себя вел, - подумал я, - и вернулся в вагон. В окошки вагона смотреть расхотелось.

Наконец наш игрушечный поезд подошел к небольшому городку и остановился на каких-то путях. Дальше пришлось до перрона идти некоторое время. Судя по надписи на здании, это и был город Темников.

Перед дорогой в заповедник хотелось пошарить по магазинам. Надо было купить что-то в подарок другу, да и просто в любом городе, как женщины не проходят мимо магазинов с обувью и одеждой, так и я люблю заходить в хозяйственные. Иногда совершенно случайно и по дешевке можно приобрести неплохой инструмент. Пусть хоть одно сверло – все равно остается приятное воспоминание о городе.

Увидел хлебный магазин, зашел и изумился. Совершенная пустота.

- А где хлеб, - задал я вопрос.

- Ты, милый, видать приезжий, - ответила продавщица, - хлеб у нас привозят к семи утра, а к восьми уже всё раскупают!

Следующий магазин был мясной. Тоже полное отсутствие мяса. И тут вдруг вынесли таз с вареной колбасой. Батоны колбасы выглядели, как огромные сардельки, кровавого цвета, да вдобавок лопнувшие вдоль по всей длине. В некотором раздумье я взял одну. Сзади послышался шум. Оказалось, за мной выстроилась громадная толпа народа. Пожав плечами, я вышел из магазина. Никакой воды в бутылках не обнаружил, хотя ситро на вокзалах обычно никогда не являлось дефицитом.

В хозяйственном магазине, кроме ужасающих размеров навесных замков, громадных гвоздей и скоб тоже ничего не было. Поскольку с подарком вышла такая неувязка, я был готов в путь.

Меж тем солнце поднялось и стало жарковато. Дул ровный, напоенный запахом полыни ветер.

- Ну и пусть, - подумал я, - воду найду по дороге, с голода не пропаду, да и ладно, как-нибудь доберусь!

Через час ходьбы захотелось пить. Впереди, недалеко от дороги виднелась деревня. Я решил туда заглянуть и заодно попить воды. Кто же откажет солдату!

Дома в деревне были обнесены прочными заборами, а в ближайшем доме виднелась в окне красная занавеска. Оказалось, что это не занавеска, а круглое, как блин, женское лицо на котором, как пуговицы имелись ярко-синие глаза и похожий на свиной пятачок нос. Форточка в окне была открыта.

- Эй, хозяйка, - крикнул я, - дай водички попить!

Никакой реакции. Я повторил просьбу. Лицо в окне исчезло.

- Наверное, доехало, - подумал я и закурил.

Прошло пять минут, десять – никто не появился. Отчаявшись ждать, я пошел вдоль по улице. Через двадцать шагов оглянулся. В окне опять появилась красномордая физиономия. Так мои просьбы напиться в этой деревне и не увенчались успехом. Видимо, вода у них на вес золота, или массовое помешательство, - такой вывод напрашивался сам собой. Но делать нечего, надо было продолжать путь.

Наконец на горизонте показалась темная щетка леса. Энтузиазма заметно прибавилось. Уже вблизи леса повеяло прохладой и почему-то расхотелось пить. Сам лес вызывал невольное уважение. Громадные разлапистые ели, могучие березы у дороги, казалось, стояли здесь с незапамятных времен. Возникало ощущение, что вот-вот деревья расступятся, и возникнет избушка на курьих ножках. По крайней мере, я бы этому не сильно удивился. Но вместо избушки отрылся вид на центральную усадьбу заповедника. Вскоре мы обнялись с моим другом.

Он занимал небольшой дом рядом с прудом, который вырыли специально и запустили туда карасей, чтобы не возникало соблазнов у рыбаков-сотрудников заповедника. Карась в пруду постепенно вырождался и в отсутствие хищников стал с детскую ладошку величиной, но клевал охотно.

Володя, так звали моего однокурсника, поставил на стол большую тарелку с земляникой и крынку с молоком и ржаным хлебом. После шрапнели (перловки) и нескольких километров хека, съеденного в армии, о большем я и мечтать не мог. Правда, он предупредил, чтобы я особенно не наедался, иначе, как у медведя живот схватит. Они тоже удержу не знают, когда поспеет лесная земляника, особенно медвежата. А потом катаются по земле от боли и ревьмя ревут на весь лес.

Я вытащил злополучную колбасу и полбуханки хлеба. Он странно на меня посмотрел.

- А что, колбасу можно есть? - спросил он.

- Честно говоря, не знаю, - ответил я, - но приобретена она сегодня в Темникове утром.

- Так тебе несказанно повезло, - вскричал Володя и стал уплетать колбасу за обе щеки. - Я сколько раз ни бывал в городе, ни разу не удалось колбасы купить. А ты не будешь?

- Да нет, ешь на здоровье хоть всю!

Его не пришлось упрашивать. Он как бездомный пес накинулся на колбасу. Заодно разрешил мое недоумение по поводу приключений с водой. Оказалось, что когда он приехал в заповедник на работу, чуть было с голоду не помер. Почти у каждого есть корова, а то и две, естественно, молоко, масло, сметана, сливки, творог, сыр есть в каждом доме. Но никто не дает и даже не продает. В Темников не набегаешься, да и прилавки там – шаром покати. И если бы не директор заповедника, то он точно или бы одичал от голода, или просто свихнулся. Сейчас считают за своего, и не только продают, но и так просто дают от своих щедрот и молоко и овощи.

Я высказал свою просьбу и через некоторое время ехал в телеге на дальний кордон, с запасом немудреных продуктов и полным собранием сочинений Достоевского. Возница, у которого дремучая борода росла почти от бровей, молча посверкивал на меня маленькими зеленоватыми глазками и молчал почти всю дорогу. Вначале телега катилась как по шоссе, а затем мы свернули на лесную просеку, и там она стала скакать, как живая.

- А что большую дорогу грейдеруют? – спросил я.

- Её за сотни лет паломники голыми пятками так отгрейдеровали, что и сейчас в технике надобности нет. Толпами шли в монастыри грехи замаливать, вот и убили землю до каменной твердости, - хмуро ответил мой провожатый. А тебя кои черти несут на дальний кордон? Место там скверное!

- А почему?

- А потому, поживешь – сам поймешь, - буркнул он и надолго замолчал.

Примерно часа через три мы добрались до места. Оно выглядело замечательно. Добротный бревенчатый дом стоял на берегу большого озера, окаймленного камышом и лесом. Во дворе стояли несколько сараев и небольшая конюшня. К озеру вели крепкие мостки. Выгрузив мой тощий скарб, возница решительно отказался от чая и уехал.

Вечерело. Воздух сгустился, острее стали чувствоваться запахи, а от озера потянуло свежестью. Солнце как будто упало за верхушки елей и сразу резко потемнело. Хотя луны не было, но вызвездило и стало чуть светлее. Большие, лохматые звезды отражались в озере, и создавалось впечатление, что кусок неба упал на землю.

Я зажег в доме керосиновую лампу и взялся за Достоевского. Но читать не хотелось. Решил искупаться на ночь. Поскольку стесняться было некого, разделся, взял с собою только полотенце, сигареты, спички и спустился к воде в чем мать родила. Плыть по озеру было исключительно приятно, вода как бы ласкала тело. На время остановился, и меня охватило странное чувство нереальности и счастья. Звезды наверху и прямо рядом со мной слились в одно целое, а сам я будто повис в небе.

Вдруг прямо впереди меня из воды абсолютно бесшумно поднялась усатая морда мужика, лысого и с выпученными глазами. Меня как будто жаром обдало, и каждый волосок на теле встал дыбом. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

- Вот как закатаю тебе меж глаз, скотина! – рявкнул я. Мужик ничего не ответил и молча стал уходить под воду. Я резко развернулся и услышал сзади резкий шлепок по воде.

Так быстро, наверное, не плавали на олимпийских играх. Промчавшись за считанные секунды расстояние до мостков, я, по-моему, выскочил на них по воздуху. Трясущимися руками пытался прикурить сигарету, но спички ломались одна за другой. Наконец закурил и стал думать, что это было? По крайней мере, не русалка, они все-таки симпатичные и без усов. Выходило, что сам водяной. Во всякую чертовщину я не верил уже давно. Но ведь своими же глазами видел!

В доме я попытался успокоиться и найти объяснение, но на ум так ничего и не шло. Решил лечь спать. Но только погасил лампу, началась тайная жизнь дома. Он скрипел, вздыхал, отовсюду шли непонятные шорохи, что вовсе не способствовало сну, а скорее наоборот. Зажег опять лампу, и только взялся за том Достоевского – недалеко от дома начал ухать филин. Лег опять спать – мыши начали возню и писк. Пришлось подвешивать к потолку мешочки с крупой и хлебом. Так и сражался всю ночь то со своими мыслями, то с нечистой силой, но все время грызла мысль о водяном. Только под утро осенило. Все таки я был биолог по образованию. Шлепок хвостом по воде производят бобры, чтобы предупредить остальных об опасности.

- Ладно, - подумал я, - утром обследую озеро, чтобы снять ночные сомнения. С этой мыслью и заснул.

Утро было чудесным: солнце заливало всю гладь озера, в камышах плескалась крупная рыба, здоровенные, как маленькие вертолеты, зеленые стрекозы с упоением гонялись за комарами и мухами, одуряющее пахло медуницей.

Я прошел немного по берегу и вдруг увидел бобра, который буксировал небольшое бревно. Определил направление его движения и вдруг увидел небольшую бобровую хатку.

- Эй, усатый, - крикнул я, - куда бревно волокешь?

Бобер остановился, выпустил бревно и нырнул, но перед этим шлепнул хвостом по воде. Вот и «водяной» отыскался, подумал я, перед тем как упасть в траву от хохота.

К концу моего добровольного заточения на дальнем кордоне бобры так привыкли к совместной жизни, что не обращали на меня внимания. Да и я старался не мешать «водяному» в его ежесуточных хлопотах. Но Достоевского почти всего прочитал.