Все кончается после 20…думал Алексей, бредя по улице. А для некоторых кончается, не успевши начаться…те же мысли были на площадке детского сада во время прогулки…абсолютно те же. Вот те двое, кого встречал он неоднократно на беговой дорожке после кросса…двое что целовались стоя посредине этой дорожки-интересно встречались ли они заранее или поджидали друг друга ? Впрочем, какая разница…когда речь идет о том, чтобы как-то убить время. Впрочем, когда с нервами было полегче, он тоже ездил на свидание как на работу, а девушке было приятно…

”подари еще полчаса”-приговаривала она, плотоядно глядя на него из под очков на дверном сквозняке вокзального выхода, затянувшись за компанию его сигаретой-о, тогда нервов хватало еще и на курение…как и на то, чтобы приезжать на вокзал вновь и вновь, пытаясь поверить в то, чего никогда не будет…впрочем, спутница не была в обиде, а уж он то точно не жалел ни о чем…кроме того что родился. Любая мысль, как и любая болезнь, переживается индивидуумом во всем ее неповторимом своеобразии.

Он сторонился людей с детства-они казались ему напичканными банальностями, как колбаса всем чем угодно, кроме мяса. Мир книг приходил на помощь, но как любой наркотик, лишь на время…и потом он всецело одобрял вычитанную где то мысль, что обращаться к чужим мыслям нужно тогда, когда в голове нет своих…свои же, пусть однообразные, у него были в избытке, так что по словам другой знакомой, ей в его голове было тесно…последняя женщина, с которой он расстался около полугода назад, сообщила ему между прочим, что он псих и никакая земная женщина удовлетворить его не в силах…это вполне соответствовало другому книжному же афоризму, что без женщин обходятся лишь психи и голубые-круг замыкался, и мысль как горячечный больной возвращалась без устали на старый виток. Алексей не мог быть долго ни с кем, даже с домашними-он не понимал как вести себя с ними, чтобы как-то выжить, менял маски одну за другой, и хотя игра была вполне естественна, порой удавалась с блеском и приносила облегчение, рано или поздно подавался занавес…он коротал одиночество, предпочитая его разочарованиям. Он давно уже ощущал свое тело как бремя, которое требует чтобы его обрабатывали по утрам сверху бритьем и заливали горячим чаем, перемещали на работу и обратно, берегли от дождя и снега…в глаза проходящим он давно уже не смотрел, а когда не сдерживался, ловил удивление или настороженность в ответном взгляде…

Жизнь со всей ее неразберихой текла по своему привычному руслу, он же ощущал в себе иное-будто счетчик Гейгера сидел внутри, беспощадно фиксируя взрывоопасный, алогичный ритм его беспорядочных перемещений…кругом бесило, выводило из себя все-робкий луч солнца на порыжевшей от осени траве смахивал на несвежие румяна бляди, архитектурные красоты Питера, еще так недавно восхищавшие и сбивавшие с мрачных нот, нынче- вблизи особенно-напоминали неумелые муляжи, а переполненный иномарками да что там центр-задворка любой окраины-казался абсурдом почище так и не прочитанного Кафки…

Вот идет девушка навстречу…на глазах непросохшие слезы…а вот у этой вообще льются сами собой и она даже не прикрывает лица…душа его саднила внутри постоянно не меньше, но внешне это выражалось лишь в метаниях в сумерках заснеженного переулка от бара к бару, где ему наливали по стопке…вот идет он один, но иди сейчас эта девушка с ним рядом, было бы вдесятеро тяжелее душе от другой, неведомой и непознанной, вышагивающей неслышно рядом-да и не было б никакого желания ее познавать-со своей впору разобраться…

Мир шумел, как шумел от века и будет шуметь впредь. Больная собака в подворотне из последних сил приоткрывала веки, положив голову на лапы…слабеющее с каждым мигом тело с выпирающими костями не реагировало ни на что, даже на шумный плеск воды из ведра, вдруг высунувшегося из окна на первом этаже занавешенной тряпками коммуналки. Чуть подальше у поребрика валялся обезглавленный кем-то голубок…Тушку по хозяйски давно распотрошили, успели пососать и из сердца…смятый засохший красный пузырек уже отвердел и покрылся пылью. Тоска вдруг сдавила так, что он помимо воли ускорил шаг и перешел на бег…в одном из романов (Три товарища?)Ремарк писал кажется, что быстрая походка поднимает настроение.

Бежал он ровно, быстро войдя в нужный темп, благо канал, казалось тянулся бесконечно, вокруг заметно стихал шум, воздух свежел-машин становилось все меньше…мысли исчезли вовсе, тело послушно втянулось в ритм пробежки, как лошадь в упряжку…и уже издали заметил ее, барахтающуюся в тине у самого берега…с выпрыгивающими из орбит глазами и судорожно всплескивающими воду руками…бежал и бежал мимо, кося взгляд-

Но спешить в общем было нечего и он вернулся. Сердце-как видимо и у нее-колотилось лихорадочно; плавать он не умел. Сумерки почти сгустились, но коль есть нечто свыше-рядом была и коряга…спрыгнув с холма, он плюхнул ее с шумом в воду, девчонка уцепилась намертво…на берегу она обмякла. Инстинктивно приложив руку к сердцу он ощутил как его ритм салютует победу даже сквозь марево скуки. Бросив рыбалку и своротив впопыхах банку с червями, подбежал запоздалый как водится тепленький рыбак с противоположного берега-свидетель спасения…тоска, как туча, накатывала вновь неумолимо. Впрочем девушка была красива. “Пожалуй, на такую встанет”,-размышлял он, придерживая ее за голову, пока старик, пропахший рыбой и перегаром, прильнув к закоченевшему беззащитному рту, вдувал воздух в легкие. Потянувшись всем телом, пытаясь согнать нервную судорогу, Алексей двинулся прочь вдоль берега, выловив для порядка и невесть как всплывшую сумочку. “Девушка не может ходить с пустыми руками”,- сообщила ему на днях сослуживица…”а тонуть и подавно”, -мелькнуло в голове.

На пригорке замелькали огни “Скорой”. Тоска, все быстрее набирая обороты, сдавливала горло необходимостью нестер-пимых своей банальностью дальнейших событий…

Пробежка была непоправимо испорчена, но сигануть в воду чтоб забыться он не мог и по большой пьяни.

Он тупо брел по пригорку, вертя в руках сумочку. Замочек как всегда внезапно-как секрет самой загадочной женской души-раскрылся вместе с шелестом посыпавшегося во тьму высокой травы беззащитного содержимого…блеснула средь прочего ручка-автомат…впрочем у него была своя. Он машинально накарябал на клочке номер и побежал, едва успев закинуть обжигающий руки-как все чужое-предмет в окно передней дверцы выруливающей на шоссе белоснежной газели…

“Зачем телефон…”-вертелось в голове.

Он тупо брел домой, ощупывая свое беспокойно трепыхавшееся сердце, пытаясь представить себе момент когда оно остано-вится…что будет-он рухнет как подкошенный или уже успеет помучиться?-губы невольно дрогнули в беззвучной усмешке. Интересно все ж как колотится сердце выуженной рыбки из пруда…большой рыбки однако. “Большие вы, слишком большие для этой комнаты!”-приговаривал стареющий, низкорослый, похожий на квадрат в периметре педагог-еврей, решительно выдворяя за дверь кафедры сгорающих от желания получить зачет статных девчонок-вспомнилось вдруг из эпохи студенчества.

“Остановится, не остановится”-все к лучшему-уютно размышлял он через полчаса в тепле близлежащего кабака, закусывая водку прочно засохшим сыром. “А если паралич-точно к лучшему. А может она замужем? Хотя что это меняет. Муж живой человек”-мысли как белки юркали в разные стороны, но колесо крутилось виток за витком, не давая отдыху голове, и тепло, поселившееся на дне желудка, быстро угасло как робкий костерок в безмолвии полярной ночи…

Сон не шел, однако. Вздрагивая, он прислушивался к любому шороху, скрипу несмазанной дверной створки, скрипу тормозов на ухабе какой то припозднившейся, бесившей его сейчас как никогда сволочи на иномарке…Питер давно стал неузнаваем, машины брали в кольцо, и тем отрадней было сознавать, что и в этом дурдоме под названием жизнь нашлось место подвигу. “Хотя…какого черта?!”-вертелось в голове. “Всегда им было чего то от меня нужно. То угостите девушку пивом у метро, то не найдется ли у вас денег на жетон, то… Не все разумеется такие. Но на других скорее всего у меня не встанет…”

Тоска не давала спать. Болели зубы. Несколько штук давно сгнило и выпало, но он не шел к врачу из за укоренившегося с детства страха…недавно, случайно прочтя в Интернете о том что больные зубы-причина рака пищевода и желудка, он несколько дней ходил как потерянный, чтобы после свыкнуться и с этой мыслью, упрямо веря, что смерть его не будет мучительной. Сейчас, во тьме комнаты, тело человека представлялось ему раскидистым деревом с миллиардами кровеносных прожилок, и так же случайно-бессмысленно-нелепо, как происходит это с листиком, слетевшим по осени с подсвеченной солнечным багрянцем ветки в унылую слякоть на асфальте, остановится в любой следующий момент и его стылая жизнь.

Отец, умирая, жалел что не успел дочитать книгу. В день смерти он с утра сидел в кресле, читая ”Пармскую обитель” на фран-цузском. Он вспомнил холодеющий профиль под накинутой простыней, ожидание до темноты припозднившихся служащих из морга…Еще отец жалел, что не может выходить из дома и гово-рил, что когда не спится, вспоминает любимые улицы…

Сам он не жалел ни о чем. Как можно жалеть то что опостыле-ло? Бредя с работы, он оборачивался cнова и снова, пытаясь увидеть улицу в новом ракурсе, но она не давалась…все такая же до боли в мелочах знакомая, cлепяще-стройная, прямая, она резала глаз нестерпимо, и он замедлял шаги, прислушивался к сердцу, вновь и вновь ожидая от него cпасительного звонка…

“Наверно ее уже откачали. Странно что она там тонуть собралась-там же по колено. Пьяная поди? Или столкнули? И что теперь-позвонит или нет? ”

Он смотрел не отрываясь в окно, в котором виднелась не шелохнувшаяся ни на миг веточка.

“Как странно…спас жизнь…а мог ведь и не спасти-бежать себе дальше. От тоски ведь спас, чтоб хоть какое то разнообразие в жизни было. И что такого? Ведь не было ее когда-то, как не было меня. Не было этого дома и того что напротив. Мы сами определяем ценность нашей жизни, но если посмотреть со стороны, это так забавно…Впрочем, девчонка хороша. Все же лучше, чем спасать дурнушку.”

Он поймал себя на мысли, что ждет звонка…ближе к утру действительно позвонили-из приемного покоя больницы. Оказывается, новорожденная была приезжей студенткой, документов при себе как водится не оказалось (пошли на корм рыбкам?)-и если он родственник-нет? Знакомый? В общем, девушка пришла в себя и если вас не затруднит, не могли бы вы…

Через час они уже прогуливались по осеннему парку.

-Неромантично как однако!-вырвалось у него.-Как летать на самолете. А если бы шли в толпе, мы бы наверное друг друга и не…

-Ты был когда нибудь женат?-cпросила она в ответ, и горло сдавила тоска от предсказуемости происходящего. Мотнув головой, он брел, незаметно для себя понурясь, прислушиваясь к методичному шуршанию листьев под ногами, листьев, что тихо спикировав, ложились рядом…а вон тот, повинуясь воле ветра, понесся куда то в сторону, перевернулся пару раз в воздухе и затих в вороньем дупле на вершине. “Я себе и лист и ветер”,-крутилось в голове. “Как тут не свихнуться”. Она тихо вышаги-вала рядом, невесомая, тихая, бледная, почти бесплотная от пережитого…но и такой ее было много.

“Боже, я ведь люблю эту осень…пусть потому только что не мыслю иной. Люблю вдыхать этот стынущий воздух, этот щедрый волнующий запах спелого урожая, зарождающейся гнильцы, будущего царственного тления. Но наслаждаться натюрмортом сим могу только в одиночку…”

Зашуршали кусты, выпустив на дорожку пошатывающуюся девичью фигурку, лихо размахивающую сумочкой, невесть как сохраняющую равновесие на каблучках…согнувшись, девчонка застонала. Когда они проходили мимо, она, не стесняясь, запустила пальцы в рот. Он понимал ее до конца-он знал, что такое похмелье. Краем глаза он успел заметить в глубине кустов и вторую-она сидела на корточках, из под задранного платья змеилась струйка воды…

“Такие только и годны для любви. Для меня по крайней мере. А на трезвую голову.... Дух в оболочке плоти, как это невыносимо. Начинка приятна только в пироге. Именно-насладиться, протре-зветь и забыть обо всем . Как иначе смотреть потом друг другу в глаза?”

Он вспомнил вдруг, как, возвращаясь с пробежки, заметил в дупле огромного дерева совокупляющуюся пару…даже на расстоянии была заметна ритмичность и энергия движений оголенной по пояс-если не больше-девушки, вошедшей в экстаз.

“Как будто спортом занимаются. ”-и его самого передернуло до тошноты. Он вспомнил и о другой знакомой, с восторгом рассказывающей о 10 днях феерического по ее словам секса в отдельной квартире со своим парнем…

“Секс-это наслаждение. Потребность-как во всем прочем. И отдых впридачу. Расслабляться умеют не все. И что же –меня расслабляет только алкоголь? Печально…”

“Отчего же. Музыка, чтение…спорт в конце концов”-вторил ему другой голос из глубины. “Не насилуй ты так себя. Не нравится –иди мимо.”

Он чувствовал, что дело не только в этом. Ему психологически трудно долго находиться в обществе одной женщины-какой уж там секс… И потом он брезглив. Прикасаться к чужому, не всегда чистому рту, терпеть на своих губах вкус чьей то слюны, запах чужого тела-когда его выводил из себя резкий запах духов случайной попутчицы в метро…

-Я тебе наверно уже надоела?-вздрогнув по привычке, услышал он робкий голос слева. Он посмотрел на нее пристально. Она выдержала взгляд как это свойственно женщине. Полные губы, размазанный нос. Обернулась. Нет, это был не его профиль.Ну и что теперь?! Да ладно, чего там…

-Ну что, в кафе? -она послушно согласилась.

В знакомом кафе поменяли интерьер. Вместо уютных кожаных уголков, будто специально созданных для уединения, прост-ранство запрудили официальные столики с перечницей и солью посередине. В углу над стойкой бара успокоительно поблески-вали этикетки выстроенных в вечном праздничном марше сверкающих бутылок. Двое сыновей Кавказа со специфическим запахом слева, отбивающим вместе с аппетитом желание жить, окунались в безбрежное море подробностей совместного бизнеса. Она выбрала кофе с ликером и мороженое. Сидя напротив, он рассеянно, полагаясь на цепкую память, прислушивался к ее медленным словам о жизни деревне, о неудачном замужестве-первом и втором, о том, что на трезвую голову она бы никогда т а к не поступила…кажется о ребенке…о чем еще может говорить женщина? Он послушно кивал, инстинктивно через каждую пару минут поглядывая на часы, успокаивая себя тем, что просто отдает долг вежливости, но глядя на эти грустные глаза и послушно приоткрытые губы ловил себя на мысли, что добиваться и не добиться всего этого все же лучше чем не хотеть или не мочь…

После прощания он долго глядел ей в спину, любуясь стройностью фигуры, независимостью походки, легким покачиванием бедер, фиксируя все это на сетчатку мгновенно и навсегда. Это был его тяжкий максимум. Потом опять медленно брел по улице, равнодушно от мыслей и напряженно от нервов глядя по сторо-нам. Мелькнуло лицо девушки в салоне красоты-усмехнувшись краем рта, он понял, что увидел ее истинную природу. Женщины, когда на них не смотрят мужчины, сами превращаются в зомби от невыразимой скуки.

Ноги, борясь с абсурдом окружающего, занесли его в магазин. Повинуясь привычке, он машинально назвал марку вина, протянул купюру, опустил тяжелое прохладное стекло в хрустящий мешок…

На берегу канала было сыро. После первого стаканчика как всегда сразу отпустило, тело в жажде покоя с наслаждением растянулось на сырой траве. В зарослях напротив кто то хохотал, повизгивая и хрюкая, наслаждаясь жизнью, и мир вдруг предста-вился ему грязным шариком, густо облепленным муравьями, ползающими лихорадочно в миллиардах направлений, так же лихорадочно сталкивающимися на миллисекунду, порождая себе подобных, чтобы разбежавшись после в ужасе кто куда, забыв друг о друге, продолжить метания.

Внезапно он вздрогнул и приподнялся на руках. “А звать то ее как? Я не спрашивал, она и не сказала. Мудрено ли. Ты ж ей слова вставить не давал…”

“Да зачем, собственно. Спрашивают ведь с тем чтобы общаться и дальше…”

Дождавшись новых сумерек, собираясь с силами чтобы преодо-леть их вечную печальную неизбывность, он тихо брел в сторо-ну огней, позвякивая оставшейся мелочью в кармане. Свежая тень шагнула из темноты.

-Не подскажете который час?-вежливый голос в данный момент был ему как нельзя кстати. Расслабившись и понимающе улыб-нувшись, он опустил голову, чтобы тут же почувствовать шипе-ние, обжигающую боль в глазах и сильный удар в грудь. Угаса-ющее сознание успело вместить в себя вынужденный прыжок и тупой удар головой о бетонное дно канала.

“Надо же!”-промелькнуло в голове напоследок. “Я спас, а меня нет. Несправедливо все-таки…”