Вертолёт завис в нескольких метрах над серо-зеленой громадой моря, вспенивающейся белыми барашками волн. Разбрызгивая их верхушки, тугой поток воздуха от работающего винта рисовал на образованной им ряби ещё и разбегающиеся окружности, полностью замутив видимость сквозь воду. – Не-е, так вообще ни хрена не увидишь, – проворчал себе под нос командир экипажа, но по громкой связи в салоне его слова пробились даже сквозь гул винта и моторов, – будем смотреть метров с пятидесяти, – добавил он погромче. Машина тут же послушно взмыла вверх и медленно кружа над морем, как чайка, высматривающая добычу, продолжила поиск, придерживаясь общего направления на юг, к иранской границе.// Командир экипажа, подполковник авиации, начальник вертолётного авиаотряда Николай Царёв среди личного состава отряда за глаза уважительно именовался Николаем Третьим, или короче – просто Третьим, а когда новички-аэродромщики или курсанты-практиканты удивлялись, почему о Первом лице в отряде говорят "третий приказал, третий вызывает…", им отвечали, примерно: "а твоё дело десятое, дослужишься до девятого – узнаешь…" Сегодня с утра по Управлению авиаотряда быстро разнёсся слух – Третий сам полетел в море за командира… Что-то у них там стряслось… Действительно, ранний телефонный звонок главного инженера Управления буровых работ Эрнеста Аркадьевича Карева поднял Царёва прямо с постели. – Привет, Николай Андреевич, это Карев… я тебя вчера не беспокоил, погода нелётная – шторм, снег… У вас на берегу тоже, наверное, несладко было… – Здравствуй, Эрнест… Да, февраль в этом году тяжёлый, вчера весь день здесь до девяти баллов дуло и видимость нулевая… Бумажками занимались. К вечеру только удалось машины и площадки от снега очистить, заправиться… А что у тебя – вахта с берега задерживается, что ли? – Это само собой, третий день ведь ни морем, ни воздухом… Но у нас другая беда – человек пропал… вчера утром обнаружили, день и ночь искали по всем общежитиям, эстакадам, цехам и службам… прошлой ночью его видели на одной из буровых на юго-восточной эстакаде, а потом, как в воду канул… – Так ты думаешь – действительно канул? – Ну, а куда же ещё… Водолазы и сегодня не смогут спускаться – накат пока большой идёт, может завтра… Хочу твоих ребят попросить сверху взглянуть, насколько возможно… Первым рейсом должны из прокуратуры прилететь, из милиции – наш начальник будет с ними разбираться, а я бы слетал с вашими… – Зачем же ребят от графика отрывать? Сам же говоришь – трое суток вахты с берега не было… Или думаешь – я разучился? Дело серьёзное, сейчас вызову штурмана, и через час после рассвета будем у вас, подъезжай к вертолётной площадке. У метеорологов своих узнай о течениях в эти дни. – Уже узнавал – ветер работал северо-восточный, течения – южного и юго- западного направлений, искать надо южней и шире… – Иголку в стоге сена…, – Царёв уже уяснил задачу. – Что ты? – Да ничего, поговорку вспомнил, но поищем от души, не беспокойся. Ну, до встречи… …Совещание в кабинете диспетчера вертолётной площадки морского нефтепромысла было коротким. Ознакомились с картой морских течений за последние двое суток, уточнили продолжительность, дальность и ширину поиска на светлое время дня. Главной визуальной приметой предполагаемого объекта поиска была, по свидетельствам очевидцев, плащ-палатка цвета хаки, надетая поверх чёрной кожаной куртки. – Я думаю, начнём прямо с юго-восточной линии эстакад, а после ближнего облёта, если окажется безрезультатным, успею дозаправить машину и сегодня же поискать подальше, – заключил Царёв, – ну, кто с нами – на посадку… Все понимали, что по прошествии времени более суток шансов найти кого-то в бурном зимнем море немного, но оставалась надежда отыскать хоть что-то или, как выразился на совещании доктор Михаил Петрович Френкель, "дай-то бог, найти хотя бы… тело", заменив этим термином профессиональное – "труп". ........................................... ........................................... ...........… … Вернувшись к вечеру в Управление, Эрнест узнал, что начальник вместе с председателем профсоюзного комитета последним рейсом вертолёта вылетели на берег сообщить о случившемся семье пропавшего. – Там же двое детей малых останутся, если, не дай бог, погиб... – вытирала слёзы сердобольная Людмила Анатольевна – "секретарская начальница и папок командир", то бишь начадмхозотдела управления, – Ариф Аббасович весь день совещался с начальником милиции и следователем прокуратуры, на буровую выезжали, и профорг с парторгом с ними, людей много я к ним приглашала, беседовали, три чайника чаю выпили, девчонок загоняла – чай туда, пепельницы оттуда, да разыскать то того, то другого… А у вас что, Эрнест Аркадьевич, увидели хоть что-нибудь? – спросила без надежды… – Нет, Людмила Анатольевна, ничего похожего… Завтра пошлём водолазов, свяжите меня с Управлением подводно-технических работ. – Ой, господи, горе-то какое… Несчастный случай? В это утро в кабинете следователя районной прокуратуры Натальи Ивановны Большаковой сидели трое. Сама хозяйка кабинета, лет сорока высокая и грузная женщина, в полном соответствии со своей фамилией горой возвышалась над своим рабочим столом. Весь её облик и грудной прокуренный голос, и даже отдельно взятый мощный бюст, покоящийся сейчас на подушечках кулачков, опёртых о стол, внушали почтение к их обладательнице, не говоря уже о той репутации, которую снискала Наталья Ивановна за полтора десятка лет службы в самом большом промышленно-курортном районе города. За приставным столом друг против друга расположились ответственные за безопасность работ, а, следовательно, и за происшествие – главный инженер Управления буровых работ Эрнест Карев и его коллега из строймонтажного Управления Хандадаш Новрузов. Наталья Ивановна ещё раз наклонила голову к лежащему перед ней на столе большому раскрытому блокноту, пробежала глазами сделанные там накануне записи, затем выпростала из-под правой груди пригревшуюся там руку и придвинула к себе ещё две папочки, в одной из которых – нежно-голубого цвета, Эрнест узнал собственность своего отдела кадров. Другая, серая, видимо, принадлежала СМУ Хандадаша. Карев вспомнил, как великая аккуратистка и интеллигентнейшая женщина, инспектор по кадрам Управления Антонина Петровна Цигель, чуть ли не за рукав притащила к нему в кабинет главбуха, отказывавшегося дать согласие на оплату повышенной стоимости этих папок, которые она раздобыла по блату из фонда Совета Министров республики. – Да поймите же, дремучий вы человек, – продолжала она коридорный спор с бухгалтером, – я ведь не о бездушных цифирках ваших отчётов пекусь, а о личных делах наших людей, и они должны напоминать цвета неба и моря, а не быть серыми или чёрными, как у негра в…, – она запнулась, хотя всем была известна её способность выпалить любым крепким словцом в гневе праведном, придающая пикантность облику царской фрейлины петровских времён. Бухгалтер только разводил руками, а Эрнест решил спор в пользу небесного сияния из шкафа-сейфа – хранителя личных дел. Теперь одно из них, его собственное, не спеша перелистывала другая "фрейлина" – истинно русская красавица с русой косой, собранной в тяжёлый узел на затылке, но фигурой смахивающая больше на царских гренадёров. – Так что`, Эрнест…, – она мельком глянула в папку, – Аркадьевич, куда же девался ваш работник? – Не знаю, Наталья…, – он тоже сделал еле заметную паузу, – Ивановна, думаю, что каким-то образом упал с эстакады, и штормом унесло в море… Мы, что могли – обыскали… Бестолку… – Вот видите – не знаете, а вчера утвердили акт комиссии о несчастном случае с указанием вины предприятия. Как это понимать прикажете, Эрнест Аркадьевич? "Уже знает, – промелькнуло в голове, – но это не её дело" – А очень просто. Семья, состоящая из неработающей жены и двух малолетних детей, осталась без кормильца. Если я сейчас встану в позу борца за честь предприятия, то, во-первых, защитить её всё равно не смогу, так как человек погиб на рабочем месте, а, во-вторых, пособие семье начнут выплачивать только через шесть месяцев бесполезных, чисто формальных поисков, а дети должны есть каждый день, по три-четыре раза… Этими соображениями и руководствовалась наша комиссия… И я… А если виновными окажутся строители, или, что маловероятно, какой-то криминал обнаружится, – он перевёл взгляд на Хандадаша, – взыщем эти деньги законным путём со СМУ… или с преступника… Хандадаш заёрзал на своём стуле: – Вот и ищите преступника… А при чём строители? У кого-то что-то случается – тут же строители. Мы площадку под бурение сдали – вы приняли, и никаких там проёмов в настиле не было... – его высокий голос срывался на фальцет, – и под устье скважины стандартная плита была уложена, вы сами её демонтировали под устьевое оборудование… Я не понимаю, Наталья Ивановна, зачем меня сюда вытащили… Как что – сразу строителей за одно место хватаете… Хандадаш, как и большинство практиков-выдвиженцев, сочетал в себе противоречивые качества – напористость, без которой, наряду с профессиональной квалификацией, не состоялась бы его карьера, и страх несоответствия уровню, уже достигнутому, а ещё больше – тому, на который пока рассчитывает. Ещё недавно – высококлассный электросварщик, бригадир эстакадостроителей, заслуженно удостоенный звания Героя соцтруда, он быстро научился заседать в президиумах и рассчитывал в ближайшем будущем на кресло начальника Стройуправления, а затем и Стройтреста, поэтому опасался любых осложнений на этом пути. – Я думаю, вас пригласили, – она выделила последнее слово, – не для того, чтобы здесь ваши истерики выслушивать, товарищ Новрузов, успокойтесь… Лучше скажите, почему за культбудкой, на пешеходной дорожке не хватало одной бетонной плиты – площадка новая, после сдачи и недели не прошло…, – Большакова вынула из папки и развернула перед Хандадашем схему приэстакадной площадки, – вот в этом месте… И я беседовала со всеми членами и строительной, и буровой бригад – эту плиту не установили при строительстве… – Да, я видел это в натуре, – он сменил свой тон на деловой и немного заискивающий, – но поверьте, Наталья Ивановна, чтобы человек туда провалился, надо его туда специально вставить и ещё несколько раз кувалдой по голове приласкать… – Товарищ Новрузов, свои предположения оставьте при себе, позвольте нам самим выбирать версии, – в её тоне прозвучала неприязнь к его развязности, – а я спросила вас, почему не установили плиту при строительстве? Хандадаш насупился, засопел, зрачки виновато забегали и остановились на Кареве: – Мы установили. Это буровики, наверное, сняли… Эрнест укоряюще взглянул на коллегу, но возразить не успел – Большакова выстрелила новым вопросом: – Зачем сняли и куда дели? Кому нужно пятьдесят килограмм армированного бетона? – Ну… я не знаю, зачем сняли, может быть – рыбу ловить, а куда дели – так море большое… выбросили… – Вот что, Новрузов, я хочу, чтобы вы поняли, что разговор у нас с вами серьёзный – речь идёт о пропаже, вероятней даже, о гибели человека… Вот подписанные показания бригадира строителей Виктора Курилова о том, что с вашего ведома оставлен проём над сваей со скобами-ступеньками для последующего контроля состояния эстакады службой антикоррозионной защиты; и вот справка и схема обследования дна водолазами в радиусе пятидесяти метров – нет там ни плиты, ни её обломков. Плита не спортивный снаряд – далеко не забросишь. Но я решила поговорить с вами обоими вовсе не для того, чтобы обвинить. вас обвинишь, как же – один Герой соцтруда, другой лауреат Госпремии, меня раньше посадят, чем вас… она хитро взглянула попеременно на обоих, – вы должны помочь мне найти причину – почему и каким образом человек упал в море… Если упал… Приунывший было Хандадаш приободрился: – Наталья Ивановна, ну подумайте сами, даже если там остался маленький проём, на "пешеходе" за культбудкой, зачем туда человеку ночью ходить? – Зачем? А пописать захотел, к примеру, а до туалета далеко, тридцать два метра, ветер штормовой, площадка освещена, а за будкой – в самый раз. И фигура у него не моя – запросто мог оступиться и пролететь вниз… Хотя я теперь так не думаю… Оба главных инженера удивлённо воззрились на следователя. Наталья Ивановна распрямилась в кресле, потянулась, заложив руки за голову, и сладко зевнула, напомнив беззаботную девочку без комплексов. – Вот так посидишь тут годами, поневоле превратишься в скульптуру… на ВДНХ… Эрнест тут же представил себе вовсе не мухинских рабочего и колхозницу, а более поздних бронзовых "рекордистов" в Павильоне "Животноводство" с красивыми лицами Большаковой вместо упитанных рыл, и невольно улыбнулся. – А вы напрасно улыбаетесь, товарищ Карев, у меня к вам тоже пара серьёзных вопросов имеется, – сменила тон на деловой Наталья Ивановна, – вот взгляните, что у меня есть, – она отодвинулась от стола, выдвинула средний ящик, извлекла из него и положила перед Каревым обычный накидной гаечный ключ в пластиковом пакете. Эрнест на глаз определил его размер – М36, используемый для крепления болтов и шпилек при оборудовании устьев скважин. К пакету большой канцелярской скрепкой была прикреплена тоненькая папочка-скоросшиватель с грифом "Экспертиза". Наталья Ивановна вновь придвинула свой стул, задвинув животом ящик и уютно накрыв собственные запястья, а заодно и четверть стола своей необъятной грудью. – Не понимаю, зачем это вам, Наталья Ивановна, и откуда он у вас? – Объясняю. Пока вы, Эрнест Аркадьевич, отдыхали на берегу…, тон её показался Кареву наигранно-насмешливым, чего он обычно не терпел: – Извините, я на берегу не отдыхал, а работал – в Объединении, с поставщиками и с проектным институтом. Я вижу, что это наш инструмент и уже почему-то побывал на экспертизе. Вам не кажется, что до того вам следовало связаться со мной и, по меньшей мере, поставить меня в известность. – Эрнест за многие годы привык при обсуждении своих дел держать нити управления совещаниями в своих руках, независимо от инстанций, где они проводились, – так в чём дело? Наталья Ивановна, будучи и по природе и профессионально неплохим психологом, не стала накалять обстановку: – Я хотела сказать – вас не было эти дни в море, а с директором я говорила. Так вот, эту штуку – накидной гаечный ключ размером М36, водолазы нашли на дне моря вблизи буровой, где в последний раз видели вашего инженера. – Значит, плохо искали… На дне моря в нашем районе после двадцати пяти лет работы можно найти и более ценные вещи. Ну, мало ли, кто что обронил… – Эрнест Аркадьевич, передайте мне , пожалуйста, папочку с актом экспертизы, спасибо. Вот смотрите, – она раскрыла папку, в которой в качестве "Приложения №1" фигурировала крупномасштабная карта района водолазного обследования, – видите крестик в семнадцати метрах от линии эстакады? Там же , вы знаете, из воды выступает несколько скальных гребешков, так что с этой стороны никакие плавсредства подхода ни к эстакаде, ни к буровой площадке не имеют. Вот справка начальника Управления Морнефтефлота, а у морского диспетчера, я проверяла, этот участок моря покрыт штриховкой красного цвета. Так что, не обронили, Эрнест Аркадьевич, а забросили. Ключ тяжёленький, больше двух килограммов, мы пробовали в порядке следственного эксперимента – похожую стальную болванку только наш крепенький сержант смог забросить примерно на ту же отметку. "Да, этой коровушке палец в рот не клади – сжуёт на законном основании" – подумал уважительно Карев о следователе. – Логично, согласен, Наталья Ивановна. А что говорит экспертиза о сроке? Сейчас, – она пошелестела страничками акта, – вот – мм… мм… мм, это названия обнаруженных морских организмов и микроорганизмов… ага, здесь – " Таким образом, означенный объект находился в морской воде не более 3-х (трёх) суток". Как вам совпадение, Эрнест Аркадьевич? – Да-а-а… А какие-нибудь следы на нём? – Эта часть документа у криминалистов, с этим посложнее. Так вот, у меня записано, что в тот день с утра, с 10.30 по 11.37 на буровой № 1105 было произведено цементирование 10-дюймовой технической колонны. Теперь расскажите мне поподробнее, какие работы предстояло провести в ближайшие сутки, и, главное, кто из ваших или привлечённых работников был обязан или мог бы в них участвовать. Вы, товарищ Новрузов, можете ехать по своим делам, а мы ещё поработаем… До свиданья. Хандадаш с такой скоростью ретировался из кабинета, забыв попрощаться, как будто опасался, что Наталья Ивановна передумает и вернёт его к этим малоприятным разговорам. Она же перелистала несколько страниц блокнота до чистой, надписала её сверху и приготовилась слушать… Истина в предпоследней инстанции – Так… Значит, Юркевский Сергей Георгиевич, 1935 года рождения, национальность…, семейное положение…, адрес…, должность…, член КПСС, понятно, – Наталья Ивановна подняла голову от бумаг, сделала небольшую паузу, внимательно, изучающе глядя на Сергея, и продолжила, – Сергей Георгиевич, я – старший следователь прокуратуры Приморского района города Баку, Большакова Наталья Ивановна, вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по делу о пропаже без вести старшего инженера-заместителя начальника участка бурения "Каспвостокнефти" Расулова Ширинбека Расул оглы. Допрос ведётся при включённой магнитофонной записи. Протокол ведёт следователь прокуратуры Гасан Али оглы Алиев. Имеются ли у вас какие-либо формальные претензии, вопросы, отводы состава следователей? – Н-нет… Напротив Натальи Ивановны сидел человек, лишь отдалённо напоминавший того Сергея Юркевского, который всего пару недель назад в сопровождении жены почти что приобрёл в универмаге "Москва", как на него сшитый, югославский двубортный костюм. Обострившиеся черты лица, мешки под запавшими глазами, остановившийся на какой-то точке пространства невидящий взгляд, устремлённый фактически в себя, и атлетически сложенная фигура, облачённая в несвежую сорочку без двух верхних пуговиц, помятый пиджак, похоже, не снимавшийся на ночь, замызганный плащ – одежду, приличествующую какому-нибудь спившемуся бомжу, но не инженеру, да ещё спортивного сложения. "Впрочем, в его незавидном положении…, – подумала Большакова, цепким взглядом мгновенно охватив и оценив "экстерьер" свидетеля, – но не спеши, не спеши, Наташа, – тут же одёрнула она себя, – или сам должен расколоться или улики надо найти железные – слишком уж серьёзным может быть обвинение…". Прошла неделя, как Наталья Ивановна практически переселилась жить и работать на морской промысел. С того дня, как в деле об исчезновении Ширинбека Расулова, наряду с предположениями о несчастном случае появилась версия о криминальном характере происшествия, прокурор Еганян освободил её от всей текущей "мелочёвки", поручив ей сосредоточить весь арсенал интеллектуального потенциала на этом деле. Завен Мушегович обожал неисчерпаемые возможности русского языка и получал эстетическое наслаждение, используя слова и их сочетания из глубин словарного запаса Даля, Ожегова и своего собственного. Неважно, что слова не всегда "попадали" в смысл речи, ласкало душу само их звучание. Например, посетителю, невовремя заглянувшему в кабинет, он мог сказать: "Я пока занят, подождите меня в том амплуа…", или "Все работники прокуратуры должны дружить и совокупляться, а не жаловаться мне друг на друга…" (видимо от "по совокупности статей Уголовного Кодекса"). Напутствуя Наталью Ивановну на совершение служебного подвига, Еганян, в частности, просил её "без излишней будоражности проявить авангарцию и отыскать истинные корни исчезновения живого человека". – Ты понимаешь, Наташа, когда человек пропадает или погибает в среде низкопородных криминальных элементов, это, конечно тоже преступление, но из категории "вор у вора дубинку украл", – маленький Еганян проводил её до двери своего кабинета, и теперь вынужден был задирать голову или обращаться в разговоре к большаковскому бюсту, – здесь же, на передовом предприятии среди бела… пусть даже ночью, убивают или исчезают ответственного работника – мы должны костями лечь, – он задержал взгляд на груди Натальи Ивановны, – но или найти его, или выяснить всё досконально и исчерпывающе. Версия о "найти" в эти первые дни после случившегося возникла не на голом месте. Дело в том, что на третий день, то есть практически сразу после получения известия о трагедии, на морской промысел с разрешения руководства специальным рейсом вертолёта были доставлены родные Ширинбека – дедушка Рустам Мирзоевич и дядя Мирали Рустамович. В их сопровождении прибыл маленький сухонький старичок в серой каракулевой папахе, чёрном длиннополом пальто с серым же каракулевым воротником и с обязательными чётками в руках – городской молла Сейид Аббас. Встретившего их на вертолётной площадке Эрнеста Аркадьевича они попросили отвезти их на буровую и эстакаду, где в последний раз видели Ширинбека. Усадив моллу на переднее сиденье, втроём устроились сзади и поехали на северо-восточное ответвление эстакады к буровой №1005. Эрнест не раз видел Рустама Агаларова в прошлые годы на конференциях нефтяников, коллегиях Министерства, однажды их даже познакомили. Старик сам узнал Эрнеста и заговорил с ним на отвлечённые темы. Чувствовалось, что он не совсем уютно чувствует себя в компании со священнослужителем, и даже указав глазами на того, развёл руками, дав понять, что вынужден уступить традициям и родственникам, добавив коротко: "Женщины, да…" На подъезде к буровой, одиноко возвышающейся на конце эстакадного "аппендикса", молла попросил остановиться, вышел из "газика", жестом указал остальным оставаться здесь, и медленно пошёл по направлению к буровой. Он двигался по какой-то, видимо, только ему понятной синусоиде, постоянно переходя от правого ограждения к левому и обратно. По характерным движениям рук, то выставляемых вперёд ладонями вверх, то воздеваемых к небу, и покачиваниям головы было видно, что он молится Всевышнему… Молла Сейид вернулся минут через двадцать. Подойдя к стоящим у машины, он обернулся назад, ещё раз обозрев только что пройденный путь, и сказал, ни к кому не обращаясь: – Здесь он не падал… Аллах не брал его к себе… Он живой, где – не видно…, – и полез в машину. Наталья Ивановна слышала об этом авторитетном заключении, но исходила из обратной предпосылки и потому с первого же дня занялась активным расследованием. После обстоятельной беседы с Каревым она попросила его подъехать с ней вместе на квартиру Ширинбека Расулова, чтобы побеседовать с его женой. Эрнест прикинул, что поскольку молла Сейид Аббас поселил надежду в семье Ширинбека, там не будет формального траура, и согласился. В дороге Наталья Ивановна, между прочим, высказала мысль, с которой трудно было не согласиться: – Вы знаете, Эрнест Аркадьевич, я думаю, что истинные священнослужители гораздо гуманней, человечней нас, грешных атеистов. Мы со своими рациональными мозгами огляделись вокруг – нет человека, и тут же начинаем искать причины гибели, и трезвоним кругом, и близких, как дубиной по головам, а вот появился божий человечек, у них – молла, и оставил надежду. Вероятней всего, он и сам в это не верит, но даёт возможность близким, если не смириться, то хотя бы свыкнуться с тяжёлой потерей… – Вы правы, Наталья Ивановна, тем более тяжёлой, что и могиле- то они поклониться не смогут… Разве что цветы в море по памятным датам… – Если есть криминал, надеюсь, что жена может дать какую-то зацепку, даже сама не подозревая об этом… Дверь в квартиру была приоткрыта, и они вошли без звонка. В тесной прихожей на вешалке уже висело несколько пальто и курток. Из боковой двери выглянул мальчик и поманил их в комнату. "Ширинбек в детстве", – подумал Эрнест. – Раздевайтесь здесь, там уже места нет, кладите на тахту, тётя, – он, как джентельмен, обратился сначала к женщине. За столом в гостиной сидело несколько мужчин разного возраста. Перед каждым из них стоял "армуды" (стаканчик с суженной "талией") с чаем цвета тёмного янтаря; в середине стола в вазочке – горка мелкоколотого кускового сахара и нарезанный кружочками лимон на блюдце. Рустам Мирзоевич поднялся навстречу вошедшим, поздоровался за руку с Каревым и Натальей Ивановной, которую принял за его жену, и предложил им место за столом. Большакова, зная традиции, поблагодарила и прошла в спальню к женщинам, а Эрнест коротко объяснил Рустаму род её занятий и цель их визита. Старик улыбнулся и сказал почти на ухо Эрнесту: – Хорошо, что следователь, а то я подумал, что у вас такая жена... – какая, он не уточнял, но Эрнест решил, что это неплохая идея и так же конфиденциально ответил: – Так и думайте, Рустам Мирзоевич, и другие пусть думают, если заинтересуются... Он присел за стол, и Гюля сразу же поднесла ему стаканчик чая. По этому признаку он понял, что это хозяйка дома, и его поразила несправедливая неразборчивость природы, придавшей такому милому личику столь погрузневшую фигуру. Рустам Мирзоевич отозвал в сторонку Гюльнару, пригласил Наталью Ивановну, познакомил их и предложил побеседовать в детской, откуда вывел обоих мальчиков. Гюля прошла вперёд навести порядок в комнате после детей, а Большакова, проходя через гостиную, жестом позвала Карева за собой. – Слушайте, пожалуйста, внимательно, и если что-то вам покажется сомнительным или неправдоподобным, вмешивайтесь, не стесняйтесь. Я должна иметь точное представление обо всём…, – сказала Эрнесту на ходу, а он известил её о их "семейном положении", которое она кивком одобрила. – Гюльнара Гамидовна, мне поручено следствие об исчезновении вашего мужа. Я разделяю вашу беду, но мы все не теряем надежды, и чтобы продвинуться в этом деле, я должна искать его причины… вы можете мне помочь. Кстати, хочу вам сказать, что Эрнест Аркадьевич вчера подписал документ, по которому вы уже с марта, если муж не найдётся, будете получать от предприятия денежное пособие, а не ожидать полгода. – она посмотрела на Карева, укоризненно качнув головой, – А сегодня разговор наш неофициальный, говорите всё, что вам покажется важным, а потом вместе решим, что полезно для дела, а что лишнее, хорошо? – Да, конечно, Натала Ванна, а меня можно зват Гюля… – Ну, хорошо, Гюля, расскажите мне о вашем муже, о характере, привычках, друзьях, врагах, если такие были… Гюля сначала медленно, запинаясь, а затем всё увереннее стала рассказывать о Ширинбеке, начиная со времени их первого знакомства. Говорила о нём тепло, с любовью, часто замолкая и прикладывая к глазам подол кухонного фартука. Эрнест смотрел на обеих "большегрузных" женщин, сидящих друг против друга, наклонившись вперёд, и они представлялись ему мощными японскими борцами сумо, готовыми начать схватку. Он даже мысленно одел их в традиционную форму этих атлетов, но тут же прикрыл все освободившиеся части фигур реальной одеждой. Одновременно его слух резануло какое-то необычное словосочетание в рассказе Гюли, и он прервал её: – Извините, как вы сказали: "Когда он приезжает…" Дальше…? – Я говорю, когда он приезжает на свой три-четыре отгулны дни, то всё время проводит с семёй, с детми, очен заботливый… Я понимаю – работы много, – у неё и в мыслях не было говорить о муже в прошедшем времени, но Эрнест уже понял, что вовсе не это задержало его внимание. – А что, Гюля, у Ширинбека Расуловича всегда был такой жёсткий график работы, почти без отдыха? – он бросил взгляд на Большакову. – Почему без отдыха, я ему даю отдыхат, сколко хочет. Раньше, конечно, лучше был – приезжал на пят-шест ден, и отдохнёт, и погуляет, и по дому что-то… Работа стал болше, зарплат – нет…, – не удержалась Гюля. Наталья Ивановна уловила смысл вопроса и подключилась: – Гюля, а давно ему больше приходится работать? – Да, уже несколко лет так… Гамидик в детский сад пошёл… Наверное, Эрнест Аркадич лучше знает… – Правда, в бурении всегда много работы, – неопределённо отозвался Карев, выразительно глядя на следователя. – Ну, хорошо, Гюля, вспомните, пожалуйста, с кем ваш муж поддерживает хорошие отношения, а к кому относится плохо, может быть поскандалил с кем-то на работе и с вами поделился… Кто из работников к вам заходит в гости, – Наталья Ивановна что-то пометила в блокноте, – говорите, говорите, я слушаю… – Что вы, Натала Ванна, Ширинбек – и скандал?! Нет, он вед и дети так приучил, если что-то случается, то не надо кричат, надо выяснит, разобратся… Сам-то он горячий, я знаю, но умеет себе держат. Когда молодой был, несколко раз силно скандалил… из-за мене, – она в смущении стала расправлять фартук на коленях, – а так нет… Товарищей по работе уважает, никогда плохого слова ни о ком я не слышала… Дедушка Рустам тоже такой, Ширинбек в него… Вай Аллах, неужели он не найдётся... – её глаза снова наполнились слезами, она промакнула их фартуком и продолжала говорить. Видимо, в последние дни ей пришлось переживать все события молча; нет покойника – нельзя ни поголосить, ни попричитать, или вслух высказать свои предположения – это привилегия мужчин, поэтому теперь она готова была рассказывать без конца. – На работе его уважают, вот недавно заболел он, под дождик простудился– воспалении лёгки, пожалста… И сразу с работы профсоюз пришёл, цели посылка на здорови сама принёс… – Кто был, Королёв, Василь Петрович? – Карев вспомнил их главного профсоюзного активиста "дядю Васю", любителя радовать больных своими посещениями. – Нет, женщин приходил, молодой, красиви такой, я ещё удивлялся – зима, а она чёрни очки носит, наверно, глаза что-то не порядки… А-а, её Марина зовут, оч-чен красиви женщин… По удивленному выражению лица Карева Наталья Ивановна поняла, что произошла вторая неувязка, и сделала пометку в блокноте, а Гюля продолжала вспоминать: – Да, ему так приятно был внимани, он даже перви раз за болезни сел вместе с нами за стол обед кушит… - Подождите, Гюля, – Эрнест, догоняя какую-то ускользающую мысль, уже не обращал внимания на предостерегающую мимику Большаковой, – а вы точно поняли, что эта молодая женщина работает у нас? Гюля обиженно поджала губы, отчего её лицо ещё больше округлилось, и она всем своим обликом стала напоминать "чайную бабу" восточной заварки. В её тоне даже зазвучали укоризненные нотки: – Эрнест Аркадич, как это поняли- непоняли, я помну, муж время обед звал её "товарич Черкезова…", или Черказова, ещё знаю – она у вас с кадрами занимаися, вот… – Да, Гюля, – вмешалась в разговор Наталья Ивановна, – есть такая женщина у нас в Исполкоме, занимается социальными и кадровыми вопросами предприятий, такая из себя…- и замолкла, как бы припоминая. – Ну да, я же говору, красивая и волосы золотой цвет… – Точно, она, Эрнест Аркадьевич, может, и не знаком с ней, – Карев так и не понял, действительно ли Наталья Ивановна вспомнила о такой женщине или просто приглушает эту тему, а та заглянула в свой блокнот и вернула беседу несколько назад: – Гюля, вот вы вспомнили, что Ширинбек в молодости с кем-то сильно ругался, из-за вас… Расскажите подробней, пожалуйста, дело ведь прошлое… Кстати, если вам удобнее говорить на родном языке, – пожалуйста. Вы как, Эрнест Аркадьевич? Карев согласно кивнул, а Гюльнара явно обрадовалась: – Да, конечно, а то, когда я нервничаю, начинаю путать слова. Я же русскому языку у Ширинбека научилась, у нас в деревне почти не знала, только то, что на уроках учили… Да, так вы про Ибрагима спрашивали… то есть, с кем муж не ладил, вот это и есть Ибрагим Магеррамов… Мы с ним соседи были в деревне, он старше меня, школу бросил, год в тюрьме сидел за драку, по амнистии выпустили на мою голову… Я, конечно, тогда вот такая стройненькая была, – Гюля мизинцем показала, какая она была, – и он мне проходу не давал, подкарауливал везде, хотел обручиться со мной, а сам такой неприятный – глазки птичьи, зубы лошадиные, половина золотые – в тюрьме, что ли, выбили… Один раз даже его отец, такой же кочи (здесь – бандит, азерб.), хоть и завскладом стройматериалов, к моему пришёл, хотел договариваться, но отец выгнал его. Потом Ибрагима забрали в армию, но через три месяца он вернулся, говорили, что его отец много денег дал кому то. В это время я в Баку встретилась с Ширинбеком, и когда он приехал к нам познакомиться с родителями, по деревне, конечно, слухи поползли, и Ибрагим как-то на улице подошёл, стал его задевать: "зачем приехал… что, в Баку невесты кончились, нашу хочешь забрать…". Ширинбек сначала шутя отвечал, а потом разозлился, они чуть не подрались, но Ибрагим , видно, испугался, что опять посадят, пригрозил нам и ушёл. Хорошо, что на другой день Ширинбек уехал, а вскоре и я переехала в Баку. Незадолго до моего отъезда Ибрагим остановил меня около дома, – Гюля опустила глаза и покраснела, – сказал, что любит меня, что тоже скоро уедет в Баку, будет работать, и всё равно женится на мне. Я ответила, что он Ширинбека подмётки не стоит, посмеялась и убежала… Продолжение этой истории выглядело так. В следующий раз Гюля увидела Ибрагима совсем недавно. Ширинбек был на работе, а она, оставив детей на свекровь, вышла из дома в магазин напротив. Ибрагим остановил её на другой стороне улицы: – Подожди, Гюльнара-ханум, или не узнаёшь старых друзей? Салам алейкум, – и он расплылся в своей лошадиной улыбке. – Салам, Ибрагим, тебя трудно не узнать, сразу вспоминается французский киноактёр Фернандель – "Полицейские и воры" видел? Нет? Посмотри… И с каких это пор ты стал старым другом?, – собственная болтовня придавала ей храбрости, хотя интуитивно она чувствовала, что Ибрагим не способен её обидеть, несмотря на то, что его лицо приняло зловещее выражение. – Ладно, кончай трещать, женщина… Ты помнишь, я обещал переехать в Баку – переехал, есть прописка, есть работа, деньги, сейчас собираюсь купить или построить дом в Бильгя или в Шувелянах, у моря. И в этом доме ты будешь хозяйкой, Гюля, ты! – Я всегда знала, что у вас с отцом много ворованных денег. – Ты должна оставить Ширинбека, – продолжал он свою давно заученнуь речь, – я возьму тебя в жёны, а детей усыновлю. Решайся, Гюля, я всё равно своего добьюсь… Тем более, твой муж, я знаю, уже давно развлекается с русской бабой… Обзаведусь хозяйством – приеду за тобой. Вон на той машине, – он показал на стоящую неподалеку "Волгу", – и учти – все эти годы я потратил на тебя, издали наблюдал за твоей жизнью… И твоего мужа из виду не упускал. И ещё хочу тебе сказать, что мне безразлично – ты худая или толстая, высокая или низкая, ты мне нужна такая, как есть… Смотри, не пожалей потом… понятно?– он повернулся уходить, и Гюля бросила ему вслед: – Понятно, что ничего у тебя не выйдет, а насчёт мужа – врёшь ты всё, а если и правда, то он – мужчина, не то, что ты… Ибрагим, не обернувшись, зашагал к машине. Ширинбек вернулся "с работы" через пару дней, как всегда после свидания с Мариной, в хорошем настроении, а на следующее утро, когда дети отправились в школу, Гюля представила ему свою недавнюю встречу с Ибрагимом, как весёлую историю, закончив её любимым ругательством мужа "ишак карабахский" в адрес Ибрагима. Она, естественно, умолчала о его сплетне насчёт "русской бабы" – как же можно о таком мужу? – Гюля, ты напрасно смеёшься, потому что этот негодяй на всё способен. Я не говорил тебе, чтоб не беспокоить, но он сейчас стал очень нужным для многих человеком и практически неуязвим для закона. Сейчас объясню. Уже около четырёх лет Ибрагим работает на нашем предприятии, да-да, не удивляйся, а слушай… Его приняли на работу слесарем по оборудованию устьев скважин, в хозяйство нашего старшего механика Сергея Юркевского, я тебе как-то говорил о нём – отличный мужик и работяга. Когда мы впервые столкнулись с Ибрагимом на работе, я оторопел, а он даже и не удивился, как-будто ожидал меня встретить. Он и жил там в общежитии, почти не выезжая в свои отгульные дни на берег. В эти дни он познакомился с командой одного из катеров, занимающейся ночами браконьерским рыбным промыслом… – И оказывается, Ибрагим теперь превратился там в настоящего "рыбного короля", а я сказала мужу, что мне всё равно наплевать на этого "короля", и пусть Ширинбек ничего плохого не думает, а лучше пойдёт в новый универмаг и купит что-нибудь детям и себе, – закончила свой рассказ Гюльнара. … Эрнест Аркадьевич уже понял, о каком Ибрагиме идёт речь, и вообще больше других был осведомлён о положении на "рыбном фронте", так как его квартира ("дежурка главного инженера") располагалась в доме, сооружённом на палубе затопленного судна-волнолома, где его соседями были моряки из руководства Управления морского транспорта – начальник порта "Каспвостокнефти", главный диспетчер, начальники водолазной и спасательной служб и, конечно, боцман Василий Петрович ("Петрович") на правах коменданта и завхоза. Эрнест был знаком со многими капитанами пассажирских катеров и грузовых плавсредств, в том числе и с командой "Бурного", занимающейся "левым" промыслом красной рыбы и чёрной икры. Капитан катера Николай Мальцев был опытным каспийским моряком, мужественным и выносливым, к тому же умеющим держать язык за зубами. Однако с несколькими авторитетными и уважаемыми людьми, к которым Николай относил и Карева, он мог быть откровенным и даже советоваться по житейским делам. От него Эрнест знал, что его браконьерство имеет "крышу" в лице бакинского руководства нефтефлотом, районного партийного руководства, "независимых" инспекций рыбнадзора, санэпиднадзора, требующих, однако, постоянного пополнения своего меню деликатесными сортами свежей рыбы и её производных – икры, копчёного и засоленного балыка из "епархии" Петровича. "Охота" на рыбу осетровых пород имеет существенные отличия от обычного промыслового лова, заключающиеся в избирательно-индивидуальном её характере. В погожий день (или ночь) в глубоководном районе, достаточно удалённом от основных транспортных маршрутов и шума буровых установок в море выбрасывается колада – трос длиной в несколько десятков метров, с подвешенными на нём полутора-двумя сотнями крупных крючков с приманкой из мелкой рыбёшки. Колада удерживается наплаву понтонами (они же ориентиры), а от перемещения – якорями. Через сутки-двое нужно собирать улов – десять – пятнадцать болтающихся на крючках рыбин – осетров, севрюг или белуг, "перезарядить" коладу или переместить её в случае неудачи. Неудачей являются и несколько штормовых дней подряд, в течение которых пойманная рыба "укачивается" и вырабатывает сильный яд, смертельно опасный для человека. Такой улов надо выпустить в море, и чтобы не допустить потерь, команде порой приходилось выходить в море и при штормовых предупреждениях, не всегда успевая опередить стихию. Пока везло. Эрнест видел кисти рук Николая и членов команды, исполосованные шрамами от порезов о панцирные шипы здоровенных "брыкающихся" рыб и, особенно глубоких, – от крючков, иногда вонзающихся в руки, освободить которые можно было только надрезав кожу. Этот "нелёгкий хлеб", остававшийся после упомянутых подношений, с удовольствием раскупался нефтяниками, отъезжавшими на берег, по рублю за килограмм в свежем виде и по два – в солёном или копчёном, когда тот же килограмм костлявой говядины в госторговле стоил два рубля, а на рынке ещё дороже. Карев и сам нередко пользовался возможностью за червонец порадовать семью и друзей деликатесными закусками и свежим шашлычком. Правда, покупать ему приходилось через подставных сотрудников, так как Николай ни за что не хотел брать у него плату. От него же Эрнест знал и о "рыбной" карьере Ибрагима. Начав с помощи Николаю в свободное от работы время на разделке и обработке рыбы, неплохо освоив это дело и подзаработав, Ибрагим купил собственную лодку с подвесным мотором, соответствующую оснастку, и вначале сам, а потом с нанятыми помощниками повёл своё "дело". Никаких претензий у Николая и "разборок" по этому поводу не было, поскольку ежедневная смена вахт на промысле составляла от трёхсот до пятисот человек, и клиентов с избытком хватало на обе группы "ловцов". Ибрагим, однако, развернулся "на всю катушку", и со временем, помимо ежемесячных подношений, стал выполнять заказы высокопоставленных лиц и организаций республики, города и района. Он сменил свою лодку на бо`льшую с более мощным мотором. Правда, поговаривали, что старая лодка затонула в шторм вместе с одним из его помощников, но никаких официальных заявлений об этом никуда не поступало, и слухи затихли. Чтобы не попасть в разряд "тунеядцев", Ибрагим продолжал работать, но и в эти дни рыбный промысел не прекращался, благодаря команде его подручных. Наталья Ивановна со всей серьёзностью отнеслась к полученной информации, понимая, что открываются новые направления поиска истины в этой загадочной истории. Она поблагодарила Гюльнару и Эрнеста Аркадьевича, и на обратном пути попросила его поинтересоваться этой "Черкезовой-Черказовой" в своём отделе кадров и в отделе кадров Управления нефтегазодобычи: – Она же представилась кадровичкой, может это какая-то психологическая инерция. Позвоните туда, пожалуйста, сегодня же, и потом мне… А лучше, знаете, давайте-ка – из моего кабинета по прямой связи, хорошо? – и не дожидаясь его ответа, назвала таксисту адрес прокуратуры. – А этим браконьером- кормильцем, Ибрагим, кажется, я займусь сама… – То, что в нашем Управлении такой фамилии, и даже похожей, нет – это точно, но в НГДУ можно узнать... – Карев поднял трубку и попросил телефонистку коммутатора соединить его с отделом кадров НГДУ: – Валентина Игнатьевна? Здравствуйте, Карев. Ага… Интересуюсь, не работает ли в вашем хозяйстве некая Черкезова или Черказова… Марина… Молодая, красивая… золотистая блондинка… Красивая, жгучая брюнетка? Нет, спасибо, пока не нужна… Марина Кравченко? Нет-нет… Марии?... М-м… М- м… Нет, не то… Вот что, если отыщете что-то похожее, то позвоните…, – на его вопросительный жест Наталья Ивановна согласно кивнула, – позвоните в прокуратуру района, следователю Большаковой… А?... Конечно, серьёзно… До свиданья. Наталья Ивановна поняла результат, не переспрашивая. – Своим звоните, Эрнест Аркадьевич, может в ваше отсутствие поступила в какой-нибудь цех, лабораторию, на глаза пока не попадалась… Карев неохотно снова поднял трубку: – Кучерявая, мне теперь "кадры" бурения, пожалуйста… Ага… Добрый день, Антонина Ивановна… Да, я... – он повторил свой вопрос о незнакомке и после небольшой паузы услышал ответ "придворной дамы": – Нет, Эрнест Аркадьевич, у нас такая не числится, но фамилия похожая – Черкасова, мне встречалась, и, кажется, Марина, в каком-то из личных дел, не помню, надо посмотреть… – Антонина Ивановна, энциклопедия вы наша, посмотрите, не откладывая… Это нужно сейчас… В любом случае позвоните в райпрокуратуру Большаковой, жду вашего звонка здесь. – Я вас поняла, это, наверное, в связи с Расуловым, сейчас перезвоню… Привет Наталье Ивановне. Минуты через три-четыре Карев уже вновь слышал в трубке мелодичный голос "фрейлины": – Да, Эрнест Аркадьевич, всё правильно… Я-то вспомнила сразу, но боялась ошибиться, проверила… Это жена нашего Юркевского – Марина Леонидовна Черкасова, 1947 года рождения, педагог в школе, двое детей, адрес нужен? Пишите: посёлок Разина, Садовая 27… Телефон… Вот цвет волос не знаю – фотография в деле только Сергея Георгиевича, – Эрнест как будто увидел её добрую улыбку на том конце провода, а трубку взяла Наталья Ивановна: – Здравствуйте, Тонечка, спасибо вам большое, помогли вы мне здорово… – Здравствуйте, Наташа, чем можем, как говорится… – Кстати, а сам Юркевский сейчас на работе или на берегу? – Здесь он, правда опоздал на несколько дней, говорит болел, обещал бюллетень в следующий раз привезти… – Ладно, спасибо. О нашем звонке, вы понимаете… Завтра я, возможно, буду в ваших краях, и надолго… Увидимся… Ну, пока. Она взглянула на настенные часы и заговорила, как бы рассуждая сама с собой: – Без четверти три… Занятия в школе кончаются в час, учителя могут задержаться ещё на час-полтора, нам ехать с полчаса… Приличная жена должна быть к этому времени дома, с детьми… неприличная – тоже, – и к Эрнесту, – звоните, представьтесь, договоритесь о встрече через 30-40 минут, обо мне не надо, хочу увидеть реакцию при знакомстве. – Извините, Наталья Ивановна, но вы, по-моему, путаете меня с доктором Ватсоном из неодноимённых произведений о вашем коллеге… Давайте каждый заниматься своими делами, поверьте, у меня их тоже немало… – Вы правы, голубчик, но я прошу вас ещё один раз проводить меня, так как я уверена, что при сослуживце мужа Черкасова будет более разговорчива, чем один на один со следователем. A приглашать сюда у меня нет оснований… пока что… Я попрошу у Завена Мушеговича служебную машину, так что быстро обернёмся. У меня здесь пара бутербродов, возьмите один, в термосе чай. На большее нет времени. И звоните ей… Около четырёх они уже прибыли по адресу, и Марина сквозь занавеску в прихожей увидела и подъехавшую "Волгу", и выходящих из неё Карева, о котором неоднократно слышала от мужа, и с ним незнакомую крупную женщину с красивым лицом и тяжёлой русой косой, уложенной в узел на затылке. Все дни, как Марина спровадила Сергея на работу, она жила в какой-то смутной тревоге, в ожидании чего-то тягостного и неотвратимого. В школе она взяла недельный отпуск "по семейным обстоятельствам". Казалось бы, должно наступить облегчение, можно расслабиться после стольких дней оскорблений, побоев, безадресной матерщины, устоявшегося в комнатах запаха водочного перегара, но напряжение не отпускало. Она придумала способ навестить заболевшего Ширинбека, а заодно перевезла кое-какую одежду и бельё на квартиру Зои. Ширинбек позвонил перед выходом на работу, но сказал, что встретиться с ней не сможет, так как из- за его болезни сменщик – начальник участка, сильно задержался. Ещё обещал поговорить с Сергеем по-мужски о его пьянстве и домашних бесчинствах, и если понадобится, пригрозить публичным скандалом, сказал, что по возвращении они всё обсудят, и он её в обиду не даст. Этот звонок оставил в душе какой-то горький осадок – разумом она понимала, что, конечно, надо быстрей заменить человека, проведшего в море почти две подряд нелёгкие смены, но сердце беспокойно вопрошало: "А не избегает ли он встречи?". И потом этот предстоящий "мужской" разговор… Прошедший в конце прошлой недели ураган доставил много неприятностей и городскому хозяйству и владельцам частных домов. В то утро Марина, так и не заснувшая всю ночь под аккомпанемент жуткого завывания ветра и треска деревьев, с сожалением обнаружила в саду несколько сваленных стволов и сильно покосившийся забор. В подобные дни раньше Марина, беспокоясь об обоих мужчинах, обычно звонила Сергею в рабочее время и коротко справлялась о последствиях шторма. Сейчас она этого, естественно, не сделала, но настроение от такого шага стало ещё мрачней. Марина не стала уточнять у позвонившего ей Карева цель его визита, бросив короткое "приезжайте", потому что поняла, что главный инженер предприятия не станет без серьёзной причины навещать жён сотрудников. "Вот оно, моё предчувствие, что-то случилось… у меня… Раз он ко мне, значит – с Серёжей…" Она надела тёмные очки и открыла входную дверь. Эрнест пропустил даму вперёд и вошёл сам. Марина предложила им раздеться и пригласила в гостиную. Она не задавала никаких вопросов, хотя сердце и какой-то молоточек в голове чётко выстукивали: "Что-слу-чи-лось, что-слу- чи-лось…" Эрнест представил Наталью Ивановну по всей форме, и Марина почувствовала, как её "ударные инструменты" резко замедлили свой ритм, а поток мыслей, наоборот, превратился в сплошную чехарду. "Следователь?!... Значит не шторм… Чего же я жду?... Кто из них жив?... Что будет с другим?... Это всё я… Ну не молчите же… Кто?..." По её побледневшему лицу и продолжающемуся молчанию Наталья Ивановна определила сильный характер, однако, во избежание возможного обморока, поспешила её успокоить: – Марина Леонидовна, наш приход никак не связан с вашей семьёй, пожалуйста, не беспокойтесь… Я бы хотела задать вам несколько вопросов, как видите, неофициально, может быть ваши ответы помогут мне разобраться в деле, которым я сейчас занимаюсь… вы не могли бы снять свои солнечные очки, здесь же нет яркого света… Марина пропустила её вопрос и пожала плечами: – Не знаю, чем я могу быть полезной… А каким делом вы занимаетесь? – Видите ли, вот, у Эрнеста Аркадьевича на предприятии пропал человек… – Как пропал? – Ну, так… исчез и всё… в недавнюю штормовую ночь… Так вот я хотела у вас спросить о его характере, привязанностях, недоброжелателях, может быть… – О ком, о чём, я вас не совсем понимаю, Наталья Ивановна… Марина вся напряглась и подалась вперёд. Собственно, она уже начала понимать, но гнала от себя эту догадку, цепляясь за наступившую паузу, как утопающий за соломинку. Начиная этот разговор, Наталья Ивановна была уверена, что Черкасова знает о трагедии в море – такие новости обычно быстро распространяются среди семей нефтяников. Кроме того, замкнутость хозяйки и её очки, видимо, скрывающие заплаканные глаза, убеждали её в этом. Однако, она не учла обособленности жилья Марины и, конечно, ничего не знала о её отношениях с мужем. Но отступать теперь, в интересах дела, было нельзя. – Ну как же, Марина Леонидовна, вы же совсем недавно навещали его, больного, правда, почему-то инкогнито… Кто он вам?.. – прозвучал, наконец, главный вопрос. Марина отпустила "соломинку", откинулась на стуле, выдохнула: "Ширинбек…" и как будто окаменела. Ей хотелось громко, по-русски заголосить, или завыть волчицей, потерявшей детёныша, но она, как в кошмарном сне не могла ни двинуться, ни подать голос. Она пришла в себя через полминуты, в её ушах ещё звучал последний вопрос, и она, глядя на Большакову, по-учительски чётко ответила на него: – Кто он мне? Любовник, друг… был, – сняла тёмные очки и разрыдалась, уронив голову на руки. Большакова и Карев охнули одновременно, только Наталья Ивановна добавила "господи", и тут же по-хозяйски прошла на кухню, вернулась со стаканом воды и наклонилась к Марине: – Вот, выпейте немного… Хорошо бы сейчас и валериану, если есть… Извините меня – я не знала, что вы не в курсе… И наденьте ваши очки, если вам так… удобнее. Пожалуйста, успокойтесь… Марина со стоном подняла голову, несколько секунд отсутствующим взглядом смотрела на очки в правой руке, затем водрузила их на место и бессвязно забормотала: – Это он… больше некому… а как же девочки… если б пришёл, я бы отговорила… "по-мужски", сказал… вот и договорились… а я, как же я…? Нет, при чём здесь я…, – из-под очков снова обильно заструились слёзы. Затем она, словно очнувшись, остановила взгляд поочерёдно на Кареве и Большаковой: – Извините меня, это личное… очень личное… Что вы хотите от меня услышать? Я понимаю… Я постараюсь быть спокойной… и правдивой… И она поведала им в общих чертах свою историю, и в деталях – события последнего времени. IV По горячим следам… – Так что`, Наталья Ивановна, можно вас поздравить с раскрытием преступления? Дальше, видимо, дело техники…, – сказал Карев, когда они сели в машину, – завтра зафиксируете рассказы женщин, как показания свидетелей, и потом – "а подать сюда Ляпкина-Тяпкина!" Да? И что ему светит? – Нет, Эрнест Аркадьевич, не можно. До "раскрытия" ещё ох, как далеко… А вот женщин жаль… Обеих… Им теперь в одиночку детей поднимать, да и сами молодые – без мужской-то заботы и ласки… Расулов, если и отыщется, то только для того, чтобы плакать над его могилкой, а Марине при любом раскладе с мужем не быть… – Как это "при любом"? Разве сегодняшний расклад не ясен? – Эрнест всем корпусом повернулся к Наталье Ивановне так, что она должна была потеснить свои колени, – Ой, извините… Но это же, как божий день… – Божий день не божий суд, а нам надо, чтобы по-божески… А у нас и для человечьего-то суда ничего нет. Улики нужны, вещественные доказательства… Мне ещё десятки людей опросить надо… И искать, искать… Проверять и перепроверять… Если это не несчастный случай, то – убийство, а оно ведь высокую цену имеет. Спешить нельзя, а то бывает – правого сажают, а виноватый ускользает… А вам спасибо большое, помогли… доктор Ватсон. Шли четвёртые сутки со дня исчезновения Ширинбека Расулова, когда Наталья Ивановна со своим помощником, следователем Исмаилом Алиевым вновь прилетела на морской промысел для продолжения следственных мероприятий. Исмаил, молодой специалист, только в прошлом году окончил юридический факультет Азгосуниверситета, и за полгода работы убедился, что его трудовой путь, благодаря руководству опытной Большаковой, начался весьма удачно. В Управлении буровых работ им выделили рабочий кабинет, который уже много лет периодически пустовал, потому что когда-то принадлежал постоянному представителю такой могущественной организации, как НКВД. Ещё вчера, готовясь к поездке в море, Наталья Ивановна поручила Исмаилу связаться с кадровиками производственных и обслуживающих предприятий промысла и составить список всех людей, работавших в ту ночь, когда исчез Ширинбек Расулов. Исмаил подошёл к заданию со скрупулёзностью, которую заимствовал у Большаковой, как основу следственной работы, и теперь перед Натальей Ивановной лежал список из более, чем полутора сотен фамилий, включающий и буфетчицу ночного автобуфета, и ночного пекаря, и ночных шоферов и даже дежурного пожарной части на каланче, а также графики выхода на работу каждого из списка. – Я вижу – вы никого не забыли, Исмаил, – улыбнулась Наталья Ивановна, а он скромно потупил взор. – Ваша школа, Наталья Ивановна, – "легче сокращать, чем дополнять" и "лучше опросить десять непричастных свидетелей, чем упустить одного важного", правильно я запомнил? Наталья Ивановна ещё раз перелистала список, пробежав его глазами, и задумчиво произнесла: – Правильно, правильно… А скажите, Исмаил, не попадалась вам в списке буровиков фамилия – Магеррамов… Ибрагим Магеррамов, а? – Нет, по-моему… Но я сейчас ещё раз проверю – отдел кадров за стенкой… Большакова взяла карандаш и стала сокращать список за счёт людей, даже теоретически не способных быть замешанными в происшествии. Сюда она отнесла персонал индивидуальных морских буровых платформ, ночные вахты строителей на конкретных стройках, ночных дежурных в общежитиях, столовых , буфетах, пекарне, электростанции. Подумала убрать и ночные вахты дальних эстакадных объектов, но потом решила оставить их хотя бы для формального опроса. В списке осталось семьдесят два человека, из которых около тридцати находились в данный момент на работе, остальные должны были по графику заступать на вахты в ближайшие несколько дней. Вернувшийся Исмаил доложил, что проверка подтвердила – Ибрагим Магеррамов в те дни находился в отгулах, и раскрыл перед Натальей Ивановной график рабочего времени вышко-монтажного цеха, куда входила группа Юркевского. – Спасибо, Исмаил, теперь, пожалуйста, вот по этому откорректированному списку организуйте наши встречи с людьми. Те, кто в эти дни работает в ночной смене, пусть подходят между девятью и десятью часами утра, а кто в дневной – в такое же время вечером. И в любое время дня – мастера и бригадиры тех рабочих, которые в этом списке, независимо от того, были ли они в ту ночь на своих объектах или нет. В течение пяти- шести дней будут по графику подъезжать остальные – пусть их встречают кадровики и прямо с причала и с вертолётной площадки направляют к нам. Всё понятно, Исмаил? Ну, вперёд, сэр, вас ждут великие дела, – перефразировала она известное изречение. В течение последующих нескольких дней перед следователями прошли десятки рабочих и руководителей среднего звена управления, каждому из которых преподносилась цель беседы, как поиск пропавшего Ширинбека Расулова предположительно в ту штормовую ночь, и двумя-тремя вопросами уточнялась степень знакомства собеседника с потерпевшим, характер работы в ту ночную вахту и не запомнились ли какие-либо особенности или необычные события той ночи. Ответы, в основном, сводились к следующему. Все без исключения, независимо от места работы и должности, знали о трагедии, проведённых поисках "по всем домам, улицам и закоулкам" промысла, с воздуха и под водой, некоторые слышали и о посещении моллы Сейид Аббаса; многие, даже из других предприятий, говорили о личном знакомстве с Ширинбеком. Все были искренне опечалены происшествием, считая его несчастным случаем, но никто, к великому огорчению Натальи Ивановны, не смог пролить свет на истинные и доказуемые его причины. Подавляющее большинство в ту памятную ночь почти не выходили из своих культбудок, так как при таком ветре, достигающем порывами девяти-десяти баллов, все работы правилами безопасности запрещены. Старшие буровых вахт – бурильщики, лишь периодически поднимались на буровые установки, чтобы приподнять или приспустить колонны бурильных труб, предохраняя их от "прихвата", промысловые операторы по добыче нефти также сократили обходы своих участков, ограничившись наблюдениями только за особо "капризными" скважинами. Из намеченного списка оставалось опросить нескольких операторов по добыче нефти, ожидаемых с берега, когда Большакова решила пригласить на первый разговор Сергея Юркевского. Исмаил Алиев вчера пару раз как бы случайно упоминал его имя, намекая таким образом "начальству", дескать, а не пора ли "брать быка за рога". Наталья Ивановна сначала сделала вид, что не поняла намёка, но потом среагировала: – Ну, предположим, Исмаил, мы ему скажем, что мы в курсе его "родственных" отношений с Расуловым, что жену добивать он пожалел, допустим, из-за детей, а тому всё-таки помог отправиться к рыбам и ракам в "море-окиян". Да? Ну, сказали… А он в ответ – знать не знаю, ведать не ведаю… Кто- нибудь это видел?… Нет? Пью, дебоширю в семье? Так ведь переживаю… жена изменяет… Есть у вас её жалоба на нанесение тяжких телесных… Тоже нет? Так какого… этого самого вы, дорогие товарищи, отрываете меня от работы на благо нашей великой Родины? Отвечайте ему, следователь Алиев… – А гаечный ключ, Наталья Ивановна? – А кто сказал, что это он выбросил? Да и вообще-то, к ключу не мешало бы иметь чёткие отпечатки пальцев на его рукоятке и кровь или налипшие волоски жертвы на его головке. А ещё бы черепок, проломленный "тяжёлым металлическим предметом типа накидного гаечного ключа размером М36", цены бы не было таким уликам. На замасленной рукоятке остались неясные следы, сильно смазанные из-за броска. Эксперты считают, что их можно идентифицировать только при наличии ещё одного чёткого контрольного отпечатка. Вот так-то, товарищ молодой специалист… Наталья Ивановна всю ночь беспокойно проворочалась в кровати, решив всё-таки встретиться с Юркевским и прокручивая в голове возможные сценарии первой беседы. Главным соображением при этом была необходимость провести первую встречу до его отъезда на берег и встречи с женой. Во-первых, надо было предупредить его, чтобы руки держал покороче, если не хочет усугубить своё и без того нелёгкое положение, а, во-вторых, неизвестно, как поведёт себя Черкасова при новой встрече с мужем – а вдруг разжалобится и изменит все свои показания… С утра пораньше она позвонила Исмаилу и попросила пригласить на беседу Сергея Юркевского, предупредив того до начала рабочего дня: – Пожалуйста, пусть участвует в утренней "планёрке", распределит работу по объектам, и к 8.30 – к нам… И вот теперь Юркевский сидел перед ней с отрешённым видом, совершенно безразличный к происходящему вокруг и, главное, казалось, абсолютно спокойный. – Скажите, Сергей Георгиевич, вы хорошо знали… то есть, знаете, конечно, Ширинбека Расулова? – спросила Большакова. – Да. – И это всё, что вы можете сказать? Чтобы не терять лишнего времени, могу добавить, что нам известна ситуация в вашей семье в связи с этим человеком. По глазам Сергея было заметно, что он спустился с небес на землю – взгляд стал осмысленней; одновременно он выпрямился на стуле и глубоко вздохнул: – А, это? Да, знал хорошо, а в последнее время узнал ещё лучше... – и он криво усмехнулся. – Что вы имеете в виду? – Наталья Ивановна включилась в свойственный ей режим допроса – сыпать вопросами, не давая собеседнику ни секунды передышки. – Ну, как вам сказать… Знал хорошо по работе, а вот теперь… семейно, так сказать… – вы знакомы с его женой, детьми? – Я – нет, моя жена, я думаю… Впрочем, это вас не должно интересовать… – Ошибаетесь, Сергей Георгиевич, не должно лишь до тех пор, пока мужья не истязают своих жён по каким бы то ни было поводам… А это уже из области уголовного права… и к нам ближе, чем вам кажется. А что в нетрезвом виде – между прочим, отягчающее обстоятельство. Когда вы в последний раз видели Расулова? – Наталья Ивановна атаковала Сергея очередным вопросом, не оставляя ему времени для переключения сознания на новую тему. - Я? Ширинбека? – он, показалось, понял, к чему клонит следователь, внимательно посмотрел на неё и ровным голосом, спокойным тоном отчеканил: – Я, эс гэ Юркевский, в последний раз виделся и разговаривал с ша эр Расуловым около полуночи в ту самую штормовую ночь, когда он исчез., – и после небольшой паузы добавил, – Но я его не убивал… - Стоп, Юркевский, а почему вы решили, что Ширинбека убили? Разве я что-то говорила об убийстве? – Нет, не говорили, но вы так думаете, и не вы одна. Среди рабочих тоже гуляет такая версия, но безотносительно к моей персоне, слава богу… – Рабочие, видимо, не в курсе ваших взаимоотношений с Расуловым в свете последних событий в вашей семье… – Вам рассказала Марина? – Вы же знаете, Сергей Георгиевич, кто у нас задаёт вопросы, а кто отвечает на них… Так о чём вы говорили с Расуловым той ночью? – она прикурила очередную сигарету, с полдюжины которых уже скрюченными окурками покоились в большом блюдце, заменявшем сломанную недавно пепельницу, и щурясь от дыма, повторила, – Так о чём же, о плохой погоде? И, пожалуйста, поподробней: как встретились – случайно или нет, где встретились, когда, и, главное, чем закончилась ваша встреча… Подумайте и обстоятельно опишите нам… Кстати, вы, наверное, тоже не успели позавтракать, а столовая скоро закроется. Встретимся здесь через час. Идите, Сергей Георгиевич… Юркевский вышел, а она повернулась к помощнику: – Исмаил-мюэлим (учитель, азерб.), а вы как насчёт завтрака? А то мою объёмистую прокуренную фигуру надо время от времени подкармливать. Составите компанию? - Конечно, Наталья Ивановна, – вскочил на ноги Исмаил, польщённый её уважительным обращением, – Наталья Ивановна, а почему вы его про гаечный ключ не спросили? – Рановато пока , рановато… В дверь осторожно постучали, Исмаил открыл. Вошедший мужчина лет пятидесяти представился мастером бригады капитального ремонта скважин Владимиром Суреновичем Авакяном. – Мне сказали, чтобы я с утра пришёл к вам, по поводу той ночи… вы ведь товарищ Большакова? – А разве не видно? Проходите, садитесь, я тоже сяду, буду поменьше… – Так вы извините за опоздание, мне надо было побывать на скважине, там сложная работа – разобраться, дать задание вахте, а потом с машиной… – Ладно, ладно, – перебила его Наталья Ивановна, – давайте ближе к делу. Я вот смотрю по списку – вчера мы беседовали с ночными вахтами, нам сказали, что вы были очень заняты… и ничего особенного... – она заглянула и полистала свой блокнот, – ничего интересного мы не узнали… Ну, конечно, вы же наиболее удалены от места происшествия… Для порядка я всё же спрошу вас. Исмаил, включите магнитофон. Итак, товарищ Авакян, что вам известно в связи с исчезновением Ширинбека Расулова? Авакян, услышав о магнитофонной записи и официальное обращение к нему, заёрзал на стуле, снял с головы ушанку и вытер ею вспотевший лоб. – Я подумал… Вчера разговор был… Я- то сам в ту штормовую в общежитии ночевал… Но вчера Амирханов, мой бурильщик, в культбудке товарищам рассказывал… Я слышал – спросил, почему он вам не сказал, а он сказал, что вы его не звали, и какое ваше дело до этого… – Подождите, мастер… Казал-мазал… я ничего не понимаю. Кто такой Амирханов, о чём он рассказывал и почему? Давайте сначала. – Хорошо, с самого начала. В ту ночь Амирханов дежурил на скважине №1823, потому что из-за погоды работу остановили. – Авакян несколько освоился с обстановкой и речь его стала связной, – После двенадцати, нет, даже после двух часов ночи… – Минутку, Владимир Суренович, у меня список ночных рабочих за ту ночь всех предприятий – бурения, добычи, капремонта и других, нет здесь Амирханова… – Дайте взглянуть… Ну, правильно… У вас в списке, как должно быть по графику, а тогда три дня смены с берега не было, я Амирханова с дневной вахты на ночь дежурным оставил, а остальных отправил в общежитие, чтобы утром свежими на работу вышли – ослабление штормовой ожидалось… Когда штормовая погода, всем мастерам и бригадирам приходится комбинировать, выкручиваться с людьми… А первого марта мы сдадим в бухгалтерию для зарплаты уточнённые табеля со всеми изменениями… Последние две фразы Авакян произносил уже тоном наставника., и внутренне гордился тем, что ему довелось двум следователям втолковывать элементарные вещи. Он даже представил на мгновенье, как он об этом вечером будет рассказывать приятелям, а через пару дней дома – жене. – Товарищ Алиев, вы поняли, что сказал товарищ Авакян? Голубые глаза Большаковой сузились и потемнели, как небо перед грозой. – Да, что Амирханов сказал… – Нет, Исмаил, что вся ваша работа со списками выеденного яйца не стоит… Я хотела знать, кто работал в ту ночь, а не должен был работать. Уточните список. А сейчас сходите хотя бы в буфет, возьмите пару бутербродов… Свежих, а не тех, что со вчерашнего дня должны быть свежими. Исмаила как ветром сдуло… Наталья Ивановна проводила его недобрым взглядом и вновь повернулась к Авакяну: – Так о чём рассказывал Амирханов? – Может быть, это действительно неважно, но мне говорили, что вы всех просили рассказывать обо всём, что было в ту ночь. Вчера в обеденный перерыв, когда пришёл автобуфет, вся вахта сидела в культбудке, и ребята, которым через два дня на берег, спорили, можно ли в этот раз везти домой рыбу. Некоторые считали, что после долгого шторма рыба будет "укачанная" – опасно, другие сомневались. Амирханов всех успокоил – сказал, что в ту самую ночь, которая вас интересует, он встречался с "рыбным адмиралом", есть тут у нас такой – Ибрагим, и тот ему сказал, что до шторма успел взять и рыбу, и коладу, чтоб не унесло. Я поинтересовался, где он мог видеть этого Ибрагима, если я оставил его дежурить на нашем объекте, и он мне подробно рассказал. Наталье Ивановне показалось, что к ней от собеседника потянулась какая-то незримая ниточка, которая вот-вот может оборваться; она слушала , затаив дыхание, и перед её глазами вырисовывалась эта встреча. Амирханов был из категории неутомимых "двужильных" бурильщиков – любителей подрабатывать на полуторакратных по оплате сверхурочных вахтах. Он даже уговорил мастера забрать всех на дневную работу, так как в такую погоду ему не придётся покидать будку, и напарник ему не нужен. С вечера он пару раз выходил на связь с дежурным по Управлению, уточнил прогноз погоды, доложил обстановку. Позже из-за сильного ветра стали контачить провода над культбудкой, он вызвал электриков, а до их приезда полностью вырубил освещение. Под нескончаемый свист ветра и мерные удары волн о сваи, от которых, как в лихорадочном ознобе, содрогалась вся площадка, Васиф незаметно задремал. Очнулся он от шума мотора подъехавшей машины, но вставать было неохота. "Электрики, у них в наряде всё написано, найдут" – лениво подумал он, но через пару минут, посветив карманным фонариком на часы – было начало третьего, и окончательно проснувшись, всё же решил подняться. Он выглянул в окошко – прямо напротив, на разъезде, загородив собой "гребёнку" вентилей водяного пожарного трубопровода, стояла машина, но не электриков, а бортовая полуторка со сварочным агрегатом на трубчатых салазках в кузове. Эта машина, Васиф знал, принадлежала буровикам, так как другие предприятия и службы свои колёсные агрегаты возили на прицепе. К одному из водяных отводов был постоянно подсоединён резиновый шланг, которым ремонтники обычно промывали площадку. Сейчас его конец с бьющей из него струёй был в руках человека, стоявшего пригнувшись на ветру и моющего кузов машины. Он был так увлечён своим занятием, что весь встрепенулся от неожиданности, когда Амирханов, подойдя, направил ему в лицо свет фонарика, и сам чуть не оказался под резко повёрнутой ледяной струёй. – Ибрагим, ты?! – удивился Васиф, – Что, днём нет времени машину мыть? – и посветил фонариком себе в лицо. – А-а, Васиф, салам, напугал ты меня. Подъезжаю, вижу шланг, выключил фары – темнота, никого нет, и вдруг ты… А машину надо было вымыть… Ты понимаешь, одна колада у нас была закреплена за старую разведочную платформу на юго-восточном крыле, к которой уже эстакада подошла, ты знаешь – № 310… Вчера, когда усиление шторма объявили, мы с ребятами эту коладу, чтобы её не оторвало, вместе с рыбой вытащили и на платформе оставили, на ней же никого не бывает… А сегодня меня шеф дежурить оставил на буровой, а там порядок, – он подмигнул Васифу, – так я уже перебросил рыбу и коладу на свою "базу". Кузов испачкал, решил помыть в тихом месте, без людей, а то, не дай Аллах, наш Юркевский узнает… – Мой, да, морской воды жалко, что ли? Слушай, Ибрагим, мне через четыре дня домой, оставь мне одну осетринку покрупней… – Зачем оставлять, дорогой, шторм утихнет – свежую поймаем, и тебе оставлю… Иди в будку, спи дальше, я тоже сейчас поеду… – Поэтому Васиф насчёт рыбы успокоил товарищей, но мне лично что-то в его рассказе не понравилось, а что – не пойму... – закончил своё повествование мастер Авакян. – Зато мне, дорогой вы мой, всё очень понравилось. Спасибо вам, – она встала и вышла из-за стола, оказавшись на полголовы выше поднявшегося вслед за ней Авакяна,- а Амирханов сейчас на работе, да? Владимир Суренович, он срочно нужен здесь, идите сейчас в свою контору, вам дадут машину, я позвоню начальнику, и, как говорится, одно колесо там, другое – здесь…, только на эстакаде не гоните… Авакян вышел, а Наталья Ивановна обратила свой повеселевший взор на понуро сидящего в углу Алиева: – Ну что, Исмаил, чуть-чуть с вашей подачи не упустили единственного важного свидетеля… Нет, не мюэлим вы пока, оказывается, а тэнбэл тэлэбэ ( ленивый студент, азерб.). Пусть это будет вам уроком на всю жизнь. Как любит повторять наш уважаемый Завен Мушегович, работу надо выполнять тщательно и исчерпывающе. И нечего дуться, давайте на стол, что вы там притащили, поедим, наконец, а то через пятнадцать минут вернётся Юркевский – опять не до еды будет… Исмаил немного приободрился и взялся за многочисленные пакеты и пакетики, а Большакова вновь раскрыла свой постоянный спутник – блокнот и внесла в него несколько строк: "Авакян В. С. – Амирханов В. 1. Газик бур., свар. агр. – снять с раб., срочно на экспертизу – кузов, кабина. 2. Еганян – ордер на задержание и обыск Ибр. Магеррамова (телефоногр). (связ. с Тофиком – милиц. наряд, договор. с ДК) 3. Юркевский – факт. табель раб. дн. Ибрагима. 4. Улики… улики …?????" Затем она сделала несколько звонков в развитие своих заметок. Завтрак прошёл в молчании, каждый думал о своём – Наталья Ивановна продолжала планировать предстоящие действия, а Алиев – терзаться своим промахом со списком ночных рабочих. Сергей не заставил себя ждать – явился ровно через час. С теми же потухшими глазами и отсутствующим видом. – Присаживайтесь, Сергей Георгиевич, продолжим… Итак, расскажите о вашей встрече с Расуловым в ту ночь… Подробно… – Я помню, пожалуйста… На буровой №1105 под вечер одна из моих бригад начала оборудовать устье скважины превенторами для продолжения бурения ниже технической колонны. Позже ветер усилился до 8-9 баллов и продолжать работу стало невозможно, да и запрещено правилами. Я решил заканчивать работу утром и при смене вахты снял бригаду с этого объекта, как, впрочем, и с других. Около одиннадцати мне позвонил дежурный, сказал, что Ширинбек оттуда просит отправить на 1105-ю электросварщика – из-за сильного волнения моря сварочный шов дал трещину. С людьми в эти дни было туговато, поэтому я срочно вызвал на работу одного из своих слесарей-сварщиков, который находился в отгулах, а машину со сварочным агрегатом в такие беспокойные дни я держу у себя, и через полчаса мы с ним уже были на буровой. – Кого это вы взяли с собой, не Магеррамова, случайно? – Наталья Ивановна напряглась в ожидании ответа… Юркевский удивлённо взглянул на неё: – Да, его, "адмирала"… Он же почти не ездит на берег, пусть на буровой подежурит, хоть и не из нуждающихся… А ребята отдохнут пока… – Ну и…? – Наталья Ивановна ещё раз грозно взглянула на своего помощника, который готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать этого взгляда. – Ну, подварил он этот шов, и я оставил его дежурить до утра – волнение сильное, может опять что-нибудь… К тому же рабочих разобрали по другим буровым, здесь-то до утра делать нечего, один моторист в помещении электростанции у своих моторов укрылся… Машину с агрегатом я Ибрагиму оставил – вдруг опять понадобится… – И ключи от машины? Сергей помедлил с ответом, то ли припоминая, то ли обдумывая смысл вопроса: – Да-а, а как же? Хотя нашу телегу можно и без ключа… У Ибрагима права. Вдруг понадобится где-то срочный ремонт… – Спасибо, Сергей Георгиевич, дальше… что было дальше? Впрочем, минутку… Большакова подняла телефонную трубку: – Диспетчера вертолётной, пожалуйста… Ага, добрый день, Большакова… К вам должны скоро подлететь двое наших… Попросите их прямо от вас связаться со мной… Спасибо, всё. Девушка, начальника гаража прошу… Здравствуйте, Большакова… вы сняли с трассы буренский САГ? Хорошо… Где он? Нет, нет, в отдельный бокс, и никого до приезда наших людей… И никому. Это понятно? Ну всё, пока… Исмаил, включено? Продолжайте, пожалуйста, извините… – На дежурной машине подъехал Ширинбек. Я хотел на этой же машине уехать в общежитие, но он попросил меня задержаться, а машину угнал с заданием на какую-то буровую. Мы вошли в культбудку. Вообще-то он приехал на работу дня три назад, но мы с ним не говорили… и даже не здоровались. И вот там вдруг он начал меня учить, как я должен себя вести с собственной женой… и вообще.. Я, конечно, наорал на него… И врезал бы, если бы он не выглядел так плохо после болезни… И он поднял голос, стал угрожать мне, что обо всём расскажет на собрании… Интересно, о чём? Что он снюхался с моей женой, а я за это пару раз съездил по её лживой морде? Я его, правда, как мужика, не виню…, но что ему – мало незамужних женщин, что он к чужим жёнам лезет… – Вы успокойтесь, Сергей Георгиевич, – она вынула из верхнего ящика стола стакан и налила в него из графина, – выпейте вот воды… А дома, действительно, надо быть поаккуратней, а то, неровен час… Да и мало ли что в семье случается… и в жизни… – Нет у меня теперь ни дома, ни семьи… ни жизни… Большакова подождала, пока он отпил из стакана. – Так на чём вы порешили с Расуловым и как расстались, товарищ Юркевский? – А нам нечего решать… Ещё покричали немного, я плюнул и даже оставаться с ним рядом не хотел – пошёл на соседнюю буровую, еле осилил эти двести метров против ветра, оттуда уехал с автобуфетом. А он остался дежурную машину ждать… И мне предлагал, а я ушёл… Теперь думаю – напрасно ушёл… – Хорошо, Сергей Георгиевич, спасибо. Скажите, а ваш скандал с Расуловым был при Ибрагиме? Юркевский помедлил с ответом, вспоминая: – Н-нет, по-моему, нет… Он, наверное, с мотористом в электростанции грелся… на ветру же шов сваривал… – Вы пока не уходите, пожалуйста. Побудьте в кабинете главного механика, у вас к нему, наверное, и дела найдутся… Юркевский вышел, и в повисшей в кабинете тишине особенно резко прозвучала трель телефонного звонка. Исмаил поднял трубку, послушал, ответил: "Да, здесь, пожалуйста" и протянул трубку Наталье Ивановне. – Большакова… Да, приглашали... Как? Назим Гаджиевич?... Из республиканской прокуратуры?… А-а, Еганян звонил… вы, конечно, во всеоружии? Тогда, пожалуйста, там вас ждёт машина, поезжайте прямо в гараж, начальник в курсе… Машина в боксе… Да, кабину и, особенно, кузов. Да, Назим Гаджиевич, одна из версий – убийство. Жду вас, до встречи. Наталья Ивановна была возбуждена, как гончая, напавшая на след зайца. – Еганян-то наш, Исмаил, смотри, какой заботливый – экспертов аж из горотдела пригласил… – Верит, значит, что мы не подведём, – отозвался Алиев. – Ясно, верит, особенно вам, Исмаил Алиевич, – съязвила Большакова, не удержавшись. Запись рассказа подъехавшего Васифа Амирханова о его ночной встрече с Ибрагимом практически ничем не отличалась от варианта, пересказанного с его слов Авакяном. Только на вопрос, как Ибрагим заводил машину, Васиф уточнил, что тот, пока мыл её, мотор не глушил, а только выключил фары. Наталья Ивановна с нетерпением ждала прихода экспертов-дактилоскопистов для решающего разговора с подозреваемым. Чуть раньше она убедилась, что прибывшим нарядом милиции Магеррамов с двумя дружками задержаны и рассажены по отдельным кабинетам Дома культуры под ключ и с охраной. "Как ты приказал, Натала Ванна, толко издес и так никуда не дениса" – отрапортовал Тофик Мамедов. – Через час по одному ко мне, начиная с "адмирала". Следующим собеседником следователя был Николай Трофимович Костюков – водитель ночной дежурной машины. Из его показаний Наталья Ивановна узнала, что в тот вечер Ширинбек Расулов после ужина, примерно в десятом часу, попросил у ночного дежурного машину, чтобы ещё раз объехать свои буровые в связи с ожидающимся усилением шторма. – Он вообще по работе беспокойный человек – утром раньше всех приходит, вечером позже всех уходит… Наталье Ивановне было странно слышать здесь его окающую речь коренного волжанина и, после ранее выслушанных показаний, – о Ширинбеке в настоящем времени, но она, лишь уточнив для себя его происхождение действительно из волжских бурлаков в четвёртом колене, продолжала слушать: – А тут ишо болел он, по работе соскучился, што ли, – Костюков усмехнулся, – нет, это из-за шторма, конешно, – я глядел, как он на каждой буровой проверял слабину оттяжек вышек, требовал их подтягивать, ишо проверял крепление ног вышек и верхних концов бурильных труб, которы подняты из скважин. Я-то сам попервой два года вышкомонтажником работал, толк в етом деле знаю… Мы с ним объехали пять буровых, а на 1105-й он задержался – там зачем-то сварщик понадобился, а меня пока послал на буровую дальнего участка – дежурный просил завезти бочку дизельного масла, чтобы не гонять специально другую машину. – Но вы вернулись за Расуловым? – Ясно, вернулся… через час с небольшим… Снег, ветер, дорога скользка, да там на буровой робята как раз чаи гоняли, угостили горяченьким-то, – говорил он виновато, как бы оправдываясь, – поболтали чуток с робятами-то… Но Ширинбека не застал ужо… Я подумал тогда, может с кем уехал, меня не дождамши-то… Ишо у ентого спросил, механика-то ихнего, ну, боксёра… Серёжи… он в своей сварочной машине в кабине ковырялся с зажиганием… Я подошёл, спросил не надо ли подсобить чего, он головой помотал, мол, нет, а спросил про Ширинбека – он махнул рукой в сторону буровой, замок зажигания ладонью прихлопнул, а сам вылез и потопал против ветру по эстакаде. Я ещё подумал – голодный, видать, а там я, проезжая, автобухвет видал… В електростанции свет горел, я зашёл – "адмирал" рыбный с мотористом в нарды играли… Дизель-то хоть и шумит, а греет… спросил за Ширинбека – сказали, был в культбудке, наверно, с кем-то уехал… Ну, и я поехал к своему дежурному… Наталья Ивановна жестом остановила его рассказ и, подняв телефонную трубку, соединилась с гаражом и попросила позвать Назима Гаджиевича. Подождала с минуту. – Назим Гаджиевич? Большакова. Просьба к вам – извлеките аккуратненько замок зажигания, поищите пальчики на его боковой поверхности… Сопоставлять будем здесь… Надолго ещё у вас? Ну, отлично, пока… Она положила трубку и вернулась к беседе: – Николай Трофимыч, припомните поточнее время, когда вы отъехали с 1105-й и когда вернулись за Расуловым. – Ну, давай соображать, сестрица… выехали мы с ним в обход в половине десятого, до евонного участка, считай, минут тридцать… скорость-то какая – задним ходом в нормальную погоду быстрей бы добрались… Да на буровых не меньше часа ушло, вот и получается, что на 1105-ю подъехали к одиннадцати. Начальник под постамент вышки пошёл, проверил, что успели сделать за день, вернулся в культбудку, где я его ждал, по рации попросил дежурного прислать сварщика, а меня отправил, я говорил… Это ещё минут пятнадцать, и ишо часа полтора на ту дорогу с чаем вместе, вот и выходит около часа ночи возвернулся я… От, балда старый, дык я ж в електростанции спросил про время, так "адмирал" сказал – без пяти час…- и все трое рассмеялись. После ухода окающего "бурлацкого потомка", как его мысленно заштамповала Наталья Ивановна, она подозвала Алиева: – Исмаил Алиевич, найдите, пожалуйста, водителя ночного "автобухвета", пригласите сюда, и Карена Аракеляна, ночного моториста 1105-ой, помните, вы говорили с ним вчера, хочу узнать у него – той ночью, в их с Ибрагимом состязании в нарды, кто выиграл и с каким счётом. На недоумённый взгляд Исмаила она ответила улыбкой с подтверждающим кивком головы и снова сосредоточилась на записях и схемах в своем блокноте, прежде всего упорядочив события той ночи по временным отрезкам. На синьке с выкопировкой карты района из-под её руки появились строчки, значки и стрелки. В частности, она попыталась систематизировать время и связь между собой заинтересовавших её событий той ночи и их участников и найти им логическое объяснение. В записи это выглядело так: 16.00-19.30 – оборуд. устья скв. №1105., не законч. 21.30-23.00 – деж. маш. (Ник. К.) с Ш.Р., база – №1105 23.00-23.30 – Свар. агр. (С.Ю. и И.М.), общежит. - №1105 23.30. – деж. маш. отправл. в рейс. Ш.Р., С.Ю., И.М. на №1105 23.30-00.55 – С.Ю - №1105 - ?? И.М. - №1105 - ?? Свар. агр. - ?? 00.55 – Н.К., С.Ю., И.М. - №1105, Ш.Р. - ???? Свар. агр. - №1105 00.55- 02.15 Св. агр. - ?? И.М. - ?? 02.15 – Св. агр., И.М. - № 1823 Выяснить ------- 23.30 – 00.55 – С.Ю. , И.М. ?? 01.00 – 02.15 – И.М. ?? автобуфет – время и попутч.?? V Из двух зол – большее… В дверь постучали и вошли двое мужчин. Старший из них, азербайджанец лет за сорок с правильными чертами лица и щеголеватыми, начинающими седеть усиками, с модным "дипломатом" в руке направился к Большаковой, второй, помоложе, с фотокамерой через одно плечо и с объёмистой спортивной сумкой – через другое остался стоять у двери. – Здравствуйте, Наталья Ивановна, я – Агаев, это я вам звонил с вертолётной… – А, Назим Гаджиевич, ждём вас, ждём… Он представил своего спутника – лаборанта Виктора Сёмина и познакомился со следователем Исмаилом Алиевым. – Присаживайтесь, пожалуйста и рассказывайте… Оба эксперта сели друг против друга за приставной столик, Сёмин пристроил у ног сумку, Агаев положил перед собой и щёлкнул замками "дипломата": – Данные , конечно, предварительные, анализ в "полевых", так сказать, условиях, но кое-что могу сказать уже сейчас. Вот наброски акта экспертизы, – он положил на стол несколько рукописных листов и продолжал говорить, заглядывая в них, – описание объекта… это неинтересно… вот – в кузове машины обследован деревянный настил и борта, на которых ничего, связанного с предполагаемым преступлением, не обнаружено. Однако там же имеется брезент размером 2,1х1,92 метра для укрытия САГа в нерабочем состоянии, на кромке которого на расстояниях… и т. д… три сквозных пятна размерами… так… ржавого цвета, являющиеся следами крови и не более, как десятидневной давности. Виктор на месте определил пока лишь группу крови, она совпадает с группой Расулова по картотеке местной медсанчасти. Я думаю, этот факт может вам пригодиться в дальнейшем расследовании. Теперь кабина… Так… Ну, места водителя и пассажира, пол, потолок, приборный щит… тут ничего постороннего. Я говорил с водителем, знаю, что вы его уже допрашивали пару дней назад, – после последнего шторма за рулём был только он, поэтому на рулевом колесе только его отпечатки, а вот на замке зажигания, который мы извлекли по вашей просьбе, и на рулевой колонке – чужие… У вас, Наталья Ивановна, есть предположения, кому они могут принадлежать? И почему они именно там? Большакова помолчала, глядя сквозь Назима Гаджиевича и барабаня пальцами по крышке стола, потом протянула ему папочку с актом экспертизы поднятого водолазами гаечного ключа с фотографиями обнаруженных на его рукоятке фрагментов отпечатков пальцев: – Назим Гаджиевич, поясню: это изображение цилиндрической рукоятки накидного гаечного ключа для крепления с помощью надеваемой на неё трубки болтов и шпилек диаметром 36мм., а плохое качество отпечатков – не дефект фотографии, а результат метания предмета, с которого они сняты, и, кроме того, этот гаечный ключ пролежал в море пару суток… Постарайтесь сопоставить эти отпечатки с вашими на их идентичность, – и после небольшой паузы добавила, – и вот с этими, пожалуйста, – и она тыльной стороной согнутого указательного пальца подвинула в сторону Агаева стакан с водой, из которого пил Юркевский, – там и мои пальчики найдёте, но они понежней будут... Кстати, я договорилась – фотолаборатория Дома культуры к вашим услугам… Исмаил Алиевич, спросите разрешения у секретарши и проводите товарищей экспертов в кабинет главного инженера, он же на берегу пока. Кстати, вы нашли Аракелова? – Да, его сейчас привезут, Наталяванна… – Хорошо, проводите товарищей и оттуда позвоните Тофику в ДК, Пусть, – она взглянула на часы, – пусть через час приведёт Магеррамова. Хоть пообедать успеем. И Юркевскому скажите, он у главного механика, чтобы пообедал и вернулся. А пока Наталья Ивановна вновь обратилась к своим пометкам на листе синьки с выкопировкой карты района и участка размещения буровой №1105. Её карандаш чиркал новые стрелки и вопросительные знаки, стирая некоторые из старых. В приоткрытую дверь просунулась лопоухая голова Карена Аракелова: – Визивали, таварич слэдоватэл? – Да-да, заходи, Карен… Садись… И скажи мне, чем кончилась ваша с Ибрагимом игра в нарды в ту ночь, когда пропал Ширинбек? Аракелов, узнав о срочном вызове к следователю, ожидал услышать от неё любые, самые заковыристые вопросы, но про нарды?? Поэтому первой мыслью было:"Ар-ра, дура, что ли?", но вслух его встречный вопрос прозвучал гораздо дипломатичнее: – А что? – Разве я непонятно спросила? Хочу знать, кто выиграл, с каким счётом… – А зачэм, э-э? – Аракелов пытался уловить связь между нардами и пропажей Ширинбека, и потом, не в его правилах было признаваться каждому "встреченному-попереченному" в своём сокрушительном проигрыше этому "кяндчи" (деревенский житель, пренебрежит., азерб); oбида от поражения будет точить его по крайней мере до реванша. Наталья Ивановна машинально переняла его интонацию: – Надо, э, надо, Карен-джан… Какого армянина не подкупит такое обращение: – Ну, он выгрыл… Ибрагим…, – он тяжело вздохнул, – пят – нол, да… Большакова сама была любительницей этой популярной в Закавказье игры, и быстро прикинув, что по продолжительности пять партий должны были занять не менее полутора- двух часов, сняла один из своих вопросов на синьке. – Так два часа и просидели за нардами или Ибрагим отлучался куда-нибудь? На полчаса, на двадцать минут, или даже пять минут? Аракелов немного подумал, вспоминая, потом широко улыбнулся и сказал: – Вспомнил , Наталяванна, конечно, отлючался, минут на два-три, – он понизил голос как-будто сообщал великую тайну, – по-маленки ходил… за угол наша стансии, потому что уборни далеко, а ветер силни был… Я точно знаю – вместе с ним ходил… Ещё он удивлялся – ара, куда механик машин угонял, сварочни машин… Потом дядя Коля приезжал, время спрашивал, Ширинбека спрашивал… Я вчера рассказал ваш помощнику. А когда дядя Коля уехал, уже САГ здесь стоял, Ибрагим тоже свой дело делать поехал, сначала под буровой пошёл, всё проверил, потом поехал… – А куда, не сказал случайно? – Сказал, когда пят-нол случайно выгрыл… Он вобче злой чалавек… Мне говорит: "Раз проиграл, иди около рации сидись и в будке печку топи, если меня вдуруг будут звать, узнавай, что надо, а я скоро вернусь – со вчерашни дня на 310-й платформе рыба лежит и колада… Отвезу – приеду… Днём где я машин достану…". – А когда вернулся? – А часа через два, уже будка тёпли был – я печку топил, но его никто по рации не звал, и мы до утра спали… Вошёл Алиев, и Наталья Ивановна протянула ему исписанные листы: – Исмаил, оформите это, пожалуйста, как дополнение ко вчерашнему протоколу допроса свидетеля Аракелова… Спасибо, Карен, вы свободны. – Да здрастит свобода, – не удержался Аракелов, кивнув головой, а показалось – ушами, на прощанье. Следователи уже собрались на обед, когда появился шофёр автобуфета. Наталья Ивановна уточнила у него время обслуживания интересующей её ветки эстакады в ночь с прошлого вторника на среду и о попутном пассажире на обратной дороге. Во время долгожданного обеда, который им с Алиевым подали, как особо уважаемым гостям, в кабинете заведующего столовой, Большакова, вопреки своим наклонностям истинной гурманши, перебирала в уме возможные варианты дальнейшего следствия и уточняла рабочую версию преступления. Чем их кормили в обед, она выясняла у Исмаила Алиевича уже поздно вечером, за ужином. А пока, вернувшись в кабинет, Наталья Ивановна опять зарылась в свои записи, выстраивая всё более логичную схему. Оставалось выбрать из двух зол… большее и, главное, доказать преступнику его вину и неотвратимость признания. В назначенное время в дверях показался участковый милиционер Тофик Мамедов с неестественно оттянутой назад левой рукой. Правую он приложил, как положено, к козырьку и доложил: – Товарищ старший следовател, нарушител рыбного дела…, – он не мог себе представить, за что ещё может понадобиться рыбак следователю прокуратуры, – адмирал… то ест Ибрагим Магеррамов доставлен…, – и потянул левую руку вперёд, – давай, захады… Стало видно, что Тофик наручниками связан с Ибрагимом, и теперь оба оказались в кабинете. Наталья Ивановна рассмеялась. Действительно, очень смешно выглядела эта пара в связке – казалось, что упитанный Ибрагим, не менее, чем вдвое превышающий по весу и почти на голову выше своего "ведущего", мог бы запросто раскрутить его на цепочке над головой и запустить куда подальше. – Слушай, Тофик, ты сам сказал, куда он, дескать, здесь денется, а тогда наручники зачем? Сними, пожалуйста… И подойди сюда. – Инстурукси, Наталаванна, – объяснил он, открывая замки. Затем сунул наручники в карман своих галифе и подошёл к Большаковой. Она с минуту нашептала ему какие-то распоряжения, и он, ответив "есть" и задумчиво поглядев на Ибрагима, подвинул стул к двери кабинета и сел там, еле доставая ногами до пола.. – Садитесь, Магеррамов, – она по всей форме представилась и, перейдя на азербайджанский язык, провела вводную часть допроса. Затем пошли вопросы по существу. – Скажите, в каких вы отношениях с Ширинбеком Расуловым? Ибрагим посверлил Большакову своими глазками- буравчиками, и зло ухмыльнулся: – Так и знал, что начнёте ко мне… лепиться… В плохих отношениях… Много лет зуб на него имею… Он мою невесту увёл, прямо из нашей деревни… – Неправда, Магеррамов, Гюльнара никогда не была вашей невестой… – А вы откуда знаете? – Ибрагим даже приподнялся на стуле. – Сядьте, у нас работа такая – обязаны знать. Так когда вы последний раз видели Расулова, и где? – В прошлый вторник, вечером на буровой №1105. Наталья Ивановна вошла в привычный темп допроса: – Говорили с ним? – А о чём нам говорить? Всё и так ясно… Он вызвал – механик меня привёз, я шов заварил и остался дежурить… – А Юркевский с Расуловым? – Я думал, что они уехали, пока я работал под постаментом вышки, поэтому, когда кончил сварку, пошел в помещение электростанции – там мотор работал и было тепло. Увидел там моториста Карена, фамилию не знаю. Мы решили поиграть в нарды, и я сходил в культбудку за нардами. Когда брал их в "рабочей" половине вагончика, слышал, что в кабинете мастера Сергей с Ширинбеком сильно ругались. Я вышел наружу, через окошко посмотрел, даже хотел к ним зайти, потому что Сергей его так схватил за грудки, думал задушит, но он отпустил, просто кричал ещё… Он же боксёр, руки сильные. Я постучался, сказал, что кончил работу и пошёл к Карену. Оглянулся, видел, что они вдвоём вышли из вагончика и пошли под постамент к скважине. Я знаю – Сергей всегда проверяет нашу работу… – Потом, значит, в нарды играли… Ну, и как? – Что как? – Как сыграли, спрашиваю – кто кого, какой счёт? – Э-э-э, а с кем там играть… Лопух он…, – Ибрагим в улыбке показал зубы породистого жеребца, – Насухую я его сделал, пять-ноль. А зачем вам? – Вы отвечайте, Магеррамов, спрашиваю я. Юркевский машину вам оставил? – Да, сказал, что… Большакова перебила его: – И где она была, пока вы были у Карена, и как она стояла на площадке? – Когда я работал под буровой, САГ стоял задним бортом к постаменту, чтобы ближе к устью скважины, и от ветра немного меня загораживал. Потом они куда-то уехали… – Кто уехал? – Ну, Сергей с Ширинбеком… – Вы видели, как они садились, отъезжали? – Н-нет, но я через 30-40 минут выходил на площадку – машины не было, значит… – Ничего не значит. Зачем выходил? – она незаметно перешла на "ты". – Ну… это… мы там чай пили… много… отлить надо было… – Понятно… Но как машину завели, если ключ от машины у тебя был… Ибрагим подумал и даже почесал затылок: – Да-а, но, наверно, у механика запасной ключ был… – А если не было? – Тогда бы он у меня взял… – А если не захотел у тебя брать? – Тогда или надо долго рукоятку на ветру крутить – мотор у нас капризный, или проводку зажигания закоротить… В общем, я не знаю, зачем это… Только, когда дядя Коля, дежурный шофёр вернулся за Ширинбеком в час ночи, того не было, а наша машина стояла так же, как и раньше. – Хорошо, а что было дальше? Как ни хотелось Ибрагиму отвертеться от рыбной тематики (следователь, всё-таки), но пришлось рассказать и о своём "левом" вояже в ту ночь для переброски рыбы, что в один голос подтвердили, не сговариваясь, его рыбаки-подручные. – Но я машину так отлично промыл, что даже запаха не осталось… Можете Васифа спросить, он в капремонте работает… – Да, знаю, хорошо, что хоть цвет сохранился…, непонятно для него заключила Наталья Ивановна, – подойдите к Исмаилу Алиевичу, прочтите и подпишите протокол. И можете идти. И дружков своих заберите. В следующий раз я с рыбнадзором приеду… Когда Ибрагим ушёл, она несколько минут вместе с Исмаилом отыскивала нужные ей места в магнитофонной записи допросов. Затем она прошла на своё место за столом и кивнула Тофику. Участковый вышел и через пару минут вернулся вместе с Сергеем Юркевским. Вслед за ними в кабинет шагнули два милиционера из присланного наряда, в штатской одежде, каждый из которых по мощности соответствовал паре тофиков; один остался у двери, другой, как бы осматриваясь, не спеша переместился к окну. – Садитесь, Сергей Георгиевич, нет-нет, сюда, пожалуйста, – она указала ему на место спиной к двери, – у меня тут нестыковка получается, надеюсь, вы поясните… Вот послушайте ваши слова… Исмаил Алиевич, включите этот кусочек. В динамике магнитофона раздался голос Юркевского: "…я плюнул и даже оставаться с ним рядом не хотел – пошёл на соседнюю буровую, еле осилил эти двести метров против ветра, оттуда уехал с автобуфетом. А он остался дежурную машину ждать…" Наталья Ивановна внимательно наблюдала за выражением лица Сергея. Оно уже не казалось безразличным или отсутствующим, скорее – вспоминающим и напряжённо обдумывающим. – Эти ваши показания относятся ко времени между 11.30 и 11.45, не так ли? – Ну-у… так… Я же с автобуфетом уехал, даже буфетчик уступил мне место в кабине, а сам полез в свой буфет… – Верно, но вот по показаниям водителей дежурной машины и автобуфета ехали-то вы после часа ночи. Хотите послушать? Нет? Вот и не стыкуются часа полтора… Может, объясните, Сергей Георгиевич? – Н-не знаю, я на часы не смотрел… Может быть, буфет задержался на буровой… Наталья Ивановна еле заметно кивнула Тофику, и тот исчез за дверью. – Можно взглянуть на вашу связочку ключей, Сергей Георгиевич? Юркевский удивлённо поднял брови: – Да, пожалуйста, – и вынул из кармана ключи на брелоке с нефтяной символикой. Она взяла у него связку и стала по одному ключу показывать Сергею с вопросительным выражением лица. Он коротко отвечал: – От дома… от кабинета… от квартиры родителей… от общежития… от машины со сварочным агрегатом… – Это тот, который вы оставляли Ибрагиму в ту ночь? – Д-да, а что? – По-моему, мы договорились о том, кто здесь задаёт вопросы… Почему вы не забрали его, когда вам понадобилось уехать? Как вы завели машину? – она положила связку на стол и подтолкнула её хозяину. – Я никуда не ездил, и машину не заводил… – На вашу беду, Сергей Георгиевич, Ибрагим Магеррамов той ночью выпил чаю больше, чем мог вместить его мочевой пузырь, поэтому отсутствие машины было обнаружено раньше, чем вы поставили её на место. Тофик открыл дверь и пропустил вперёд экспертов Агаева и Сёмина. Назим Гаджиевич положил на стол перед следователем папку с актами предварительной экспертизы, разложил перед ней несколько новых, ещё влажных после проявления фотографий и поставил стакан в пластиковом пакете. Юркевский с явной тревогой проследил за его действиями. Вместе с Сёминым старший эксперт устроился на диване у стены, готовый отвечать на вопросы следователя по материалам экспертизы, а Наталья Ивановна стала просматривать документы, опуская описания и задерживая взгляд на выводах. Бегло взглянув на фотографии, она вновь обратилась к Юркевскому, попросив Исмаила выключить магнитофон: – Сергей Георгиевич, это эксперты республиканской прокуратуры товарищи Агаев и Сёмин. С их помощью я сама могу последовательно перечислить все ваши действия с момента появления на буровой №1105. Действия, приведшие к гибели и исчезновению Ширинбека Расулова. Вам знаком этот предмет? – она вынула из среднего ящика письменного стола гаечный ключ в прозрачном пластиковом пакете и положила его перед Юркевским, у которого округлились глаза и ноги непроизвольно оттолкнули его вместе со стулом назад, как чёрта от ладана. – Отпечатки пальцев на замке зажигания двигателя совпадают с их фрагментами на этом гаечном ключе и вашими – на этом стакане. Кровь Расулова в кузове машины, в которой вы отвезли его мёртвого или умирающего, и выбросили в море подальше от места преступления… Достаточно? Тофик… Участковый мгновенно оказался перед Сергеем с вытянутыми вперёд наручниками. Юркевский вскочил на ноги, машинально приняв боксёрскую стойку, но Тофик успел нырнуть вниз и мёртвой хваткой уцепиться за его ногу, а оба милицейских "амбала" с обеих сторон одним прыжком свалили Сергея на пол, заломив ему руки за спину… Большакова и Агаев, как люди бывалые, даже не шевельнулись, Сёмин пытался подняться, но Агаев одёрнул его: "не мешай", лишь Алиев успел подскочить ближе, получить удар по пальцам ноги упавшим стулом и скуля запрыгать на одной ноге. Через минуту Сергей в наручниках за спиной с видом затравленного зверя сидел на своём стуле, участники инцидента молча отряхивали свою одежду, и оба "амбала" одобрительно похлопывали Тофика по плечам. – Так вот, Сергей Георгиевич, – как ни в чём не бывало, продолжила Большакова, – я бы могла сама, но я не хотела бы лишать вас права чистосердечного признания, которое может смягчить вашу участь. Подумайте… Исмаил Алиевич, включите запись. Юркевский в последние дни жил, как во сне. Он механически поднимался по утрам после беспокойных и почти бессонных ночей, по инерции занимался привычными делами, мысленно постоянно возвращаясь к событиям той злосчастной ночи. В затуманенном сознании то и дело возникало и маячило слабо освещённое в полумраке лицо Ширинбека в последний миг, распахнутые от неожиданности и удивления глаза... – Я скажу… Я не хотел… Так получилось... – он говорил короткими отрывистыми фразами, и звуки его охрипшего голоса падали в мёртвую тишину, прерываемую иногда лишь слабым поскрипыванием перематывающейся магнитной плёнки, – Мы поскандалили в будке, я говорил вам… и успокоились… хотя внутри кипело… Потом постучался Ибрагим… он закончил сварку… Дайте воды… По знаку Большаковой Исмаил, прихрамывая, подошёл со своим стаканом и попоил Сергея. Тот криво усмехнулся: – Больше отпечатков пальцев не нужно, значит… – Продолжайте, Сергей Георгиевич. – Мы вместе вышли из будки, пошли к устью скважины… проверить… я впереди… сейчас… как замедленная съёмка… на ринге, по секундам… Посмотрел шов – ровный, красивый, без пропусков… На одном из болтов фланца превентора оставлен ключ… вот этот…, – пауза и глубокий вздох, – я подумал – может недокрепили… попробовал – нормально. И в этот момент он снова за моей спиной завёл свою песню про мою жену, да как надо, да как не надо… Я развернулся и прицельно кулаком ему в челюсть… даже не на нокаут рассчитал, а так, на слабенький нокдаун… Забыл, что в кулаке ключ зажат… головка прямо в висок пришлась… Никто не нарушил молчания, и он продолжил тихо, делая большие паузы: – Зашвырнул ключ подальше… не от страха – со злости, поверьте… Хотел в "Скорую" его… даже в машину положил… но увидел – поздно… Он замолчал и опустил голову на грудь. – А дальше, дальше, Сергей Георгиевич? – нарушила тишину Большакова. Она делала своё дело, и не считала возможным размениваться на эмоции. – А дальше я вспомнил ухмылку Ибрагима, когда он заглянул к нам в вагончик, и понял, что он знает и о скандале, и о его причине… И продаст с потрохами – коварный он человек… И я испугался, да, сильно испугался, – он как будто что-то доказывал сам себе, – и уехал… далеко уехал и… и концы в воду… А от себя не уедешь… И от его удивлённого взгляда… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
