Звонких звёзд каблучки маркируют четырёхмерный часовой механизм чёрного неба, чередуя, на глаз, заметки световых лет – вековая тоска – на висках лежит снежная рожь, и завет атмосферного ледяного огня, осколочно раздражая шагрень обмороженной кожи. Тень тепла на двоих; нервный тик тополей – это ветра северный ток; прорва дрожащих тел на остановке, как дозировка незаконченных дел с приставкой – пере – переждать, откосить ненадолго, эдак, на год-другой, световой – а там, сединой зарастёт, загустеет само, как стопроцентное Дао, выводящее на чистую воду талое сердце, центробежное, кругосветное, плачущее, скорбящее, любящее. Тень тепла на двоих; её улыбка – точка плавления всех сентенций, лень постели из трав, нитью солярно-янтарной, тянущаяся сквозь танцующий горизонт. Лёд на карнизе в эскизах луны; отражение её шажков в каблучках звонких звёзд; движение тонкой мимики, словно алхимия зимней розы на фрезе серебристого инея; туманный северный ветер, будто белённый сединами Бог, парсеками отмеряющий каждый витражный вздох, зажатый в её снежной груди. И она, влюблённо, считает столетья, растянувшиеся на секунды. |