Светлой памяти моего тестя Уктама Мухамедовича Мухамедова посвящается!

 

"ТУРСУН БЕК*!"

(рассказ)

 

Что это?! Опять укол… Как больно! Как надоело всё! Колют и колют, а всё – без толку... Всё бесполезно… Говорил нынче с врачами, да и много читал… Диагноз – роковой: "Постнекротический цирроз печени… Портальная гипертензия… Спленомегалия… Асцит… Флебэктазии пищевода… Пищеводное кровотечение... Печёночно–почечная недостаточность"… Прогноз тяжёлый: в семидесяти – девяносто процентов случаев – летальный исход… Только трансплантация печени может спасти... Но и эта операция остаётся пока лишь экспериментальной… Ещё ни одно из прооперированных животных не выжило после трансплантации печени… Статистика – вещь суровая и жестокая…

Наверное, на сей раз и мне не выкарабкаться… Уже видел во сне своих умерших родителей и Анварчика… Зовут к себе... Одно успокаивает, может быть, там – на том Свете – увижу отца, мать и сына?!

О, Боже, как не хочется умирать! Ведь я ещё не так стар... Неполных сорок пять лет… Смерти не боюсь... Намучился очень... Долго болел... Много болел… Столько пережил… Но всё равно, как хочется ещё пожить! Да и не всё запланированное сделано в этой жизни… Что будет на работе без меня? Понимаю, незаменимых людей нет… Но всё же?! Что будет с моей женой, дочерями, внуком? Слава Аллаху, хоть Турсунбека увидел, хоть есть продолжение моего рода!

Как мне плохо?! Как болит правый бок! Как тошнит! Какая слабость! О, Боже, за что такие мучения?! Ну, когда же прекратятся все мои страдания?!

Быстрей бы пришла жена… Успеть бы, сказать ей, чтоб забрала меня из реанимации домой, пока я – в сознании, пока я – живой… Хоть бы увидеть в последний раз жену, дочерей и внука…

Ну, вот, кажется, дождался:

– Аллаху акбар! Наконец-то пришла... Как я тебя ждал, Рая?!

– А я тебе принесла соки, гречневую кашку, паровые котлетки и овощи! Может, поешь, Уктам?!

– Нет, не хочу, Рая… Совсем аппетита нет…

– Ну, хоть выпей немного сока?!

– Прости! Не могу… Тошнит…

– Ну, Уктам! Хоть немного!

– Всё... Не могу больше, Рая… Я так от всего устал... Хочу домой к своим девочкам и своему Турсунбеку... Забери меня отсюда поскорей домой...

– Ну, Уктам?! О чём ты говоришь? Нельзя тебе пока домой!

– Пойми, я умираю, Рая… И это последняя моя к тебе просьба, – разжалобил вконец её женское сердце…

Ближе к вечеру 26 августа 1978 года меня привезли домой, на носилках занесли в зал и уложили на диван… Я собрал возле себя всю свою семью… Жена и дочери сидели возле меня на диване и массировали мои холодные, уже одеревеневшие, руки и ноги... Внук лежал рядом со мной на коляске и мирно спал...

Мне было хорошо… Я успокоился и уже ничего не боялся… И даже – смерти… Ведь я умирал, как настоящий мусульманин, в своём доме в присутствии своей жены, своих дочерей и своего двадцатидневного внука...

– Венера, если бы ты знала, как болят мои руки, ноги и тело? Доченька, помни их ещё, у тебя так хорошо получается!

В 21 час 26 августа 1978 года на фоне продолжающегося пищеводного кровотечения и нарастающей печёночно–почечной недостаточности я потерял сознание. И тут… как на киноленте, знакомой до боли, я увидел всю свою прожитую короткую жизнь.

 

Надо же! Вижу свою родину – Чимкент. Родной город и дом. Своего отца и мать, своих братьев и сестёр – всю свою бедную многодетную узбекскую семью.

Отец… Дехканин… Строгий. Неразговорчивый. Чуть нашалишь, делает замечание. Но никогда не ругает и никогда не бьёт.

Мать... Мама… Домохозяйка… Мамины руки. Морщинистые, грубые, истрескавшиеся, в мозолях, ранках и ожогах. Но тёплые. Почти горячие. Как пахнут её лепёшки, только что снятые с тандыра*! Как вкусен хлеб с её рук!

Как я соскучился по вас, мои дорогие! Может, свидимся скоро на том Свете?!

Детство… Моё бедное, "чумазое" детство. Как тяжело было жить во время войны! Не могли досыта наесться хлеба, берегли его, ели по крохам. Какой там – ели, сосали, как леденцы.

Не в чем было ходить в школу. Рубашка, брюки – в грубых швах и заплатках. Тюбетейка* и чапан* – потёртые, выгоревшие на солнце. Ходили с братом поочерёдно в одних калошах. Вместо портфеля – старый дедов хурджун* или мешотчатый сак*, наспех сшитый сестрой.

Об учёбе совсем не думали. Учёба давалась с большим трудом. От голода совсем не запоминал.

Зато очень любил животных, особенно – собак и голубей. И всегда делился с ними своими крохами хлеба. Все уличные дворняжки ходили рядом со мной.

Будучи пацаном, часто хулиганил.

Однажды вынес из дома четверть мешка зерна, обменяв его на базаре на желанных голубей. А возле дома сразу же – без предварительной прикормки и дрессировки – отпустил их в небо. Маленьким был, несмышлёным ещё. Покружили немного голуби над моим домом и полетели прочь от меня к своей родной голубятне. А хозяин припрятал их, а мне сказал, что они к нему не прилетали. Получил я тогда от мамы по самое "не хочу" за то, что вынес из дома последнее зерно.

Вижу… Надо же, что?! Мама просит меня и брата Махмуда собрать уже высохшие глиняные кирпичи, налепленные накануне с братьями, и сложить их под навесом. Работаю не хуже брата, и даже лучше него – видно по сложенным кирпичам. Во время обеда мама приносит нам хлеб: Махмуду даёт целую лепёшку, а мне – только половину. Обиженно спрашиваю:

– Мама, а почему ты мне принесла меньше хлеба, ведь я же работал не хуже своего брата?

– Махмуд – старший, – отвечает она.

Обиделся. Не ем хлеб. Возвращаю его маме. Иду и разбираю всю свою, только что аккуратно сложенную, кучу кирпичей. Отношу по одному обратно назад, откуда недавно принёс их, и ставлю на прежнее место. Мама в растерянности. Ничего не говоря, несёт мне целую лепёшку. Снова аккуратно складываю кирпичи под навесом, а потом ем честно заработанный хлеб. Ну и характер же был?!

Вспомнил ещё один случай… Как-то залез я в огород к соседу. Нет, не воровать, просто попробовать его арбузы: если будут вкуснее наших, хотел попросить семечки для рассады. Вот я – на грядке. Сорвал самый маленький, но зрелый арбуз, сижу и ем. Вижу, идёт сосед. Приветствую его. Он не отвечает. Подходит и начинает бить меня, несмотря на все мои объяснения. Не плачу. Ответить кулаками на его кулаки не могу, всё-таки он старше меня. Нельзя по мусульманским законам поднимать руку на старшего. Но угрожаю ему, мол, приду ночью и все арбузы повыдёргиваю. Он плюёт на мои угрозы. Продолжает избивать. Ухожу очень обиженным и оскорблённым, чувствуя себя вором. Захожу в кровоподтёках и с окровавленным носом домой. На вопросы старших не отвечаю. Молчу. А ночью снова залезаю в огород своего соседа, выдёргиваю все – до единого – кусты с арбузами и ложу на грядку. Три дня караулили меня тогда соседи, чтобы наказать за это. Я же все эти дни прятался на чердаке своего дома. Никто об этом не знал. Не пил и не ел. А на четвёртый день ушёл из дома, спрятался в вагоне товарного поезда, битком загруженного углём, и уехал потом на этом поезде в город Ташкент. Слава Аллаху, что железная дорога была рядом с домом, и мне удалось тогда бежать! Даже родители не смогли бы спасти меня.

Ташкент… Добрый, тёплый, солнечный Ташкент. Город – хлебный. Восточные базары. Всё есть, только не за что купить. А есть-то хочется. Молодой был ещё. Всего пятнадцать лет. Примкнул к местной шпане. Жили тем, что воровали шапки, пальто, шубы в кинотеатрах, театрах и ресторанах. Тогда и познакомился я с ресторанной жизнью. Но недолго это продолжалось. Однажды накрыли нашу банду менты. Еле-еле успел унести свои ноги. После этого раз и навсегда завязал со всеми воровскими делами.

Поступил в училище. Учился на тракториста. На практику направили меня в город Халкабад. Помню, я так не хотел ехать туда, упирался до последнего. Что только не придумывал?! Говорил декану, что я – единственный кормилец в семье, и просил направить меня в Чимкент к родителям. Но, несмотря на все мои ухищрения, меня, в конце концов, всё же отправили в эту дыру – в этот Аллахом забытый край.

Халкабад… Маленький каракалпакский городок, бедный и невзрачный. Обшарпанные мазанки. Тротуаров нет. Улочки – узкие, грязные. Сильно раскисают после дождя, становясь непролазными и непроходимыми, как болото. Летом – жара, мухи и комары, зимой – холодный пронизывающий ветер, морозы. Вода – солоноватая. Солончаки. Деревьев практически нет. Редко встречаются тополя, ивы, чинары. Зато хорошо произрастает саксаул и верблюжья колючка. Тяжко было смотреть на этот город после родного Чимкента и Ташкента. Подумал тогда: "Ужас! Как живут здесь люди?!"

Местные жители – загорелые, чёрные, бледные, истощённые. Особенно женщины и дети. Одеты очень бедно. Пьют только кок–чай* и, в лучшем случае, едят загара–нан*. Но люди просты и добродушны, всегда делятся последним хлебом. Тяжело тогда жилось всем!

Я тогда не знал, что именно с этого убогого городка и начнётся моя настоящая жизнь.

Вскоре я обзавёлся хорошими друзьями. Однажды – перед самым концом практики – я пошёл с друзьями в кинотеатр. И увидел красивую, милую девушку лет двадцати с чистым беленьким личиком, аккуратным, чуть вздёрнутым кверху носиком, карими миндалевидными глазами, тонкими бровями и длинными ресницами, пышной и длинной тёмно–коричневой косой. Она была одета со вкусом, в её наряде не было ничего лишнего. Девушка сидела на скамейке в ожидании начала киносеанса. Что случилось со мной в этот момент, я не знаю? Мне так захотелось подойти и заговорить с ней, но я потерял всякий дар речи. Потом всё-таки пересилил себя, подошёл к ней и спросил:

– Можно присесть?!

– Можно, – ответила она.

Я присел. "Боже мой, как она говорит на русском?! Какой у неё чистый русский голос!" – подумал я и вконец оробел. Я не знал хорошо русский язык, а говорить с ней на ломанном русском стеснялся. Я, молча, сидел и смотрел иногда на неё.

Девушка жила рядом с кинотеатром. Провожая её своими глазами домой, я вдруг в присутствии своих друзей сказал:

– Эта девушка будет моей женой!

Друзья начали надо мной смеяться:

– Дурак – ты, Уктам! Посмотри на неё и на себя. Она с такими, как ты, не водится.

– Всё равно она будет моей! – твёрдо сказал я.

Потом я узнал, девушку звали Раей. Она была старше меня на три года. Рая работала днём бухгалтером в районном отделе культуры, а по ночам телеграфисткой на почте. Девушка была из татарской семьи, переехавшей сюда из Арского района Казанской области Татарстана в тридцатые годы. Её отца звали Хаким-ака, а маму Сара-опа. Когда дети были ещё совсем маленькими, отца забрали на фронт, откуда он уже не вернулся. Пропал без вести. Сара-опа работала кухаркой в пищеблоке районной больницы. Честной и самоотверженной была эта женщина, никогда не чуралась грязной работы. Там же в больнице и ютились всей семьёй, пока не получили свою квартиру. У Раи были сестра Вера и братишка Фархад. Вера преподавала русский язык и литературу в начальных классах в районной школе. А Фархад нигде не работал и тогда уже слыл халкабадским "сорвиголовой".

Год пролетел быстро. Практика закончилась, и я уехал в Ташкент, так и не встретившись и не поговорив с этой девушкой.

В Ташкенте я не мог забыть эту девушку и всегда думал только о ней. Меня приятно волновали воспоминания, связанные с Раей. Я часто видел её образ в своих снах. Через год после окончания училища при распределении я сам попросил директора направить меня в город Халкабад.

Снова Халкабад… Меня определили в районную материально–техническую станцию заведующим мастерской по ремонту тракторов.

Я приехал туда с надеждой увидеться со своей любимой девушкой, но меня ждала неприятная весть...

За время, которое я был в Ташкенте, Рая вышла замуж за местного парня и родила ему сына. Но в семимесячном возрасте их сын умер от пневмонии. А муж, работавший товароведом в районном магазине, растратился, и его посадили в тюрьму на десять лет. Люди говорили, что виноваты были его старшие родственники, работавшие вместе с ним, просто он взял всю вину на себя.

Я не знаю, что происходило со мной тогда? Я беспрестанно думал только о Рае. Каждый вечер после работы я, как заколдованный, ходил к ней на почту или домой (Рая жила у своей мамы после того, как посадили её мужа в тюрьму). Мне постоянно хотелось видеть и слышать её, просто, находиться рядом с ней. Но моё присутствие сильно раздражало её. Она всякий раз гнала и выпроваживала меня. Дошло до того, что я начал ночевать у порога её дома вместе с домашними собаками невзирая на дождь, холод и снег. Сколько раз её братишка Фархад со своими дружками избивали меня, прогоняя из дома! Но я был упрям. Приходил снова и снова.

Но однажды я потерял всякую веру и решил покончить жизнь самоубийством. Да, самоубийством. Мне не хотелось жить без неё. Я выпил уксус.

Спасли друзья. Они сразу же отвезли меня в районную больницу, где промыли мне желудок и откачали меня. Все мои коллеги пошли тогда к Рае, просить её, стать моей женой.

– Такой парень умирает из–за тебя! Не жалко?! Ну, забудь ты своего мужа! Ведь Уктам так любит тебя! Он готов умереть за тебя в любую секунду, – говорил ей мой непосредственный начальник.

И, в конце концов, Рая сдалась... Сдалась не потому, что любила меня, не потому, что я нравился ей, а просто – из жалости ко мне, тогда ещё совсем молодому девятнадцатилетнему парнишке, который мог бы погубить свою жизнь в любую секунду из–за отверженной ею любви. Сдалась, подумав: "Надоем скоро ему, уйдёт от меня сам!"

Сошлись… Жили в доме её матери. Спали в маленькой комнатке. Первое время Рая брезгала со мной даже спать. Но вскоре у нас родилась девочка. Самая красивая и самая усидчивая моя дочь, которую тёща назвала Татьяной. Это случилось в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.

Постепенно всё начало налаживаться в нашей молодой семье. Когда Танечке было всего три месяца, мы с Раей, взяв с собою подарки, навестили моих родственников в Чимкенте (я не был в родном городе с того самого дерзкого случая с соседскими арбузами). Как плакала тогда моя мама, увидев меня целым и невредимым! Как радовалась она, увидев нашу Танечку!

– Спасибо тебе, дочка, за то, что сделала человека из моего хулигана! А я уже грешным делом думала, что однажды мой сын попадёт в тюрьму и сгниёт там, – благодарила мама, плача и целуя, мою Раю.

Вскоре пришла мне повестка в армию, и я уехал служить на Дальний Восток. Много новобранцев в команде было из Средней Азии. В основном все ребята были из аулов, и в своей массе были парнями забитыми, тёмными, необтёсанными, одним словом – "чурками", не то, что – я. Держались все вместе. Так легче было выжить. Лютовала дедовщина. Но, тем не менее, никогда не унывали, смеялись и шутили от души.

Вспомнил, сидим как–то в столовой за пустым столом. Голодные. Ждём, когда принесут еду. Приносит дежурный поднос с нарезанной буханкой хлеба и маленькую тарелочку ядрёной горчицы и ставит на середину стола. Я резко хватаюсь за маленькую ложку, набираю горчицу и подношу её ко рту, но не ем – делаю небольшую паузу и смотрю на своих сослуживцев. Увидев это, все мои друзья, как по команде, "срываются", чтобы успеть отхватить от неизвестной дотоле "манны", быстро, почти одновременно, набирают горчицу большими ложками, сразу же кладут её в рот и глотают. А потом со "спёртым" дыханием, в слезах, хватаясь за свои носы, чихая и кашляя, катаются по полу. Я же спокойно, невозмутимо, как подобает настоящему джентльмену, смазываю горчицей небольшой кусочек хлеба и культурно съедаю его, а ложку с оставшейся "манной" протягиваю им… Вот тут–то и начинается смех. Хохочут все. До слёз, до упада.

Но недолго продолжалась моя армейская жизнь. Вскоре я заболел. Заболел тяжело. Болел очень долго – аж целых шесть месяцев. Видимо, редкой была моя болезнь для этих мест. Не смогли врачи сразу поставить правильный диагноз и запустили моё лечение. У меня, как оказалось потом, была тяжёлая затяжная форма вирусного гепатита. Вскоре меня комиссовали по состоянию здоровья и отправили домой в тяжёлом состоянии в сопровождении фельдшера и солдата.

Домой принесли на носилках... Рая безропотно, даже приветливо приняла меня. Фельдшер сказал тогда ей:

– Долго не протянет! Проживёт не более восьми месяцев…

Она помыла меня, переодела и положила на чистую постель. Напоила и накормила. Это меня очень воодушевило. Сразу же захотелось жить, бороться с этой проклятой болезнью, работать и помогать семье.

Рая очень хотела помочь мне. Чувствовалось, что я ей был небезразличным. Она работала за двоих, не покладая рук. Всё своё свободное время Рая вязала и шила на заказ. Красиво и добротно. Ей заказывали, у неё покупали. Вечерами она читала медицинские газеты и журналы, искала в них лечебные рецепты и диеты для "печёночных" больных. А потом отпаивала меня разными травами, готовила мне разные диетические блюда. Мне было приятно видеть её старания, ведь я очень любил Раю. И, в конце концов, её внимание, её заботы дали свои результаты. Вскоре я поднялся, и сразу же приступил к работе, начал зарабатывать и даже расти в карьере.

Пока меня не было дома, Таня очень отвыкла и окончательно забыла меня. Часто она убегала из дома на почту, когда дежурила Рая, а я выходил из дома и ночью искал её. Слава Аллаху, что почта была рядом с домом, и я всегда находил её спящей возле своей мамы! Танечка долго привыкала тогда ко мне. Это очень волновало и заботило меня, а Рая, видя это, всегда успокаивала меня:

– Уктам, когда тебя не было, Таня всегда спрашивала: "Когда же вернётся мой папа?" Потерпи, вот увидишь, она скоро привыкнет к тебе!

Как-то однажды вернулся из тюрьмы первый муж Раи и сразу же направился к ней. Он попал под амнистию и был выпущен раньше срока на свободу. Узнав об этом, я убежал с работы и помчался домой. Помню, как мы оба валялись у ног нашей Раи, умоляли её: он – вернуться к ней, а я – остаться со мной. Рая выбрала второе – остаться со мной, поскольку у нас с ней тогда уже была дочь Таня. И слава Аллаху! Я бы не смог пережить этой разлуки с любимой женщиной.

Горько плача, ушёл тогда её первый муж. И больше никогда не приходил. Вскоре он женился, обзавёлся семьёй и хорошо зажил.

А у нас с Раей родилась вторая дочь, которую жена назвала Венерой. Это случилось в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году… Прелестная дочка, очень похожая на Раю. Девочка унаследовала не только внешность, но и характер, и прекрасный русский голос своей мамы. И, может быть, поэтому она была всегда моей самой любимой дочерью.

Помнится, работал тогда я из-за всех сил, продвигаясь по службе. В тысяча девятьсот шестидесятом году меня перевели на работу в город Нукус – столицу Каракалпакии, предоставив служебную квартиру возле кинотеатра "Родина". Рая в то время уже привыкла ко мне и любила меня.

Здесь родился наш первый и единственный сын, которого мы назвали Анваром, что значит с арабского "Лучезарный", и который потом навсегда останется для нас Анварчиком.

Я так радовался появлению этого "человечика". Моей радости не было конца. Он был очень симпатичным и красивым. Прохожие никогда не проходили мимо него просто так: обязательно говорили ему что-нибудь доброе, ласкали его и давали ему разные конфеты, печенья и пряники. Я очень боялся "чужого сглаза". Как оказалось потом, мои опасения были не напрасными. Опасаясь за здоровье своего Анварчика, я привозил ему из Ташкента и одевал на него разные узбекские обереги – кузмунчаки*.

Через два года мне предоставили трёхкомнатную квартиру на улице Карла Маркса в городе Нукусе (возле кольца на Турткульском шоссе). Я забрал с собой на квартиру свою тёщу и свояка. Жили все вместе.

В то время Фархад очень сильно пил и устраивал по-пьяни жуткие скандалы. Доставалось тогда от него всем: и Саре-опе, и Рае, и дочерям. Очень настрадалась в то время Сара-опа. Нередко мне приходилось связывать Фархада, чтобы умерить его пьяный пыл. Но я никогда не бил его, уважая Раю и боясь обидеть её. Да и Фархад на трезвую голову был неплохим парнем. У него были "золотые руки". Он мог починить любую вещь, любую технику. Уже потом – после своей свадьбы – Фархад окончательно завяжет с алкоголем и станет весьма уважаемым человеком в Нукусе.

В нашей квартире часто собирались друзья и соседи. Они приносили с собой всё, чем богаты, и накрывали столы. Ели и пили. Шутили и веселились. Играли в лото, пели и танцевали. Если бы вы знали, как вкусно готовила и как накрывала стол моя Раечка?! Если бы вы знали, как прекрасно она играла на мандолине и пела русские народные песни?! Когда-то – во время войны – в Халкабад был эвакуирован оружейный завод вместе с кадровыми рабочими и инженерами-специалистами. В городе было много эвакуированных евреев, в основном – врачей. Обнаружив талант у девочки, эвакуированные научили Раю петь русские народные песни и играть на мандолине. Как потом они любили слушать русские народные песни в её исполнении?! Они всегда приглашали Раю на свои импровизированные концерты. Какой у неё был чистый русский голос! Не сопрано, а именно, русский голос. Голос, какому позавидовала бы даже русская народная артистка Лидия Андреевна Русланова, если бы услышала её. Сложись её судьба по-другому, может быть, стала бы тогда моя Рая известной народной артисткой СССР?! Но кому-то в этой жизни надо было нести крест жены Уктама Мухамедовича Мухамедова.

Любил слушать её и я. И всегда подпевал ей своим нескладным мужским голо-сом. Тогда надо мной смеялись все:

– Уктам, да тебе медведь наступил на уши! Уж лучше помолчи! Не мешай слушать Раечку! – кричали они мне. Но я всё равно "помогал" петь своей Раечке, ведь ей нравилось, как это делал и как старался для неё муж.

В душное жаркое лето наше веселье нередко заканчивалось во дворе обливанием водой. Что тогда было?! Представьте себе, взрослые и дети гоняются друг за другом по всему двору с вёдрами, наполненными водой, и обливают друг друга. Весь двор дрожал тогда от шумного топота, неожиданных всплесков воды и весёлого хохота.

Да, доброе было время! Часто в то время я помогал своим близким и соседям, решить ту или иную житейскую проблему: кому пробить квартиру и сделать ремонт, кому достать запчасти и починить машину и многое-многое другое. И, слава Аллаху! У меня была такая возможность, и я помогал.

Но вскоре заболел наш Анварчик… Заболел тогда, когда ему было всего три годика. Диагноз был грозным: "Лейкоз. Лимфогранулематоз"… Тяжкая болезнь со страшным исходом. Куда мы только его не возили, где мы только не лечили его?! Мальчика дважды оперировали. Но всё было тщетно и бесполезно.

– Уктам, не обижайся на меня и на мои слова… Твой сын – не жилец. Уж больно он у тебя – красивый. А такие долго не живут на земле, – сказал как-то мне при встрече мой друг, увидев на стадионе меня с больным сыном. К моему ужасу, слова друга оказались пророческими.

Но тогда я не мог поверить этим словам. Да и как? Если бы вы знали, как игрался Анварчик со всеми детишками?! По-мальчишечьи задорно, не думая о своей тяжкой болезни. Со стороны казалось, что он – вовсе не больной мальчик. Если бы вы слышали, как мальчик наизусть читал детские стихотворения и пел детские песни со своей мамой?! По-детски воодушевлённо и бойко, не подозревая того, что уготовила ему безжалостная судьба. Как он запоминал всё быстро, "на ходу".

Умер Анварчик, когда ему было не полных шесть лет. Умирал медленно и тяжело. Что мы тогда только не делали и не предпринимали, до последнего борясь за его жизнь?!

В последнюю свою ночь он созвал всех, кого очень любил: своих родственников, друзей, знакомых и соседей и не отпускал никого ни на час от себя. На тот момент Рая была уже сильно измотана, ведь она ни на минуту не покидала своего умирающего сына. Все свои слёзы Рая выплакала накануне смерти ребёнка. Она не могла плакать. У неё не было слёз. Она просто кричала от горя. Её горю не было конца...

Я же потерял сознание. А когда очнулся, мне хотелось лечь костями возле своего любимого сына. Жить совсем не хотелось. Только Рая и дочери сдержали меня в этот момент от самоубийства. Уже потом мы с Раей будем часто сидеть и тихо плакать, слушая голос нашего Анварчика, записанный на магнитофонной ленте: "Ехали медведи на велосипеде, а за ними – кот задом наперёд…"

Но жизнь, какой бы она ни была жестокой, продолжалась и вместе с горем дарила нам иногда и счастливые свои мгновения. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году у нас с Раей родилась третья дочь. Она была по-своему красива, как цветочек. Может быть, поэтому мои друзья назвали её Гульнарой?! Добрая, весёлая, неунывающая и жизнерадостная девочка.

В это время я начал строить свой собственный дом на улице Мукими в городе Нукусе. И вскоре мы переехали туда, оставив свою квартиру Фархаду и его семье. И здесь я помогал новым соседям всем, чем только мог. Я помог подвести воду и природный газ к нашим домам. Если бы вы знали, как радовались люди?!

Много и усердно работал я тогда в каракалпакских отделениях "Уз геофизики" и "Уз сельхозтехники". Часто бывал в командировках, разъезжая по стране. И каждый раз знакомился с новыми для себя республиками, городами, людьми, их обычаями и традициями. Знаний катастрофически не хватало. Понял, что надо учиться. Поступил на факультет материально-технического снабжения Народно–хозяйственного института на заочное отделение и вскоре закончил его.

Рая всячески помогала тогда мне… Она вялила и коптила усачей, разводила кур и индюшек, продавала яйца и мясо, а вырученные от этого деньги откладывала мне на учёбу и ежегодное санаторное лечение в лучших здравницах СССР.

После окончания института я работал на должности первого заместителя председателя каракалпакского отделения "Уз сельхозтехники". А вскоре пошёл на повышение, став заместителем председателя главного управления "Уз сельхозтехники" в городе Ташкенте. Тогда предоставили мне квартиру в Ташкенте. Работая там, вскоре я стал заслуженным инженером Узбекской ССР. Но работа в каракалпакском отделении "Уз сельхозтехники" снова не заладилась. И тогда первый секретарь обкома партии Каракалпакской АССР Калибек Камалович Камалов сам пришёл ко мне на работу, попросил меня вернуться и возглавить каракалпакского отделение "Уз сельхозтехники". Я согласился вернуться, но от должности председателя отказался по состоянию здоровья. И последнее время постоянно работал в своей прежней должности первого заместителя председателя.

Сам работал много и честно и требовал от подчинённых такого же отношения к работе. Я никогда не брезгал материть нерадивых работников, ругая их за "халатное" отношение к работе. При этом всегда просил свою секретаршу закрыть уши или выйти из кабинета. Работая на этой должности, я никогда не забывал, что вышел "в люди" из среды простых трактористов, и всегда принимал рабочих первыми и всегда помогал им, как мог и чем мог. Своё здоровье я тогда подорвал окончательно и бесповоротно. Помню, как, поднимаясь по лестнице на второй этаж к себе в кабинет, я останавливался, чтобы передохнуть. В этот момент я всегда оглядывался назад и смотрел, не стоит ли кто-нибудь сзади меня и не смеётся ли надо мной: "Такой больной! А всё на работу норовит прийти. Какой же всё-таки жадный до денег человек?!" Конечно, деньги тогда нужны были, чтобы лечиться и поправлять своё здоровье. Ну, и только…

Часто лечился в то время в санатории в городе Трускавец. Бывало, приедем в этот городок с женой. Иду я впереди, а жена с чемоданами сзади (Рая очень берегла меня и никогда не позволяла мне таскать тяжести, несмотря на все мои скандалы). Навстречу идут люди и ругают меня:

– Смотри, какой басурманин?! Отрастил брюхо, идёт впереди, а жена за ним тащит чемоданы!

А Рая ещё подшучивала в этот момент:

– Да у него таких, как я – десять жён! И все мы таскаем за ним чемоданы!

Ну, тогда люди заводились пуще прежнего и начинали ругать меня такими словами, на каких "чёртова тьма" держится. А я смеялся и думал: "Эх, если бы вы знали, добрые люди, что у меня в животе – не жир, а вода, может быть, тогда пожалели бы меня?!"

Я никогда не ругал и не бил своих дочерей. Воспитывала их всегда Рая. Я полностью доверял ей. Я никогда не боялся баловать их, помня о том, что дочери – гостьи у своих отцов. Приходит время. Выходят они замуж и навсегда покидают родительский дом. Сложной и трудной будет потом их жизнь. Тяжёлой будет потом их женская доля. Успеют ещё хлебнуть свою долю трудностей в этой жестокой жизни. Не дай, Аллах, им только горя!

Где бы я ни был, я всегда думал о своих дочерях. Из своих поездок я привозил им самые модные вещи, одежды и обувь. Я хотел, чтобы они у меня всегда были одеты со вкусом, красиво. Ну и Рая тоже шила и вязала из простых материалов такие прекрасные наряды, которых ни у кого тогда не было.

Будучи в командировках, я постоянно звонил Рае и интересовался детьми. Помню, как часто надоедал ей своими просьбами – то убрать бидон с керосином, оставленный случайно в прихожей, то убрать вилы, случайно оставленные во дворе, чтобы мои девчонки случайно не травмировались во время своих детских игр. Просто после смерти Анварчика, я очень боялся за них.

Я всегда любил шутить и играть со своими девочками.

Вспомнил, как просил своих дочерей помыть и принести мне яблоки. И это – в тот момент, когда они увлечённо смотрят телевизор. Вижу, не хотят ни в какую. Тогда прошу их дать свои яблоки, а они опять – ни в какую. Тогда говорю им:

– А хотите, я сделаю вам верблюда из яблока?

– Хотим! – кричат они, отрываясь от экрана телевизора.

– Тогда несите свои яблоки! – говорю я им... Дают. Я "бессовестно" надкусываю поочерёдно каждое яблоко и отдаю назад со словами:

– Вот вам – и верблюд с двумя горбами!

Почувствовав подвох, девчата начинают ругаться и гоняться за мной по всему дому, а я смеюсь над ними, передразнивая их:

– Верблюд! Верблюд! Верблюд!

Вспомнил, как "бессовестно" обманывал своих девчат, когда готовил узбекский плов. Я всегда очень ленился чистить и нарезать морковь к плову. Всегда просил сделать это своих дочерей. А если замечал их нежелание помочь мне, говорил им:

– Ну, девчата, сегодня я вам сварю морковное варенье.

– Морковное варенье?! А как, папа?! – интересовались они.

– Просто! Для этого надо нарезать морковь. Ну, как к плову, – отвечал я им. Нарежут мои девочки быстро морковь, желая поскорей попробовать морковное варенье, а я готовлю плов. Вкусный, по своему рецепту. Едят мои девочки плов и обиженно бурчат:

– Опять обманул нас, папа! У-у, обманщик!

– Я подумал, мои девочки проголодались, и решил приготовить плов. Ну, а морковное варенье я обязательно приготовлю в следующий раз! – успокаивал я их. А в следующий раз опять "бессовестно" обманывал их.

В свободное время я часто возил своих дочерей рыбачить, отдыхать, загорать и купаться на Аральское Море, Аму-Дарью, Солёное озеро, каналы Кыз-кеткен и Грачёвку. С удовольствием они ездили со мной. Часто водил своих девчат в нукусский и ташкентские парки, где угощал их мороженым и лимонадом, катал их на качелях, каруселях, "чёртовом колесе", машинках, лошадях и лодках, учил стрелять в тире. Любил с ними ходить в зоопарки, кинотеатры, театры. Покупал им всякие-всякие вкусности, гуляя по Нукусу или Ташкенту.

Боясь за своих дочерей, я однажды подарил им наши национальные мужские ножи в ножнах и сказал им:

– Если кто-нибудь из подонков пристанет к вам, зарежьте его. Я сам отвечу за это.

Когда мы переезжали в Ташкент, жена привезла в новую ташкентскую квартиру из нукусского дома много разных вещей и случайно прихватила нож моей средней дочери. Венера же не смогла уехать вместе с нами, так как училась тогда в десятом классе, и оставалась в Нукусе вместе со своей бабушкой. Ответственный был у неё год, надо было готовиться к выпускным экзаменам. Увидев её нож, я взял его в руки и заплакал:

– Ты даже увезла нож моей любимой доченьки?!

А потом быстро собрался, прихватив с собой Венерин нож, сел на свою служебную машину и поехал в Нукус. Через десять-одиннадцать часов я уже был в Нукусе. Зашёл домой, обнял Венеру, постоял и поплакал вместе с ней, а потом вручил ей её нож, а с ним – и свои подарки, которые прихватил по дороге в Нукус, поцеловал дочь и уехал в Ташкент.

Неудачный брак моей старшей дочери Татьяны окончательно подорвал моё здоровье. Ведь любил же её одноклассник?! Хороший был парень, но, к нашему несчастью – немец. Узнала об этом моя тёща и не позволила Татьяне выйти за него замуж. И вышла тогда наша Таня замуж за "правоверного" не по любви, не сказав об этом нам. Думая, что дочь любит его, я позволил ей выйти за него замуж. От души сыграл пышную свадьбу, одел зятя, подарил им квартиру и обставил её. Всегда помогал, даже устроил зятя в клиническую ординатуру в НИИ нейрохирургии имени Н.Н. Бурденко в Москве. Низким и мелким оказался этот человеком, даже не хочу о нём говорить. Одно радовало, родился у Тани мой первый внук. Дал я ему свою фамилию и назвал его Турсунбеком. Повесил на него ключи от своего дома и своей машины в знак того, что будет он моим преемником в доме. Пусть Аллах даст долгую и счастливую жизнь моему единственному продолжателю рода!

Радовало одно, что у средней дочери Венеры появился любимый парень – студент Ташкентского медицинского института. Часто во время каникул приходил он к Венере, а потом с ней и моей младшей дочерью Гульнарой ходил купаться на Кыз-кеткен и Солёное озеро, в кино и театр, на школьные вечеринки. А однажды я встретился с ним у ворот своего дома и поговорил "с глазу на глаз". Неплохим оказался парень. Я раньше всегда берёг своих девочек от случайных знакомств, гоняя их воздыхателей, а тут, надо же, сам позвал Венеру. А она боялась, что я выгоню её парня, сильно переживала, стоя у окна. Потом он часто приходил ко мне и делал предписанные врачами уколы.

Хорошо, что успел перед смертью купить машину. Жене и дочкам будет, на чём ездить, если умру. Хорошо, что успел завести немецкую овчарку. Будет, кому охранять мой дом от непрошеных гостей. Хорошо, что успел перед смертью дать высшее образование двум старшим дочерям. Только Гульнара пока остаётся без высшего образования. Учится в школе, но учится хорошо, значит, обязательно поступит сама и закончит когда-нибудь институт. Жаль только, не успел выдать замуж младших дочерей. Да поможет им Аллах!

Хорошо, что успел помочь с учёбой, трудоустройством, свадьбой и квартирой Вериному сыну – Тахиру. Да успокоится душа нашей Веры!

Хорошо, что успел перед смертью помочь своим чимкентским родственникам и попрощаться с ними, пригласив их к себе в Нукус. От души посидел, поговорил со своими братьями и сёстрами, племянниками и племянницами. Сам не пил, но радовался, когда они пили за моё здоровье...

Что это?! Всё?! Конец?! Ля илляха иль аллах!

 

В 4 часа 27 августа 1978 года в состоянии глубокой печёночной комы сердце У.М. Мухамедова остановилось.

Его провожали с родного каракалпакского отделения "Уз сельхозтехники". Людей было очень много. Провожал Чимкент, Халкабад, Нукус, Ташкент, Казахстан, Каракалпакстан, Узбекистан. Присутствовали все – его жена и дочери, братья и сёстры, племянники и племянницы, друзья и товарищи, соседи и коллеги по работе, просто знакомые люди.

Похоронили У.М. Мухамедова на нукусской святыне "Шорша-ата" возле могилы его сына Анварчика. Ему вместе с его сыном Аллах отпустил всего лишь пятьдесят лет. Полвека жизни на двоих?! Мало ли, много ли?! Конечно, мало, если учесть то, что половина их жизней прошла в тяжких болезнях и страданиях. Но после себя они оставили на этой бренной земле нечто чистое, доброе и незабываемое, которое до сих пор живёт светлой памятью в наших скорбящих сердцах.

Скажут потом его дочери, он думал о нас и всегда оставался настоящим заботливым отцом. Скажет потом его жена, он без принуждения "заставил" меня полюбить себя и всегда оставался настоящим верным мужчиной. Скажут потом его близкие родственники, он часто помогал нам и всегда оставался настоящим добрым братом и дядей. Скажут потом его друзья, он умел дружить и всегда оставался настоящим преданным другом. Скажут потом его коллеги, он прошёл трудный путь от простого тракториста до Заслуженного инженера УзССР и всегда оставался настоящим честным тружеником. Скажут потом знавшие его люди, он жил среди нас и всегда оставался настоящим простым человеком.

Перед самым погребением, когда я закрывал лицо Уктама Мухамедовича белым саваном, я случайно увидел тонкую струйку алой крови, стекающую по его правой щеке. "К чему это?!" – подумал тогда я. Теперь я не сомневаюсь, это были его прощальные слёзы. Он прощался со своей жизнью, в которой он видел много плохого и хорошего: был голодным и сытым, здоровым и больным, терял и находил, был несчастным и счастливым, не любил и любил, был нелюбимым и любимым, но при этом всегда оставался настоящим мужчиной и человеком. А последними его словами, адресованными этой жестокой жизни, были:

– Турсун Бек!

 

"Да прибудет над ним мир и благословение Аллаха!"

___________________________________________ ___________________________________________ ________

"Турсун Бек!" – "Пусть живёт Бек (Господин)!" или "Дай, Аллах, жизнь Беку (Господину)!";

тюбетейка – тюркский головной убор;

чапан – тюркский халат: зимний (утеплённый) – ватный, стёганный; весенне-осенний (простой) – сшитый с хлопчатобумажной ткани;

хурджун – тюркская сумка, сшитая из ковровой ткани;

сак – тюркская сума, сшитая из хлопчатобумажной ткани или мешковины;

тандыр – тюркская печь, для приготовления лепёшек и некоторых мясных блюд (самсы, кебаба и др.);

кок-чай – зелёный чай;

загара-нан – лепёшки из джугаровой муки;

козмунчак – тюркский оберег в виде чёрных бусинок с белыми крапинками, нанизанных на нить, одевающийся на нижнюю треть правого предплечья;

"Ля илляха иль аллах!" – "Нет божества кроме Бога!" (последние слова каждого умирающего мусульманина).

 

(Р.А. Шерланов, г. Харьков, 29.11.2012 г.)