Что хочет автор. Литературные конкурсы

Какой-то заботливый голос внутри меня наставлял, нашептывал мне. Слова то нежно обволакивали сознание, то червями вгрызались в меня, проникая в самое живое.

Вечерело. Над городом нависли тяжелые тучи, касавшиеся земли своим темно-синим покрывалом где-то на горизонте. Они уныло отражались в темной воде луж. Осень испепеляла серый город. Сильный ветер тормошил меня, проникая своим холодным дыханием под куртку, и забирался прямо под кожу. Мурашки пробегали по телу, предвещая скорые морозы. То и дело слышалось хлопанье веток. Где-то посвистывало. Слышался холодный аромат арбуза.

Снова пошел мелкий противный дождь. Капля за каплей падали на уставшую землю, завешивая пространство вуалью. Еще недавно подсохший асфальт снова чернел от влаги. Солнца больше не было. В город надолго пришли тьма и серость. Последние яркие краски увядали в мертвой желтизне опавшей листвы. Уныние и тоска заволакивали жителей города.

Я шел по мокрому асфальту, старательно обходя лужи. Вдруг мой взгляд выхватил тонкого старика, ковыряющегося в мусорном контейнере у продуктового магазина. Он медленно перебирал коробки и пакеты с отходами в поисках «полезной находки». В поисках того, что не подошло для продажи, не подошло в пищу людям хоть с какими-нибудь деньгами, он, прищурившись, всматривался в содержимое. Из контейнера слышалось множество запахов отходов: кисловатый запах залежалого перемешивался с чем-то, что больше напоминало рвоту. Тонкий старик, не обращая внимания, сосредоточенно искал. Надежда найти еду перебивала любые возгласы остатка гордости. Мысли о поедании объедков глушились животным выживанием.

Спортивная шапка с «гребешком», бежевый плащ, серые брюки, ботинки – всё смотрелось аккуратно. Всё опрятно. Всё это, когда-то модное еще в 60-х годах прошлого столетия, уже было немного потрепано от времени. Всё советское, добротное. Тонкий старик, словно, случайный прохожий, интереса ради заглянул в мусорный контейнер.

- Тааак…коробочка… кхм, кхм, - слышалось старческое бормотание.

Старый, немного охрипший голос медленно комментировал производимые действия, погружаясь в отвлеченный покой. Периодически прерываемый покашливанием старик пробуждался, оглядываясь по сторонам. (Не таким покашливанием, которое обычно бывает при простуде, а таким, которым пытаются откашляться, поперхнувшись, выдавить ком из горла.) Тонкий старик осторожно переложил коробку и запустил иссохшую руку глубже в мусорный контейнер.

- Тааак… еще коробка… кхм, кхм.

Мимо проходили люди. Пробегали маленькие, юные, молодые, зрелые, пожилые. Проносились белые воротнички, кассиры, учителя, менеджеры, просто безработные. И изредка осуждающие взгляды косились на тонкого старика: «Ну, можно же хоть КАКУЮ-НИБУДЬ работу найти». А тонкий старик, виновато опустив голову, продолжал копошиться в собственном маленьком мирке. Виновато за сложившиеся обстоятельства и безвыходное унижение перед всем остальным обществом и перед каждым в отдельности сытым человеком. «Извините, что не получилось соответствовать ВАМ». Темный силуэт тонкого старика скукожился у контейнера, лишь бы его не видели, лишь бы не обращали внимания на него. Лицо застыло в сосредоточенном напряжении. Губы сжались. Глаза уткнулись в отбросы, только бы не поднимать взгляда. Только бы не видеть лиц прохожих, только бы не видеть их глаз. Тонкий старик весь сжался в то крошечное место, которое он занимал, как бы извиняясь перед окружающими за свое положение. Он, понимая ничтожность своего существования, всем существом своим говорил: «Простите, что я тут копаюсь в ваших объедках».

- Та-та-тааа… м-м-мммм…

Старый немного охрипший голос разлился мелодией. Напевание тонкого старика плавно переходило в мычание, периодически перебиваемое стуком перебираемого мусора. Доносилась мелодия нищеты. Заунывный напев тонкого старика отдавал надеждой. Мелодия успокоения. Мелодия забытья. Тонкий старик отвлекал остатки своей гордости, усыплял ее, чтобы спокойно копошиться. Он отвлекал совесть, чтобы не чувствовать несправедливость, чтобы не видеть редкий виноватый взгляд прохожего, чтобы не извинять его.

- О! …кхм, кхм…

Иссохшая рука медленно потянулась в карман и достала аккуратно сложенную холщевую сумку. Модную и популярную еще 50 лет назад.

Я отвернулся, не в силах уже смотреть на это. Я не мог больше видеть, что обрадовало тонкого старика. Какой отход для меня стал едой для него.

- Нееет! Нет! Смотри! Смотри и тренируйся. Слабак! Только твердость. Только решительность и жесткость. Ты пойми: потом будет легче, потом ты сам будешь благодарить. Ты не будешь сопли пускать при виде ЭТОГО. Потом вообще ты ЭТОГО не увидишь. Будет легко.

Снова этот голос заботливо наставлял. Снова беспокоился о моем душевном состоянии и моих терзаниях. И успокаивал. И пророчил. Но я быстро пошел прочь, чтобы не показывать тонкому старику извиняющегося взгляда. Чтобы скорее отделаться и забыть чувство вины. Убежал, чтобы не видеть.

- Ну ладно… ладно… Беги! …но знай… что я желаю тебе только добра. Все будет хорошо. Главное тренироваться и быть жестче. В этом залог спокойствия. Ну, ладно… …ЭТО не последний раз ты видел. Еще будет… еще увидишь много раз. …И если не будешь слушаться меня, каждый раз будешь чувствовать себя так же погано и мерзко.

В этот раз голос заговорил сердито, как рассерженный родитель на ослушавшегося ребенка. Но мне было все равно. Невыносимость несправедливости была страшнее этого голоса.

А я быстро ушел, скрывая свой виноватый взгляд. Понуро опущенная голова не смела приподняться. Я убегал от несправедливости. Убегал от совести, требовавшей и терзавшей остатки живого трепещущего сердца. Словно злой пес, вгрызавшийся в него, пытаясь расшевелить меня к действию, к восстановлению спокойствия и справедливости. Словно от этого зависело мое счастье. А я бежал. Бежал, чтобы не видеть, чтобы только успокоить цепного пса, чтобы прекратить терзания.

Мелкий дождь продолжал моросить, и уже казалось, что этому не будет конца. Небо окончательно было завешено темным покрывалом туч, и просвета не ожидалось. Серые каменные постройки еще больше казались серее, мрачно вписываясь в унылую окружающую действительность. Все вокруг еще больше угнетало, ложась тяжелым грузом у меня на душе. От сырости и мрака свежие открывшиеся раны сердца ныли сильнее, еще больше набухая от мерзкой слизи чувства несбыточного рая на Земле. Круги ада продолжались. Все продолжало свое мерное течение. Мимо все также проходили люди: мужчины и женщины. И в лицах их одинаково отображалась пустота и усталость существования. Так же как и противный моросивший дождь люди продолжали проходить мимо, искренне не замечая происходящего. И, казалось, этот поток нескончаемо и мерно будет продолжать наполнять землю. И тонкий старик со своей бедой, выходящей за рамки ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ норм, был совершенно незаметным и весьма обыденным явлением, вписывавшимся в новые нормы. Уныние и тоска.

Сегодня, как и обычно, я шел с работы домой, в свою маленькую комнатушку, приютившую меня месяц назад. Месяц назад я ушел из дома из-за упреков и постоянных поучений жизни. Медленно и верно слова родителей капля за каплей наполняли мою чашу терпения. Я деревенел и потихоньку сходил с ума. Деревенел к абсолютно любым словам мамы и папы, развивая иммунитет к одному только их голосу. Сходил с ума в конфликте с собой от нежелания принять их мир и жизнь. И волей не волей своим уходом я встал на тот же путь, пройденный отцом: стажер – механик – начальник смены – начальник цеха; стажер – менеджер – старший менеджер – куратор – руководитель группы – руководитель отдела. Ступеней стало больше, количество «конфеток» тоже увеличилось. Карьерный рост, премии и бонусы – мотивации делать бессмысленную работу, которую не замечал никто и никак. И нет времени посмотреть: «а зачем это все?», «а кому это нужно?». Главное, это нужно МНЕ, чтобы заработать деньги. Чтобы снимать комнатушку и быть самостоятельным. «Беги, суетись, перевыполняй план, рви всех и будет тебе денюшка». А на денюшки ты можешь что-нибудь купить: тысячи рекламных плакатов и проспектов яркими красками рисуют happy end. И я, как марионетка, до бесконечности пытаюсь угнаться за последней модной штучкой, которая уже через неделю устаревает, и наполняю вокруг себя мир вещами, которые мне показала реклама, о которых бы я вообще не узнал, будь на необитаемом острове. А все безобидно начиналось с самостоятельной жизни. «Я САМ», - думал я.- «Папа, я и сам могу жить!» И вот я стажер в компании, которая продает услугу, которую оказывает еще кто-то третий.

- Ты молодец! – говорит мне куратор. – Ты просто молодец! Все делаешь четко и правильно. Уже через месяц мы сделаем тебя менеджером.

- Да, да. Этого мне для счастья и не хватало, - говорю я.

- Вот видишь, как все хорошо. А менеджер – это шаг в карьере. Плюс это совсем другие деньги, - продолжает ласково говорить мой куратор, выстраивая мне карьерный план.

- Да, заживем красиво, - соглашаюсь я.

А сам от сладостных слов: «деньги», «карьера» - уже летаю в будущем, где у меня машина, квартира, голливудская улыбка, и всё это мое, и всё это для меня.

- А потом сделаем тебя старшим менеджером, - хитро щурясь прибавляет мой куратор, - а это уже небольшой шажок до кураторства, до большей зарплаты. …Но, если ты будешь продолжать работать хорошо. …И проявишь инициативу.

А в мыслях я уже в каком-то идеальноослепительнобелом городе на идеальноослепительнобелом автомобиле улыбаюсь идеальноослепительнобелой улыбкой.

- Вот, - разбудил меня голос куратора, - ну, ты иди, работай, - закончил куратор сладостный рассказ.

Я встаю и иду работать. Работаю каждый день с 9 до 18. Встаю в 6, чтобы выехать в 7 и потратить на дорогу 2 часа. 2 часа слушаю в автобусе и метро жалобы о пробках, об авариях, о произволе властей, о всем том, что вчера вечером сообщалось по телевизору. Потом на работу 8 часов слушаю и думаю о том, как продавать то, что мы сами делать даже не умеем. В перерывах, естественно, обсуждаю новости интернета. И в завершение дня уставший я опять проделываю под покровом тьмы двухчасовой путь домой.

Темнело. Все вокруг постепенно сливалось в одну монотонную массу. Пустой взгляд блуждал по шершавому асфальту, вылавливая подрагивающие от дождя лужи, перескакивая периодически на туфли, женские ноги, ботинки, ручки дверей, яркие световые вывески. Моросящий дождь уже даже и не замечался под покровом темноты.

«Пожрать, посидеть в Инете и спать», - доносилась установка.

Белый свет из стеклянной двери магазина выхватывал прохожих.

Я блуждал по кафельному полу, обходя вокруг в несколько рядов полные продуктов полки. От такого обилия не только разбегались глаза, но и желания истерично плутали в чаще леса. Так сразу и не придумать, что мне нужно. Может, даже и есть не хочется. Но что-то мне опять нашептывает, что НАДО.

- Нужно пожрать. Хватай пиццу, йогурт, салаты. Да! И сладкого не забудь! – повиновался я голосу.

В молочном отделе я наткнулся на маленькую старушку. Именно наткнулся. Глаза пробежали по полке с творогом и уперлись в сыры. Но что-то мне мешало подойти ближе. Передо мной стояла маленькая старушка. Худая, маленькая, похожая на ребенка. Старческое лицо изрезано морщинами. Время, как зарубки, оставило свои отметины. Маленькие глазки впали глубоко в глазницы. Синий плащ, бледно-розовый платок на голове – свидетельство былого времени. Она бездвижно стояла, одной рукой упершись на костыль. В другой руке застыл кусок сыра. Взгляд ее уткнулся в ценник, и, щурясь, она всматривалась в цифры. Лицо, запечатлевшее старческую усталость, не выражало никаких эмоций. Я, не вытерпев ожидания, пошел дальше.

Печенье, печенье, печенье, печенье, печенье. Разноцветные упаковки, разносложные слова, но везде одно печенье, с немного отличающимся вкусом. Для любителей с апельсином, малиной, вишней и разными другими фруктами и ягодами, на которые только хватило фантазии. Хрустящие, рассыпчатые, песочные, мягкие, твердые и многие другие разные по консистенции. Хлеб, хлеб, хлеб, хлеб, хлеб. И снова абсолютно разноцветное упаковочное отличие. И полки, полки, полки, полки. И снова, как по замкнутому кругу, подошел к сырам. Маленькая старушка все так же неподвижно стояла. Чувство недоумения захлестнуло меня, и я принялся наблюдать.

Маленькая старушка аккуратно положила кусок сыра и побрела к выходу. Еле слышно шаркали обношенные сапоги, совсем незаметные в шуме вечерней послерабочей суеты покупателей. Одной рукой опираясь на костыль, вторую руку сунув в карман синего плаща, маленькая старушка уходила прочь из «музея сытости».

Обида от несправедливости и совершившегося зла кровоточила в моей груди.

- Ну, вот. Я же говорил! – раздался самодовольный торжествующий голос внутри. - Это обычное дело: только ЭТА вместо помойки зашла в приличное место, магазин. Продукты посмотреть решила. Слюнки поглотать. И ТАКОЕ будет повторяться вновь и вновь. ТАКИХ полно. И ты будешь каждый раз испытывать слабость!?

Утвердительный вопрос отразился от моей головы куда-то дальше, так и не получив ответа.

Ком отчаянного негодования подступил к горлу. От бессилия и несправедливости подступили слезы.

- Слабак! Каждый раз будешь реветь как девчонка. Смотри! Ты ничего не можешь сделать. Так должно быть. Чье-то время приходит – чье-то время уходит. Выживают только сильные.

«Нет. Это как-то неправильно. Так не должно быть. Сегодня я уже один раз прошел мимо. И вот «новая» старая история и я снова прохожу мимо. С этим миром явно что-то не так».

Я схватил хлеб, молоко, сыр и пробил на кассе вместе с остальными продуктами. На улице я догнал ковыляющую маленькую старушку и сунул ей пакет с продуктами и 300 рублей сторублевыми купюрами (наличность, которая была в кошельке). Слова, как мне показалось, в этой ситуации были совершенно излишними. Развернулся и собрался уже уходить, как услышал мягкий голос:

- Постой.

Я обернулся. Маленькая старушка, опешивши, стояла. Глаза недоуменно смотрели на пакет, зажатый в ее дрожащей руке. Через некоторое время она подняла свой взгляд на меня и, придя в себя, подбирала слова.

- Это …что же…такое? – вопросительно и как-то недоверчиво спросила она.

Я стоял, молча, не в силах что-либо объяснить. Не мог подобрать слова для объяснения моего жеста доброй воли, который больше напоминал подаяние или подачку. Я не мог еще больше придать словами естественность моего поступка, не осквернив извинениями и милостью. Дождь все так же хлестал мелкой дробью так, что лица были мокрые. Но на это уже никто из нас не обращал внимания. Проявление доброты и отзывчивости хоть кого-то в этом мире раздувало уже гаснущую свечу надежды в душе у маленькой старушки. Молчание лучше любых слов, лучше любого самого душевного разговора стучалось прямо в сердце.

Маленькая старушка взяла меня дрожащей рукой и посмотрела мокрыми глазами. От дождя нельзя было разобрать слезы это или всего лишь вода. Я сжал ее руку и робко кивнул головой. «Все будет хорошо».

Так нужно было сделать. Конечно. Только так: купив продукты, догнать маленькую старушку, ковыляющую домой, вручить ей еды... но…я остался стоять, прислушиваясь к голосу внутри.

- Все будет хорошо. Пластырь тоже больно срывать, и болеть тоже неприятно. Но… все приходит с опытом. Все приходит с практикой. И скоро ЭТО пройдет. Скоро все будет легче и проще. А ты расслабься и не кипишуй. Если на каждую вещь в этой жизни обращать внимание и напрягаться по каждому пустяку, расшатает нервы. А ты помнишь… нервные клетки не восстанавливаются. Так что… забей.

И я все слушал этот ласковый голос внутри меня. А он все нашептывал и наставлял, заботливо обволакивая мое сознание, выгрызая напряжение, выгрызая заботящие мысли. Я знал, что он меня победил.

Дата публикации: 13.11.2012 09:20

Предыдущее: Поезд. История возвращения (сборник "Записки Черного человека")

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.