Лакаю грязный дождь беспечной пустотой от черепков своих стихов и мыслей; треск стен рисую и ползу немой змеёй колючей проволоки по земле. На искры залётных пуль, разинув рваный рот, реакция – со скорбью ветхой тени. Я знаю точно, знаю наперёд – любовь – вне времени, как ненависть – на время. Вот упадёт сердечко на ветру, что жухлый лист, в промокшую бумагу, а там, проснёшься – солнце поутру, а там, споёшь – всего-то лишь и надо. Но милой скорби тонкая вуаль сплетаясь с шеей, давит нежной сбруей. Я буду ждать, и мне, уже, не жаль, не жаль, что полюбил я не иную. Её глаза, очаг её притворств, её надежды, грань слепого края, я буду пить, тянуть, и драть за хвост, пока не скажет сердце – как родная. И эти пули проглочу с лихвой, руины стен окрашу в иней света, в котором будут петь за упокой все черти, мне прописанные кем-то. Лакаю грязный дождь, полуденный свинец, желанье не проснуться – очень близко, и милой скорби праведный венец сидит подборкою на острие карниза. Душа горит в таблетках и вине, душа строки, окутанная дрожью, которую совьёт, с улыбкой, мне, нагая, от дыханья с жаждой, кожа. Когда надежда ставит на любовь, как не хватает заусенца взгляда, что упадёт сердечком в сонный ров прокуренной землянки – и не надо. Надменность лиц, их грубый слух и слог, надменность неба, пьяного печалью, я оберну в залог, простой залог, в залог простить – сказать – прощай – скучаю; прощай и здравствуй, здравствуй и прощай, понятия бессмысленны и тленны, и если здравствуй – позови на чай; но, а прощай – режь на здоровье вены. Лакаю грязный дождь, ласкаю грязный снег, глазами, переполненными ветром, молчу запоем, словно туч ковчег, как злая ночь, усыпанная пеплом. Терплю, молю, но жертва слов – глупа, и откровения озябли в тусклых свитках попутных окон, где едва-едва, больную душу отличишь от блика. Незримый труд, сходящий за порок, далёкий от продажного забвенья – ввек одинок, как в поле одинок, и многозначен, будто сновиденье. Он ненадёжен, словно плоти тля, стоически упорен в безнадёге; его надрыва ждут те, кто и дня не проживёт в агонии дороги, в агонии тончайших стройных сил, что преклоняются порогам рек кипящих, где смерть тонка, а жизни вязок ил, и преисподняя не завтра, в настоящем. |