Давно Вам мама не писал, По уважительной причине, Нет, равнодушным я не стал, Не позволяют в том седины. А просто ехать к вам туда, Сестренка Вера собиралась, То к Вите редкая беда, Внезапно как-то постучалась. На операцию ему, Пришлось ложиться в одночасье И что опишешь посему, Чтоб только зря поволноваться. Все на свои вошло места, А что и как сказала Вера, Одна сплошная суета И нервов скромные потери. Нагрузка выпала для всех, По правде выскажу, большая, В той книге грусть любовь и смех, И все, что думать мне мешает. Как близко к сердцу принимал, За девять месяцев все дрязги, Душой в глубины проникал, Был полон силы и отваги. Все оказалось ни к чему, Скатился мыслями в овраге И пронесут любовь сквозь тьму, Листы исписанной бумаги. Порой мечтаю не писать, но мысли просятся наружу, Вокруг такие чудеса, Что промолчать, возможно, хуже. Четыре новогодних дня, В квартире тихо отгремели, простуда тронула меня, Болели десна, в самом деле. У телевизора сидел, Порой включал электрогрелку И иногда в окно глядел, Как на часах вращались стрелки. Царил ночами шум и гам, В обильном, праздничном салюте И искры падали к ногам, Остатком вспыхнувшей валюты. Сейчас в начале января, В обед , все также на работе, Мечтами в облаке паря, Писать обратно мне охота. О несравненных тех краях, Где мы испытывали нечто, Когда вечерняя заря, Звенела мелкою монетой. За небольшой мешок травы, Чтоб было чем кормить скотину, Мы сторонились детворы, Вращались в массе дел рутинных. Необычайное тепло, Мне сердце нежно щекотало, Когда опять на все село, Гармонь волшебная звучала. Готовь, был я в минуты те, Забыть про все на белом свете, Отдаться разовой мечте, Как все вокруг подростки дети. Но вечно, что-то под рукой, Трава, постройки, перестройки, Как угнетал меня покой, В прошедшем времени далеком. Всегда в труде, а что с того И нужно было прокормиться, Как волки рыскали кругом, Вместо того, чтоб всем учиться. Для нас базары навещать, Потеть за мелкие копейки, Зато знакомых угощать, Любили щедро наши предки. Не мне, конечно же, судить, Отца дурацки те привычки, Чтоб непременно угодить, Знакомой бабе истеричке. Построить хижину, за так, Взаймы давать и без процентов, Садиться утром за верстак, Боялся всякого патента. За то шикарно на столе, Лилась обильно водка с медом И так всю ночь навеселе, Отодвигались прочь невзгоды. Невзрачно выглядел сюжет И масса выпитых бутылок, А в день грядущий не секрет, Виски болели и затылок. В итоге юность пронеслась, Надежда верность и отвага, Под лесом длинной ночь была, Когда знакомые во благо. Работу дали пацану, Ночным дежурным в изолятор, Отцу не ставлю я в вину, Что страх кружился, так некстати. Затем я скотником в хлеву, Возился сутками в навозе, Таскал и силос и траву, В ново ДОНБАССОВСКОМ совхозе. Потом пригрел меня СТРОЙЦЕХ, Где кирпичи, песок и камни, Ну, а зарплата просто смех И подработка постоянно. Как неприятно было мне, Держать в руках кайло и ломик. Сгорать осознанно в огне, Когда спина ночами ломит. С радикулитом в двадцать лет, Уже мне делали блокады И злился я на белый свет, Кому все это было надо. Ночами крепкий самогон, А утром баночка Рассола И непонятный перезвон, И вскоре новое застолье. Свинья и вправду грязь найдет, Но жаль, что все приходит поздно И все, что в юности возможно, В небытие потом уйдет. Сейчас печально вспоминать, Напрасно пройденное время, Нелепый бред в минуты сна, Пустые прошлые проблемы. Пытался как то в отпуску, Писать роман вполне серьезно, А в двадцать три, ушел в тоску, Познав любовь не разделенную. И две тетрадки исписал, Довольно мелким даже почерком, Дня три мечтами угасал, Пока всплыло хмельное облако. Затем работа и вино, Погрязли в прежней карусели, Творить душе не суждено, Когда вокруг гудут метели. Лились стихи само собой, Под звон наполненных стаканов, Такой шарахаться судьбой, В житейском бурном океане. Был сам во всем я виноват И окружение мешало, И знаний мало, что скрывать, Не зря меня критиковали. Когда в редакции читал, Свою обычную тетрадку, Вокруг царила суета, Подсказки были, для порядка. Воспринял глупо тот удар, Как будто, что-то оборвалось, Испепелил безумства жалость, Внезапно вспыхнувший пожар. И пепел длительные годы, Впотьмах тревожил мою кровь, Хотелось длительной свободы, На все решиться, был, готовь. А вот мечтать об институте, Не мог я даже в сладком сне, Себя, считая баламутом, Топил, духовное , в вине. Когда ровесники женились, Меня, встревожил мир, богат, Духовно чувства проявились, Когда внушал мне старший брат. Что нелегко в совхозе нашем, Семьей порядочной прожить, Тупым болванкам подчиняться, Притом, с пропойцами дружить. От слов я тех остепенился, Не стал играться в по сто грамм, В минуты шалости, учился, Рассол не трогал по утрам. По вечерам, вечерней школе, Часы досуга отдавал, Забыл обильное застолье, Духовно разуму внимал. И десять лет сплошной учебы, воды немало утекло, Я не за зря здоровье гробил, оставив родину, село. Пришло желание под старость, Творить словесное добро, Хоть мало времени осталось И также хочется в село. Но там писать уже не буду, Погрязну чувством в тишине, Как все порядочные люди, Найду отдушину во сне. А здесь, на годы невзирая, Мечты подстатьи двадцать пять И иногда минуты рая, могу в куплетах испытать. Слова так просятся наружу, В момент рождаются стихи И мне никто тогда не нужен, Не лезут в голову грехи. Под мирным нашим небосводом, Звезда погасла не совсем, не беспокоят вовсе годы И нет критических проблем. Вокруг безоблачное небо, огни вечерние горят, Ведь не единым только хлебом, В народе часто говорят. Письмо от вас мы получили И пожеланий целый воз, Уже четвертого вручил нам, С открыткой Саши, дед мороз. Вам всем за весточку спасибо, Слова как яркий огонек, Снимают стресс и грусти глыбу, В родной уносят уголок. Шестидесятый год шагаю, Пока что, твердо по земле, Себя за прошлое ругаю, Как бурным сном перегорел. А если б лет на десять раньше, Дурных привычек избежать, Сложилось в жизни все иначе, Себя не стал бы унижать. Не бегал утром на работу, Чтоб как сейчас существовать, На службу прыгать не охота, Постыли дрязги, что скрывать. А нужно как то доработать, Как все на пенсии дожить, Затем в возвышенном полете, Мечтами в облаке парить. И если так угодно Богу, Немало строчек напишу, Я счастье встречу у порога, Себя в куплетах отыщу. Оформлю сам простые книги, Издам свой личный экземпляр, Чтоб не плели потом интриги, Когда случится вдруг удар. Как это было с зятем Васей, Ходила разная молва, Когда оставил в одночасье, Свои земные он права. Так и мои стихи шальные, Судачить сильно не дадут, Мои промчались вороные, В далекий необъятный путь. Гипотез много всяких, разных, В куплетах часто выдвигал И как Шевченко в Казахстане, О грусти сам себе не лгал. Куда отсюда я уеду И кто меня сегодня ждет, А здесь трудиться до победы, Пока еще не день, ни год. И если сами не прогонят, Грешно куда-то уходить, Чтоб в новоявленном салоне, Случайно в ад не угодить. Мечтать о жизни беззаботной, В России тоже не грешно, Но быть всегда там посторонним, Отныне также суждено. Не там пустить я должен корни, Не те места обожествлять, Свои у каждого законы, Способность чем-то промышлять. Ну, а под старость все мудрее, Серьезно смотрим в глубину, При этом попросту седеем И ставим стресс себе в вину. Затем уходим незаметно, В те непонятные миры И мне хотелось бы почтенно, Не зная правила игры. Предстать на том суде верховном, Смотреть создателю в глаза, Совсем без страха и спокойно, О всех тревогах рассказать. Спросить полезного совета, Как с кем опять себя вести, Коль суждено вернуться в свете, Чтоб душу бедную спасти. Творить в чистилище подлунном, Для всех полезные дела И пусть поют гитары струны, В душе звенят колокола. Жить как сейчас довольно лестно, В любом божественном краю, Проходят годы незаметно, Я с грустью часто говорю. И как то радуюсь душевно, Когда оставлен в строчках след, Поэтом слыл для вас семейным, Всегда, как старый домосед. Встречаю новое столетие и все сильнее устаю, Что песни новые не спетые, а сам у пропасти стою. Мне трудно так определиться, когда уехать и куда, Чего и где смогу добиться, какие встречу города. По мне, сейчас на ПЕРВОМАЙКУ, Но не престижно для семьи, Прошедших лет совсем не жалко, Пришлось барахтаться самим. Чтоб как сейчас в столичном центре, Непринужденно и легко, Беречь расшатанные нервы И думать трезво глубоко. О смысле жизни скоротечной И о духовной красоте, Что окружает путь наш млечный, Большой способствует мечте. Затем в сиянии глазури, Преподнесет волшебный взгляд, Ручей любви, потоком бурным, Сметает чувства в водопад. Смешное глупо, как ни странно, А веришь искренне всему, Проснешься поздно или рано, Пробьется свет, сквозь мрак и тьму. Но неприкаянные цепи, уже мечтам не разорвать И продолжаешь так же слепо, Невзгоды мелкие скрывать. Возможно свыше руководство, Определяет каждый шаг, В семье, быту, на производстве, Воздаст источник всяких благ. А у меня сейчас дороже, стихов, нет больше ничего, Дела былые подытожил, трудился, жил, а что с того. Ну, а потом в куплетах разных, Открыл, как есть, свое лицо, О чем мечталось постоянно, Встречал в пути каких глупцов. Раскрыл отныне и вовеки, Лучей весеннего огня и потекут улыбок реки, Весной все также, без меня. В словах души моей частица, Для милых, ласковых всплывет И взгляд на вещи повторится, Меня мгновенно призовет. А значит, мысли что-то значат, Поступки прошлые в словах, О светлых чувствах посудачат И наяву, и в крепких снах. Хоть мне до этого нет дела, Пишу, творю, пока живой, Без никакой грядущей цели, Тону в куплетах с головой. Очередной доволен книгой, Их создаю, пока что сам, пишу про склоки и интриги, и в основном, про милых дам. Вам мама, станет все понятно, В короткий срок шестьсот страниц, Где изложил довольно внятно, О глупых помыслах девиц. Обожествлял, какой-то образ И самому теперь смешно, Что проскочил мой скорый поезд, Стоянку прежнюю давно. О ней я часто вспоминаю И просто искренне пишу, Ну а зачем и сам не знаю, На уши вешаю лапшу. Такой любви как в теплых строчках, Мне самому не испытать, Придумал чувства в одиночку И сам готов их растоптать. Мои предшественники также, Любили, верили в словах И был процесс ажиотажа, С горячим чувством на бобах. Есенин, Лермонтов и Пушкин, Страдали, точно как и я, Вершили странные поступки, Совсем ни капли ни любя. Хмельным сознанием возможно, Воспринимать счастливый миг, Сиюминутно в дар сегодня, В речах безумных дорогих. Не воробей, простое слово, Его обратно не поймать, Не повернуть года по-новому, Чтоб верно разуму внимать. А как написано по книге, Спокойно все воспринимать, Дела вперед достойно двигать, Фортуну за уши поймать. И если даже пять процентов, Мы сами можем изменить, То непременно сделать это, Чтоб честь и веру сохранить. Моим глубоким размышлениям, Не будет видимо конца, Вся жизнь проходит под сомнением, Сейчас у Лени Лукьянца. А посему прерву желания И вслух не стану рассуждать, Вам всем привет и до свидание, И встреч грядущих ожидать. Я в стихотворной нынче форме, Пишу вам первое письмо, В котором мысли все о доме, Холодной, нынешней зимой. В тысячелетие вступая, я полон веры и надежд, Но говорят, любовь слепая и от нее немало бед. Все понимаю, и однако, пишу так много о любви, Которой, равной, нет подарка, Хоть все богатства призови. Пока надеемся и любим, мы на земле еще живем И все живое приголубим, Чтоб процветал родной наш дом. И впредь, поскольку хватит силы, Стремиться искренне писать И утопать в улыбках милых Частицу сердца вам послать. Сказать огромное спасибо, За то, что вы сегодня есть, В поселке дальнем, на отшибе, Все сами сможете прочесть. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
