Незатейливый завтрак. Стол, накрытый газетой. Банка кильки, под соусом А-ля томат. Крошки сыра – как будто во что-то одеты, Расточая вокруг синеву невпопад. Табуретка скрипит, под игру саксофона, Грязный штоф завершает свой долгий кульбит. Кошка – в золоте древнего фона, А в глазах, чуть поблёкший в свечах – диорит. Быстротечный глоток – помутневшей сивухи. Запах жира – прослойкой ласкает рукав. Кошка жмурится – сизый дымок бормотухи, Окружает её, образуя анклав. Папироска во рту, чахло кашляет дымом. Спичка, крутится чернью, в нетрезвой руке. С потолка – невесёлые смотрят картины, Прошагавшие слепо по юной судьбе. Кошка ластится, мордочкой трётся о ногу, Разрывая границы скупого житья. Килька, хвостиком в пыли, рисует дорогу, Прорываясь к дверям от тоски бытия. Где-то утро, несёт продолжение ночи. Неизвестный подъезд, самый верхний этаж. Окна, с видом на город, почти что знакомый, А вокруг, и везде суеты эпатаж. А в квартире, у крыши, что окнами в осень, Сам с собой (или с кошкой) ведёт разговор, Несмышлёный (а может быть просто влюблённый) Паренёк, на газете творящий узор. «Подскажи, растерявшему солнечный ветер, Как вернуть аромат бархатистых волос. Как родник свой найти, чтоб водой был он светел, И глотнуть, до беспамятства, любящих слёз». Килька в банке, в дыму, ускользает от пальцев. Крошки сыра – блестят на столе бирюзой В этой сказке один лишь тверёзый скиталец. Нежно «мяу» плывёт к пареньку, не впервой. «Ты одна для меня, и судьба, и отрада» Лапки брючину гладят (а может, скребут). «Без тебя моя жизнь – горечь лишь, не услада». Кошка прыгает в руки, и лезет на грудь. Килька прячется в руку, и бьётся о пальцы, Запах кошки пугает её естество. Паренёк добродушен, он тоже страдалец, Килька ляжет тихонько ему на плечо. Кошка носом уткнётся в родимые руки. Муркнет весело, станет ревниво лизать. Паренёк, вновь нальёт, ни к чему эти муки. «Где ж ты, звёздочка. Мне бы тебя – лишь обнять». |