Читая Вознесенского. Знак судьбы На этот раз профком института порадовал бесплатными билетами на эстрадный концерт в только что построенный дворец “Украина”. Я, как профорг, два выделенные нашей группе билета распределил…, ну, вы понимаете, как распределил. Перед началом концерта, в партере зрительного зала, я, внутренне сжавшись, обнаружил, что соседями справа оказались наш декан с супругой, доценты, преподаватели, в общем, весь цвет и руководство факультета. Слева… то, что слева, можно описать только словами поэта, да простит меня А.Вознесенский, что я цитирую его строки о Пастернаке – не о Пастернаке: “…Твой кумир тебя взял на премьеру. И Любимов — Ромео! И плечо твое онемело От присутствия слева…” Полностью зажатый, деревянный, я не особо запомнил начало. Ни солист Укрконцерта, будущий народный артист Н.Гнатюк с проникновенными “Ясенями”, ни женский ансамбль “Мрия” с потрясающей “Чаривной скрипкой”, ни пока неизвестная, но уже восходящая звезда - ВИА “Смеричка”, не заставили меня следить за концертом. “…Левое ухо мое, щека, плечо, коленка – как обморожены, немеют от соседства. Вернее, лицом, глазами стала эта онемевшая часть лица, головы, щек. Они видят слева удивленно восторженный профиль и светящуюся челку на лбу…” Не посмотрел я на сцену и тогда, когда на ней появились артисты К.Немчинова и В.Плохов с крупным, ярким, разноцветным попугаем. Это было ошибкой. “Здравствуйте, товарищи! Петруша хороший!” – заорал попугай. Справа дружно и громко засмеялись. Я вжался в кресло. - Петруша, поговори со мной, - упрашивала артистка. – Жрать хочу! - не соглашался попугай, однако, получив угощение с ладони, решил поговорить. – Петруша – хороший мальчик! Пойдем гулять! – На отрицательное покачивание головой, поняв, что гулять не пойдет, разразился стихами: - Птички все на веточке, а я, бедняжка, в клеточке! Божже мой, какая несправедливость! Клавдия пожалела попугая: - Петруша, молодец, поговорил со мной, а теперь пойди, поговори с кем захочешь! – и расстегнула защелку на золотом кольце. Петруша полетел в зал. “… Вдруг любимовская рапира — повезло тебе, крестник! — обломившись, со сцены влепилась в ручку вашего кресла. Стало жутко и весело стало от такого событья! Ты кусок неразгаданной стали взял губами, забывшись…” А пророческий клинок рапиры, попугай Петруша, летал в пространстве зала, незримо приближаясь. Краем сознания я отметил размах крыльев и не присущую попугаям планирующую манеру полета кругами. “…Поэзия – неотвратимая случайность. Вдруг шпага ломается, и конец ее, описав какую-то параболу, вифлеемски блеснув, пролетает над четырьмя рядами и, как нарочно отыскав, шмякается о ручку между нашими креслами. Я нагибаюсь, поднимаю. Голова моя полна символов, предопределений и прочей чепухи. Я так и не разжимал этого обломка до занавеса…” Точными движениями, лишь слегка потревожив прически рядом сидящих дам, попугай сложил крылья и уселся на спинку кресла прямо передо мной. - Привет, мужик! Как тебя зовут? – спросил попугай и, пока я пытался справиться с немотой, слева улыбнулись: - Петруша хороший! - Ты кто? Что ты хочешь? – Я студент… -слегка обрел дар речи я, - Инжженерр! Констррукторр! – завопил попугай, - Дай сто рублей! - У меня столько нет, - лепетал я. – Зарработай! Можно рукопись продать! – вдруг процитировал классика Петруша, и посоветовал: Подай заявление! В творчческий союз! Справа и в соседних рядах, где сидят наши, стоит гомерический хохот. В зале шум прибоя, любопытные даже встают, чтобы посмотреть на источник безудержного веселья. - Петруша красавец, а вы все дураки! Петруша - наш соловей! – обиделся на них попугай. Моя душа уже давно покинула бесчувственное, почти чужое тело. - Выпьем, Петруша! Выпьем водки! - пожалел меня попугай, – Выпьем и снова нальем! Правая часть зала рыдала. Слева, в знак поддержки, мне крепко сжимали руку выше локтя. “… Большая беда вытесняет меньшую. Чем горше, тем слаще становится участь. Сейчас оплеуха милей поцелуя. Дешев парадокс, но я радуюсь, мучась. Верней, нахожу наслажденье в печали. В отчаянной доле есть ряд преимуществ…” Петруша заговорщически подмигнул, улыбнулся (улыбаются ли попугаи?), прокричал на прощанье: -Не торрмози! Все свободны! Прривет! – и исчез. Чем кончился вечер, я не помню. Но хорошо помню, что было потом. Как сидел вместо институтских занятий в республиканской библиотеке им.КПСС, читал и переписывал стихи А.Вознесенского, Б.Окуджавы, П.Вегина. Помню листочки в клеточку, исписанные собственными стихами. Как сидел в той же библиотеке в аспирантские дни вместо работы над диссертацией, читал и переписывал… Как охотился на нелегальном книжном рынке за томиками Мандельштама, Ахматовой, Вознесенского. Как ночами, у магнитофона, в наушниках, на портативной машинке "Москва" печатал в закладке под копирку на тонкой папиросной бумаге 5 экземпляров самодельного сборника стихов и песен В.Высоцкого. И на желтой, почти газетной, “потребительской” бумаге свои стихи. Как увидел воплощенные в “металл”, “хард” и “софт” свои первые разработки. Как впервые увидел свои стихи, напечатанные в журнале. Как держал в руках свою первую книгу… Все предсказал вещий попугай. Вспоминая успехи и неудачи, все, что было, и чего не было, повторяю любимые стихи и все больше убеждаясь “…что живем не чтоб подохнуть, - чтоб губами тронуть чудо поцелуя и ручья! Чудо жить – необъяснимо. Кто не жил – что спорить с ними?...” 2012 |