Я – еврейчик худенький, я – еврейчик маленький, но твердят знакомые – парень хоть куда. Неважнецким раньше был я – сыночек маменькин, стал сегодня в шахте я, крепким, как руда. Тифом измордованный и войной надломленный, трусость с неумением волей поборов, на харчах армейских и женой подкормленный, вдруг набрался храбрости и стал я – будь здоров! По забоям шастаю сам или с командою. Проявляю знания и понятья тож. Дело верно делаю. И людьми командуя, не боюсь, что всадят мне под рёбра нож, что столкнут нечаянно в гезенк или в камеру, или по небрежности в деле подведут. Здесь не любят подлости, презирают каверзу, уважают искренность и мужицкий труд. Матюгом не пользуюсь, не ору как бешеный, просто дело требую честно исполнять. Со всеми одинаково в отношеньях взвешенный, за себя я словом умею постоять. Называю мужеством победу я над трусостью. И горжусь, что я его здесь в себе нашёл. Может кто-то жизнь мою называет глупостью, но мне, скажу я правду вам, сегодня хорошо! Не из-за оклада я горжусь своей работою. Мне шахта – величайший, мой лучший институт. Здесь всё и все пронизаны взаимною заботою, и нет нигде вернее товарищей, чем тут. И если б мог строкою я прославить их величие, сквозь кирзовые робы их души показать, где винегретом смешано и общее, и личное, я мог бы это счастьем своим вполне назвать. 60-е годы |