Декабрь.

Мне вот только ещё не хватало расстроиться из-за каких-то глупых слов. Сигарета дрожит. Нет, нужно ложиться спать, завтра на работу, а думать об этом не стоит. Глупо!

Мне казалось, что я готова к этому, а дрожу, как восьмиклассница после первого поцелуя. Сигарета кончилась. Пора спать, завтра на работу!

И от чего только в людях появляется цинизм этот. Он, конечно же, защищает от эмоциональной боли, но ведь сам по себе он совсем не человечен.

* * *

Время пролетело. За три недели, после расставания, я видела тебя два раза. И ещё удивляюсь этим словам.

Я пытаюсь тебя ждать. Нет, не так. Я жду, но знаю, что не придешь.

Ночь закончится – утро заплачет росою,

Превращая красу нежно-алую в пыль.

Я себя одиночеством снова прикрою,

Очень жаль, что уже всё быль.

Как хочется поверить в то, что меня использовали, чтобы перестать любить. Ну нет, лучше уж отрекаться, любя. Хотя и это не вариант. Я прекрасно понимаю, что смогу жить без тебя, что даже ж и т ь смогу, но пока мне этого не хочется.

Тело моё не бьётся в истерике. Оно благодушно и спокойно… благодушно и спокойно…

Хорошо теперь – больше некуда.

Больше не к кому да и не зачем

Так спокойно, ровно и правильно

Всё разложено по всем полочкам,

Всё развешено по всем вешалкам

Всё.

 

Январь.

А мне принесли новую музыку, теперь можно часами лежать в темноте и слушать.

Девочка танцует на воздушном шаре,

Это мило это здорово любить кого-то зря

Свежий ветер успокоит листья, успокоит боль.

Усталый проводник ещё не знает по каким вагонам

По утрам ему придется разносить обрывки снов

И поскольку над замлею осень,

То никто и не заметит сразу наше бегство

По оторванным крышам в рай,

По оторванным крышам в рай…

* * *

Я б тебя разлюбил, если б только мог,

Но я тебя разлюблю, дай мне только срок.

Я тебя разлюблю и растаю, как дым.

Я тебя разлюблю и отдам другим.

* * *

Как забавно целовать во сне твои губы! Ты знаешь, я не видела тебя огромную пропасть времени, и боюсь, что мне уже не шагнуть обратно. Под ногами пустота и темнота, но я уже не смотрю под ноги. Холодный морской ветер пытается лечить мои раны душевные, но тонкая корочка отречения, покрывшая их, не позволяет.

За окном зима, и, вопреки ей, я не одна. Меня хотят, любят. Только вот я где-то глубоко внутри остаюсь. Этакий григориц, которому нужно на всё это смотреть. За окном слякоть, а в душе сухо.

А погода – ура! – хорошо, что не дождь,

Хотя лучше бы дождь, я быть мокрым хочу,

Чтобы верить, что плачу и не тратить слез…

Кто знает, может это любовь!

* * *

Я начинаю сомневаться в собственной нормальности и моральной стойкости. Странно. Моя сила воли всё ещё гоняет меня по жизни, как маленького робота, который способен только мыть посуду. Программка не сложная: мой да мой, а нечего мыть стой в углу и жди перемен. Жди опытного программиста, который сменит тебе «мозги».

Я до сих пор пытаюсь помнить день недели и число, но получается всё хуже и хуже. Кажется, сто не так давно был Новый Год, за ним Рождество, следовательно следующий праздник 23-ие февраля. Надо будет кого-нибудь поздравить.

Я раньше не бывал так часто дома никогда,

Я мечтал о телефоне, а он теперь для меня ерунда.

* * *

Но это просто рубеж, и я к нему готов,

Я отрекаюсь от своих прошлых слов,

Я забываю обо всём, я гашу свет…

Февраль.

Интересно, уже ночь с субботы на воскресенье или ещё с пятницы на субботу. Я плохо сплю в последнее время, а к компьютеру подхожу толдько тогда, когда возвращаюсь с работы: поставить будильник, чтобы не забыть снова туда уйти.

Вчера кто-то звонил, чего-то хотел, куда-то прглашал. Непомню кто, да и вчера ли?

Всё-таки стоит узнать дату… 24 февраля, воскресенье. Значит звали праздновать.

Кажется, я с пятницы ничего не ела. Меня кто-то покормил по дороге домой… Сигареты… Где-то в этом доме были сигареты… А вот, ещё полпачки осталось.

Сигареты кончились… Спать пора…

* * *

-- Господи, за что? Я встретил её с работы, мы зашли в «Троицкий мост», она даже чего-то поела. Привел домой, сварил кофе, посидели… Хорошо, что ключи взял…

-- Она что-нибудь говорила?

-- Да ничего она не говорила! На работе она только разговаривала, да и то через пень колоду. Молчала всю дорогу … и улыбалась. А домой пришла села и полпачки выкурила… За что, Господи?

-- Не убивайтесь вы так!

-- Я, я во всём виноват. Мне надо было сразу понять, что к этому идёт…

-- Вы давно её знаете?

-- Около трёх месяцев…

-- Мда… Часто виделись?

-- В последнее время только когда успевал её с работы встретить. До неё же не дозвониться было…

Июль.

За окном середина лета. Листья тополей блестят на солнце, а меня всё ещё не выпускают из больницы. Александр Андреевич, мой доктор, говорит, что я ещё не готова выйти на работу и жить без присмотра сестры.

Андрей привез мне книги, но все они очень скучные, в них нет стихов и нет даже эпиграфов, поэтому мне приходиться смотреть в окно.

Здесь постоянно тихо, что иногда становиться страшно от скрипа дверей. Заходит ко мне одна сестра, но всё равно страшно. Этот мерзкий звук режет уши.

Вчера заходил Сергей, мы с ним гуляли по саду. Он рассказывал о том, как они ездили на озеро. Просил вести себя хорошо и побольше разговаривать, а то его ко мне больше не пустят. Я смеялась, с чего он взял эту прямую зависимость между моей болтливостью и его приходами?

Мне не дают курить, говорят, что пока не заживут ожоги на левой руке от сигарет, мне курить не дадут. А как же они заживут, если они этого делать не хотят? Врачам, наверное, виднее.