Сырые опилки. Сырые от пота и духоты. Нагорбили волглые крылья и голуби, и мосты. И влажные мостовые, и в мокрых разводах дома, их жители полуживые, запарка и кутерьма, и мятый народец в конторах, привыкший себя наклонять, и смрад от помоек, которых «у нас никому не отнять», припухшие парки и скверы, проезды, проспект, виадук, подвалы – рассадники скверны – и крыш независимый дух, студенты, бомжи, олигархи, рабочие, дети, менты, вожди, сторожа в зоопарке и девушки нашей мечты, и трав голытьба в палисадах, надсада вокзалов и касс, – все ждут продувного пассата – воздушных спасительных масс. Их высушит, выбелит ветер, повалит на землю ничком, продует грязищу в кювете спасительным сквознячком. Центральную голую площадь и улиц разлёт удалой до самых кишок прополощет и вынесет мусор долой, очистит пустоты, каверны, промоет коросты и гной, каналов синюшные вены наполнит прозрачной волной, подымет подолы подвалам, бесстыдно нутро заголив, надавит и только за малым не сдвинет столицу в залив… Вернутся пупки и бретельки, причёски, мелькание лиц, весёлые парни и девки, зажмут парапеты и стенки в объятья тугих ягодиц, и, до предпоследней застёжки застёгнутый, старый собор фривольные дядьки и тётки запрудят самими собой. И храмы, как символы веры, и веру – синоним любви, наполнят значением ветры – давленьем норд-оста в крови. Качнутся лампады и свечи, мигнёт Богоматерь – гляди! – и сразу задышит полегче младенец у ней на груди. Но только опилки сырыми останутся, как ни суши, - в их гущу мещане зарыли раскисшую мякоть души. Она там потеет трусливо и тихо пускает слюну, не нужен ей ветер с залива в её добровольном плену. Там очень легко и комфортно – во влажной и тёплой среде, как голени в коже ботфорта, и как седине, что от чёрта, в поповской растёт бороде. Опилки малы и невинны, их дело – принять на себя, что люди и кони, и свиньи исторгнут, с натуги сипя. Что яростный пот, что холодный, что кровь, что слеза, что моча, что смешанный с известью хлорной табачный плевок палача, что запах то едкий, то терпкий, что рвоты отвратный рефрен, что посвист кнута, характерный для цирков, хлевов и арен, - опилки пребудут сырыми … Зато их сухая родня привыкла в минутном порыве каштаны таскать из огня. |