Английский клуб. Печальный Чаадаев Уже не пьёт ни пунша, ни клико. Когда в соседях видишь негодяев, остаться благодушным нелегко. Приходится дышать со всеми вместе, аккумулируя чужую боль, и отголоском прогрессивной вести сгорает иноземный алкоголь в мозгу, давно исследованном свыше, официально взятом в «жёлтый дом», в груди, что так стенокардийно дышит над каждым допетровским кирпичом, что не тогда, не так, не там уложен, и может дать лишь горестный урок для человечества… Помилуй, Боже, за европейский взгляд и русский рок. Тем временем сквозь ночь и Бологое пыхтящий поезд мчится из Москвы. Исполнено решение благое, и шпалы от Неглинной до Невы уже воспеть готовится Некрасов, оплакивая кости мужиков... Шпангоуты петровского баркаса напряжены, как рёбра бурлаков… Здесь тиранию видят в каждом шаге, чахоточно рыдая и смеясь, и путь негладок даже на бумаге, а впереди всё непролазней грязь… Из нашего прекрасного далёка, как память о любви, они милы и дороги. Приглажена жестокость, глупейший сор повыметен в углы, культурный слой промыт, рассортирован, и с этикеткой каждый экспонат лежит цветком в гербарии былого, давно утратив прежний аромат. Профессора авторитетно скажут, кто прогрессивен был, кто – ретроград, и мы, не различая тушь и сажу, кладём в копировальный аппарат листы иллюзий, палимпсесты мнений, перемешав натуру, дух и быт… А родины необъяснимый гений всё так же и ликует, и скорбит. |