Вместо предисловия: недавно я вспомнил об одном очерке, написанном мной семь лет назад для официального сайта Юрия Иосифовича Визбора. Я разыскал его и решил перепечатать для "ЧХА".

 

Вот он с небольшими сокращениями.

 

Многие годы моим любимым делом была фотография. Я начал снимать еще в седьмом классе – после того, как мама подарила мне мой первый фотоаппарат "Смену". С годами любовь к фотографии только окрепла, и уже к тридцати годам я понял, что могу снимать не хуже профессионалов.

Меня всегда тянуло к людям неординарным, творческим, что и привело в конце концов в только что народившийся клуб авторской песни, который возник в Луганске, где я тогда жил. Первым президентом этого клуба был Виктор Забашта – второй секретарь комитета комсомола самого большого городского предприятия – тепловозостроительного завода им. Октябрьской Революции. Парень он был пробивной, с отличными организаторскими способностями. Первыми членами клуба были заводчане – туристы и альпинисты. Началось все с поиска помещения. Виктору удалось получить под клуб подвал одного из заводских домов в центре города: это было старое бомбоубежище с массой массивных стальных дверей. Забегая немного вперёд: жильцы дома с подозрением относились к молодежи, по вечерам собиравшейся в подвале, и, в конце концов, они засыпали жалобами ЖЭК, после чего у нас отобрали единственное место, где мы могли встречаться. Но, тогда, в самом начале, мы были счастливы от того, что обрели свой угол. Когда ремонт был окончен, начались творческие встречи. Поначалу это были певческие вечера, посвященные корифеям авторской песни. В такие вечера гитара ходила по кругу, и ребята по очереди исполняли свои любимые песни. Звучали песни Городницкого, Ланцберга, Кима, Визбора. Потом мы начали проводить фестивали и творческие вечера. Было заведено правило каждый месяц приглашать в гости одного из авторов. Мы зарание распространяли пригласительные билеты, печатали афиши, снимали зал. Работы хватало всем. К тому времени клуб, благодаря проведенному нами городскому фестивалю, стал пользоваться популярностью. На концерты звезд авторской песни сьезжались зрители со всей области, так что вскоре пришлось снимать самый большой в городе зал – во дворце культуры тепловозостроительного завода. Нам, членам клуба, было радостно видеть, насколько любима авторская песня среди народа: не хватало воздуха свободы, мысли вслух произосились по кухням, да и то после пятой рюмочки. А тут, на концерте, да еще в авторском исполнении, можно было услышать то, о чем мы могли только шептаться. Местная контора глубокого бурения, не спускавшая в те годы глаз с интеллигенции, находила крамолу даже в тех песнях, которые в столичных городах были дозволены к концертному исполнению. Перед каждым концертом репертуар исполнителя должен был представлен в горком комсомола для утверждения, и сомнительные (с точки зрения «товарищей») произведения изымались из концертного репертуара. Примером может служить случай, произошедший у нас после концерта Александра Розенбаума. На следующий день Виктора Забашту вызвали «на собеседование» и пригрозили закрытием клуба за исполнение песни, написанной автором по мотивам «Одесских рассказов» Исаака Бабеля («Гоп-стоп, мы подошли из-за угла»).

У меня к тому времени в клубе сложился определенный круг обязанностей. В клуб стали заходить молодые журналисты из местных газет, а коль скоро они стали бывать на авторских встречах, стало быть, появились их статьи в городских газетах. Узнав, что я клубный фотограф, мне было предложено сотрудничество в одной из городских газет. Это было издание горкома комсомола, газета «Молодогвардеец». Сначала снимал иллюстративный материал к статьям о клубной жизни и репортажам с творческих вечеров, потом мне стали поручать фоторепортажи. Тогда же я стал писать очерки. Вот так и заболел журналистикой. Было одно время – мог пойти в газету даже рассыльным, лишь бы быть поближе к творческому процессу.

...А пока мы были на пике творческого подьема. Концерты следовали один за другим, росла популярность авторской песни и было так много желающих стать членом клуба, что мы пошли даже на ограничение приема. И вот, наконец, после долгих переговоров, после нескольких переносов сроков, к нам собрался приехать Юрий Иосифович Визбор.

Это был январь 1981 года. Погода стояла мерзкая: то дождь, то туман, и местный аэропорт работал по настроению Господа Бога – через день на третий. Самолет из Москвы запаздывал, гости уже собрались в зале Дворца Строителей, а концерт все не начинался. Наконец, после почти часовой задержки, пришло известие – Визбор приехал!

...Я, к своему стыду, мало что знал о человеке, с которым предстояло встретиться. Знал только, что он снялся в «Красной палатке» да еще в роли партайгеноссе Бормана в «Семнадцати мнгновениях весны».

И вот, наконец, бархатный занавес медленно пошел вверх. В луче прожектора на сцене появился человек: невысокого роста, светловолосый, круглолицый. Костюм, галстук, спокойное, доброе лицо. Несколько секунд он всматривается в зал. И вдруг, над притихшим залом поплыла моя любимая песня: «ты у меня одна, словно в ночи луна...»

...Трудно передать чувства, которые испытываешь, когда поет твоя душа. А она в тот вечер пела под гитару Визбора, дышала вместе с ним, пила и никак не могла напиться из чистого родника его поэзии. Она никак не могла насытиться красотой горных вершин, воспетых Визбором и никак не могла покинуть мир добрых и сильных людей – героев его песен. И оказалось, что я уже давно слышал его песни: «Если я заболею», «На муромской дорожке», «Домбайский вальс», «Серега Санин». Вот только не знал их автора.

Песни сменялись рассказами о пережитом, о встречах и расставаниях. Юрий Иосифович рассказывал, как в Звездном, в гостях у космонавтов, с удивлением и радостью узнал, что «Лыжи у печки стоят» («Домбайский вальс») – любимая их песня. Под общий хохот Визбор исполнил «Три авоськи, три коробки» («Женщина»), сдобрив рассказом, связанным с историей написания, и все это – с тонкой иронией, с юмором. Потом был знаменитый визборовский «Ботик», в вариациях которого чередовались строчки «и портрет эдиты Пьехи и курительный салон», и тут же – «Два портрета Джугашвили и курительный салон».

...Потом был перерыв и я пробился к нему в гримерку, чтобы сделать снимок для статьи (Визбор просил во время концерта его не снимать). Отдохнуть ему не дали: в тесной гримёрной он спел для нас ещё один вариант «Ботика»: как говорится, «для мужчин».

Во втором отделении прозвучали его новые песни, написанные в 1977-1979 годах, такие как «Излишний вес», «Таллин» и многие, многие другие.

...Закончился концерт поздно. Три часа на сцене не прошли для Визбора даром – было видно, как он устал. После концерта мы вывели его через служебный вход на улицу и, не торопясь, пошли по ночному городу. В одном из гостеприимных домов его уже ждали, и был накрыт стол, и готов ночлег. Подкрепившись и немного отдохнув, он вышел к нам, очень простой, домашний: в свитере, в мягких домашних брюках и видавших виды тапочках. И тогда началось общение близких по духу людей: говорили о горах, где кто-то бывал, а кто-то ещё нет; Юрий много говорил об Абалакове, с котороым был знаком. Потом зашел разговор о сьемках «Красной палатки», и он много и с восторгом рассказывал о Клаудио Кардинале – называл ее «Клавой», говорил о том, какая она великая актриса. Потом он спел ещё пару песен, и, понимая, что ему надо отдохнуть перед дорогой (самолет улетал рано утром), мы стали прощаться. Провожая нас до дверей, он сказал, что теперь мы будем видеться чаще, но судьба распорядилась иначе...

Через год, когда в Славяногорске под Донецком все ждали его приезда на фестиваль «Большой Донбасс», он смог лишь прислать телеграмму с пожеланиями успехов, а потом у него не получилось приехать с концертом. И вдруг, неожиданно для всех – страшное известие о болезни Визбора и о его смерти.

...Я до сих пор казню себя за то, что не смог в буреломные девяностые сберечь пленки, снятые тогда, после концерта. Чувствую себя виновным и в том, что среди многоголосия наших отечественных бардов не сразу услышал его тихий голос и не сразу его полюбил.

Нет пророка в своем отечестве.

Такие люди как Визбор во все времена российской истории являли собой образец истиной культуры: без всяких «вы знаете, время было такое, мы не могли иначе поступить».

А он мог. И поступал по совести, и был честен перед собой и людьми.

И был всегда светел и чист, и эту чистоту он оставил в своих стихах и песнях.