Плакали гуси Плакали гуси, над домом летали, Небо осеннее стаей латали, Слезы глотали и слушали дождь. Солнцу шептали: «придешь ли, найдешь?» Гуси над домом кружили, кружили, Мне на прощанье тебя ворожили. В руки упало случайно перо, В сердце кольнуло печалью остро. Небо на землю с дождями упало, Светлые дни урезая помалу, Мертвой листвой забросало дворы, Воздух наполнило духом сырым. Нить разрывается, сыплются бусы… Кружатся гуси, прощаются гуси, Облако клином своим распоров… Стаи не стало. Осталось перо. Австралия Опять укрыл шуршаньем листопад Аллеи и скамьи. В промозглой дымке Все неподвижно – будто бы на снимке Старинном – цвета «горький шоколад». В окошко дождь назойливо стучит, Бегут плащи и зонтики по лужам, И, кажется, что город мой простужен – Он кашляет машинами в ночи, Продрогший в непогоду до костей, Укрыт до плеч лоскутным одеялом. Его вчера циклонами ломало, И нынче ветер шарит в темноте, Сгребает в кучу свет от фонарей, Лакает лужи с примесью бензина. На всё вокруг с тоской невыразимой Глядит луна в сентябрьском янтаре. Но город твой окутала весна Цветеньем вишни и душистой мельбы. И сакура уже накрыла Мельбурн, И воздух пропитала допьяна. Мне надо бы набраться новых сил И раздобыть полдня свободной жизни, Сдать документы и оформить визу, И осень восвояси отпустить, Сесть в самолет и сутки напролет Болтаться между небом и землею, И знать: мы скоро встретимся с тобою, Австралия. Меня подруга ждёт. Нервное воскресенье Видишь: летает пух ранней твоей весны, Слышишь: растет трава под потемневшим снегом. Это уходит март. Дни его сочтены. Скоро примчит апрель на жеребенке пегом. Спешится не спеша. Руки раскинет вширь. Воздух весенний пить станет апрель глотками. И улетит от нас до холодов снегирь, И потечет водой жизнь под лежачий камень. И заиграет грай над голубой Москвой, И прилетят грачи, сядут по голым веткам. Я соберу в ладонь капли росы живой, Выпью и подожду до перемены ветра. Будут звенеть с утра солнечные лучи, И побежит слеза по бархатистой вербе. Слышишь: уходит март. Тише… Молчи. Молчи. Скоро придет апрель и успокоит нервы. Морошковый мед Морошковый мёд чуть горчит на губах, чуть горчит. И сумерки тают огарком янтарной свечи. Всё больше теней и всё меньше и меньше огня. В ладонях лежит половинка ушедшего дня. И плавится воском погасших огней канитель, И видится город, где улицы те, да не те, Мерещится счастье, которое вдаль не ушло, Морошковым мёдом меня невзначай обожгло. Пыльцой разлетается лето – гадай не гадай. Слезою стекает по ложке живая вода И солнечной каплей дробит, рассыпая, лучи. Но что-то горчит, понимаешь? Всё время горчит. От горечи этой становится слаще вдвойне. Как будто я снова с тобой в недопрожитом дне, Где лики прохожих как будто бы те, да не те, Огонь в очаге намалёван на старом холсте, И нас накрывает душистый и терпкий дурман, И каждый в дурманном тумане становится пьян, Слегка не в себе, а точней, сумасшедший почти. Но что-то опять на губах нестерпимо горчит. И мне невозможно уже наглядеть, намолчать: Лежит оберегом морошковых ягод печать. Течёт, как спасенье, прозрачный морошковый мёд. Но лето останется с нами, а горечь пройдет. |