К литературному портрету.

 

Сергей Шелковый: «Воздушные коридоры»

 

Бывает так: возьмешь книгу, и она мгновенно захватывает, не отпуская твоего внимания. Так

случилось и со мной, во многих аспектах ощутившей единомыслие с С.Шелковым, автором

поэтической книги «Воздушные коридоры».

Книга его с первых же страниц подтолкнула к увлеченной, вдумчивой работе над образом,

словом, характером стихотворений. Ибо, выскользнув из-под пера художника, как водится у

всех талантливых, приобрела харизму неповторимости. заманившим в странствования по

«дозволенным», открытым полетным маршрутам с их четкими обозначениями и временными

параметрами многообразия и перипетий действительности.А потом…

Но возьмем главу «Складки местности», запечатлевшую их, эти складки, будто фотопортрет

задумавшегося работяги с испещренным морщинами лицом, сидящего

«…за дощатым столом

средь осенних стволов,

под кирпичной оранжевой кладкою

у садового дома,

что крепок еще на излом…»

да еще, как признается автор, отразившего «правду мою погорелую, сторону мою

русую». Здесь уже вплотную приближаешься к душе, трогательно и бережно…выдыхающей

сокровенные имена («Дорогим мертвецам наливаю я рюмку багряного»), к земному

отражению этой души, ставшей близкой именно тем, что не чурается общечеловеческого. И

уже загипнотизировано плывешь именно этим поэтическим руслом, одновременно как бы

ограждая, защищая автора с его детищем от подводных топляков.

При всей любознательности натуры не встречала прежде эпитетов и сравнений, подобных

этим: клен – « в ярко-паническом золоте», синицы «свистят бодрой дурью наружу» и т.д.

И вдруг «выпукло» осознаешь резкую грань между …инь-янь, поэзией женской и

мужской, таких взаимопереплетенных и, одновременно, таких разноликих. Автор не

стесняется использовать и ненормативные определения («Северный ветер» и др). Насколько

это оправдано – судить критикам, школам. Я – читатель, с которым можно спорить, не

соглашаясь или приходя к единству. К тому же – вовсе не ханжа. И вот дальше – мы уже

одних направлений с автором, одного «осознанного» приземления в воздушном коридоре,

определенном судьбой, со …всеземной благодарной щедростью …отдачи: все возьми себе,

«я … с собою вряд ли заберу». Скажете – не глубинно, не щемит под ложечкой?!

Возражать, что понятие «дома» у С.Шелкового близко к вашему, вы не станете. Точно так же,

не станете подвергать сомнению тактичные и по-мужски тонкие отцовские чувства в ст.

«Позволь любить тебя, пока ты мал». Редки, если вообще существуют, (разве что у Д.

Половнева в чудесных детских стихах) подобные мужские стихотворения, выражающие

человеческую нежность к своему чаду без сюсюканий, с истинно добрым, теплым, бережным

отношением. Так думаю об этом и я, и близкие мне люди. Но написал об этом С. Шелковой!

В такие моменты и утверждается родство душ, если им ничто не повредит…

А вот и ц е л ь пребывания в доме, который прежде всего – символ Отечества («Не впишусь

в извив дороги ужьей…») Что ж, не смогу отвергнуть человека, чувствующего «кромешный

стыд» за век, которому не в масть «великодушье вкривь и вкось расхристанной души», ибо

мы в этом – единомышленники. Тем более, что вторая и не менее важная цель «пребывания в

доме – не сфальшивить. И автор следует ей:

Стаю бы малых детей мне под правую руку!

И под неловкую левую – крохотных купу…

Я б узнавал их, не глядя, по обуви стуку,

Я б им оставил в наследство, а также в науку

Зерен горчичных и почвы гранитную ступу.

(«Наследство»)

Отсюда следует, в стихию человека С. Шелкового нельзя не влюбиться.

Штрихом отмечу умелое авторское оформление издания с покрученными, словно судьба

человека, деревьями, чудом сумевшими вырасти и, главное – уцелевшими на обрывистом

скалистом кряже.

В филигранях поэтики нашего автора – от ямба до пятисложного дактиля, близкого к

гекзаметру. Редкость! Согласитесь: когда человек – фатально поэт, тогда при чтении новой

книги не о критике речь, но о познании его творчества, интеллекта, тезауруса, наконец, …

«облаченного в образ» и способствующего высоте таланта бесспорного, силе …кóлера его

вдохновенности!

Эмоциональный окрас речи поэта – одно из важнейших слагаемых мастерства художника.

Мне сейчас пришла в голову мысль: пишешь о высоком – обращайся к высокому!

Совершенно не пытаясь ставить знаков равенства, отражая только сущность творчества, я

вспомнила, что в свое время Л.Н. Толстой, величайший прозаик мирового значения,

недвусмысленно высказал свое отношение к поэзии: «Пришло бы место, где моя мысль

потребовала бы больше сжатости, силы, законченности, и вышли бы стихи» (М., 1955, с.227).

Чего же еще? Все сказанное присуще поэту С. Шелковому. Ну, а вкусы, пристрастия,

привязанности – это истины, о которых не спорят. Порой, размежевывающие истины.

Явления жизни как «В», так и «ВНЕ» изменения и развития, метафизически, обращают на

себя внимание пытливого ума поэта, ищущего даже в …вакуумной пустоте какой-то

поразившей оправданности или …необъяснимости, пусть и черной. Ибо жизнь однозначно

светлой не назовешь. И дело не в упадочничестве. Им в произведениях С. Шелкового нет

места. А вот борьба за настоящий день, «не загаженный, как снег за сараем», – этого автору

не занимать. Резкость сравнительная, своеобразие метафорическое оправдываются не только

при освещении современности, но и при строгом взгляде вспять для сопоставления личного

прошлого с будущим, их «трудночитаемого разговора».

Не каждый изобразит собранную «из премногих» (читай: соотечественников!), но все же

личную, кровную «дырявую шкуру», «голыми пальцами заштопанную в русскую стужу»?

Чтобы крепче держалась. Чтобы уцелеть в этой шкуре, несмотря ни на что. Без чванливого

эстетствования.

В свое время еще В.В. Маяковский высмеивал поэтов и …критиков-литературоведов,

принимающих александрийский стих с «грезами-розами», «выкипячивающих из любовей и

соловьев какое-то варево» и отвергающих … технические термины, советовал писать не о

революции, но только р е в о л ю ц и е й, не о войне, а в о й н о ю. Что же стоит за поэтикой

С. Шелкового в этом смысле? Метафорическая сложность, мужественность, самобытность?

Да. И это не рядовые черты его поэзии: «Лед с утра на зрачке», «фуфайка на вате», соленое

словцо срединной и северной, гиперборейной Руси, «мерзлота сокровенного дома» в

новоявленном веке-Пилате при свите ворюг и …внесомнительная уверенность, что «к себе

непременно придем» и поодиночке, и в целом, невзирая на то, что в четко обозначенные

сроки «рванет на подъеме висок!» Но …на подъеме же! Главное для С. Шелкового – успеть

высветить, отразить «сумасбродство», свойственное антигуманному социуму: «Что не

забрали – оставь для последнего шмона!» Грубо? На грани? («Лобзик…»). Да. Но ведь о

реальной жизни! Ведь пока еще не последовал этот «последний шмон», – мы продолжаемся,

творим …с изобилием варваризмов (такая жизнь!), остающихся на суд читателя и

профессионалов-критиков, завоеванного поэтом С. Шелковым. Я же думаю, что даже

«заумь» и арго («Ветер скрипит морозный») – органичны. Они – своеобразный

художественный элемент в изображении действительности («Не сейчас», «Елы-палы»,

«Прощание со Стокгольмом»…).

Но это, повторюсь, дело автора, поэтический и человеческий потенциал которого может

удачно обходиться и без таковых. Поэт С. Шелковый, обладающий незаурядным талантом и

обширными знаниями в области физико-математических наук, любимого им ч е л о в е к а

поднимает до своего уровня, выражая позиции человека М и р а.

Очевидно поэтому, читая произведения Сергея Константиновича Шелкового, хочется

...отменить негативы сегодняшнего дня, одновременно укрепляя в глубинах души важный

постулат: «В Начале было слово.

2008 г.

2. С. Шелковый. «На кордоне». Синусоиды преображений.

Вглядываясь в бесконечную красоту и ветвистость лирики поэта С.К. Шелкового, невольно

ловишь себя на мысли о пестроте изображенного им мира в совершенно подлинном его

обличьи, несмотря на блеск и очаровательность художественных образов, яркость

поэтических красок, небесами присланных автору книги «На Кордоне». Совершенно не

терзаясь муками теоретических сомнений, отступая от универсальных и общечеловеческих

мотивов и образов, мало занимающих его, поэт не напряженно, а легко и весьма изящно,

казалось бы, абсолютно недопустимыми смелыми мазками рисует нашу далеко не

идеальную действительность. При этом остается лириком в самом изысканном значении

этого понятия. Книга поэзии «На кордоне» написана в рубежные годы двух веков.

Возьмем главу «Сей, сия, сие», где попытка понять происходящее, поиски

человеческого, обостренные разрушением государства СССР, искалеченность огромного

числа судеб людских выливаются в умозаключение: «Должно же быть нечто, помимо дороги

в дурдом!» Экспрессивный дух стихотворения «Дитя непропащее. Неоскверненное имя...»

без прикрас говорит о том, что его н е м а я Ойкумена, «выбравшая имя души», б о л и т,

словно открытая рана, живет «во вздыбленных камнях», «родственно вскрикивает

новорожденной птицей», только «хлеба ей, хлеба кроши!» Четкий, слаженный слог,

богатство рифмы, метафорическое своеобразие... выражены системой мелодической

организации — четырех и пятидольник-переменник.

Константа метра стихов — преимущественно от трех до пяти слогов.К примеру —

(-/--/--/--/--/-

-/--/--/--/--/) (стр.5).

Что такое кордон для поэта С.К. Шелкового, человека русского, но волей обстоятельств

живущего в Украине? Даже слово «граница», возведенная между двумя близкими народами,

используется им в «родственном» старинном, древнеславянском звучании: кордон. Титул

книги - перекресток ...полевых дорог, ничем не отличающихся биологически, из одного

грунта... Словно две ветви славян.

Сколько нужно передумать, сколько переосмыслить, чтобы выразить желание на изломе

лет не расстаться, а «... додружить» с жизнью! Перелом сознания отражается в изменении

мотивов стихотворений. Поэзия его неизбежно задета происходящим:

«Призанять бы параллели для хорея у скворца» да «надо бы побольше неба звать с утра к

себе во двор!», ибо мало их стало в окружающем пространстве и особенно времени,

занимающем значительное место в творчестве С. К. Шелкового. Не отсюда ли исходит и

мотив христианского смирения, призыва «Сей — сияние луча!»: «...А не порочу ворога за то

уже, что не выклевал мне очи в зимней распре на меже...» Да и ворог ли это, если далее поэт

простительно... утверждает:

Вот и вам, по стуже други,/ Спутники по декабрю,

За те ж самые заслуги / «Спаси, Спасе!» - говорю.

Чело века... Время и мы... Человек... Жестокость «шершавой десницы» времени... Тонкость

переходной грани в «ледяную явь»... Ощущение чего-то безнадежного утраченного, что

можно было сравнивать с «дареным - в ранетах - днем», для поэта болезненно. Но и сейчас,

в условиях, когда «рвут уже, как репку, рано из сна — для яви ледяной», - все равно ...цветет

лилия! А «птица и знать не хочет про боязнь».

Самобытность поэта-пейзажиста, поэта-монументалиста во всем: в «изгибе июльской лени»,

когда «выпит день, а закат докисает на дне... его», в наплыве весны на кордон, в безродном

завтра, которому поэт «рвется уберечь фамильное слово и оставить чернил густо-синих»

потомкам... Анатолий Коньков, автор более пятидесяти песен на слова Сергея Шелкового,

руководитель Харьковского театра музыки и поэзии, так пишет в эссе «Не мешайте летать

шмелю...»: «редчайшая...способность дать в стихотворении из пяти строф жизненную

картину объемом в целый роман, дар поэта-лирика писать о бытии и смерти прозрачной

акварелью пейзажиста, все это ...заставило меня выделить его из разноликого множества

стихотворцев». С ним нельзя не согласиться!

Автор книги «На кордоне» прежде всего гражданин, главная боль которого —

искусственный разрыв двух народов:

«Что мне делать с моей патриаршей надеждой?

Приспустил волкодав прикордонные вежды.

И под шерстью его, под служивой одеждой,

Кровь пульсирует — алый мечтательный срам...

Изрядно надоевший фон прикордонных мыслей вдруг сменяется воспоминанием о далеком

1961-м, когда «играет виола каникул снежное что-то: Сибелиус, Григ? Московские ночи дуют

в метельный бодрый рожок, ...пророча стальное завтра», а мысль взволнована

воспоминанием о будущим девочки, в которую влюблен, взволнована будущим всех

одноклассников... И вдруг слышится самгинское «был ли тот мальчик»? Воспоминание

касается периода холодной войны... «Хорошист педагога Моргулис», оказывается, сожалеет о

том, что сглупил. Ведь «все, кто мог, - умно сделали ноги. В Хайфе — море и жизнь не

плоха. И твержу на щербатом пороге: «Сущий грех мне бежать от греха!»

Остаюсь. Средь стервятников важных,

На юру и на горьковском дне»,-

нисколько не жалея, как «несдавшийся воин и неспившийся праведник» о том, что «не

сдохло» в нем, уцелело, осталось чистым.

В поэзии С. Шелкового важнейшими ...индикаторами изображения являются зрение, слух,

вкус, интуиция, осязание. Но сейчас речь о том,что у автора зреет неутешительный вывод:

«век не по Сеньке». И он в отчаянном раздрае признается: «то матом кляну, то ...до любви

понимаю»... закон, который «есть крепкая тайна. Прощенье от малых и теплых имен

студёным — Россия, Украйна» (стр. 21).

Когда б и рискнул я на новый побег,

Убили б за старые деньги.

Убили бы за достоевскую жизнь,

Холопством крапленное панство...-

Здесь блекнет и Босха, И Брейгеля кисть,

И время уходит в пространство.

Здесь всюду лишь ты, гробовая страна,

Которую с плеч не снимаю...»

Сын своей обездоленной, разваленной страны, поэт остается верен ей, не отрицает, что

несмотря на все перипетии «лишь здесь для меня возделаны райские кущи!».

Задавая вопросы веку с «шершавою десницей» или ...самому себе, внимательно

вслушиваясь в «партитуру, что выткана птицами в синеве полнозвучного лета», одаренный

небывалым художественным видением, С. К. Шелковый с сомнением размышляет о

необходимости «продлиться ...в паузе, фразе». Но уже в каждом неприметном тоне жизни он

начинает исцелённо воспринимать: «нотами воздух пропах в изобилии, как древесина флотов

Страдивари» (стр. 23). С настроением автора, зависимым от положения дел в стране,

меняется отношение к жизни, ритмика стиха более оживленная. Теперь мерность

становится менее сложной и тяжеловесной при главенстве архитектоники абаб:

(/--/--/--/--, /--/--/--/-) — клаузулы — дактиллическая и паракситонная).

У жизни появляется цветность, надежды на возобновление, возрождение жизни.

Прочувствуйте, каким очарованием наполнен кадр «Времена винограда»!(с.30).

Это любимое место отдыха — Крым, где «пространства терпковатое вино втекает в губы

разомлевшей розе».И какие тропы наблюдаем мы в творениях мастера! Вот «арбуз, чья

алость отдает грехопаденьем», вот «простушка роза-джан, для зрения халва», вот

«ритмически волнуется вода, и синий взор ее не износился»... И несмотря на то, что

недоверие остается сильным даже безотносительно к делам державным («будет непременно

суп с котом /вослед прекраснодушным увереньям»), в душе поэта происходит возрождение.

Варьирование чередований долгих и кратких слогов, волнистый а р у з - арабский такт-

укладывается в следующий ритмический рисунок :

---/-/---/ Средь кипарисов зяблики снуют.

-/---/---/ Две трети поминаемый уют

---/-/---/- Где обновлен, где напрочь покосился.

-/---/---/ Но море необманно. Как всегда

-/---/---/ Ритмически волнуется вода,

---/-/---/- И синий взор ее не износился.

1-я строка от 4-й перекликаются между собой, отличаясь одним безударным слогом,

2-я и 5-я связаны единством ритма, мелодически свиты меж собой 3-я и 6-я. Пазухи,

изгибы синусоиды, уложились в архитектонику абвббв. Акцентность не укладывается в

обычные схемы, т.к., например, ямб или хорей 1-й, 3-й, 6-й строк выбивается из пирихия.

Дактиль осложнен. Это стихотворение- романс, стихотворение-объяснение, стихотворение-

сожаление : .../Но выпукла и вогнута, но смята/ Картинка метафизики времён.-/О, как молчит

фамильный медальон/ На шее, чей букет — простушка-мята/.

И далее:

Ах, если б вы «Зачем?» - спросили — есть

В ночах цикад пленительная смесь!»

Но вы меня об этом не спросили.

Как трогательна последняя строка! Как восхитительно отражены в ней душевные

переживания у ж е влюбленного мужчины!.. «Уже» - потому что на какой-то период

отодвинуты наслоения волнений, связанных с «веком не по Сеньке».

Кордон по-шелковски — это «былое и думы», память и сомнения, параллели между

мирами нынешними и прежними... Это неисчислимые «царапины на песне», «гулкие

чичибабинские «ямбы о сгубленной совести» и «глумливые, похабные окрики всевластья» в

«обнищалых дворах», где «хана и амба стучали в двери тому, кто посмел»... Будто застыла

земля под ногами поэта, о чем он с болью говорит: «время мое и не пахнет весной». Колорит

его времени — не чистое лучезарное небо, «а дыма фабричные клочья» да скудость жизни.

Метрически стихотворение «Борису Чичибабину» выглядит следующим

образом: /--/--/--/- /--/--/--/ /--/--/--/- /--/--/--/ (четырехстопный дактиль при смежной

архитектонике абаб и комбинации рифм от точных до приблизительных, усиливающих

взволнованность речи).

Теплом любящего сердца пропитано стихотворение, посвященное тете Александре, у

которой, как на исповеди, поэт просит прощения: «Тебя, подруга, в девяносто шесть/

Долбящую меня по телефону/. Когда б писать воителя икону/, Твой твердый взор на этот

случай есть/. Мала игла и спутан черный стог. /И был мне грех — я провожать

учился.../Простите мне, о ком не помолился/, Или молился менее, чем мог!/

Сергея Шелкового, поэта-гражданина, в первую очередь, волнует процесс перемен в его

отчизне: «любуюсь отчизной в разобранном виде». Задеты честь, гордость. Чувства

перехлестывают через край:

...одиноко вдвоем, одиноко на людной гулянке.

Длится время во мне и снаружи.Подобному г о р ю

Не помогут дельфин говорящий и Ельцин на танке...

Это в главе «Письма с крымского балкона».

(--/--/--/--/--/-),(--/--/--/--/--/-). Куда девалось спокойствие, мелькнувшее было в «Зеленой

троицы венок» (-/--/--/--/- /--/--/--/ )!? Строка удлиняется, состоит из пяти ударных слогов,

начинается двумя и заканчивается одним безударным, что соответствует анапесту...

От раздела «Окна на улицу жен-мироносиц» ( от самого его названия!) ожидалось

некое умиротворение... И оно, безусловно, присутствует не просто спокойствием, но даже

восторгом!(см. «Р.К. Рыбальченко», «С книгой», «На ходу»...) Резко меняется тропность,

светлее, ярче, одухотвореннее окружающий мир с его «жуликоватым народом», «уколами

глаз чертовских»... «У апрельской нежной воли/ поцелуем пахнет рот», апрель – касатик,

«хорошо и бесприютно в синем воздухе весны»... Город Киев так красочен, что приведу

стихотворение более полно:

/ Ей, люблю его изломы, /Сгоны камня, дуги глин, /Круч воздушные хоромы - /Хлорофилл и

кофеин!/ Ей, люблю жуликоватый/ Перемешанный народ,/ Что упрямой крайней хатой /В

Золоты ворота прёт./ Сталинских, а то хрущевских,/Тортов каменных гряду/И уколы глаз

чертовских - /На беду ли? - На ходу...

Вы уже обратили внимание и на тональность, и на ритмику четырехстопного хорея:(/-/-/-/-),

(/-/-/-/) - абаб. В таком же ключе, например, написано стихотворение «Времени винограда».

Сергей Шелковый пытается запечатлеть неизбежный, подлый век : «Чтоб в слове это время

отстоялось»(-/---/---/-), (-/---/---/) - абба . Он не готовит для века-волкодава «слов хвалебных

кавалькаду». Отвечая «набором целительных настоек» своим ...оппонентам, не «ломает

суставы для бенгальских поз»: /Нам крепость фраз иная по плечу:/Пошлю — так разом душу

облегчу!/По матери наш славянин и стоек,/ Хоть не всегда устойчив по отцу.../

И тем не менее утверждение жизни доминирует: «Но озимь над блудилищем взойдет — И

распашонку вновь мальцу пошили/ Все те же руки матери святой./ Скажу: лишь этой

кроткой красотой /Мы Господу глаза и освежили...

Восприятие жизни в полифонности ее божественной сути поэт передает не минорно-

спокойным, а мажорным штрихом: «х л ы н у л и каштаны и сирень», например. Однако

сколько грусти вкладывает он в подлость человеческого фанатизма, сгубившую жизнь

Александра Грибоедова, приравненную к «алмаза персианского цене»! Или в рассуждениях о

Н.В. Гоголе: «Сегодня в кухне слова поневоле дежурит тень скептического носа. Два

вопроса, как дождь висят над пишущей страной: «Что поделать? И кто, примерно, в смуте

виноват?»

Кордон ученого физика С. Шелкового — переход по грани, «по стынущему слому

поросшей репьем штрих-пунктирной черты» к иному метафизическому восприятию мира,

духовному становлению, возрождению веры в Спаса, на которого единственная надежда...

Кордон — рубикон, открытие доселе закрытого, распахнутость божественных истин... «Не

мнимо лишь то, что не глухо/ в болтливом вещественном дне/...А жадных страстей

оголтелость,/ поддельное славы вино? - /Не то, чтоб совсем расхотелось, но стало почти все

равно...(стр.54) «Ангеле плавный мой! Тем ты, боюсь, и хорош: Крох не влачишь домой,

Красна вина не пьешь».(/--/-/, /--/--/, /--/-/, /--/-/).

Почему-то пришло на ум, что Сергей Шелковый — поэт антикультурного времени, времени сутяжничества и казнокрадства, унижения и разочарований, распада до минусового уровня... Поэт милостию Божьей. Мощный аналитический ум, сохранивший святость

человеческих чувств к родным и близким людям, краю, Родине, такой раздвоенной (Украина и Россия!) и неприкаянной, в угоду чьим-то амбициям «Ну, разумеется, - скажете вы!-

русский, а родился и живет в Украине, отсюда и двойственность мировосприятия». А никакой двойственности! Он общечеловечен. Ему дороги оба славянских народа с их

родственными истоками. Как дороги они были Б. А. Чичибабину, Н. В. Гоголю... И, кажется,

многомерность и многоплановость метафор и сравнений С.К. Шелкового априори опирается

на мудрость двух народов! Не говоря уже о знаниях и принятом им божественном

поэтическом опыте...

Конечно, профессиональный литературовед непременно коснулся бы композиционных

основ его поэзии, истоков его взлета, проявив палитру цвета и света, тонов и полутонов,

исследовал бы значительный пласт музыкальности его произведений, гармонию

необыкновенного дара поэта, сумевшего воспользоваться предоставленными ему густыми

мазками неба для изображения ...тьмы современности, которая мешает жить.

Моя задача значительно уже: показать такому же читателю, пытающемуся познать

толику художественного совершенства поэта, насколько велик мир его тонкой поэзии, мир

необъятного я в л е н и я с именем Сергей Константинович Шелковый. Волнует ли автора

книги «На кордоне» вопрос о будущем своих произведений, об откликах грядущих

поколений о его творчестве? Безусловно, как любого нормального человека: «Есть, братец,

время — имя не проспать». Но при этом ему претит голословное выпячивание собственных

достоинств. Главенствует в сохраненности имени момент, в котором «рукописная страница из

прошлого не постыдится промолвить: честь имею, ч е с т ь!» (Стихотворение «Р.К.

Рыбальченко»). Но страсти рубежа веков таковы, что у поэта-гражданина прорывается:

«Послать бы век — несчастный случай, убожества полуфинал» с « детдомом гуманного

общественного строя», отрицающими жизнь страстями! Разительно отличие такого века от

«берез, чьи думы кротки», где «улицы — свода тополиного, гулко пустынного с утра», «И

для размолвок с тишиною ... все отрезаны пути. Там вволю свежести и зноя. Вздохни, что

будешь не со мною, но мне оттуда не уйти»...

Трудно представить, что смог бы сделать мощный талант Шелкового С. К., будь век иным,

будь «кордон» благополучнее, будь счастливее жизнь в родных широтах: «А Русь то черта

сыщет, то Балду...» - переживает автор . «В широтах отчих надо чуять за год предательство

небес и щедрых фраз», «не киснет водка в русских магазинах», ведь «есть ночи

нескончаемых невинных», которых «не отогреть» (-/-/-/-/-/, -/-/-/-/-/-). Боль не только за Русь,

но и за обездоленную «Украйну» звучит в словах: «А квитку любви заглушил зверобой под

забором».... Вот какой тональностью отзываются строки здесь:(-/--/--/--/--/-).

Горькие упреки не в характере поэта. Он — борец! Стих его страдает «...за бесславье и

холода, за тот век дарового труда, в коем предан ученый краб властолюбью надутых жаб»,

«за окраину, что Бог весть как жива»... Сравнивая себя и соседа-современника с «кошелками

земных забот по цене земляных работ», где «быль наша — нищенка и дура»(с.86), Сергей

Шелковый вновь и вновь пытается отвести читателя от негатива, когда ...во тьме сомкнулись

гор уста»: «Не грусти,- повторю,- ж и в и на заначку м о е й любви!», «ведь рай куста на все

крючки расстегнут!». Задаче поэта перед аудиторией поклонников отвечают и строфика, и

квантитативность... Вслушиваясь в наиболее характерный ритм поэзии автора, приходишь к

выводу, что, как и подобает, в мажорных ситуациях он иной, а в сердцевине стихотворения

вдруг появляется обратный мелодический ряд:

(---/---/, -/---/-/, ---/-/-

---/---/, -/---/-/ , ---/-/-)

Выше уже упоминалось об отношении автора книги поэзий «На кордоне» к вопросам

религии. Анализируя работы С. Шелкового харьковский поэт С. Минаков отмечал: «Не

воцерковленный человек, Сергей Шелковый … - религиозный поэт. Есть у него и стихи о

Будде, есть мощный ветхозаветный отсыл, видимо, тоже идущий от Мандельштама

(разумеется, не только от него), свое, славянско-розановское переваривание темы, плоти,

семени...» В другом месте читаем у него же: «...поэт приходил в мастерскую в большей мере

к двоим: Осипу Мандельштаму и Борису Чичибабину. От первого он потрясенно усвоил

способность соединять в речи несоединимое, вживаться, вгрызаться в в плоть слова и

созидать сложную образность, «осуществлять крутой словесный замес», а от второго — с

которым Шелкового связывала и земная дружба — принял высокую нравственную,

сострадательную, христианскую ноту с аввакумовым, страстно указующим перстом»...

(Выделено мной). Безусловно, личности и школы повлияли на становление. Я бы добавила

сюда и фамилию И. Бродского, Н. Передреева... Но только ли опираясь на мастерство того и

другого поэта достигает своих вершин? Утверждаю: дарованное небесами, помноженное

на титанический труд человека-творца, на окружающий реальный мир, «слой откровенья

которого так тонок» (с.80) ,и только потом уже усвоение мастерства даровитых соратников

по перу, неустанная, не останавливаемая ни на йоту работа — эти составляющие при

обширнейшей умственной деятельности являются константой его успеха, стрежнем

отличительных, несравненных его качеств. Кстати, поэт Владимир Соколов утверждал

примерно следующее: никаких школ, кроме совести, нет. «Кем я по бездорожью ведом?» -

не лучшее ли доказательство? (См. Главу «Средь зелени белея»).Дальше поэт отвечает:

«Словом пьяным, самим же собой»,»путь мой — солнца щедрая мазня. В занудном чертеже

не больше сути». О его духовных началах красноречиво повествует «Храм над Воронежем»,

где он снова-таки художник и не только слова: «Церковь лебяжья», «моет крылья в пруду», а

навстречу - «скорбно-земные глаза» Андрея в Иверском храме, «вечного ребенка, краткого

гения бронь». Душа поэта протестует против Тьмутаракини, где «гибнут мужики», где

«Абсурда стан обкурен иль наколот/, но роли те же: карлик-истукан, -/ Гранитный фал

асфальтовых полян, /- И с Люцифером Вельзевул, и Воланд,/ И всадники наследного вранья/

Над быдлом вековечного молчанья/»(с. 82).

Что же является исцеляющим светом, на который летит душа поэта?

Ответ устоявшийся, обдуманный, выверенный реалиями. Для С. Шелкового с в е т -

«образа, российская литература и русской женщины глаза» в век, что «совсем не по нашему

Сеньке»... Сердце угрюмо сжимается. Давит «накипевшее». Мысли поэта устремлены к

высшему, духовному: «Богородица-матушка, русая Мавка-сестрица, лишь при ваших слезах

накипевшую соль и смываю».(Нетрудно определить «Мавку-сестрицу», о бедах которой тоже

страдает душа поэта. Кстати, украинизмы, использованные автором в книге, пусть и редко

встречающиеся, только обогащают ее: «коханка промолчит»

(с.152), хмарочёс, купы, шукает, бо, кохаю, квитка...)Но едва ли не главная, исповедальная

тема, вложена в мощное энергетическое поле «Наказания». Когда-то в дневник я выписала из

«Письмо и различие» Жака Деррида характерную фразу: «Говоря, я испытываю страх,

поскольку, никогда не сказав достаточно, всегда при этом говорю лишнее». Приведу

«Наказание» полностью, так как комментарии будут бледными по сравнению с ним:

/Прогневил я, видно, Господа./Да и как не прогневить?/- Ноги сбив о землю досыта,/ Шел я

вброд и рвался плыть/. Не смирялся, знать, упорствуя./ А вольно бы — сизым стать,/Зоб

набить пшеничной горсткою/, прогудеть про благодать/. А не то — прильнуть сучарою/ К

голенищу палача/, Жить вовсю игрою старою -/, Рушить головы с плеча.../ Да с башкою

волкодавьею/ И с метлою у седла/ Проскакать Святою — славь её/, Чтоб себя пережила!/

Только вслед дождю небесному,-/ Глубь любил я, а не прыть,/ Мнил я миру полутрезвому/

«Да» и «нет» не говорить/. Вот и взят по праву ржавою/, Темно-бурою землей,/ Пятернёй

её шершавою/ С фиолетовой змеёй.../ Прогневил — секи по проседи/, Отдери от кожи стих!/

Но не мсти — не тронь, о Господи,/ Малых порослей моих!-/Сбереги мне чистолистное /

Теплокровное дитя,/ Ветродуями и свистами/ В буерак меня сметя./ Плоть противится

закланию./, Но в суде Твоем смолчу,/ Протяну в чернилах длани я/ Дознавателю-врачу/. И в

утробе, и во гробе я/ Не мину твоих теснин./ Вот он я — Твоё подобие,/ Господи! Земной

Твой сын./

Духовность - понятие многомерное. И у каждого оно обозначает что-то личностное,

выделяемое из общего, но являющееся и важной составной его частью. Не зря же говорят:

«Человек — целый мир». А жизнь по-шелковски - «высокий стиль и низкая интрига». По

мнению С. Шелкового при таком раскладе «духовность... со жлобским пистолетом не в

силах биться, но при всем при этом почти последним остается светом во мраке том, где

сердцу невтерпеж...» (с.123). А «доктор давно прописал /нехитрое снадобье — огненный

спиритус веры»(с.129).

В молодости меня трудно было оторвать от попавших в руки стихов Е. Евтушенко. Зная о

моей увлеченности, подружка приносила то газету с его стихотворением, то книжечку...

И вот однажды я в обычной районной библиотеке нашла его стихотворение,

потрясенная смыслом которого о глубине и незамутненности вкривь и вкось пробитой

лучами волны, (когда, кажется: руку протяни — достанешь дна, на котором виден каждый

камешек), я тут же переписала его в тетрадь, выучила, а потом, с течением времени,

позабыла о нем. Но вот «Наказание» С. Шелкового всколыхнуло мою память, так как в

основе смысла своего оно как бы перекликается с тем, давним впечатлением от

евтушенковской Ангары, все же являясь и стихотворением-криком, сожалением, болью,

стихотворением, определяющим еще один, пожалуй, с а м ы й важный для поэта,

источник земного с в е т а: благополучие любимых людей. Ритм «Наказания»-

осложненный четвертым слогом анапест --/---/--, --/---/, --/---/--, --/---/.

Хочется вспомнить для вас, казалось бы, совершенно незначительный момент из жизни

поэта С. Шелкового. Случайно купленная поэтом книжица, поставленная на дальнюю

полочку, вызвала у него множество положительных эмоций в момент ее прочтения сквозь

годы, о чем у автора книги «На кордоне» написан изумительный «Этюд»: И поздняя нота

слетела с примятых страниц: /Минорный этюд укорота — не хлестко играемый блиц/, Но

медленный ум партитуры/, где глорией гиблой в миру/ Иные чернели фигуры,/ Иные же

прядью Лауры/ Светились мертвы, белокуры.../ И вновь начинали игру/.

Жизнь с ее неисчислимостью побед и поражений не заканчивается, ведь игра начинается

снова,пробиваясь сталоном сквозь редкие «просветы меж злом и полным злом»(с.113), «что-

то, смявшись остается, несмотря на передряги, распрямляется, смеется, и для губ есть капля

влаги». Чертежи судеб непредсказуемы, известны силе небес... Но вот что интересно:

спросите у поэта Сергея Константиновича Шелкового, что он думает о поэте и поэзии,

доволен ли он собой-стихотворцем, получите ответ, включивший в себя многозначительные

ритмы его души: «Стихи, как наложение перстов на лоб и грудь, есть таинство...» (с.127),

«мне-то, мне не убежать к теплокровному рифу! И чтоб вконец не задолжать, не жмусь,

спешу кулак разжать, на волю выпуская рифму»- с.89. А далее звучит: «/Слово придет — не

бери: доведет до греха,/ До лжесвидетельства или, тем паче, до смеха/ (с.122, «Геометрия

стиха»). Хотя даже наш читательский анализ, в котором вы со мной принимаете участие,

путешествуя по книге «На кордоне», противоречит С. Шелковому: ни на кого он не

лжесвидетельствует, а если и смеется, то над недостатками, присущими человеку и

...государству, п р и с у щ и м и, а не придуманными. В этом есть определенный, я бы сказала,

грех неточности.

Хочется, чтобы поэт воспринимался Вами, любезный читатель, не только борцом за какие-

то идеалы, но любящим мужем и отцом, сыном и дедом..., чему вы найдете не одно

свидетельство в книге «На кордоне» (см., например, великолепную «Резьбу по камню», «В

городе N”, “Куст шиповника», «На юбилей Alma mater”... из главы «Чашка волчьего

молока»!) Окунитесь в его заветы, насладитесь богатством истинного художника слова!

март, 2010 г., Харьков.

3. … «Жила русла» или «Доверяясь нездешнему пульсу полночных минут»...

или «В тумане времён»...

О силе слова, его поэтической выразительности и выверенности у поэта С.К. Шелкового,

взгляде его на мир с постоянно меняющимися настроениями смутной эпохи 1991-2010 гг.,

когда переход к дикому капитализму (в условиях разрушенной псевдодемократами и без того

примитивной минимальной приближенности сообщества к цивилизации в обруганные

предыдущие годы) повлек за собой сплошной развал не только экономики, но и душ

человеческих, следует говорить, сравнивая, скажем, образность слова до развала страны и

после него. Задача эта, как уже говорилось выше, может решиться большим коллективом

филологического института. Потому отмечу определенные смысловые характеристики

отдельных стихотворений.

Влюбленный в окружающий мир, постигший его метафизически, онтологически, Сергей

Константинович Шелковый в творчестве своем изображает внутренний мир человека,

принимая окружающее во всей совокупности добра и зла, то вознося слово на божественную

высоту, то используя у с л о в н о нормативные лексические единицы, тем самым

дополнительно создавая в стихотворениях реалистичные картины современной жизни,

оттеняя глубину человеческой духовности в кризисную эпоху... , живыми картинками,

конкретными человеческими судьбами и характерами увлекая читателя в мир поэзии.

/Мелькают сани-невелички,/ и свет под конусом-тарелкой/ дрожит. И лампа, груша-дичка,/

повизгивает словно целка,/ в объятьях ветра-грубияна/ слабея на столбе бетонном.../

Завалены окраин раны/ целебным снегом многотонным/ (стр.95).

Возьмем уже упоминаемую «тетку Александру» (стр.89), обладающую умением

«вязать ...варежки ...семейных дружб», радующуюся возможности «свистать к столу,

фамильному оплоту», невзирая на хвори, нищенство и зависть других... - постоянство

качественной характеристики человечества. Здесь, как и в других стихотворениях, С.

Шелковый самобытен и оригинален в сравнениях, в описаниях быта и образа героя. Поэзия

поэта-физика пестрит «апогеями амплитуд», фокусами, амперами, вольт императивами,

инфразвуками инфернальными... Казалось бы: ни к чему!

Можно было обойтись понятиями, распространенными в литературе. Но, представьте себе,

каша ...маслом ...не испорчена. Примеры? Да сколько угодно! Вот один из них: глава

«Кленовые цветы», стр. 91 «Одно цепляясь за другое...») И в названии книги присутствует

«механика». Возможно, поэт опирается на все эти ...железки для выражения протеста против

современных жестокостей и безнравственности, против ...слома исторической памяти о

родстве... Как же без механики обойдешься в себе, ...внутри души?

Но его механика — небесная. Значит, разговор вновь о духовности, если хотите, о высоте

человеческого духа. Так будет вернее. А вот и подтверждение: «Мария-дева, мать и бабка

Анна» ...сроднили с Господом напрямик»... Накапливая опыт, мудрость, знания, как упорный

египетский «скарабей», поэт нещадно «мят» дланью Господа. Единственное утешенье, что,

вероятно, Бог «метит прицельной любовью» того, кого держит под неусыпным наблюдением...

«В родстве со всем», как Борис Пастернак, поэт С. Шелковый в чистоте и строгости держит служку-рифму: она у него богата, неординарна, бесконечно варьируема...

 

Год, пятьдесят начальный с гаком,

прочь по ветру размел страницы,

год, чьим заснеженным собакам

осталось только мне присниться...

Затем, что воспарить воочью

над скудным прошлым-настоящим -

янтарноглазой вьюжной ночью,

письмом и полозом скрипящим.

 

Или вот стихотворение «У оврага». Вроде бы о чертополохе речь... Какое там! То, что этот

сорняк — кормилец, щепоткою зерни одарит за так — разве о бурьяне речь? Смотрите:

/ Лиловую шапку за лето пропИл,/ но помнятся гулы малиновых жил,/ но зимней

морзянкою птичьих кивков/ растроганы шишки усохших цветков./ И брат свиристеля, и

сторож чижа,/ за деревом черным замру, не дыша.-/ Вернется ли щеголеватая рать/ морозное

цепкое семя клевать?/ (с.94).Вернется ли...

Грустное, меланхолическое, наплывает и ложится на тебя тяжелым раздумьем: что будет с

нами и страной? Писать так, как пишет С.К. Шелковый, надо иметь огромный талант и

мужество. Его патриотизм — не шовинистический. В послесловии к «Небесной механике»,

озаглавленном строкой стихотворения «Чтоб в слове это время отстоялось», небезызвестный

литературный знаток Олег Горшков отмечает: « ...наряду с ...проявлениями карнавальной литературщины все же

пишется, издается и обретает своего читателя иная литература, в которой время

преломляется в человеке и одушевляется человеком. И основным предметом такой

литературы остаются ….жизнь, смерть, Бог, любовь и счастье...Для меня «Небесная

механика» является событием именно потому, что лирика Сергея Шелкового буквально

пронизана драгоценным пониманием сущности взаимосвязи между менталитетом времени

и менталитетом человека. И сам поэт отчетливо осознает свою художническую миссию:

/Черпни из разгуляйской чаши брашен/ и захмелей от юной красоты!/ Взметнулось солнце

выше белых башен,/ чтоб выплеснуть любовь на все цветы./(с.40)

Но миссия миссией, а реальность далека от идеала. Она заставляет поэта сомневаться:

нужно ли вообще писать, кто читает, для кого написаны его книги, какова их будущность.

Этот вопрос он вкладывает в одно из своих стихотворений: «Поверю ли слабеющему звону,

преданью, что поэзия жива?» Такой вопрос болезнен, особенно для книг, тематика и идеи

которых пропущены через чуткое поэтическое сердце, для книг, изображающих век-

волкодав, «чуждых моде и тусне». Однако где-то в подсознании его все же теплится надежда,

что божественный дар, вложенный в произведения, не пропадет, будет жить. И поэт снова

просит Бога: «Жилу русла и мне отвори!/ Отвори, чтоб могла еще течь/ и сверкать

красноперками речь»/. И он снова и снова ищет «Слово — эмбрион сгущенья золотого,/

сверху вниз вещественную весть»(84) Причем, п р о с о д и я, акцент его поэзии — боль за

народ, Родину, человека. Вот, например, стихотворение «С достоинством простым, без

громких плачей» (стр. 59). Оно показательно для мировоззрения поэта, волей судьбы

оказавшегося свидетелем жизни и переломов рубежных ХХ и ХХ1 веков. И не только в нем

автор «Небесной механики страдает о «постыдных завалах нищеты», «жадине-жизни»,

«дурной турбулетности», что «гнет и гнет живое к низу почвы», а «непокаянье явнее, чем

бедность,/ лишает нас тепла бумажной почты» (с.9) . И в результате «век алчущий заученно-

жестоко/ железнозубый празднует заглот!»

Удручающие раздумья... Положение, казалось бы, безысходно, ведь .../«Механика небес еще

ведет/ луч утра по колдобинам-пределам/, но ось и высь - под гибельным прицелом.../(с.9).

Но вдруг сквозь эту тьму негативов ...пробивается сила с в е та в «...чертеже стрижа в

пространстве мировом!», как «неодолимый инстинкт свободы» (с.6, раздел «День

подлинник»). Или вот еще стихотворение — проблеск: «А в круге конуры собачьей/ роилась

солнечная пыль./ Был населен скрипучий ящик,/ледащий, траченный паршой,/ бездомной

чьей-то, немудрящей, но вдрызг лучистою душой!»(с.33, «Старая конура»)

И тем более приятны признания автора подобного рода:.. «Полвека отдал я и вновь

отдам, /за то, что вряд ли буквами опишешь...», хотя отношение его к себе, поэту, в разные

времена неоднозначно. То автор «... пиита с карбюраторщиком помесь...»(с.53),

«прядильщик»(с.41), то «пленник... души.», «...неприкаянный мальчик», ...должник, ...

певчий... Иногда он сравнивает себя с любимой птицей — стрижом. О лопухе говорит:

«Когда б не этой жизни общий случай,/ когда б не друг и брат, - не потрох сучий, - и ты летал

бы. - Вволю, между строк./» (с.6) Вот одно из произведений на эту тему:

Я — Твое ведь созданье, Твой певчий, стоически-слабый,

Ибо все, что люблю, - невесомей слезы дождевой...

Освежи мое сердце кленовой шутливою лапой

И укрой меня на ночь хмельной, приалтарной, травой.

Может быть, без похмелья удастся мне утром проснуться,

помолиться в родные, промытые ливнем, глаза...

Я — Твое ведь подобье, не пришлый с летучего блюдца.

Липы счастливы., в мокрых соцветьях. Утихла гроза. (с.28)

«Троица»

Кажется, наступает давно ожидаемое просветление, но оно звучит с определенной долей

сомнения: «может быть, ...удастся...». Вы можете упрекнуть поэта: стал мрачным.

Существенным оправданием отмечу одну немаловажную деталь: С. Шелковый, прежде

всего, гражданин, наш современник, пропустивший через фибры своей страдающей души и

предательство века, и приспособленчество человека, живущего рядом:

Пока я в скафандре летал на Луну и обратно,

ты делал негромко большое и нужное дело:

в аренду сдавал нефтяные и белые пятна

и нежное грёб — земляника со сливками- тело.

Покуда мой горн золотился на синей ступеньке

И утро трубил вертикально во здравие неба,

ты в рост отдавал мертвецами пропахшие деньги

и ставил азартно на скупку металла и хлеба.

Как все это — дико-обвально, неправдоподобно:

ты выел мой мозг и растлил мои лучшие ноты!

Удобно ли в «Мерсе» тебе за бронёю? - Удобно!

Совпали твои и убойного века частоты...

Нет Захера глуше, чем недоуменье обиды,

и Мазоха нету черствей, чем засохшие краски.

И воздух усох, и осыпались кариатиды,

и с кожей маржу чикатилы дерут, дерипаски...

Уже будто бы и не удивляясь, автор «Небесной механики» констатирует:«Который век

скрипит про то скрижаль, / как Хам бесчестит Ноя-аксакала...»(44). Неутешительность

вывода подтверждается следующим размышлением: «Множатся менты и мафиози, /и редеет

рифменный народ - падает, согласно здешней прозе, /вниз лицом, как маслом бутерброд. /Все

же нас останется немного - /ровно столько, чтобы у Отца /горлицы-глаголицы, у Бога,

/вопреки студености итога, /теплая слеза сползла с лица...» (с.71)

Несправедливость больно ранит душу поэта. Отброшены щадящие оппонента эпитеты. И

автор безжалостно, кистью талатливого художника, или собственной истерзанной ...душой,

несмотря на то, что … «славно жить - до последней растраты!- /в синем колере Духа и

Сына!» (с.85), рисует следующую картину:

«Мэн - с пирсингом, с орехом в голове -/ без комплексов, кроссовкой наступает/ на тень

правдоискателя в пыли... Но правда есть! .. Ты.../на то и жив, чтоб длился, лучезарен,

Казанской Богородицы формат — прощения и милосердья взгляд...»

Для чего ему это нужно? Не лучше ли спокойно взирать на происходящее, приглушая свои

жестокие гражданские боли? Тем более, что «Время /разлаялось со мной по полной схеме:/

развеяло по ветру мака семя,/ подсолнуха подгрызло корешок./ А все-таки, - и без цветов, -

спасибо/ за эти, смутой меченные, дни/ дефолтов, аритмий, казенной дыбы,/ за всяк искус

змеиного пошиба,/ которому ответил: «Извини...»/ (с.60).Вопрос риторичен. Но С. Шелковый

отвечает на него: «Там, где не хочет знать свое дитя/ навек остолбеневшая держава,/ Там

ожиданье Божьего дождя, /потребность омовенья — долг и право!» .../И хлынет ливень

темною стеной,/ и будет семь ночей и дней нещаден./ И не оставит ползать ни одной/ из

плосколобых пустоглазых гадин».

С негодованием изображая одних, поэт С. Шелковый со смаком, с определенной

залихватской симпатией пишет о простом Иване: «Где Гансу — капут, там Ивану — щелчок

не всерьез,/там дверью театра абсурда примят Ионеско./Нет смертней тоски, чем сия, нет

фатальнее слез/. Вот черная с серым, с размахом до полюса, фреска!/Воруют и грабят.

Всевластвует сброд торгашей,/ банкиров-вампиров и киллеров с нищих околиц./ И что за

фату Марь Иванне, невесте, ни сшей, /стреляйся на свадьбе, жених, добролюб-доброволец.../

(с.62). Уловили, сколько в этих строках тем? И одна другой горше...

Синусоида снова вывела в положение «арк». Но и там тоже не все однозначно:

/«Пока не подвезли сполна патроны/ не помнящему страха «калашу», /по серой речке

селезень зеленый -/ живою тварью, радугой исконной — /плывет, искрясь, навстречу

мальчишу...»/ (с.64) Впрочем, положение, как во всей разрозненной стране, потому в одном

из ее названий автор с сарказмом замечает важную деталь:

«И что за имя славное мелькнуло.../Дулёво или Дулево — неважно, /Не в удареньи

плавающем дело, /но в кукише священном — шишкин шиш!- /Но в том, что явным

признаком фамильным, /родным припевом «Дулево-Дулёво», /сыны великодульского народа,

давно по праву мы назвать должны /свою одну шестую пайку суши, /помноженную на

чумные сны, /на явь-холерой сгубленные души.../Но вы, служаки истуканов медных,

сержанты караула — левой, правой!- /как смели загубить вы Королева, /бинтом заклеить

полководца рот?! /Ведь он, из гиблых вырвавшись мерзлот, /смел разбудить божественною

плетью /ваш окаянный обреченный быт! /Он камень сдвинул, что весь век лежит /на пыльной

восьмиклинке перекрестка... /А вы его, прогульщики-подростки, /целители со ржавыми

серпами, /латали — пятьдесят на пятьдесят...»

Вспомните обвинение- «перчатку», брошенное М. Лермонтовым властям после гибели А.

Пушкина! Параллель очевидна. И поэт осознает, на что идет:«Не жду ни масла, ни казенный

шиш, ни в мышеловке сыра, ни на ветке. Твоих секунд царапины-заметки, узорчатый и

беспощадный век, в случайность зыбких строчек я облек, в обложки не моих, как будто,

книжек...»

С. К. Шелковый — поэт мирового значения, пишет обо всех национальностях без унижений

(с.11, об итальянцах, испанцах,татарах, арабах, кельтах(82), шведах(80).., чем близок к

Борису Чичибабину: «Никто про пароль здесь не спросит меня, /про выход мой из

окруженья, /про отчество матери, норов отца, /упрямца, «Шахтерских» цигарок курца, /про

цели и средства движенья.../ В упорстве молчанья — глубинная речь./ В обломке керамики —

прочность невстреч/ разбитого вдребезги века».

В его произведениях встретим Дон Педро — бурхассотца, Анжело Литрико — италийца,

людей с разной речью... Но с ними поэт находит общий язык: (Нам мифы по плечу/ не те, что

порчу кутают в парчу...-/ Простые, но с кровящей сердцевиной!)(с.52)

Вразрез с официальной политикой поэт, «не умаляя таинства крещенья», «Алла акбар!-

кивает нукеру-дню (с.47). В его творчестве - Рим и Крым, цари измен, очерчивают сердце

карты мира...(с.50, «Записка из Трира»), «...стратегий и смирений равновесье звучит... Кому о

чем сей гул, а нам — о днях /без патриарха, без отца, без брата,/ где правда вора вязнет на

зубах,/ где зло с утра и до упора - свято...

В стихотворении «Заметки из библиотеки” (с.65) поэт сетует на скопидомство “душ,

неусмиренных и доныне, витающих туманом по углам»,«гибло-честных», собравших

«пропаще-бескорыстные» катакомбы книг, «чуждых моде и тусне»... Он вспоминает историю

каждой фигурки, оставленной прежними из рода своего: «...Все гербовые твари, родовые

стоят и дышат розовою пастью -/и заслоняют от Яги, от Вия, /от нежити, от выродка во

власти.../Стогами пахнет, зверем и макухой».

Еще ни один народ мира не обходился без языковой ассимиляции. С.К. Шелковый -

выходец из Украины, в ней живет, поэтому вполне закономерно встречаются в его творчестве

украинизмы, например, скромница-квитка:«Родила меня мать, словно в ретро-кино,/ меж

дрожания кадров... Но песня-земля/ провожала июль, так красна-горяча...»(с.15,»Ретро-

кино») , «Будь!» - пою на мове (с.19, «Арабески»), пивень - «Л.С.» ,с.79...

Представленный вашему вниманию материал, думаю, показал степень художественного

мастерства автора «Небесной механики». Но вот вам дополнительные примеры метафор:

праздник — пузырчатая изабелла, август — таврическое божоле, бражка ...усмехается

навеселе. ...Легок крепчайший настой тишины («Над Партенитской бухтой») ,.../звездного

купола арочный взмах/ выгнут, как смуглое тело подруги - / в опийных, где-то на юге, полях/.

Или рассмотрите вот эти образы: «Погощу сегодня,- в который раз,- / на плато Ай-Петри,

Завет-горы, /где блюдет Корана смолистый глаз /все шайтан-котлы да шашлык-шатры.

/...Возвращенною Каффою пьян...» А самобытность таких метафор не бросается в глаза? -

/Ты ли сам- хромосома с огрехами, /в зле генома божественный хмель/(с.27)

/...По песку разогретого лета/...(48). .../ясно-зимний Гурзуф — самоцвет на вынос, сапопал,

воссиявший от искры быт... Сравнения и эпитеты автора тоже живут одной жизнью с

человеком, являясь как бы одушевленной частью его: «Здесь меня ждут...бурьян и

тутовник. /И грецкий орех,/ томительно-терпкий, как гурии грех,/плечистый, как классик

Поддубный/. ...Доверчива тишь малолюдного дня... «Коктебель,1992 г.» -

/«бар-бар» бормочут эти берега. /Кефали косяком/ обходят мол, чей абрис чуть увечен./ И

бурым йодом свежий бриз наперчен/,и мальчик, тоноплеч и безупречен,/ спираль рисует

ревностным мелком/.

Некоторые стихотворения так мелодичны, что напеваются читателем во время чтения:

«Восточная кухня», «Трамвай в Аркадию»... Оформлена книга авторскими работами

(чернило и перо), что расширяет диапазон его талантов... Некоторые фразы афористичны:

«Те, кого ждут, по пути не умрут...» Динамика речи — в использовании глаголов резкого

значения: в ночи бузит гроза, стенает доктор Фауст, ветер-гнев и ливень-ярость крушат, в

двойном крещендо, дом. Всю ночь проруха огневая/хохочет, козырь штормовой/ на берег с

вызовом швыряя,/ парик с алхимика срывая - / с джек-потом, с колбой-головой! ...

Грустны размышления поэта-гражданина. Но «ужасный век, ужасные сердца...» И автор

книги «Небесная механика», упорно надеясь на лучшее, пишет: « Чтоб в слове это время

отстоялось,/ весь этот подло-неизбежный век,/ я, обреченный прозе человек,/ держусь

упорно за родную малость --/за право окликания стихов...»

Отстоится время, как бы ни взбалтывали, как бы ни перемешивали его компоненты. Чистое

его течение не даст поэзии Сергея Шелкового обесцениться, поднимет на высоту, достойную

его беспокойно-мудрого пера... Ведь «... пятна пятницы Пилата — отмыты праздничным

Христом...»(с.32)

 

г. Харьков. Материал из книги "Ненарушаемая связь"