Лагерь

 

Накануне 50-летия Победы Виталий Фёдорович Задорожных отметил и свой личный юбилей – 75 лет жизни. И жизнь эта – большая и долгая – так похожа и так различна с судьбами людей его поколения...

Виталий Фёдорович Задорожных родился 17 марта 1920 года в посёлке Успенка Рубцовского района Алтайского края. Отец был партийным работником, членом ВКП (б) с 1917 года и – сколько помнит его Виталий Фёдорович – всегда занимал ответственные руководящие посты. Мать, пока был жив отец, вела домашнее хозяйство. В 1922 году в семье Задорожных родился второй сын, Николай. Его тоже успеет опалить та война и, так же, как старший брат, он останется жив. Но связь между братьями после смерти матери в 1974 году оборвётся: каждый обретёт семью и пойдёт своей дорогой.

В 30-е годы партийным руководителям не рекомендовалось «засиживаться» на одном месте, дабы «не пускать корни», обрастая мещанским хозяйством и бюрократическими связями. Поэтому семья вела кочевой образ жизни. Через каждые 2-3 года отца переводили из района в район на новое место работы.

В 37-ом Задорожные проживали в городе Большеречье Омской области. Отец занимал должность председателя райисполкома. 9 сентября его вызвали на областной партийный пленум... И всё. Больше ни жена, ни сыновья его никогда не увидели. Кровавое колесо сталинских репрессий раздавило свою очередную жертву и попутно зацепило ещё одного человека из этой семьи. 5 апреля 38-го года десятиклассника Виталия Задорожных прямо с урока забрали представители ОГПУ. Такая же участь постигла его одноклассника Ростислава Шабодан. В 37-ом семья Шабодан благополучно проживала в Москве. Но настал день, а точнее, ночь и отца Ростика – командира Красной Армии – вот также, пришли и увели в неизвестность. А жену и сына очередного «врага народа» выдворили из столицы. Так Ростик с матерью оказались в Большеречье. В тот школьный весенний день настало время отвечать за отцов сыновьям. Впрочем, никаких обвинений ребятам предъявлено не было. И по сегодняшний день не знает Виталий Федорович, за что же конкретно его тогда арестовали.

О дальнейшей судьбе Ростислава ему неизвестно. А самого Виталия отправили в Омск, где он протомился в общей тюремной камере две недели. Затем, по набранному «этапу» десятиклассник, и теперь «зека», попал в Тюмень, а из Тюмени – в Архангельск.

В Архангельске располагался огромный пересыльный пункт на 20 тысяч человек. Здесь группу заключённых вновь загнали в вагоны железнодорожного состава, предназначенного для транспортировки леса, и потянулся их очередной путь - на Нарьян-Мар.

В Нарьян-Маре зеков перегнали на баржи, и буксир потащил их вверх по Печоре. Затем - по реке Усе под местечко Абезь, что километрах в шестидесяти от Воркуты. Вот такими наземными и водными этапами несправедливая судьба занесла юношу в суровую Коми АССР тянуть неопределённый лагерный срок.

Под Абезью высадили на берег часть партии, в которой оказался и Виталий. Огляделись зеки – вокруг голая, неуютная, безжизненная местность... Но здесь и стали образовывать лагерь – так называемую командировку, содержащую до 300 арестантов. Такие командировки организовывались через каждые 12-15 км. вплоть до города Котлас, что на юге Архангельской области, а если смотреть на Север, то через Полярный Урал до города Лабытнанги нынешнего Ямало-Ненецкого автономного округа. Под надзором ВОХР сами обустраивались, обтягивали зону лагеря колючей проволокой, строили жильё...

После создания командировки началось возведение участка железной дороги «Котлас-Воркута». Работы велись, в основном, земляные: снимали растительный слой, сооружали и укрепляли насыпь под железнодорожное полотно – всё это, разумеется, вручную. Контингент лагерников составляли люди самых разных возрастов, профессий и сословий. Но сидели в подавляющем большинстве по пресловутой политической 58 статье. Бытовых статей у заключённых имелось немного. Ещё меньше – статей уголовных. Но именно уголовники, а числилось их в командировке человек 15, «держали весь лагерь в руках». Главенствовал над ними авторитетный «вор в законе» Мишаня Кирилюк. Этот Мишаня сыграл определённую роль в выживании Виталия в лагере.

Страшное, изнурительное было время: кормёжка скудная, работа на износ; холода, сырость, болезни, неписанные жестокие «зековские» законы. За сутки, бывало, умирало по 10-12 человек. И чаще всего гибла неокрепшая молодёжь да заключённые пожилого возраста. Вместо них в лагерь постоянно поставлялись «свежие» зеки. Не менее тяжело давила и неизвестность о судьбах родных: все заключённые были лишены права переписки.

Физически Виталий был крепок от природы. В школе активно занимался спортом. Но здесь ломало всякого. Ему же повезло в том, что его, сноровистого и шустрого, приметил прораб Володя Хайнацкий – парень лет двадцати пяти. Сидел он по статье 58 пункта 7 (вредительство). Получил её за то, что, работая, где-то в системе строительства что-то там недосмотрел, и на стройке произошла незначительная авария. БАМ, как известно, в те годы уже существовал и, получив срок, Володя сначала стоил ту знаменитую дорогу. И выжил там тоже благодаря тому, что его «заметили». А заметила Володю сама начальница командировки – умная и властная женщина. И когда её переводили на Север, она, как хорошего специалиста, забрала Хайнацкого с собой. И теперь, здесь, под Абезью, в Севжелдорлаге, он имел неплохую должность и водил дружбу с Мишаней Кирилюком. В их лицах у Виталия в лагере появились весомые покровители. Правды ради, слово покровители нужно бы взять в кавычки: у Хайнацкого, например, парень был на побегушках. Но уже это одно давало школьнику-зеку право на кое-какие «льготы» и сдержанное отношение со стороны старших по возрасту солагерников.

Запомнился Виталию и ещё один человек – фельдшер командировки Александр Моисеевич Шульдер. Статья у него была 58 пункт 10 (антисоветская агитация). Однажды в бане врач обратил на арестанта внимание – толи из-за спортивного телосложения, толи из-за его очевидной молодости. Шульдер вызвал парня к себе, расспросил, поговорил. По всему – у фельдшера к Виталию возникла симпатия, потому что врач сказал:

- Будет тяжело – приходи в медпункт, чем смогу – помогу.

И помогал: ведь мелкие поблажки Хайнацкого, или Кирилюка не спасали от голода и каторжных работ. Одолевали и голод, и смертельная усталость, и постоянные болезни. Когда становилось нестерпимо худо, Виталий шёл в медпункт. Александр Моисеевич подлечивал его – то таблеточками, то освобождением денька на два... Молодой, тянущийся к жизни организм, быстро восстанавливал силы. И Виталий снова поднимался на ноги.

Так проходила его лагерная юность.

В апреле 1940 года заключённого Задорожных неожиданно сопроводили в большой населённый пункт Княжпогост, где находилось управление всем Севжелдорлагом, и оттуда направили в город Сольвычегодск за получением гражданских документов - справки об освобождении. С этой единственной справочкой после двух лет так и необъяснённого никем заключения двадцатилетний парень обрёл долгожданную свободу.

Он возвратился в Омск. Прибыв в Большеречье, узнал от родственников, что мать с братом перебрались в столицу Киргизии город Фрунзе. Пришлось добираться и туда... И, наконец, уже жарким летним днём семья, за исключением отца, собралась за одним столом.

А спустя полгода, 12 октября, Виталия призвали в армию. Недавнего, ещё не отъевшегося зека, воинская комиссия признала вполне пригодным по состоянию здоровья и определила проходить воинскую повинность в строительных частях (чем же не специалист с опытом!), да аж на Дальнем Востоке!

 

Служба

 

Дней через двадцать пути по железным дорогам страны призывников доставили в город Ворошилов Приморского края. Отныне для Виталия пошёл отсчёт срока почётной воинской службы, которая заключалась поначалу в работах то на ремонтной базе, то на сахарном заводе, прикреплённом к части. Таскали тяжеленные прокреозотченные шпалы, 100-киллограммовые мешки с сахаром, выполняли всевозможные погрузочно-разгрузочные работы.

Известие о нападении Германии в дальневосточных войсках приняли без трагизма. Оптимизм внушался солдатам, как и всему советскому народу, годами: «Красная Армия – всех сильней!». Верили: пройдёт два-три месяца, и враг будет разбит. Да и война была так далеко – в другом конце огромной державы. Но требования к службе посуровели.

Из стройбата рядового Задорожных перевели в артиллеристский пушечный 50-й полк и, так как солдат был смышлён, имел неполных 10 классов образования, зачислили в разведотряд в отделение вычислителей. Вычислители рассчитывали графически (чертежи по планшетам) и аналитически (математические расчёты) координаты точек нахождения условного врага. Молодому солдату эта наука далась на удивление легко. В новом для него деле он даже перещеголял некоторых кадровиков и вскоре командир дивизиона капитан Райфурак стал проводить стрельбы только по данным вычислителя Задорожных.

А на далёком западе страны разгоралась нешуточная война. Красная Армия терпела поражение за поражением, несла невиданные потери и катастрофически отступала к Москве. Положение на фронтах было тяжелейшим. Верховное главнокомандование на ходу меняло структуру вооружённых сил и реорганизовывало армию. В войсках стало вводиться единоначалие, потому что было отмечено, что при принятии ответственных решений между командиром и комиссаром зачастую возникают разногласия, приводящие порой к роковым результатам. А четырёх дивизионные полки (в таком нёс службу Задорожных) в боевых операциях оказались громоздкими, скованными в действиях. Решили разделять каждый такой полк на двух дивизионные полки. Готовился к подобному разъединению и их 50-й полк. Но для разделения требовалось срочное увеличение младшего командного состава.

Избранных солдат, в том числе и рядового Задорожных, направили на обучение в созданную полковую школу младших командиров. Находилась она в селе Плато-Александровское на самом берегу озера Ханка, граничившего с Китаем. Школу возглавлял командир лейтенант Иванов - человек интеллектуальный, сугубо гражданский, бывший студент 5-го курса какого-то института. Комиссаром школы был капитан Тарасов – тоже по профессии не военный, работавший до мобилизации секретарём райкома. Они также заметили расторопного солдата, назначили редактором стенгазеты полковой школы и даже доверяли проводить политзанятия.

Через три месяца – наступил уже 1942 год – рядовому Задорожных досрочно присвоили звание сержанта, и он возвратился в свой полк, который за время его обучения уже разделили на два полка – 50-й и 1124-й. Комдив капитан Райфурак был назначен начальником штаба 50-го полка. Он, конечно же, помнил классного вычислителя и сразу отобрал его из прибывших для службы в своих дивизионах.

Младший командир в армии – звено промежуточное. Он уже не числится в рядовом составе, но и не состоит в офицерском. Поэтому между собой сержанты дружат, делятся планами и новостями.

Как-то в разговоре с писарем политчасти старшим сержантом Зайковым Задорожных узнал о распоряжении, пришедшем из штаба армии. Предписывалось обязательное выделение из каждого полка по два младших командира для определения их в политучилище, эвакуированное из Харькова в Ташкент. И встрепенулась солдатская душа, и забродили мечтательные надежды: вот бы попасть в это училище! Рядом с Ташкентом тёплый город Фрунзе, там мать, дом... А ведь в доме после лагеря и побыть-то, толком не успел! И стал он допытывать писаря о реальности воплощения своего замысла о направлении в училище. Выяснил, что распределением занимается комиссар полка майор Лукашенко – начальство большое, сразу не подступишься. Но в эти дни из полковой школы младших командиров в полк, на должность парторга, перевели капитана Тарасова. К нему, как к старому знакомому и бросился сержант:

- Товарищ капитан, разрешите обратиться. Тут такое дело... – И объяснив ситуацию, горячо заключил: - А я всегда мечтал стать политработником. Вы меня знаете, я не подведу.

Тарасов выслушал, вспомнил о службе и работе сержанта в школе и согласился с тем, что для сержанта политучилище было бы как раз по призванию. Но всё по-прежнему упиралось в майора Лукашенко. И Тарасов решил замолвить слово о своём бывшем подопечном.

- Сделаем так, - сказал он, – пойдём к комиссару. Но сначала зайду я, подготовлю его. А уж потом обращайся ты...

Через определённое время к майору Лукашенко сержант Задорожных вошёл чётко, строго по выправке, и кратко изложил цель прихода. Лукашенко не возражал... Но теперь всё завесило от капитана Райфарука: ему подчинялась разведрота, в которой числился сержант.

- Если он сочтёт нужным – я не против. Документы в училище будут оформлены, - бросил майор.

Капитан Райфурак был человеком жёстким, прямым, без мата не мог разговаривать. Выслушав сержанта, грубо возмутился:

- Как так? Как это Лукашенко направляет тебя в училище? Ты мой, а не Лукашенко!

Пришлось солдату рассказать о доме и о мечте встретиться с матерью. Капитан давно знал своего подчинённого, хорошо относился к нему, ценил: столько отстреляли вместе! Видимо, жаль было терять ему отличного специалиста. Но за внешней суровостью капитана скрывалось доброе сердце.

- Так бы сразу и сказал, - буркнул он, задумался, потом посмотрел, посмотрел на просителя и махнул рукой:

- Ладно, иди, говори, чтоб готовили документы. Я согласен. Только сдаётся мне, хреновый получится из тебя политрук...

 

Из полка в Хабаровск, где собиралась группа для отправки в Ташкент, их отбыло двое. Вторым стал старший сержант Никита Рёва. Солдат обмундировали, выдали хороший дорожный паёк. А в пути Коля предложил:

- Давай, Витя, заедем к одной моей подружке, это по пути. Ночь перебудем и двинем дальше...

Заехали, да на все три дня. А когда самостоятельно добрались до Хабаровска и явились в комендатуру, оказалось, что опоздали. Группу уже отправили в Среднюю Азию. Комендант гарнизона озадачился:

- Куда же мне вас деть теперь? – Но, не долго думая, решил направить «отставших» – временно, на недельку, пока не сформируют вторую партию – в местное училище.

В Хабаровском политучилище новеньких поставили на довольствие и стали они ожидать вызов на отправку из комендатуры. Прошла неделя, вторая и, вдруг, утомлённым неведением сержантам объявили, что они зачислены... в это, Хабаровское военно-политическое училище. Все планы и мечты Виталия о доме безнадёжно развеялись. Изменить уже ничего не представлялось возможным, обратиться теперь было не к кому. И пришлось смириться со своей курсантской судьбой.

Но недолго довелось несостоявшемуся политруку находиться в училище. Самое яркое, запомнившееся из тех дней, – это участие в военном параде в честь 25-летия Великой Октябрьской революции на центральной площади Хабаровска. Готовились к параду долго, муштровочно. И перед трибуной с высоким командованием прошлись с блеском. А потом училище стали... расформировывать. Вероятно, политруков фронту хватало.

Как артиллериста, сержанта Задорожных перевели в Хабаровское артучилище, размещавшееся на бывшей даче Блюхера за городом на живописном берегу Уссури. Снова потекли курсантские будни: политзанятия, физподготовка, строевые, учебные стрельбы. В то время, когда на далёких фронтах было трудно с продовольствием, здесь питались прекрасно, по 9-й норме, а это – и мясо, и масло, и сахар.

Но воинская судьба своенравна и непредсказуема. Пять месяцев оставалось до выпуска, как вдруг гулким эхом отозвались 37-38 гг. Раскопали-таки, вспомнили о прошлом отца и сына Задорожных. Виталия и ещё нескольких курсантов с неблагополучной биографией вызвали в политотдел, предъявили компрометирующие факты и справки, и отчислили из училища – на фронт.

 

Война

 

Излёт весны 1943 года. Эшелон прибыл в город Гордец Горьковской области. Здесь, в тылу, в артиллеристских лагерях, долго и с нетерпением ждали своих «покупателей» - представителей фронтовых частей, набирающих личный состав для пополнения или формирования воинских подразделений. Кормили в лагерях плохо, бойцов заедали клопы и вши. И вспоминалась сытая, чистая училищная жизнь...

Сержанта Задорожных, просмотрев армейские документы, отобрали для прохождения службы в отдельную пушечную батарею особой мощности резерва Главного командования на должность вычислителя. Вскоре батарея вошла в состав 120-го артиллеристского полка особой мощности, в котором Виталий Фёдорович прошёл весь свой боевой путь.

Ставка укрепляла резерв, создавала специальные, крупные артиллеристские соединения, рассчитанные на нанесение сокрушительных ударов на решающих участках фронта в готовящейся Верховным главнокомандованием переломной летне-осенней кампании 1943 года.

Что представляло собой орудие батареи особой мощности? Длинна ствола – 11 метров, калибр – 210 мм., вес снаряда – 250 кг., дальность его полёта - 45 км. При транспортировке орудие разделялось на три основные части. Каждую из них катил трактор-тягач МТ-10. Для установки пушки и приведения в боевую готовность по нормативу требовалось 12 часов. Но боевой расчёт (12 человек, все младшие командиры во главе с лейтенантом Монисовым, сопровождавшем орудие и боевой расчёт на «Студебеккере» - ЗИС-151) наловчился – и того требовали фронтовые условия – устанавливать его за 4 часа. При залпе орудия (угол ствола 45 градусов) в створе его стрельбы на дистанции 150 метров любого человека валило с ног. По тем временам это было очень грозное вооружение.

К концу 1943 года в ходе войны произошёл коренной перелом. Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом, освобождение Северного Кавказа, прорыв блокады Ленинграда, разгром немцев на Курской дуге, освобождение от оккупантов большей части Украины и взятие Киева, начало сражений за Белоруссию, Тегеранская конференция с её главным решением об открытии второго фронта и почти повсеместное наступление Красной Армии на всех фронтах – всё это говорило, что в целом, исход войны был предрешён. Но отступавшего и упорно сопротивляющегося врага ещё предстояло выбить с территории СССР.

120-й полк шёл вперёд, вслед за нашими передовыми частями, но к линии фронта ближе, чем на 2-3 км. не подходил в силу своей тактико-технической специфики.

Первые впечатления от смрадно дышащей рядом войны действовали на новичков болезненно и угнетающе. Везде лежала развороченная земля, разбитая техника, трупы лошадей. На гусеницах танков висели человеческие кишки... Солдат рвало, многие не могли прикоснуться к еде несколько суток.

Но ко всему привыкали на той войне.

- Бывало, - вспоминал Виталий Фёдорович – нагнёшься к реке набрать, или попить воды, смотришь – невдалеке прибило к берегу человеческий труп. И ничего – отвернёшься и черпаешь, пьешь...

Выходили на огневой рубеж, устанавливали орудие. Но прежде чем дать залп, рыли здесь же для себя окопчики. После залпа батареи все наши, вблизи находящиеся войска – пехота, танки, «сорокапятки», - старались убраться от батареи как можно дальше. Знали: немцы тут же засекут местонахождение батареи и скоро будет дан ответный удар артиллерией, или авиацией. И действительно (противник работал оперативно!): через некоторое время в небе появлялись вражеские бомбардировщики. Оружейные расчёты зарывались в приготовленные окопчики. Лежит артиллерист в таком хлипком укрытии – вокруг всё грохочет, содрогается от разрывов – и думает: «Ну, всё, сейчас уж, точно, конец»! Жутко было, смертно. И кричали от страха. И похлеще женщин при родах взывали к родной мамочке...

После боёв и дислокаций, в передышках, вспоминали о своей 100-граммовой спиртовой норме. Посылали старшину получать положенное - зачастую сразу за несколько дней и сразу на всех. А всех-то уже и не было... И пили за помин о них, а заодно и за себя, потому что не верилось, что в такой смертельной круговерти можно остаться в живых, хотя надежда на жизнь не покидала никогда.

Весной 44-го 120-й полк сражался на 2-ом Белорусском фронте. Враг пятился назад, пока не остановился на своей мощной оборонительной полосе в Белоруссии. Для освобождения республики Ставка Верховного главнокомандования разработала план проведения операции «Багратион», явившейся одной из самых крупных в истории Второй мировой войны. В операции было намечено задействовать и все три Белорусских фронта.

Вместе с полком батарея Задорожных подтягивалась к месту решающих сражений. Шли по своей опустошённой земле, далеко оторвавшись от тылов. Было голодно. Эта многострадальная земля пережила в 41-ом отступление советских войск, долгую оккупацию фашистской ордой, выкуривание немцев в новых боях 44-го... В полях попадалась перезимовавшая картошка. Собирали её, отжимали из клубней воду и варили в котелках серую безвкусную мякоть. Ели и лошадей, погибших от ранений, или забивая оглушённых, непригодных.

Весна закончилась стремительно. Летом вышли на боевые рубежи. 23 июня шквал артиллеристской и авиационной подготовки обрушился на немецкую оборону. В наступление пошли все фронты. Второй Белорусский под командованием генерала Захарова Г. Ф. нанёс удар по Могилёву и освободил город. Натиск безудержно развивался. Иногда в сутки полк проходил 60 км. Так, «на рысях», вошли в Польшу, где встретила такая же ободранная, израненная, голодная земля.

Из Польши полк перебросили на 3-й Белорусский фронт, и в октябре он вступил в Восточную Пруссию. Здесь поражало изобилие и плодородие нетронутых войной земель и богатство домовладений. Отступающие немцы оставляли свои хутора целёхонькими, без единой человеческой души, но полные домашнего скота, птицы и съестных припасов. Полку был дан приятный приказ самообслуживаться питанием. Истощённые бойцы стали понемногу отъедаться. Но вскоре бегущий противник стал не успевать эвакуировать своих соотечественников. И тогда приказ на самообеспечение продовольствием был отменён. Продукты у местного населения разрешено было покупать законным путём. Тех, кто нарушал этот приказ, то есть обирал и грабил мирных граждан, строго наказывали по законам военного времени, вплоть до расстрела.

В январе нового 1945 года началась Восточно-Прусская операция, целью которой было отсечение вражеских войск, скопившихся в Восточной Пруссии, от основных военных сил Германии. Войскам 3-го Белорусского фронта в этой операции пришлось в течение полутора месяцев ликвидировать Восточно-Прусскую группировку фашистских войск, оказавшуюся в кольце у залива Фриш-Граф. Уничтожено тогда было около 100 тыс. и пленено 50 тыс. солдат. А 120-ому полку довелось выбивать врага из его хвалёной крепости-цитадели Кёнигсберга на Балтийском море. Оборона города опиралась на 15 крепостных фортов вокруг него и на 9 фортов в самом городе. Гарнизон составлял 130 тыс. человек.

6-го апреля начался штурм Кёнигсберга. Утром 7-го числа бои велись уже на окраинах города, а днём - в его центральной части. 8-го апреля бои продолжались, 9-го цитадель пала...

Все справочники советского периода, говоря о штурме Кёнигсберга, умалчивают об одном – о том, что видели во втором, а, возможно, и в третьем дне приступа прямые солдатские глаза.

На подступах к городу, на его окраинах нашим атакующим воинам предстали брошенные и совершенно неповреждённые спиртовые склады – громадные, открытые, не заминированные, заставленные ёмкостями, чанами и бочками со спиртным, с качественным спиртным! Можно представить, что началось среди солдат!.. И в самом городе на улицах, на перекрёстках, стояли брошенные грузовики, загруженные ящиками со всевозможными винными бутылками. Возникает вопрос: не намеренно ли противник жертвовал этим «добром» в расчёте на широкую русскую натуру? Как бы ни было, но повсеместное опьянение наступающих способствовало приостановлению темпа штурма и деморализации воинов. И наши части были отброшены назад, понеся более тяжёлые потери от возможных.

При штурме Кёнигсберга орудия батареи Задорожных впервые находились от врага на расстоянии 800 метров и били по городу прямой наводкой. В этих днях Виталий Фёдорович получил осколочные ранения от разрыва снаряда вражеского миномёта в ногу и голову. Ранения посчитали не тяжёлыми, до госпитализации не дошло. Десять дней пролежал в медсанчасти полка и вернулся в строй.

Об уже витавшей в весеннем воздухе долгожданной Победе узнали в ночь с 8-го на 9-е мая. Вот как это произошло.

Рядом - километрах в двух-трёх от батареи - стоял авиаполк. И вот ночью артиллеристы увидели, что у лётчиков творится что-то непонятное: там поднялся шум, стрельба в небо ракетницами и светящимися трассирующими пулями. Командир батареи связался по телефону с КП авиаторов и получил ликующий ответ: Германия капитулировала! И какая же безмерная радость выплеснулась из душ и уст солдат! Кричали «Ура», плакали, обнимались, плясали. Выкатили трофейные бочки с вином, пили за Победу, за погибших друзей, за все эти проклятые годы войны, и снова плакали и смеялись.

Оказалось, что документы о капитуляции из Берлина в Москву доставлял лётчик полка авиаторов и, пролетая над родной частью, не удержался и прорадировал о свершившемся...

 

Но с днём Победы бои ещё не закончились. Ещё гибли наши солдаты в Берлине, уничтожая последних фашистских фанатиков. И здесь, под Кёнигсбергом, на Висленской косе (Фриш-Нерунг) скопились осколки разбитой прусской группировки врага и подразделения власовцев. Власовцы долго не складывали оружие. Немецкая пропаганда внушала, что все кто, сдастся, будут, как изменники, уничтожены по советским законам (что, если смотреть с высоты исторической, соответствует действительности). А с моря косу поддерживали огнём корабли остатков германского флота...

И лишь 11 мая власовцы выбросили белый флаг.

В середине мая 120-й полк стал грузиться в эшелоны для отправки на родину. «Домой! Домой!» - учащённо бились солдатские сердца. А поезд после радостных и долгих дней пути потянул состав за Урал и – дальше, дальше! – через Сибирь, снова на Дальний Восток, где стояла, поигрывая военными мускулами, Квантунская армия.

И добывали солдаты спиртное, меняя на него припасённые для дома подарки и трофейные вещички. К радости возвращения подмешивалась тоскливая тревога: впереди была опять война.

 

.... Прибывший на место назначения полк рассредоточили под городом Ворошилов. Тяжёлая артиллерия в войне с Японией не участвовала - не те были масштабы. Но определённая часть полка двинулась вслед за армией на китайскую территорию.

Август 1945 года. Первый Дальневосточный фронт. Ему противостоял 1-й фронт Квантунской армии. Восточная Манчжурия. Местность холмистая, гористая. Сопки. К их вершинам - «пупкам», японцы проложили аккуратные дорожки из досок. Подступы к «пупкам» укреплялись гнёздами дзотов, взять которые пехотой и автоматчиками было не просто. И дзоты подавляли миномётным огнём. Здесь довелось увидеть жуткую картину – мёртвых, державшихся до последнего мгновения, прикованных к пулемётам японских смертников...

Вспоминает Виталий Фёдорович и забавный случай того времени. В освобождённом китайском городе Муданьцзян зашёл он в какой-то пункт питания. Меню означалось по-русски и в нём указывались – пельмени! Прикинул солдат, сколько штук съедал в детстве и заказал официанту-китайцу порцию штук в тридцать. Китаец вытаращил глаза, но молча принял заказ и принёс в объёмной тарелке-тазике ровно тридцать пельменей, каждый из которых был размером... с кулак. Затем официант также молча отошёл в сторонку к своим коллегам-официантам. И стали они с любопытством поглядывать на советского едока. Принесённая порция явно превышала вместимость солдатского желудка. Но не падать же было лицом в грязь боевому русскому солдату! Боец принялся за еду. Съел два, три, пять пельменей, чувствует – больше не может. А китайцы смотрят... Стал ковырять шестой... И тут в общепит зашли наши солдаты, которых сержант сходу пригласил к своему столу. Выручили от «позора» боевые побратимы...

И только через год после Дня Победы, в мае 1946-го, по сталинскому Указу №1 сержант Задорожных был демобилизован из рядов Советской Армии, имея в послужном списке боевые награды: Орден Отечественной войны 1-й степени, Орден Красной Звезды и медаль «За Отвагу».

 

Учительство

 

В июне Виталий приехал во Фрунзе к матери. Начиная новую, самостоятельную, гражданскую жизнь, хотелось учиться. А на руках об образовании – всего лишь неполный табель успеваемости за десятый класс. Обратился в сельскохозяйственный институт имени Тимирязева. В приёмной комиссии покачали головами, рассматривая довоенный табель. Но перед педагогами стоял фронтовик-орденоносец. Поговорили с ним, поговорили между собой и - приняли.

Однако вскоре студент понял, что влез не в свои сани. Тянуло к другому – к гуманитарным наукам. Он перевёлся в Учительский институт на факультет русского языка и литературы. Но и в этом институте обучение не пошло. Сразу захромала грамматика. И в других дисциплинах интересовали только исторические темы. К тому же обучение было очным, дневным. А студенту шёл уже 27-й год. Нужно было думать и о стареющей матери, и о себе – о пропитании, об одежде. И Виталий нашёл выход, ещё раз переведясь во Фрунзенский педагогический институт имени Крупской на заочное отделение факультета истории и географии. Сразу появилось свободное между сессиями время, и с товарищем-фронтовиком Задорожных поехал на заработки в Восточный Казахстан под город Усть-Каменогорск на Белоусовский золотодобывающий рудник. На месте приятель устроился на продовольственную базу рудника заведующим (недаром начальником штаба был на фронте!) и стал звать бывшего артиллериста под своё крыло на должность экспедитора, обещая золотые горы. Но Виталия влекла другая стезя. Он поехал в Облоно (областной отдел народного образования), предъявил зачётную книжку студента-заочника и попросил задействовать его по возможности в преподавательской работе.

4 мая 1947 года Облоно направил студента педагогического института в Большенарымский район Восточно-Казахстанской области, где в тогдашней семилетней школе он стал преподавать историю и географию. Отсюда начинается отсчёт более чем сорокалетней педагогической деятельности Виталия Фёдоровича Задорожных.

В 1950 году он окончил институт и получил диплом преподавателя истории и географии. В разные годы и на разных уровнях – от учителя до директора – работал в школах Киргизии и Краснодарского края.

С 61-го, после внезапной смерти первой жены Виолетты, оставившей его с малолетней дочерью Татьяной на руках, судьба связывает Виталия Фёдоровича с Тюменским Севером. В 1965 году из посёлка Актямово Берёзовского района, где он учительствовал, молодой педагог переехал в национальный ханты-мансийский посёлок Казым, заняв место завуча школы. Здесь преподавала 26-летняя представительница коренного населения ханты Евдокия Алексеевна Спиридонова, ставшая Виталию Фёдоровичу супругой, уже, как говориться на всю оставшуюся жизнь. С течением времени в новой семье родились ещё три дочери, а когда дети выросли, то подарили своим родителям трёх внучек и одного внука.

Были и ещё переезды в северной жизни учителя Задорожных. С 1967 по 1978 гг. работал директором вечерней и средней школ на Ямале в посёлке Катрауш Самарского района. В эти годы Евдокия Алексеевна окончила Ленинградский институт народов Севера и стала преподавать русский язык и литературу. Сейчас её педагогический стаж насчитывает четверть века. В 1978 году Виталий Фёдорович официально вышел на пенсию и выехал с семьёй в Казахстан. Но в 81-ом году Задорожные вновь возвратилась в Казым.

Строки и судьбы... Сухое, поверхностное перечисление дат и лет, названий населённых пунктов... Коробит оно меня. Потому что за этими цифрами и названиями стоит вся послевоенная жизнь и неустанный педагогический труд Виталия Фёдоровича. Ведь даже в 1992-1993 годах по просьбе коллектива Казымской средней школы в возрасте 72-х лет учитель Задорожных преподавал историю 9-11 классам. А в 95-ом году снова обучал и аттестовал, то есть давал путёвку в жизнь 11 классу! Правда, сомнения в себе были: а сможет ли нынче? Ведь и мировоззрение у людей изменилось, и собственный возраст велик, и дети отличаются от детей его молодости. Но совладал, и воодушевился, понял, что нужен ещё, что, несмотря на все бывшие заслуги и сегодня недаром ест свой хлеб.

Семью Задорожных знают и ценят не только в Казыме, где каждый человек на виду. Евдокия Алексеевна с 1991 года работала смотрителем Казымского национального этнографического музея-парка под открытым небом, а с 1993-го является его директором.

При первой моей встрече с Виталием Фёдоровичем в 1994 году беседовать нам довелось ещё в их старом, ветхом домишке. Но рядом уже строился просторный деревянный дом на две семьи. Теперь наша встреча произошла в нём, куда супруги переселились в 95 году. И, конечно же, как и все ветераны, не обделённые вниманием и заботой государства, благодарны Задорожные ему в лице местной и районной администрации.

Живут Виталий Фёдорович и Евдокия Алексеевна в достатке. И люди их уважают. И здоровье ещё не избыло. В недавние зимы, бывало, оба становились на лыжи. Теперь с лыжами Виталию Фёдоровичу труднее. Всё-таки цифра 77 на счётчике лет.

Но попотчевал он меня вкуснейшей рыбкой собственного вылова и приготовления. И по посёлку мы прошлись вместе, проведали ветерана войны Юрия Константиновича Плесовских, отметившего 70-летие. И застолье было небольшое, и взгрустнулось мне ненароком за этим застольем: на сегодняшний день из ветеранов-участников войны их в Казыме осталось всего двое...

Многое ещё можно было бы рассказать о текущих буднях Виталия Фёдоровича, о десятилетиях его учительства, о фронтовых путях-дорогах, и даже спуститься к юности, к детству, к самим истокам. Старые фотографии и память ветерана запечатлели драгоценные эпизоды о родителях, особенно об отце – человеке, на всю жизнь оставшемся для него главным примером и сыновней гордостью.

Но невозможно полностью поведать о пути любого конкретного человека, хотя бы потому, что собственной жизни не хватит. Потому и существует в литературе жанр очерка, цель которого заключается в том, чтобы лишь очертить основные этапы и вехи судьбы и жизни человеческой.

И за эту большую, неповторимую жизнь низкий поклон Вам, Виталий Фёдорович!

 

Примечание:

17 марта 2010 года Виталию Фёдоровичу Задорожных исполнилось 90 лет!

Здравия и жизни ветерану!