Костёр почти погас, едва дымится,

И пламени весёлого не видно.

Как брошенная кукла, сиротливо,

Валяется гитара у палатки,

Хозяин спит, похрапывая сладко,

Заначку нашу подытожил пивом,

А звал погреться у костра - обидно!

«Погиб» певец, концерт не состоится.

 

Я в гости шёл к соседскому кострищу

С одним желаньем – песней усладиться.

Подбросил принесённые поленья

Костёр взбодрился, пламя заиграло.

Я осмотрелся, и вздохнул устало:

Опять "попал", ну что за невезенье!

Какие песни? Надо ж так напиться…

Гитару жаль, наверно, стоит тыщу.

 

Окликнул, в шутку, есть ли здесь живые?

Вопрос повис на соснах без ответа.

Две девочки, укрывшись одеялом

На брёвнышке скукожившись, молчали,

Им по пятнадцать минуло едва ли.

И взгляд у них был блеклым и усталым,

Смотрели на огонь, не видя света,

Задумавшись о чём -то, как слепые.

 

Разговорить девчонок мало шансов,

Хотя «в лицо» давно друг друга знаем,

Конечно, за отца им было стыдно,

Ведь он такой весёлый и не старый,

Играть умеет и влюблён в гитару,

Друзей подвёл, тем более обидно.

Я напоил девчонок сладким чаем,

Поднял гитару: «Любите романсы?»

 

Не заросли студенческие раны!

Я гитаристом неплохим считался,

В "шестидесятых" столько пели песен,

Что водки подливать не успевали,

Всех лучших бардов и поэтов знали,

Любой ночной костёр казался тесен,

А в руки взяв гитару, растерялся.

«Пожалуйста, сыграйте про туманы…»

 

Я удивился, почему – туманы?

И мы с «туманов» спевки открывали….

И как - то стало на душе свободно.

Вот девочки, они почти что дети,

А знают ли, что Кукин жил на свете?

И как в ту пору песни были модны,

Что у костров студенческих звучали?

Я начал: «Понимаешь, очень странно…».

 

Через минуту, скованность отринув,

Мой хриплый тембр рванулся к перекату,

Сработала «магнитная» дорожка:

В ней Визбор и Высоцкого солдаты,

Здесь Галича стихи, почти цитаты.

И ранний Окуджава, (без обложки).

Со всех сторон к кострищу шли ребята,

Несли свои гитары - карабины.

 

Их голоса врывались в голос «стаи»,

Гитары в унисон стучали жёстко,

Звучанье старых песен стало юным,

Кончалась песня, сразу шла другая,

И красный конь, над озером взлетая

Окраса добавлял, певцам и струнам.

Мы все стояли, словно на подмостках

У «Грушинского» Гранды отнимая…

 

Не вспомнить, сколько это продолжалось

Порыв и память, есть ли что чудесней?

Час или два. А много ль это, мало?

Мы отдали годам шестидесятым,

За что я низко кланяюсь ребятам,

Со мной такого раньше не бывало,

Всё выплеснули, до последней песни.

Подругой к тишине пришла усталость.

 

Аккорды смолкли, спать ушли ребята,

Их до утра не разбудить из пушки.

Но призрак песен не упал на росы,

Он был подхвачен трелью соловьиной,

Пусть бессловесной, но такой любимой.

Скрывая слёзы дымом папиросы,

С улыбкою считал я крик кукушки:

"Кукушка, дай пожить, хоть до заката..."

 

Мы жили зло, но души не губили,

И в песнях наших не было обмана.

Девчушки из золы сгребли картошку

И с корочкой, в мундире, жадно ели.

Ведь ночь не спали! Но глаза горели!

И утро просыпалось понемножку…

Им дальше жить.

А что же до туманов…

Дай Бог, что б наши песни долго жили.