Борис Поплавский

 

Русский поэт и прозаик польско-литовского происхождения Борис Юлианович Поплавский родился в 1903 году в Москве, в зажиточной семье выпускников Московской консерватории, отказавшихся от музыкальной карьеры. Отец его, один из учеников Чайковского, был талантливым пианистом и виолончелистом, зарабатывавшим на жизнь службой в Обществе заводчиков и фабрикантов; мать – скрипачкой, отдавшей себя воспитанию детей.

Будущий поэт с детства пристрастился к чтению и рисованию, занимался музыкой, в 12-летнем возрасте написал первое стихотворение. В 1906-1908 гг. вместе с родителями жил в Швейцарии и Италии. Начавшаяся еще в юные годы вражда Бориса с матерью, женщиной властолюбивой и жесткой, стала одной из причин его психических травм. Старшая сестра Наталия, красавица-поэтесса, вращавшаяся в богемных кругах, рано пристрастила брата к кокаину и гашишу.

В 1919 году отец и сын Поплавские эмигрировали в Турцию, затем вернулись в Россию, а в конце 1920 года вместе с армией Врангеля вновь оказались в Константинополе. В этот период Борис много рисовал, писал стихи. Познакомившись с оккультистом Петром Успенским, он вступил в теософский орден «Звезда на Востоке», изучал труды Елены Блаватской, дальней родственницы его матери.

Весной 1921 года вместе с отцом уехал в Париж, где поступил в художественную академию «Гранд Шомьер» на Монпарнасе, сблизился с группой молодых художников. Некоторое время посещал лекции на историко-филологическом факультете Сорбонны. В начале 20-х гг. около двух лет прожил в Берлине, занимаясь живописью. Одновременно занимался гиревым спортом и боксом, приобретя репутацию человека замечательной физической силы.

Первые стихи опубликовал в 1928 году в парижской газете «Воля России». С 1929 года регулярно печатал стихи, прозу и критические статьи в журналах «Числа», «Современные записки». Входил в состав Царьградского Цеха поэтов, литературных групп «Гатарапак», «Через», «Кочевье», Союза молодых поэтов и писателей.

В 1931 году увидел свет первый и единственный прижизненный поэтический сборник Поплавского «Флаги», тепло принятый эмигрантской литературной средой.

В начале 30-х годов поэт материально нуждался, существуя на мизерное пособие Синдиката французских художников, и в то же время вел откровенно богемную жизнь. Это, однако, не мешало ему много времени проводить в библиотеках, читать, писать стихи и прозу. Поплавский вел дневники, большая часть которых была посвящена религиозным размышлениям, всерьез подумывал о возвращении в Россию.

Осенью 1935 года скончался, случайно приняв сверхдозу героина и отказавшись поехать в лечебницу.

В последующие годы стихи и проза Поплавского неоднократно переиздавались.

***

 

За стеною жизни ходит осень

И поет с закрытыми глазами.

Посещают сад слепые осы,

Провалилось лето на экзамене.

 

Всё проходит, улыбаясь мило,

Оставаться жить легко и страшно.

Осень в небо руки заломила

И поет на золоченой башне.

 

Размышляют трубы в час вечерний.

Возникают звезды, снятся годы,

А святой монах звонит к вечерне,

Медленно летят удары в горы.

 

Отдыхает жизнь в мирах осенних,

В синеве морей, небес в зените,

Спит она под теплой хвойной сенью

У подножья замков из гранита.

 

А над ними в золотой пустыне

Кажется бескраен синий путь.

Тихо реют листья золотые

К каменному ангелу на грудь.

ДОЖДЬ

 

Владимиру Свешникову

 

Вздувался тент, как полосатый парус.

Из церкви выходил сонливый люд.

Невесть почто, входил вдруг ветер в ярость

И затихал. Он самодур и плут.

 

Вокруг же нас, как в неземном саду,

Раскачивались лавры в круглых кадках,

И громко, но необъяснимо сладко

Пел граммофон, как бы Орфей в аду:

 

«Мой бедный друг, живи на четверть жизни,

Достаточно и четверти надежд.

За преступленье – четверть укоризны,

И четверть страха пред закрытьем вежд.

 

Я так хочу, я произвольно счастлив,

Я – произвольно черный свет во мгле.

Отказываюсь от всякого участья,

Отказываюсь жить на сей земле».

 

Уже был вечер в глубине трактира,

Где чахли мы, подобные цветам.

Лучи всходили на вершину мира

И, улыбаясь, умирали там.

 

По временам, казалось, дождь проходит.

Не помню, кто из нас безмолвно встал

И долго слушал, как звонок у входа

В кинематограф первый стрекотал.

 

В ОТДАЛЕНИИ

 

Было тихо в мире, было поздно.

Грязный ангел забывал свой голод

И ложился спать под флагом звездным,

Постепенно покрывавшим город.

 

А над черным веером курзала,

Где сгорал закат, костер печали,

Тихо небо растворяло залы.

Ночь на башне призраки встречали.

 

Голоса их были безмятежны,

Всё, что было, спало перед ними.

На святой равнине белоснежной,

Всё, что будет, плыло еле зримо.

 

На краю небес, на грани ночи

Просыпались звезды, снились очи.

Далеко внизу луна всходила

И ночная птица тихо выла.

 

С башни пело время, гасла башня

И луна кралась в одной рубашке.

Грязный ангел спал в лучах рассвета.

И к нему с небес плыла комета.

МОРЕЛЛА II

 

Тихо голос Мореллы замолк на ином берегу,

Как серебряный сокол, луна пролетела на север,

Спало мертвое время в открытом железном гробу,

Тихо бабочки снега садились вокруг на деревья.

 

Фиолетовый отблеск всё медлил над снежною степью,

Как небесная доблесть, в твоих неподвижных глазах

Там, где солнце приковано страшною черною цепью,

Чтоб ходило по кругу, и ангел стоит на часах.

 

Пойте доблесть Мореллы, герои, ушедшие в море!

Эта девочка-Вечность расправила крылья орла.

Но метели врывались, и звезды носились в соборе.

Звезды звали Мореллу, не зная, что ты умерла.

 

Молча в лунную бурю мы с замка на море смотрели,

Снизу черные волны шумели про доблесть твою,

Ветер рвался из жизни, и лунные выли свирели.

Ты, как черный штандарт,

развевалась на самом краю.

 

Ты, как жизнь, возвращалась,

как свет, улетающий в бездну.

Ты вступила на воздух и тихо сквозь воздух ушла.

А навстречу слетали огромные снежные звезды,

Окружали тебя, целовали тебя без числа.

 

Где ты, светлая, где? О, в каком снеговом одеянье

Нас застанет с тобой Воскресения мертвых труба?

На дворе Рождество.

Спит усталая жизнь над гаданьем,

И из зеркала в мир чернокрылая сходит судьба.

***

 

Белое небо. Телеги шумят.

День раскаленный смеркается глухо.

Ласточки низко и быстро летят,

Души измучены летнею мукой.

 

Тише, мой друг, не суди о грядущем.

Может быть, Бог о судьбе позабыл,

Пылью наполнив священные души.

Смейся: никто никого не любил.

***

 

Разметавшись широко у моря,

Спит возвышенность каменным сном.

День недвижен. У низкого мола

Яхта клонится в воду крылом.

 

Над обрывом, на горной дороге

Мир прозрачен. как жидкий хрусталь –

Там. устав от ходьбы, недотроги

В белом кружеве смотрятся вдаль.

 

На лугу, под звенящей косою

Травы падают в омут небес.

Пароход, дымовой полосою

Горизонт опечалив, исчез.

 

А под кручей на тысячу блесок

Распадается солнце в воде,

И сквозь пыль у соснового леса

Мчится гонщик навстречу судьбе.

 

В теплой лодке пишу без ответа,

Свесив руку, гляжусь в глубину,

Закрываясь рукою от света,

У безбрежного моря в плену,

 

Где в немолчном своем разговоре

Блеск волны догоняет волну

И, теряясь, шумит на просторе,

Незаметно склоняя ко сну.

 

Чуть курлычет вода за кормою

В непрестанном движенье своем.

Призрак лодки с уснувшей душою

Неподвижно висит в голубом.

 

И на ней, как весы в равновесье,

Равнодушен к добру и ко злу,

Полон солнечной радостью весь я,

Свесив теплую руку к веслу.

БЕЛОЕ СИЯНИЕ

 

В серый день у железной дороги

Низкорослые ветви висят.

Души мертвых стоят на пороге,

Время медленно падает в сад.

 

Где-то слышен на низкой плотине

Шум минут, разлетевшихся в прах.

Солнце низко купается в тине,

Жизнь деревьев грустит на горах.

 

Осень. В белом сиянии неба

Всё молчит, всё устало, всё ждет.

Только птица вздыхает без дела

В синих ветках с туманных высот.

 

Шум воды голоса заглушает,

Наклоняется берег к воде.

Замирает душа, отдыхает,

Забывает сама о себе.

 

Здесь привольнее думать уроду,

Здесь не видят в мученьях его.

Возвращается сердце в природу

И не хочет судить никого.

***

 

На холодном желтеющем небе,

Над канавой, где мчится вода,

Непрестанно, как мысли о хлебе,

В зимнем небе дымят города.

 

Тяжкий поезд мосты сотрясает,

Появляется надпись «Табак»,

Загорается газ, погасает,

Отворяются двери в кабак.

 

Слез кондуктор и будочник свистнул,

Потащились вагоны в снегу.

Я с утра оторвался от жизни,

Всё иду, уж идти не могу.

 

Первый снег мне былое напомнил

О судьбе, о земле, о тебе.

Я оделся и вышел из комнат

Успокаивать горе в ходьбе.

 

Но напрасно вдоль белых чертогов

Шум скользит, как река в берегах.

Всё такая же боль на дорогах,

Всё такое же горе в снегах.

 

Нет, не нужно во мраке опоры;

Даль нужней, высота, чистота,

Отрешенья высокие горы,

Занесенные крыши скита.

 

Долго будет метель бездорожить,

Ночь пройдет, успокоится снег,

Тихо стукнет калитка, прохожий

Обретет долгожданный ночлег.

 

Свет лампады негромко, немудро

Означает: покой здесь, ложись.

Завтра встанешь, как снежное утро,

Безмятежно вмешаешься в жизнь.

 

Только где же твой скит, горожанин?

Дома низко склоняюсь к трудам.

Только где же твой дом, каторжанин?

Слышишь, церковь звонит? это там.