Такого наплыва студентов 1-я физическая аудитория Новочеркасского Политехнического института ещё не знала. Старинный деревянный амфитеатр аудитории был заполнен до отказа. Студенты сидели на ступеньках, круто поднимавшихся снизу вверх. Кое-кто, забыв приличия, сел на края столов, отклонившись в сторону. Студенты, сидящие за спинами вставали, выглядывали слева и справа, чтобы видно было кафедру.

Профессор Лось стоял у доски, на которой только что нарисовал разрез Новочеркасской горы, то есть Бирючьего Кута, и, утирая пот со лба, продолжал лекцию:

- Итак, гора наша, на которой расположен Новочеркасск, представляет собой слоёный пирог из глины, песка и ракушечника. Толщина этого пирога достигает 250 метров. Но самое интересное – распределение водных потоков в этом пироге. Если посмотреть на имеющиеся родники, то они расположены весьма странно – на высотах от 50 до 100 метров. Это по улице Кавказской с южной стороны города, и с западной стороны – по улице Пушкинской к Куричьей Балке. Ниже родников почти нет.

Это говорит о том, что в нашей горе возможны полости и подземные реки, но это только гипотеза.… Поэтому не стоит отбрасывать легенду о подземных ходах. Они могли быть и естественного, так сказать, карстового происхождения… -

Студенты расходились возбуждённые, рассказывая друг другу давно известные истории о казачьих богатствах, запрятанных в недрах горы, о длинном туннеле, соединяющем хутор Малый Мишкин и подземелья собора. Кто-то говорил о страшных кладбищенских склепах со скелетами, где находятся входы и выходы из пещер.… Казалось, профессор заразил их своим энтузиазмом – исследованием Новочеркасской горы.

В тот же день я прошёл по улице Кавказской и насчитал пять родников. Долго стоял у дороги на улице Пушкинской, наблюдая, как трудолюбивая вода бьёт фонтанчиком из-под земли. И вспомнилась мне старая история.

Новочеркасск.… Проходят годы. Иногда события, даже незначительные, обрастают разными выдумками, и не проверишь, что же было на самом деле. В таких случаях думаю, что нет дыма без огня, если какая-то легенда прожила несколько десятилетий, значит, что-то было…

То, о чём расскажу, я узнал от своего деда, Михаила Ивановича, и передаю почти без изменений.

Михаил Иванович прожил бурную жизнь. Родом из бедной крестьянской семьи, он в 30-х годах начал работать в органах, тогда НКВД, позже МГБ. Там он увидел столько, что и на две жизни хватит.

Он кое-что рассказывал, особенно, когда выпьет. Я многое не принимал всерьёз. Не всё можно рассказать, во что верилось. Но один рассказ мне показался особенно интересным, потому что касался забытых страниц истории нашего города.

Советская власть в нашем городе установилась и окрепла позже, чем в центре России. Это были бурные двадцатые годы. Революция принесла голод, разруху и беспризорников. Жестокими сделали детей голод, болезни, отверженность…

Одним из самых знаменитых беспризорников в Новочеркасске был парень по кличке «Мопс». От недоедания, может быть, от болезни, он был почти лысый, голова чуть приплюснута, нижняя челюсть выдавалась вперёд. Собратья, его окружавшие, сходство с собакой уловили мгновенно, так что настоящее имя было забыто, а кличка дошла и до нашего времени.

Мопс славился среди беспризорников отчаянной смелостью и прекрасным знанием города. Расположение проходных дворов, грязных улочек, укромные места на базарах, где, казалось, негде и спрятаться – всё хранила изощрённая память Мопса. Никто лучше не мог отвлечь внимание милиции при внезапной облаве, затем таинственно исчезнуть…

Мопс не ночевал вместе с беспризорниками по железнодорожным складам, чердакам, кладбищенским склепам. У него имелось какое-то своё убежище, и где оно располагалось, никто не знал. Многие пытались выяснить, но каждый раз он уходил, ловко заметая следы.

Не любили беспризорники этого. Били. Финкой пугали. Но, убедившись, что вреда общему делу это не приносит, отстали.

Время шло. Разворачивалась индустриализация, беспризорников становилось всё меньше. Кто-то, разобравшись в жизни, влился в ряды рабочего класса и строил с комсомольскими песнями паровозостроительный завод на окраине города. А кто-то стал профессионально заниматься воровством, что было веселее, да и привычнее. Мопс избрал второй путь. Он, как рассказывают, стал одним из самых ловких и отчаянных карманников Новочеркасска. Но принцип у него остался тот же. Работал в одиночку, охотно делился украденным с дружками, женщин не любил, любил «горькую», но на работе не злоупотреблял. Никто не знал, где он живёт. Милиция много бы дала, чтобы схватить его, но срывов Мопс не допускал…

Попался он на грандиозной облаве, проведённой Новочеркасской милицией в середине тридцатых годов. Попался, что называется, с «поличным». В горотделе, куда его привели, вёл себя вызывающе, видимо, ничуть не думал о наказании. Так как подготовка к облаве велась несколько дней, удалось выяснить, что Мопс часто приходил в район Собора, хотя никаких воровских дел там у него не было. След терялся в скверике около железнодорожной больницы. Что он там делал, Мопс не говорил. Дело было разобрано быстро, Мопса переправили в место заключения, а Михаилу Ивановичу поручили разобраться – что же делал Мопс у собора?

Недалеко от кирпичной трубы, применявшейся для отопления собора, был люк, похожий на старинные канализационные люки. Судя по некоторым признакам, его часто открывали, и Михаил Иванович решил туда заглянуть. Сдвинув крышку в сторону, приготовив наган и спички, он спрыгнул на дно колодца. Дно было сухим, а в стенке начиналась сводчатая галерея. Высота была небольшая, но, согнувшись, можно было идти. Чиркая спичкой, Михаил Иванович пошёл вперёд, держа на всякий случай наган наготове. Трудно сказать, долго ли он шёл до первого разветвления, но, по его ощущению, около 5о метров. В конце галерея расширялась, стала выше и закончилась дверью, окованной полосами. Верхняя часть была сломана и, судя по тому, что пыли не было, внутрь влезали. Михаил Иванович посветил в пространство за дверью. Угадывалась большая комната или ход. Помещение имело круглую форму, стены шли вверх под уклоном, видимо, переходя в свод. При свете спички потолка не было видно, а стоять можно было во весь рост. Помещение имело три входа. Первый, через который вошёл Михаил Иванович, второй – слева, двери там не было, и галерея шла дальше, постепенно закругляясь. Третий ход также не имел двери, шёл в правую сторону галереей. Ход был просторен, так что Михаилу Ивановичу ни разу не пришлось наклониться. Пройдя ещё метров 20, он наткнулся на дверь, такую же, как первая, верх её также был сломан. За дверью было такое же сводчатое помещение, галерея шла дальше. Дед не мог припомнить, сколько прошёл разветвлений, но не меньше четырёх. Остановиться его заставил большой колодец, сделанный из серого камня. Дна не было видно, но где-то внизу шумела вода. Было впечатление, что ход образует кольцо вокруг Собора. Возвратиться его заставили спички. Опасаясь заблудиться, он пошёл обратно. Но в этих ходах, без сомнения, были до него. В одном месте лежало тряпьё, на котором спали, валялись окурки, «свежая» бутылка из-под водки. На этом знакомство с Мопсом у Михаила Ивановича закончилось.

Эта история забылась. Несколько лет о Мопсе ничего не было известно. Вновь эта кличка всплыла в годы войны.

Говорят, что Мопс, когда началась война, попросился добровольцем на фронт. В 1943 году он воевал в районе Новочеркасска. И здесь, якобы, произошла следующая история.

По данным нашей разведки, фашисты оставили в городе зондеркоманду, которой было дано задание уничтожить культурные памятники города, в частности, Собор.

Мопс пришёл в особый отдел и предложил свои услуги – провести отряд для ликвидации зондеркоманды одному ему известными ходами. Говорят, что вошли они в город со стороны улицы Железнодорожной, вышли в районе Куричьей Балки.

Их ли заслуга, или стремительного наступления наших войск, но задачу свою фашисты не выполнили. Все двенадцать солдат из зондеркоманды лежали расстрелянные в скверике возле собора. Возможно, там их и закопали.

После войны Мопс бросил воровское ремесло и пришёл работать в милицию города. С полуслова и одного взгляда мог он определить, честен человек или нет, к ворам и бандитам был беспощаден. Не боялся ничего, не раз ходил под пули, брал опаснейших рецидивистов. Здесь его и погубила отчаянность. Однажды в милицию пришла женщина и заявила, что у неё на квартире остановились двое военных, не предъявляют документов и, вообще, ведут себя странно. Время было горячее, бандитизма было много, людей не хватало, поэтому Мопс пошёл один…

Его тело нашли в луже крови, перед небольшим палисадником у ступенек крыльца. Ни хозяйки дома, ни её постояльцев найти не удалось. Это убийство так и осталось одной из тайн, которых история хранит немало…

Похороны Мопса прошли тихо. Ни жены, ни детей, ни родственников у него не было. Потом всё постепенно забылось за грузом других дел, более важных и неотложных. Как ни пытался дед вспомнить настоящее имя Мопса, никак не всплывало оно в памяти. Даже в милиции все называли его по прозвищу, и он никогда не обижался, потому что оно подходило к нему лучше, чем имя и фамилия.

Однажды я попросил Михаила Ивановича показать мне то место в сквере, где был люк. Мы вышли из его маленького домика на Красноармейской, прошли по мокрому асфальту, старой булыжной мостовой, мимо памятника Ермаку. Остановились возле кирпичной трубы, взметнувшейся в небо возле Собора. Дед два раза обошёл сквер и возвращался в одно и то же место, на котором была разбита цветочная клумба. Никаких следов люка в этом месте не было. Дед постоял немного, в недоумении пожал плечами, но всё же показал на центр клумбы. После этого пошёл мелкий осенний дождичек, и мы поскорее убежали с этого места.

А через некоторое время Михаила Ивановича не стало, и уточнить что-либо было уже невозможно …