Однажды я проснулся и с ужасом обнаружил отсутствие своего имени. Кто я? Как я попал в эту лачугу? Кто здесь кроме меня обитает? И, словно ответ на последний вопрос, в хижину ввалился огромный детина. То ли то человек, то ли зверина. Вид его с первого раза и не опишешь. Одним словом, это был Ужас. Он схватил меня за плечи своими клещами похожими на руки кузнеца, поставил на ноги. На каком-то ломаном языке он спросил, как меня зовут. Имени я своего не помнил и в ответ развёл лишь руками. На его физиономии, мало напоминающей человеческое лицо, появилось нечто вроде язвительной усмешки. Ткнув себя в область груди, напоминающей груду искорёженного металла, он таким же металлическим голосом произнёс: «НИК». А потом, неожиданно ткнув в грудь и меня, отчего чуть её не разорвал, пробасил: «ТЕЛЬ». Ну, Тель, так Тель. Всё же лучше, чем быть господином Никто.

Кстати, о господине. Ник, при всём грубом первоначальном общении, и обращении со мной, как-то потеплел и дал понять, что он мой раб. Смешно стало, когда он произнёс:

- Ник - рабНИК, Тель - господТЕЛЬ.

В моём положении абсолютного «неведомства» быть ещё и господином кого-то показалось мне несправедливым. Поэтому я стал сразу отвергать его попытки предназначения наших отношений.

- Тель не господин, Ник не раб, Тель и Ник - друзья, - так я попытался обозначить наше положение, с опаской при этом подав свою руку, для скрепления дружбы. Но Ник с какой-то невообразимой нежностью взял мою руку и потёр ею свою наждачную щёку.

- Ник - раб, Ник - учеНИК, Тель - господин, Тель - учиТЕЛЬ.

Я уже как-то равнодушно принял упрямство Ника. Что-то в моей памяти щёлкнуло, словно напоминание о том, что я был когда-то учителем или преподавателем. Ну, да ладно, Учитель, так учитель. Но как мне учить кого-то, если я даже не знаю, откуда я, кто я, что я знаю?

Но, всё равно, неплохо, что кто-то есть рядом, может быть, он кое-что напомнит обо мне, даст какую-то зацепку моей памяти, объяснит, как я попал сюда. Но бурное знакомство с Ником уже утомило меня, закружилась голова, поэтому я прилёг. Лёжа я ощупал свою голову, почувствовал на ней запекшуюся кровь. Значит, я травмирован, поэтому-то и потерял память. Я тут же сам удивился своему диагнозу, присутствия логики в голове. Уже это стало подавать мне надежду на то, что память вернётся, а пока достаточно того, что не потерял способности мыслить. Но куда пропал Ник?

Ник, оказывается, не пропадал, он выполнял свои служебные обязанности то ли раба, то ли ученика. В чёрном от копоти казане он принёс дымящуюся пищу, наподобие супа. Из грубо вырезанной деревянной ложки он стал суетливо кормить меня этим варевом, выказывая при этом нечто вроде нежной привязанности. Суп был довольно вкусным, но я сумел проглотить лишь 3-4 ложки. Меня больше волновал не голод, а неведомость. Но вопросы следовало задавать осторожно, вдруг я каким-то образом попаду впросак.

- Ник, ты здесь живёшь один, - спросил я его, оглядывая убогую хижину.

- О, нет! - воскликнул Ник, уже интригуя меня ответом.

- Мы теперь живём с тобой вдвоём, - слегка разочаровав, но и очаровав, меня, завершил свой ответ Ник.

- А как, Ник, я попал сюда? - не сдержался я с важнейшим вопросом.

Ник поднял свой палец вверх, с почтением и важностью ответил:

- Ты упал с железной стрекозы, упал на дерево, я тебя с него снял и принёс тебя, ты 2 дня был без сознания.

Я с удивлением понял, что упал или меня выбросили с вертолёта. Надо полагать, что я военный или бывший военнопленный. Об этом можно было судить по моей военной одежде, правда, без петлиц, погон, знаков отличия воинского звания. В памяти, размазанными кадрами всплыли картины то ли из кино, то ли из реальности, когда в целях экономии боеприпасов пленных не расстреливают, а выбрасывают. С самолётов или вертолетов. Но кто меня выбросил, за кого или против кого я воевал? Может, ещё вспомню...

- Ник, а ты, как и когда сам-то попал сюда, - продолжил я распросы.

Ник и тут шокировал меня ответом. Оказывается, он и сам не помнит, кто он такой, откуда появился здесь. Он помнил лишь то, что очень давно попал на этот остров, живёт здесь один.

Эта история напомнила мне что-то из прошлого, то ли быль, то ли литературный сюжет.

Наверное, потом вспомню.

То, что это место является островом, Ник нарисовал на песке, достаточно полно и фигурально.

Как бы ни болела голова, но любопытство её взяло верх. И я, шатаясь, вышел наружу, чтобы осмотреть хозяйство Ника. В глаза сразу попался огород за хижиной, огороженный дворик, где бодались безрогие козы, какие-то бочки с водой и квашеной капустой. Нику моё любопытство, видимо, понравилось, так как он, с неприкрытой гордостью показывал, что он хозяйственный малый.

Ник демонстрировал свои примитивные орудия труда, оружие, копья, дротики, лук со стрелами. У него откуда-то появился менторский тон, будто учителем был он, а не я. Он лишь немного охладел, когда я не только понимал функциональные назначения предметов, но показал своё умение пользоваться ими. Тут же Ник вернул мне моё мнимое или действительно превосходящее положение. Но рабскую покорность он не выпячивал и это уже хорошо, значит, мы свои социальные отношения уже можем строить на равной основе.

В глазах у меня по прежнему пестрила рябь, Ник понял, что я ещё слаб и мне необходим уход и покой. Бережно уложив меня на свою постель из козьих шкур, он дал понять, чтобы я отдохнул, пока он сходит на охоту. Я снова провалился в небытие, то ли сон, то ли дремоту.

Не знаю, сколько прошло времени, но я проснулся оттого, что Ник разбудил меня, чтобы похвастаться своими охотничьими трофеями, куропатками и довольно крупным фазаном.

Я вынужден был его похвалить, а он довольный этим, пошёл стряпать, наверное, ужин. Видимо, он решил накормить меня на скорую руку, так как дичь он принёс в жареном виде. Мясо выглядело аппетитно, и я сумел съесть довольно крупный кусок. Но слабость не отпускала, и я снова уснул, а проснулся уже на рассвете. И тут Ник оказался рядом со своим чёрным казаном, где уже сварился суп из тех же птиц. Я чувствовал себя уже гораздо лучше, вернулся аппетит и жажда жизни. Это моё состояние не ускользнуло от взгляда Ника, он искренне радовался моему возвращению в полноценное существование. Он хлопотал вокруг меня, дарил какие-то подарки, прикидывал свои огромные одежды на моём теле. А что я мог сделать хорошего для него? Что я мог подарить ему? У меня не было ничего, кроме беспамятства и неопределённого положения. Чтобы как-то помочь моему новому другу, я начал точить копья и ножи Ника. Он пытался возражать этому занятию, но я вежливо доказал, что мне необходим труд для того, чтобы вернуть память.

Начал я с того, что стал крутить мысль вокруг своего нового имени. Где-то я уже слышал это слово «Тель».

Ах, да, - учиТЕЛЬ! Тель же, значит, обозначение субъекта, деяТЕЛя, типа «мучиТЕЛя»... Но эту мысль я тут же отогнал, ибо не хотелось Ника называть мучеНИКом. Пусть он останется учеНИКом. Но чему же я могу научить Ника? Каким ещё «Телем» я могу быть?

ПисаТЕЛЬ... Вот ещё одно знакомое слово. Да, кажется, не только учителем, но и писателем я был когда-то. Надо вспомнить, о чём я писал... А может быть, я ещё вспомню если не имя, то свой псевдоним? И вдруг меня осенило. Кто-то уже описал подобную историю об острове и одиноком существе, попавшем на него в результате кораблекрушения. Нет, это писал не я. Значит, я эту историю читал.

Да, да, я же ещё был и читаТЕЛем. Но знает ли эту историю Ник, был ли он когда-то «читатНИКом»?

Когда с этой историей я связал Ника, то и сама история стала приобретать реалистичный характер. Почему Ник упорно называл себя «РабНИКом»? Может, он говорил не о рабе, а о сыне Бога: РА + бин? РА + бНИК?

Да, да, вспомнил!. Этого одинокого чудака звали же Рабин, нет, - Робин! Робин, Робин, Робин... Гуд?

Нет же, Робинзон! Да, да, да... У него ещё был Богом данный помощник, Жума, кажется. Да, на другом языке его звали Пятницей.

Да, я, оказывается, ничего не понял. Пятница это я. А Ник - сын Бога. Но почему он пытается обожествить меня? По его логике получается, что он считает себя сыном Бога, а меня самим Богом? Ах, да, он же не помнит, как попал на эту землю, а как я упал с неба, он помнит. Значит, он когда-то знал, что боги обитают на небесах, а иногда имеют свойство падать на головы земных грешников. Но как же теперь переубедить Ника, доказать, что я вовсе не Бог, а обыкновенный несчастный человечек, откуда-то свалившийся с неба?

А, может, мне не стоит его переубеждать, ведь мне выгодно, что этот дикарь считает меня самим Богом? Но на обмане отношения строить не хотелось бы, ибо обман - ненадёжный спутник человека. Рано, или поздно, ложь раскроется, и тогда я потеряю не только божественный, но и моральный человеческий статус.

Да, я спросил Ника, знает ли он историю двух островитян? Ник не знал, он даже не умел читать, не знает даже, что такое книга. Тогда, значит, он прав. Я его должен, обязан учить. Грамматику я вспомнил без труда, она, видимо, отложилась в моём подсознании. Помогло и то, что Ник знал мой язык, а я его. Откуда? А, может, я нахожусь не в реальности, а во сне или бессознательном состоянии? Может, всё, что происходит на этом клочке земли, - моя фантазия или сумасшедшие, бредовые идеи и мысли? Надо тогда облить себя холодной водой и проснуться. Я подошёл к бочке с водой, набрал полный ковш и вылил на себя воду. Открыл глаза и увидел смеющегося Ника.

Нет, я нахожусь в реальности. А, может, всё же, нет?

От всех этих мыслей, вопросов, мучений разболелась голова, и я снова погрузился в сон. Проснулся я в поту, ибо во сне мне причудился факт того, что я опоздал на лекцию, которую должен был прочитать в каком-то учебном заведении. Проснувшись же, я получил облегчение оттого, что никто меня не ждёт в аудитории, что я не подвёл своих студентов. Облегчение дало и то, что я вспомнил во сне, что был, всё-таки, преподаваТЕЛем, причём, даже вспомнил, что намерен, был прочитать лекцию по экзистенциализму. А если точнее, то по творчеству Камю, его «Мифу о Сизифе» и «Постороннему».

И тут же эту тему я начал связывать с моим реальным положением. Неужели я, как Сизиф, наказан богами, и всю свою оставшуюся жизнь вынужден буду прозябать на этом острове, и жить для того лишь, чтобы выжить? Неужели весь труд, которым я буду здесь заниматься, невозможно будет полезным образом отдать обществу? Неужели двое заброшенных людей здесь могут сформировать социум? Был бы Ник Никой, не Богиней Победы, а простой женщиной, Евой или кем-то ещё! Мы же даже не сможем репродуцировать род, семью. Неужели мы с Ником, как Мерсо Альбера Камю, «посторонние» на этой земле?

Надо вспоминать, какие же шаги предпринял Робинзон, для того, чтобы снова возвратиться в общество. Да, он же строил лодку, точнее, однодеревку, которую вырубал и выжигал. Но его ошибку не стоит повторять, заранее предусмотреть механизм спуска лодки на воду. Идею эту я сумел внушить Нику, он с воодушевлением её поддержал. Не буду описывать, какой огромный труд мы проделали со своим напарником, но лодку мы всё же «сочинили». Только вначале нас охватывали сомнения по поводу возможности нашего предприятия. Но я вспомнил тогда какую-то народную пословицу: «Глаза трусливы, руки - герои». Она помогла нам духовно. Лодка получилась на славу. Она была и гребной, и парусной, и просторной, как Ноев ковчег. Мы несколько дней запасались провизией, коптили мясо, сушили сухари, набирали воду. Мы не спасали человечество или природу, а спасались сами. Да и не было у нас каждой твари по паре, но мы взяли несколько живых коз, вместе с кормом. Вооружились мы тоже неплохо, пригодилась моя детская и юношеская тяга к изготовлению оружия, которую я вспомнил без особых мучений.

Единственное неудобство было в том, что ни я, ни Ник, не были моряками. Но я вспоминал отрывочные знания об этой профессии, навигации, морской болезни, и тому подобных необходимых вещах. Осталось только помолиться и двинуться в путь. Но я не мог вспомнить ни одной молитвы и даже то, был ли я верующим, а если и был, то какому Богу верил. Но моё невежество исправил Ник. Он стал что-то бормотать себе под нос, и это было очень похоже на молитву. После этого он ещё вышел ночью из хижины и, вселяя в меня ужас, выл на луну. Придя обратно в хижину, он уверенно сказал, что путь наш будет долгим, но удачным.

С этим благословением и молитвой мы отправились в путь по безбрежному, как космос, океану. Мы теряли из виду звёзды, нас окатывали холодные штормовые волны, запасы пищи и воды иссякали, но мы были уже закалёнными моряками, добывали корм из океана, экономили воду. Но силы наши истощились, только лишь кожа покрывала наши кости. Я сам перестал вспоминать о своём прошлом, ибо воспоминания отнимали немало сил, которых оставалось всё меньше, и меньше. Мы впали в какое-то забытье, какую-то спячку, видели какие-то миражи суши, людского общества. Мне однажды показалось, что лодка наша превратилась в телегу, которая страшно скрипела колёсами, мешала спать. Еле-еле открыв глаза, я увидел спину какого-то мужчины, который, погоняя запряжённых в эту колымагу коней, напевал:

Я люблю тебя, малыш,

в поле найденный голыш.

Чадо в поле?! Это дивно.

Из телеги выпал, видно.

 

Мне песенка понравилась своим глубоким экзистенциальным содержанием, философией заброшенности и я начал робко и про себя подпевать:

 

Я люблю тебя, малыш,

в поле найденный голыш.

Чадо в поле?! Это дивно.

Из телеги выпал, видно.

 

Голос напевавшего был похож на голос Ника, а сам я с ужасом обнаружил, что на телеге лежу я, спеленатый ребёнок, которого, наверное, опять, но уже в степи, подобрал Ник.

Но у Ника был уже другой лик.