Первый мой нерифмованный стих,

как пуповиной связал рассуждения в ночи с прожитым отчаянием

из опыта детства (точней - посещения детского сада),

что чувствами схвачен, но не был высказан словом…

Могу ли сравнить ощущенья свои от процесса его написанья

с рассужденьем по воспоминаньям о мере свободы?

Опыт остался, как запахи молока, убежавшего при кипячении,

с грязной плиты испарявшего смрад коридором…

Вспоминаю теперь, как скукожилась мигом под чайною ложкой

на шагреневый плащ походя, нелюбимая пенка (с проблёстками в цвет янтаря ароматного мёда),

но даже мёд утерял привлекательность просто при взгляде на склизкий комок,

по спирали в воронке размешанный, схожий со рванью…

Но что хуже стократ, так (п)остылая манная каша,

нависавшая грозно над алюминиевой ложкой, словно с крыши сугроб, угрожая обвалом -

неминуемым бедствием, чтоб погрести под собой все остатки надежд на малейшую благосклонность

пожилой воспитательницы или няни…

Их учили тому, что должна «пища наша» непременно засунута быть даже в стиснутый рот

«за маму, за папу…»

Благо обоих нет рядом, чтобы спасти от последствий её отторжения…

И унижения от наказания…

Впрочем, думаю, вряд ли бы сделали выбор они в пользу личного слова «хочу»,

пренебрегая общественным «надо».

Так мыслили все – такое тогда было время, и к нему пуповина ведёт из отчаянных мыслей о том,

что из манки пустил свои хрупкие поросли-стебли детский дух бунтаря…

Неизменно разросшийся после уже до масштабов

в нашем строе «преступной» приверженности диссидентству…

Да, на почве банальной - отплюнутой каши (и совсем не в лицо, как потом посчитали, а на пол!)

Где же чувство вины?

Наказание без преступления!

Что послужит теперь оправданием стоянью в углу по четыре часа до последующего обеда?

И после ещё раз, поскольку молочный супец превращен в озерцо был

иль реку с кисельными берегами прямо в тарелке, и - смешан с рыбной котлетой.

«Эй вы, и у маленького человечка есть право по-своему в быль превратить окружавшую сказку!»

Как быть, коль конструктора мозг, возводящий реальность

не вмещает потребности «маленьких (лишних?) людей»

и не слышит протесты пока еще можно избегнуть бунта,

как повелось – без смысла и без пощады?!

Наверно, никак, кроме выше описанного варианта:

показав с очевидностью всей и наглядно, что сказка, превращенная в быль, порою – увы - несъедобна…

Но, много зависит от фокуса зрения,

и кто-то другой вдруг решит, что попросту дети «зажрались» от жизни хорошей…

«Послать бы их в Африку, где отсутствие пищи не вызовет выбора, кроме

как съесть, то, что есть!»

Допускаю, что это правдиво.

Но на глобусе том, раз есть место где выбор возможен,

должна быть дана и возможность его воплотить!

 

И только когда сочиненью устанешь искать окончанье, которое пишешь, пытаясь не зарифмовать,

соблюдая каноны и форму свободы - увидишь

количество всех степеней у неё и противоречий –

со сложностями и нюансами выбора,

и с ответственностью за результат своих собственных действий

и необходимостью выдержать меру, и со вкусом не переборщить,

то осмелься принять или, пробуя, после – со знанием дела отторгнуть,

чтобы более строгую форму и ритм предпочесть стихотворный (и только ль?) размер выбирая

(а спектр широк: от Марсельезы до марша)

под стать здравым мыслям и личному уровню роста –

готова ль ты мерить свободу стихом без пределов

иль хочется выискать рифму для (ино)странного слова «верлибр»?