Император

 

Глава1. Опасные похищения. Возникновение Империи.

 

 Зло стало все чаще проникать в уголки нашей Вселенной, и вот уже несколько тысяч лучших патрульных исчезли бесследно. Исчезают члены совета, самое неприятное, что они все исчезают без следа, даже МК (межгалактический компьютер) не может проследить, что это за явление и откуда оно свалилось на наши головы. Все знают, что мы ищем «ключ», который поможет сообщить в более высокие уровни или, может, самому Господу о наших бедах, и поможет нам выйти из неприятной ситуации. Я не поднимал бы этот вопрос: всем и так тяжело без напоминания о систематических потерях, но МК выдал свежую информацию, и по ней у нас, за миллионы лет, есть уникальная ситуация. Мы можем стать Империей, а суть сводится к тому, что среди нас есть гражданин, который за все испытания на Земле ни разу не согрешил, а, значит, не сменил пола. Теперь закончился срок проверки в Межгалактическом патруле и работы во имя наших галактик. Отзывы замечательные. Если мы выберем этого гражданина Императором, то МК сможет подключить его к таким энергиям, которые наши возможности превышают в биллионы раз: он будет обладать потрясающими способностями, вплоть до мгновенного перемещения в любую желаемую точку Вселенной и т. д. и т. п. Поэтому надо серьезно подумать всем: нужен ли нам «человек» с такими возможностями, и кто проголосовал бы «за», устрой его эта кандидатура?

Такая тишина редко, так надолго, нависала над советом, в котором участвовали тысячи лучших представителей Вселенной, выбранных почти от всех галактик.

Голосование прошло на удивление единодушно: при достойной кандидатуре все до одного готовы были отдать свои голоса «за».

Председатель взял слово, и, поблагодарив за единодушную поддержку, сказал, что, как только кандидат прибудет, они соберутся вновь на ответственное голосование.

Собрание состоялось через несколько дней.

Высший совет, во всем парадном блеске, собрался в полном составе. У каждого роились миллионы вопросов и сомнений, бури эмоций носились в воздухе.

Перепалка и споры были в самом разгаре, когда на середину зала вышел Санька.

Одет он был, как и все патрульные, в форму легиона Вселенной. Санька мог пощеголять и другой одеждой, но эта была самой удобной и любимой. Он так мечтал попасть в легион, что эту одежду носил с гордостью и достоинством.

Молодой человек и понятия не имел, для чего его вызвали, а потому просто обомлел от страха и волнения: перед ним были лучшие из лучших, те, с кем он мечтал познакомиться и высказать свое удивление и восхищение. Санька с благоговением крутил головой во все стороны, пытался «в упор» разглядеть цвет Вселенной, запечатлеть их вживую и как можно больше. Улыбка восхищения и удивления не сходила с его лица, глаза сияли, восторгу не было предела, ведь увидеть всех сразу редко удавалось даже им самим, тем более: рядовым патрульным путь сюда, конечно же, был закрыт. Санька бросил свой взгляд на представителей Преисподней: они интересно выделялись среди остальных, как негры среди белых. Их кожа, будучи черной, удивительно искрилась серебряными искорками, и смотреть на них было жутковато, но интересно: взгляд будто терялся, проваливался, и в этот момент становилось неуютно, казалось, могучая и неведомая сила, неотвратимо затягивает в эту пугающую бездну.

Молодому человеку показалось, что прошла целая вечность, пока все умолкли, и он дождался первых вопросов.

Вопросы задавали легкие, без подвоха, и, немного успокоившись, Санька стал отвечать четко и уверенно. Когда ему задали последний вопрос: «Готов ли ты умереть, защищая Кодекс Чести Вселенной и саму Вселенную?» Санька помялся немного и сказал, что не только он, а, по его мнению, любой из представителей легиона посчитал бы за честь такую смерть, если бы им выпал такой шанс.

Все порядком утомились. Вникая в Санькины дела и поступки, совет принял решение - на следующий день проголосовать и принять присягу первого во Вселенной Императора, могущество которого станет таким громадным и беспредельным, что становилось страшно: не дай бог, такие возможности попадут не в те руки и будут служить не во благо общества, гармонии красоты и справедливости.

Оставалась одна ночь, чтобы все обдумать, взвесить, сопоставить все «за» и «против». Одна ночь, и громадные энергетики, уникальные возможности, станут объективной реальностью. Одни восхищались таким шансом, другие сомневались, многим становилось просто страшно. И ведь было от чего: такой энергетикой можно будет легко уничтожить всё ценное, что построено за миллионы лет кропотливого труда, противопоставить же ей явно будет нечего.

Перед голосованием Санька не спал: легкое забытье сменялось кошмарами. Но он научился владеть собой и теперь, глядя в зеркало, видел лицо привычно спокойное и уверенное, хотя внутри находились горы сомнений и неразрешимых вопросов. Будущий Император знал только одно и был твердо в этом убежден: всем, чем ни наградит его Господь, он использует, непременно, на благо окружающих.

В назначенное время за Санькой пришли десять почтенных представителей совета, и в их окружении он проследовал в зал заседаний. Чаша «цветка», ввиде которого сделан зал, так интересно и таинственно светилась, такие причудливые оттенки и краски принимала, что, казалось, будто тут расцвел удивительный, небывалой красоты цветок.

Молодой человек шел как в тумане: все происходило будто в сказочном сне, и не верилось, что это реальность.

Саньке казалось, что он владеет собой, но бледность на лице и ответы невпопад, которые давались ему с трудом, показывали всем громадное волнение.

От одной мысли, что за него не проголосуют, и он станет посмешищем для людей, которых уважает и почитает, людей, которых боготворит и перед которыми преклоняется, Саньку била нервная дрожь. Он плохо понимал происходящее, но тут его мысль уловила последние слова старейшины: «Всех, кто обдумал и взвесил предложение совета, прошу проголосовать за то, чтобы мы с этой минуты именовались Империей и за самого Императора со всеми его правами и громадными возможностями. Прошу вас проголосовать «за» или «против» ».

Несколько минут, в течение которых МК подсчитывал итоги, показались Саньке вечностью: казалось, его воспаленный мозг не выдержит такой нагрузки. Он четко слышал, как МК доложил о том, что предложение совета принято единогласно: не нашлось даже одного воздержавшегося.

Но, когда весь совет по требованию старейшины громогласно прокричал: «Да здравствует Империя! Да здравствует Император!», - сознание оставило его.

Санька не знал, на сколько отвлекся, но, когда очнулся, его обнимали и поздравляли: желающих подбодрить его и перекинуться словечком, теперь уже с самим Императором, было великое множество.

После окончания торжеств, все стали готовиться к гонке, в которой не участвовало только тысяча членов совета, так как они обладали дополнительной энергетикой, позволявшей им перемещаться с помощью МК быстрее других, а лишиться ее или уменьшить - не могли.

Гонка по Вселенной - дело не простое: надо было добраться до планеты Луизы из созвездия Аурен и сорвать цветок, чем-то напоминающий ромашку, с божественным сиянием и потрясающим набором цветов. Расстояние было в несколько сотен миллионов световых лет, поэтому первых участников ожидали только через неделю. Победитель получал звездную систему в любой точке Вселенной по своему усмотрению, и поэтому желающих было много – семьдесят один миллион девятьсот тридцать четыре тысячи восемьсот шестьдесят пять. Всех охватывало нетерпение, потому что в каждом жил дух воина, плюс такая крупная награда, разжигали страсти до предела.

Честь стартового выстрела получил старейшина, и грохот потрясающе красивого салюта дал старт гонке.

Перемещение в пространстве осуществлялось за счет вхождения в особое состояние, войдя в которое «человек» начинает двигаться с большой скоростью. Удерживая это состояние, надо входить в новые и новые. Затем добавляется вращение в одну сторону. Далее, сохраняя контроль над этими вращениями, добавляются новые и новые состояния. И, чем больше человек освоил этих состояний, тем быстрее становится скорость. Если сбился, то все по новой. А, так как каждому приходилось делать одно и то же, участники находились в относительно одинаковых условиях, поэтому всех распирало от страсти и восторга.

Оставшиеся наслаждались пиром и развлечениями, а Александра отвели в уединенную комнату, где он, наедине с МК, подвергся таинству подключения к титаническим энергиям, которые позволяли сжимать, взрывать, разрушать и изменять пространство, время и многие другие вещи, делая возможности Императора, по нашим понятиям, сказочными и невероятными: теперь в нашей Вселенной все можно было сделать из ничего, и все превратить в ничто. Теперь Императору достаточно выбрать точку во Вселенной, и он мог материализоваться сам или материализовать кого-то там почти мгновенно, поместить вместо себя свой образ в виде материализованой голограммы, оставаясь на месте.

Наконец-то работа по созданию особо мощных и сложных звезд должна была покориться одному человеку!

Но все это будет чуть позже, а сейчас внимание Императора было всецело в «руках» МК, и Император овладевал новыми премудростями с прилежанием школьника.

Император не знал, как долго все продолжалось, вывели из этого состояния руки старейшины, тихонько тормошившие его. Старейшина советовал поторопиться: вот-вот прибудет победитель гонки. Награду должен вручить сам Император, а за второе и третье места награждает старейшина.

Не успел Император добраться до места финиша, как гром аплодисментов оповестил о прибытии первого призера. Чемпиона качали и подбрасывали в воздух, трясли, обнимали. Через несколько минут прибыл второй, и на несколько секунд отстал третий. Хорошо, что космическое тело выдерживало такие восторги и приветствия: из самого крепкого землянина подобные дружеские знаки внимания вытрясли бы душу мигом.

После дружеских мучений, призеров поставили на пьедестал и объявили о победе. За второе место члены совета «дали добро» на увеличение энергии победителя до своего уровня, что превышало обычные энергетики в сотни тысяч раз, а так же предоставили место в Обители. За третье же - победитель получал надел земли в Обители.

Радостные и возбужденные, гости отправились пировать и веселиться.

После окончания торжества всех уже интересовала одна мысль: сможет ли Император, один, зажечь звезду? На звезду такого уровня требовалась энергия почти до миллиона человек, иногда значительно больше, а так как это длилось долго, то десятки, а иногда даже сотни миллионов уставших меняли друг друга.

Все знали, что Император может мгновенно переместиться, и поэтому отправились на место сбора заранее.

В это время сам Император отправился усваивать с помощью МК то, что ему понадобится для создания звезды.

Информационное поле МК позволяло отслеживать как передвижение всех к месту сбора, так и каждого по отдельности. Просматривая некоторые лица более пристально, Александр отметил, что теперь может определить не только кто это и положение летящего в пространстве, но и, при желании, прочитать его мысли, узнать внутреннее состояние, а, при необходимости, и помочь.

Все это приятно удивляло Императора: он по-новому смотрел на вещи и видел их сущность, мог видеть, чувствовать и работать в девяти измерениях: 3+1 энергетика отдельного организма, +1 энергетика частичек их органов, +1 клеточное сознание, +1 охват энергетик вида в совокупности, +1 энергетика и информация в целом, +1 межвидовой контроль по Вселенной, + временной контроль, + энергетики и их взаимодействие.

 

Глава 2. Как зажигают звезды.

 

Александр чувствовал в себе силы необъятные и уже с трепетом подумывал о том, что вот-вот надо будет заниматься первой звездой.

Отметив, что последние приготовления уже сделаны, Император поблагодарил МК за помощь, и, настроившись на место сбора, покинул Обитель, материализовавшись в толпе ожидавших его.

Начало было положено: перед прибытием Императора притащили две черные дыры.

Теперь Императору предстояло впервые сделать всю работу одному.

Зрители удалились на нужное расстояние, а Император, подключившись к МК, приступил к делу, и отпустил всех, кто до этого удерживал от слипания дыры. Чем ближе черные дыры подходили друг к другу, тем больше сил нужно было потратить на то, чтобы не дать им слипнуться, иначе тут же произойдет взрыв. Задача состояла в том, чтобы, удерживая дыры от слипания, окружить их таким мощным полем, которое после взрыва будет удерживать его внутри. Во время взрыва создается давление такой силы, что, дай только ему вырваться наружу, оно разметает собравшихся по дальним уголкам, и они еще долго будут приходить в себя, ругаясь и проклиная тех, кто так лопухнулся. Трагедии не было бы, но всех его родственников недобрым словом, а, скорее всего матерно, будут вспоминать еще долго.

Медленно Император сближал и сближал дыры, точнее - они сближались сами - он только уменьшал силу, сдерживающую сближение, одновременно создавая поле, которое удержит взрыв внутри. Поле нарастало с каждой минутой. МК показал, что параметры защитного поля вокруг дыр в норме, и можно зажигать звезду. Император отпустил дыры: они ринулись друг к другу, как две злобные собаки бойцовых пород.

Несколько минут все, затаив дыхание, завороженно смотрели: вспышки не было. Каждый ждал вспышку, но она появилась все-таки внезапно. Давление вокруг недавно таких спокойных дыр увеличилось, и теперь огромный сектор небосклона ревел и бушевал. У Императора не получилось приложить всю необходимую силу, еще чуть-чуть и в поле образовалась бы дыра: он на долю секунды опоздал попрочнее обхватить область взрыва. Было похоже, будто Император уронил чашку на каменный пол: еще доля секунды и все разлетится вдребезги. Но МК вовремя подстраховал, усилив поле вместо Императора, выровнял параметры поля и придал ему нужную прочность. Давление выросло до диких уровней: среди рева и долетевшего, как гром, звука взрыва появилось пламя. Сначала минутное, белесое, красновато-оранжевое оно, как загнанный в ловушку зверь, билось о преграду зло и остервенело, не жалея ни ее, ни себя. Император перевел дух: резких попыток вырваться пламя не совершало. Он еще не мог распорядиться своими силами в полной мере и стоял со своей первой звездой, как громадный исполин с крохотным ребеночком на руках, боясь уронить его и, одновременно, боясь покалечить, не зная, что делать с такой хлопотной ношей. Но вот цвет из красного перешел в голубоватый, МК подсказал, что пора увеличить занимаемый будущей звездой объем, и Император увеличил объем. Давление заметно упало, и Александр контролировал сдерживающее поле с легкостью. Пламя, пройдясь по экрану оранжево-красноватыми языками, принимало ослепительно-серебряный цвет. Через несколько часов Император уменьшил объем в десять раз, затем, увеличил в пятьдесят раз, и так продолжалось довольно значительное время. Более трехсот пятидесяти раз менял он температуру и давление внутри. МК отметил, что нужное количество элементов присутствует, и звезду можно отпускать. Император увеличил в последний раз объем экрана до нужной нормы, выдержал до выравнивания цвет, который стал уже темно-голубым и, после того как МК дал разрешение, отпустил звезду.

Это была величавая красавица очень высокого уровня. Рев восторга отметил ее рождение.

Все наперегонки бросились проноситься сквозь звезду, созданную Императором. Это был своеобразный обряд, ритуал «купания». «Купающиеся» шалили и дурачились, как дети, ныряя в чистые струны первородной материи. Казалось, что вся Вселенная наполнена радостью, озорством и весельем. Проныривать сквозь звезду без разгона не многие решались, так как, чем глубже к центру и к увеличению температуры, тем явственнее ощущалось ледяное дыхание могучего космоса. Поэтому почти все барахтались на поверхности. Восторг был беспредельный, как и каждый раз по такому поводу. Когда все порядком утомились и натешились, то постепенно стали занимать места в огромной сфере. Разместившись, все сосредоточились и общей энергетикой материализовали голограмму Земли. Каждый погрузился в свое сокровенное, приятное или не очень…

Император возвращался с задания, его душа ликовала: такие возможности возбуждали его, будоража воображение. Раньше для создания новой звезды требовалась энергия тысячи и более сторонников, и в процессе довольно длительного времени и усилий, соединив волю и энергетики, с помощью МК зажигалась новая звезда. Следующая группа увеличивала ее возможности, потом следующая, иногда требовалось усилие большого числа групп, чтобы довести звезду до заданного параметра. Создание звезды – захватывающий момент, и мало кто отказывался от такого мероприятия. Этому нужно отдаваться полностью, и процесс восстановления сил занимал довольно много времени, некоторые не выдерживали, и их тут же заменяли новые добровольцы.

Александр ликовал. Ликовали и восторгались все, кто видел рождение его первой звезды. Дело в том, что он получил не только титул Императора, не только объединил все службы контроля и патрулирования, но и получил доступ к гигантским, фантастическим энергиям. А для чего? - Да вот она красавица: заливает пространство своим сиянием! И это только начало, только первое задание Императора, выполненное с таким блеском, что все его сторонники и противники отметили окончание бурей восторга. Давняя мечта каждого стала реальностью: такая трудная задача покорилась одному человеку, а он, уставший и счастливый, принимал поздравления наблюдавших, которых были миллионы, желающих посмотреть на чудо. Мало кто верил, - и на тебе! - один человек, за такое короткое время, и такая сложная по параметрам звезда стала живой реальностью, ослепляя всех своей красотой. Больше всего радовались те, чьи планеты эта звезда будет освещать, чья работа будет проходить под сиянием ее ярких, палящих лучей.

Ранее Император участвовал вместе с другими в создании нескольких звезд, но то происходило совершенно не так (земляне сравнили бы такую работу с возней ребенка целый день в песочнице с детской лопаткой и работой мощного экскаватора, способного за день погрузить сотни тысяч тонн, было бы куда). И Император, как никто другой, чувствовал это, ведь он едва утомился: волнение, страх неудачи – все это улеглось, и восторг, один восторг, наполнял все его существо.

Сейчас вся компания с воодушевлением навалились на создание самой звездной системы планет-сателлитов, которые оживут под лучами такой красавицы.

Императору нужно было торопиться на совет: его уже ждали. Там тоже ликовали и открыто, бурно, и осторожно: одних радовали возможности Императора, других - радовали и одновременно пугали, ведь для уничтожения звезд и галактик требуется гораздо меньшая энергия, гораздо меньшие возможности. Но пока реальность была такова: осторожные и те ликовали, даже противники удивлены и восхищены, однако, все молили Бога, чтобы Император не возгордился и не направил свои способности на дела неправедные, каждый был бы в противном случае виновным.

Сейчас Александр мог перемещаться еще быстрее, но скоростью насладился уже тогда, когда летел к звезде: в тот момент звезды проносились мимо, как в калейдоскопе, он дурачился, как будто его засасывала звездная воронка. Теперь звезды медленно проплывали мимо Императора, наполняя светом и жизнью ледяную тьму вокруг. На лице сияла глупая и радостная улыбка, которой он не мог видеть. Император смотрел туда, за грань реального, где виднелись другие звезды, посылавшие мягкий, фантастический, ни с чем не сравнимый свет, теперь его увидел и он. Александр раньше слышал о нем, его могли видеть только члены совета и некоторые посвященные. Этих удивительных звезд не очень много, но то, что они были, доказывало существование того, кто создал их, а, может быть, и существование самого Господа.

Сейчас все мысли Императора были направлены к Нему, он благодарил Его за такое доверие, за такие возможности. В груди Императора что-то щемило, но слез не было: не может такое тело плакать, но в этом состоянии землянин рыдал бы, или утирал слезы радости.

Император задавал только один мучительный вопрос: «Господи, почему я?! Почему не те, пред которыми я преклонялся, кого любил и кому верил?! Смогу ли оправдать их доверие, не подведу ли?!..» Затем тысячи вопросов Александр адресовал Господу, и только мягкий свет, лившийся от недосягаемых звезд, ласкал его, успокаивал, убаюкивал, как будто теплом самого Господа, согревал распаленный ум и душу. Вскоре усталость взяла свое, и Император погрузился в сон.

В тревогах и сомнениях он летел сквозь ледяное безмолвие и, если бы те, кто голосовал за него, кто позволил ему обладать таким могуществом, узнали о его состоянии, они бы успокоились и были бы горды своим выбором. Всех Император покорил своей готовностью служить на благо космоса: Кодекс чести Вселенной поставил бы его в ряды лучших. А когда появляются такие возможности, то недолго себя возомнить и самим …

 

Глава 3. Болезнь Императора.

 

Император с трудом приходил в себя: сознание было туманно, взгляд блуждающий. Собрав всю волю, на которую только способен, Александр смутно вспомнил, кто он, но, что с ним могло произойти, не укладывалось в его сознании, и еще некоторое время пройдет, пока все не изменится, пока заработают все функции. В то время как Император приходил в себя, межгалактический кармический компьютер собирал по микроволнам все, что от него осталось во всех девяти измерениях.

В Обители состоялся срочный расширенный совет. Повод был настолько серьезным, что были вызваны даже «курортники» - люди, которые отдыхали в прошлом: каждый по выбору, кто где захотел, какое время выбрал. Обитель была, как люди выразились бы – ставкой, где каждый из совета имел свой дом и работал здесь только над совместными проектами развития Вселенной. У каждого в одном из уголков Вселенной была своя земля, и, подобно Иесусу, он правил от имени совета в трех или семи измерениях. Советом правил старейший, первым получивший право свободных исследований по всем направлениям и единственный, кто нес это бремя ответственности сквозь потоки времен бессменно. Иесус завершал список, как у землян, наверно, выразились бы – верховного совета, и был в нем самым младшим. Когда высказались девятьсот девяносто девять членов, следовала и его очередь. Никто не мог сказать, почему именно ему последние две тысячи лет по земному исчислению, было доверено следить за жизнью на Земле. Каждый из жителей Обители посчитал бы за честь выполнить эту миссию. За всю историю существования Земли, только три раза совет позволил совместить триединство – отец – сын – святой дух, где материализация происходила по законам живорождения, а обладатель физического тела на Земле мог прожить в облике человека еще двенадцать жизней: мог грешить, грешить, и за это ему ничего бы не было, мог прожить еще одну жизнь на Земле в облике человека, если у него было желание или необходимость. Все это имел возможность сделать, отстояв очередь, каждый, кто прошел испытания на этой планете, но это было опасно: согрешишь, и вернуться в Обитель можно будет очень не скоро, потому что придется пройти испытания еще в двенадцати жизнях.

Почему именно Иесус? Никто, до сих пор, не смог бы сказать, ведь старейших и с большими заслугами обитателей было более тридцати шести миллионов. И почему никто тогда, единственный раз за все заседания совета, не проголосовал «против»? Но в случае, если эта кандидатура не пройдет, все как один, просились на это место. В этом не было ничего удивительного: все проходили на Земле свои испытания и каждый, свой отпуск, хотя бы половину его, проводил, бороздя просторы прошлого, проведенного на этой планете. Хотя наша Галактика - одна из самых маленьких во Вселенной, кипение страстей же в ней было неимоверным. Страсти не просто кипели, они бурлили и клокотали, их отголоски разносились по всем уголкам Вселенной жителями Обители. Размеры Обители были впечатляющи, и, если Земля, относится к Солнцу, как футбольный мяч относительно Земли, так и Солнце было футбольным мячом по отношению к Обители. Здесь все протекало по законам, известным только межгалактическому компьютеру(МК) и увидеть ее для нас - также невероятно, как и само появление разума на отдельно взятой планете.

Место, где проходили собрания совета, амфитеатром поднималось на огромную высоту: не было ни ступенек, ни лестниц, так как каждому стоило только выбрать место и там материализоваться. Облик собрания напоминал какой-нибудь конгресс на Земле, только его участники выглядели не старше тридцати лет, а самых старших отличал вид под сорок с легкой проседью. «Молодые старики» были гордостью Вселенной, каждый мечтал добиться таких же успехов, как они, а также поработать на их месте, когда они отдыхают от дел. Если бы не легкий отпечаток вида, который они принимали на своих планетах, то многие были бы похожи на людей, как и любые земные жители. Женщины составляли всего двадцать процентов от общего собрания, так как на Земле переход от пола к полу в других жизнях происходил при наличии греха за прожитую жизнь, и, если шесть жизней или больше душа прожила в облике мужчины или женщины, то и на собрании она появлялась бы в этом виде.

Впервые за многомиллионную историю собрание молчало: не было даже мыслей на какую-нибудь отдельную тему (на Земле это называют «гробовое молчание»). Все ждали начала, и, казалось, что пройдет вечность, раньше, чем кто-то произнесет мысленно, хоть слово.

Прошло много времени, собралось уже более восьмидесяти процентов членов совета.

Старейшина встал и сказал:

 Повод настолько необычный, что вступление лучше пусть сделает МК.

Голос МК (Межгалактического Компьютера) был тихий, ровный, и каждый его слышал, будто разговаривал сам с собой.

 Начиная с четырех и выше измерений, разум прикасается к таким энергиям, что разве сравнить вашу силу и силу муравья. Хотя муравей для своих параметров имеет сверх-силу, а его работоспособностью и возможностью таскать грузы в несколько раз превышающие собственный вес, вы восхищались, будучи людьми. Для людей мы являем собой Создателя, но они даже не подозревают, что сам Создатель еще более тонкий, еще более могущественный разум, чем можно вообразить даже нам. То, что произошло с нашим Императором, показывает, что время поиска ключа, дающего возможность продлить наше существование, сократилось и составляет, максимум, не более семи тысяч лет по земному исчислению. Потом здесь может воцариться хаос, если «там», в тонких измерениях, не будет кого-то из вас, кто захочет и проследит, чтобы продлили мою жизнь, и тем самым даст возможность не только десяти лучшим из нас попасть к Создателю, но и позволит постоянно работать нашему мирозданию. Душа каждого имеет громадную энергетику. Так как только Создатель может породить душу, только Он может ее и умертвить. Но все, я думаю, понимают, что отец с матерью не для того создают дитя, чтобы потом уничтожить его собственными руками ради забавы - значит мысль Создателя, что в его среде могут возникнуть сложности с возвратом к агрессии, оправдались. То, что произошло с Императором, лишнее тому подтверждение. Самое неприятное, что похитителям не нужны обычные души, имеющие энергетику на восемь или девять порядков ниже - значит, охота будет на жителей Обители. Сейчас не могу об этом доложить в связи с экстремальной ситуацией: когда я помогал Императору выбраться из этого ада, произошли сбои в моей работе, и сейчас я не могу связаться с Создателем, иначе мы потеряем Императора. Что является ключом, мы не знаем. Нам нельзя никого терять. Мы не можем допустить ошибки, потому что мой потенциал работы истекает через семь тысяч лет по земному исчислению. Создатель предполагает, что ключ должен обладать властью, как среди вас, так и среди представителей тьмы. Что будет представлять собой ключ, с помощью которого можно попасть к Создателю и предложить помощь? Предмет, волна, душа? ... Он сказал, что мы должны найти его сами, и я думаю, что, если бы Создатель что-то знал, он бы не стал скрывать это от нас. До этого времени, пока ключ нам не был нужен, зло не имело доступа к таким тонким и таким могучим источникам энергии. Создатель хочет, чтобы мы нашли способ прийти ему на помощь. Только тогда мы сможем говорить о вечном мире и спокойствии, только тогда Он сможет продлить существование мне и вам, а соответственно, всему живому и неживому, что нас окружает. Иначе костер разума погаснет, а создавать что-то без смысла, без великой цели, долго не сможет никто - нам останется только блуждать в вечной тьме, пока Создатель не захочет опять вернуться к этому проекту и приблизить к себе кого-то из вас еще раз. Зло идет от нас, оно простирает руки к Создателю, и Он боится, что оно может выйти из-под контроля. Самое страшное, что с моей остановкой сразу пропадет канал космической энергии, благодаря которому вы можете творить чудеса в понятии людей, а это значит, что все потеряют память. Я хочу, чтобы это не пугало вас, а, наоборот, мобилизовало на последнюю, решительную, неимоверно трудную работу: мы должны найти этот ключ, чего бы нам это ни стоило. - Помолчав немного, МК произнес. - Пока у меня ограничен доступ энергии, я попросил бы всех, кто имеет возможность, подключиться ко мне. Процесс восстановления здоровья и памяти Императора пойдет еще быстрее, а в момент связи с Создателем, я возьму недостающее. С таким я еще не сталкивался, это первый мой экзамен. Если бы вы не наделили Императора такой силой и защитным экраном, собрать его было бы неподвластно даже самому Создателю. Последнее ваше решение было труднейшим, но, если бы вы отступили, многих из вас утащили бы, как говорят люди, «пираты» сверх тонких измерений.

То, что выдал межгалактический компьютер, поразило даже самых оголтелых оптимистов: о более тонких уровнях измерений говорили скромно, и такая информация шокировала присутствующих. Создателя не видел никто, никого еще Он за пятьдесят миллионов лет к себе не взял, на сколько известно всем и МК. Все только, как люди «земель» верили в существование Создателя и все лучшие помыслы и дела устремляли к Нему. Подобно тому, как люди на планетах видели свет звезд, жители Обители, обладая возможностью существовать в семи измерениях и большим диапазоном восприятия, видели планеты огромные и причудливые, на сумасшедших расстояниях от нашей Вселенной. Попробуйте вообразить, как это далеко, если с одного конца Вселенной до границ с другими Вселенными перемещение занимало у члена совета тысячу двести сорок дней по календарю Обители, но, даже обладая такой скоростью, мало того, что было запрещено пересекать границы чужих Вселенных, жители Обители не знали, как достичь этих планет.

Теперь все знали, что нужен ключ, его искали, но найти до сих пор не удавалось даже направления, в котором нужно искать.

За собранием наблюдали по всей Вселенной сотни миллионов, и старейшина Оу попросил подключиться к Компьютеру всех, кроме тысячи представителей совета.

Собрание продолжалось.

Старейшина выразил свою мысль:

- Сроки у нас так малы, что у меня теряется дар речи. Если нам осталось не так много жить с надеждой, давайте же сделаем все возможное, чтобы потом нам не о чем было жалеть! Я думаю энергию нам нечего теперь экономить. Свои возможности увеличиваем на три порядка, а в ближайшем будущем девятьсот девяносто девять тысяч лучших, по мнению МК, утвердят представители совета и позволят подключить их к Компьютеру, доведя их энергетики до уровня нашей в данный момент, но

восьмое и девятое измерения мы оставляем себе - для контроля.

Всем дали возможность высказаться, но присутствующие только одобрили предложение старейшины.

 Я знаю, что многих мы спровоцируем на еще одно испытание, может быть, многие покинут Обитель, не выдержав испытание властью и могуществом, но у нас нет выбора. Думаю, что, как только появится возможность, чуть позже мы соберемся и обдумаем все более детально и взвешенно, - старейшина Оу замолчал.

На этом собрание закончилось: все, кто мог, подключились к МК.

Император не мог понять, как долго не приходил в сознание. Тревога наполняла все его существо, а ощущение одиночества и беспокойства не покидало, держа в напряжении.

Чуть позже Александр начал различать подключавшихся: многих он не помнил, но беспричинная радость и покой наполняли его измученную душу. Его распирало от бури нахлынувших чувств и воспоминаний, и, будь он материализован в свое тело, точно расплакался бы. В душе приятно щемило, ныло, что-то сдавливало, щекотало, но Компьютер требовал молчания и покоя, и Император безропотно повиновался.

После того, как кризис миновал, МК помог Императору материализоваться. Удивительно, но и тело передавало состояние души: оно было болезненным, вялым, непослушным.

 

Глава 4. В гостях у Иесуса.

Для поднятия духа Александра поместили в резиденции Иесуса, где все было просто и скромно: только то, что росло сейчас или когда-либо на Земле, кроме цветов, которые Иесус при помощи друзей собирал по всей Вселенной.

Император бредил Землей, и самая заветная его мечта – прожить на ней еще хотя бы одну жизнь.

Может быть, на этот раз Императору повезет больше, ведь за все двенадцать жизней он так и не связал свою жизнь с родственной душой, никто так и не ответил на его светлое чувство взаимностью. Может быть, на этот раз Император разделил бы свои чувства более удачно и, возможно, на этот раз пришла бы настоящая любовь, которую они вдвоем пронесли бы сквозь бездну времен.

Посетителям не было числа: каждый лично стремился убедиться в том, что дела Императора идут на поправку. Посетители только успевали материализоваться и поприветствовать больного, как их тут же торопили, так как здоровье Александра, пока, оставляло желать лучшего.

Император полулежал на кровати из дерева, похожего на земной дуб и украшенной прекрасной резьбой самим хозяином дома. Иесус овладел этой премудростью на Земле и здесь нет-нет, да и вырезал что-либо: приятно дарить то, что ты сделал своими руками. По лицу Императора блуждала счастливая, как у мальчишки, улыбка, его охватывала радость. В то же время Александру было неудобно, что обитатели, которыми он восхищался (перед многими из них он преклонялся, за многих готов был пойти на любые испытания, жертвы и лишения), тратят столько времени на его персону, хотя у самих дел невпроворот.

Все любили этого, сейчас, с виду, безвольного, лежащего на постели «мальчишку»: Император был самым молодым из всех присутствующих в Обители. В их жизнь, размеренную, равномерную, как тихая река, он внёс бесшабашную удаль, весёлость и чисто земной задор. Всегда умеренные в спорах обитатели заводились и спорили с ним не на шутку, долго и страстно. Так как последнее его назначение затрагивало каждого жителя Обители, то его знали практически все. Должности Императора до сих пор не было, потому что энергия этой личности превосходила на пять порядков энергетику всех взятых вместе: такого доверия не заслуживал ещё никто. Заводным и весёлым был Император в свободное время, но когда находился на посту, не было ещё прилежней и дисциплинированней воина, чем он. От Александра веяло чем-то живым, милым и родным, а его молодость позволяла окружающим чувствовать его чуть ли не своим сыном. Во всяком случае, когда они затрагивали друг с другом эту тему, то каждый, говоря одно, тайно думал, что его сын был бы именно таким, как Император. Многие не знали почему, но доверие к нему испытывали беспредельное. Глядя на этого «человека», все, кто голосовал за него, гордо несли в себе мысль, что не переосторожничали и отдали Александру свои голоса, когда его избирали Императором.

Каждый из Обители мог иметь «жену» материализованную по чьему-то образу или подобию, придуманную им самим или это была представительница Обители. Но детей они произвести не могли, только наслаждались радостью отцовства и материнства, возвращаясь по выбору в прошлое (благо МК их не ограничивал, пока). Самыми счастливыми были те, о ком на Земле говорят, что счастливые браки заключаются только на небесах, чьи судьбы, сплетясь на Земле, продолжались и здесь. Многих устраивали супруги такие, каких они себе представляли: обитатели создавали их и были счастливы на своих планетах и здесь, в Обители.

Император был, пока, одинок: кроме друзей, дома его никто не ждал. Александр не предавался в свободное время сладостным утехам материализованной плоти, так же его не манили фантастические ощущения, которые давала космическая плоть. Душа Императора о чем-то тосковала, чего-то ждала, на что-то надеялась, и, если бы не работа, на которой трудился без устали, в которую уходил всецело и без остатка, с ним бы что-нибудь случилось, потому что от такой тоски сходят с ума. Император не мог понять, в чем причина этой тоски, но знал, что пока только Создатель наполняет его сердце, и в тайне своей души надеялся, что только Он его поймет и поможет. Лучшие мысли, дела и надежды Император устремлял к Создателю, а все силы и умение к окружающим.

Обитатели, каждого из которых люди ошибочно могли бы считать Создателем, если бы любой из них занял место Иесуса, были очень нежны к Императору, но их любовь только на время скрашивала его тоску и одиночество: как только Император оставался один, его наполняла огромная боль и тоска. Александр не возвращался в прошлые жизни: кроме боли и унижений он оттуда ничего не выносил.

Из всех обитателей он был единственным, кто не сменил пола на Земле, а это означало, что он не совершал за все двенадцать жизней ни одного греха, и только это позволило по закону космоса наделить его душу такой властью и силой. Под началом Императора находилось двенадцать миллионов космической «полиции», которые следили, как за развитием планет, так и за нарушениями Кодекса Вселенной. Самое интересное, что с появлением Императора исчезла необходимость огромными группами работать, создавая новые миры и формы существования. Теперь их работу с легкостью выполнял Император или несколько его замов. Уникальностью момента явилось то, что с появлением Императора ни одного воина, защищающего интересы космоса и Обители, нельзя было уничтожить с такой легкостью, как раньше: стоило Императору вспомнить код воина и ввести в МК телепатически, как исчезнувший материализовался по заданию Императора в точке Вселенной, которую контролировал МК, и продолжал нести дежурство, как ни в чем не бывало.

Император мог бы найти себе по душе женскую половину в Обители, создать ее сам, но его эксперименты ни к чему не приводили. Зачастую женщины его просто обожали, многие перед ним трепетали, но ни одна не могла бы похвастаться тем, что завладела его душой и воображением. Многие жительницы Обители были бы счастливы, если бы выбор Императора пал на них, но он оставался прекрасным другом, и не более того. У Александра были мимолетные романы, он думал, что со временем успокоится, но из этого ничего не выходило. И Император опять погружался в любимую работу без остатка, благо она этого требовала.

Здоровье Императора быстро шло на поправку: он уже свободно разгуливал по просторам территории Иесуса. Домой Императора не манило, и, что самое интересное, тоска превращалась в тревогу: боязнь потерять всех этих милых, замечательных, каждого по-своему, обитателей не отпускала ни на минуту. Император не представлял, что будет с ним, если они отвернутся от него, и эта мысль настойчиво его не отпускала.

Александр поделился своими опасениями с Иесусом, а тот обнял его и успокоил, как маленького успокаивают на Земле.

Иесус и МК с тревогой и беспокойством следили за состоянием Императора: после этой переделки у него пропала воля - такой, в общем-то, призрачный, внешне не заметный, но являющийся чуть ли не стержневым, элемент в душе каждого. Сила Императора осталась в норме, все функции были чёткими, недоставало только одного – воля была сломлена, и этот факт завтра будет рассматриваться вместе с докладом МК о деталях происшествия с Императором.

При осмотре владений Иесуса тревога неотступно следовала за Императором, не покидая его ни на минуту, пока он не возвратился в ставку совета.

 

Глава 5. Отчет Императора.

 

Расширенный совет собрался снова. Теперь главные действующие лица были в форме и могли, более или менее толково, что-то объяснить. Память вернулась к Императору.

МК постарался, и Император без вступления начал отчет:

 Зона π8n характеризуется, как очень спокойная и поэтому на сообщения №58841 я не откликнулся сразу же: был занят. Тем более, что он сказал, будто что-то немыслимое прилипло к нему и куда-то увлекает, но, когда МК доложил о непонятном воздействии на №58841, я тут же настроился на код 58841 и материализовался в нем. Ощущение было таким, как будто я потерял связь со всей Вселенной: кроме тьмы и давяще-усыпляющей тяжести я ничего не ощущал. Я настроился и средним уровнем энергии растворил эту «паутину» сверх тонких воздействий. Экран, связывающий тело, в которое я материализовался, исчез и опять каждый занял свое место: №58841 продолжал работу, а я поспешил на связь с МК. МК не терпелось все выяснить, и мы разговорились. МК сказал, что практически никаких параметров воздействия засечь не удалось, что это или пришельцы из других Вселенных (а этих границ у нас с другими Вселенными — 387), или кто-то из более организованной цивилизации выше девятого измерения, или какие-нибудь штучки, с которыми нередко встречаешься во Вселенной. Перебросившись парой шуточек с МК, мы занялись каждый своим делом. Через два часа по вакуумному отсчету был получен такой же сигнал из другой Галактики. Никто из Обители не покрыл бы такое расстояние за это время, поэтому я насторожился: №11875115 просил поддержки и, если бы не мои императорские возможности, его бы никто уже не услышал. Я убрал его из зоны атаки, а его образ заменил адекватной своей голограммой. Состояние душевного угнетения, воля - испарялись, и хотелось плыть в этом уносящем потоке куда угодно, лишь бы эта давящая тяжесть ушла, и, пока я не сопротивлялся, она отпускала, уходила: наступало блаженство, слышалась божественная музыка. Но только я попробовал сопротивляться, сразу получил легкий шок: даже на огромном расстоянии от этого места, половина моей энергетики только ослабила воздействующее поле, но снять его я уже не смог. Те, кто «тащил» голограмму, еще не подозревали о подвохе и не увеличивали мощности: они играли со мной, как кошка с мышкой. Я проследил направление воздействия и на полной мощности нанес удар по нападавшему. Воздействие на голограмму исчезло. Где удар был принят, появилось мерцающее сияние, оно было впечатляющим, и отдельные моменты напоминали сияние огромных планет, которые нас так манят и к которым лучшие умы ищут ключ, но пока безрезультатно. Я обдумывал отчёт совету, но в этот момент услышал просьбу о помощи, еще более слабую, чем предыдущие. Если бы не два предыдущих происшествия, я не придал бы этому сигналу значения. Сигнал был настолько слаб, что даже мои возможности не давали общей картины и направления, и, только увеличив сигнал, я с помощью МК, с трудом, обнаружил координаты. Это был один из моих заместителей, №2117226, который обладал энергетикой на три порядка выше представителей совета. Я набрал код и материализовал свою голограмму. На этот раз воздействие было такой силы, что, если бы вами данная защита не сработала, я практически не способен был бы к каким-либо действиям, так как в начале способность мыслить отсутствовала. Медленно мысли стали появляться, работала защита и, пока я смог проанализировать, что же случилось, прошло уже немало времени. Убрать голограмму я не мог: она каким-то чудом удерживалась на том же месте, ни они не могли ее забрать, ни я не мог снять. Для поддержания на таком расстоянии голограммы требовалась огромная энергетика и затрата душевных сил. Я почувствовал такой их упадок, как будто огромный энергетический вампир качал из меня энергию: мне нужно было срочно или материализоваться в голограмме, или снять ее. МК что-то подсказывал, но я уже ничего не соображал. Набрав код 2117226, я материализовался в голограмме. Защита работала четко, я мог соображать ясно, и это меня взбодрило. Я произвел анализ ситуации и, что меня поразило, это обилие черных дыр - своего рода локальных гравитационных коллапсов. Их было так много, что не верилось, как в таком маленьком объеме сферы, в центре которой я находился, их можно столько напичкать. Для создания двух-трех энергетических полей, чтобы их удерживать на солидном расстоянии друг от друга, потребовалось бы энергетику моего зама увеличить на три порядка. А здесь происходила настоящая фантастика наяву или я просто сходил с ума: черные дыры напоминали сеть. Самое удивительное, что они, как бриллианты в оправе, были строго на фиксированных местах и не собирались слипаться: эта энергетическая сеть стояла на месте. Я тщетно пытался связаться с МК, потому что увиденное было за пределами моих знаний и способностей. Энергия моей защиты едва сдерживала воздействие этого гигантского пресса сверх фантастических энергий. Спасало только то, что я находился в центре сети, которая составляла сферу, и моя защита держала меня строго в точке минимального воздействия этих энергетических вампиров, но она, образно говоря, «трещала» от этого минимума по швам. Стал появляться синдром безволия и панического страха, потому что защита использовала уже и мою энергетику. Канал МК был или перекрыт, или МК тоже не справлялся с этой фантастикой наяву. Я почувствовал, что сфера постепенно уменьшается, мое сознание поплыло, контроль над ситуацией пропал, а всю энергетику я переключил на поиск канала от МК и автоматическое поддержание защиты. Материализация была снята уже давно, защита уменьшена до экрана на автоматическом режиме, мое сознание отключилось.

Дальше продолжал МК:

- Нагрузка на голограмму после того, как Император материализовался в сфере, резко увеличилась. Так как канал поддержки защитной сферы Императора сузился, энергетика поддержки с легкостью поглощалась сетью, поэтому мне стоило огромных усилий удержание самого канала, о другом уже не шла речь. Пока сфера сети, состоящей из черных дыр, стояла на месте, это еще как-то удавалось, но, как только она стала уменьшаться, канал полностью перекрылся, и сеть поглощала с легкостью всю мою мощность. Я прервал канал и ввел в память создавшуюся ситуацию. Введя SOS 813, я запустил программу. После проверки параметров, я был подключен к секретному блоку программ, к которому проверка параметров проводила тысячи степеней защиты. Только после этого ко мне дошла информация:

- Что случилось? Подтверждаешь ли параметры?

- Я ответил словами Императора: «Если у меня еще крыша не поехала, то

подтверждаю».

Короткое молчание. Потом голос:

- Не думал, что это будет так скоро. Я благословляю тебя, МК, - произнес кто-то и передал мне код, пароли и шифры к новому блоку.

После прохождения паролей я почувствовал, что из клячи, которая еле тянет соху, стал межгалактическим супер-лайнером. Произведя новые

вычисления, я нашел, что это за хитрая сеть и кто ее хозяин. С помощью новых возможностей упаковал хозяина сети в такую же сеть более высокого уровня и извлек Императора. Еще бы немного и эти энергетические чудовища могли бы разорвать его душу и стереть память из нашего сознания, и мою тоже. Детали доложить не могу: после окончания операции, у меня изъяли из памяти всю информацию до другого сверх сложного случая. Могу сказать лишь одно: если бы Император не был наделен такой энергетикой и защитой, то с его утратой у нас были бы очень большие потери и в Обители, и в патруле. Может быть даже, весь смысл всех миллиардов лет существования был бы потерян: мы бы стали «подопытными кроликами», которых поочередно подают к столу. Все наши исследования могли направить вспять, а наши души напичкать тревогой, хаосом, подавить в нас волю и разум. Создатель попросил поторопиться с поиском ключа, ведь этот урок мог быть не последним. - Помолчав немного, МК произнес, - с Императором проблема, которую я не могу решить: вернуть волю он может, прожив, хотя бы еще одну жизнь на Земле. Но и то это ещё не гарантия. Пятьдесят-сто лет для нас – это малый срок, а Император должен быть в форме к приходу в наши Галактики испытаний. Но это не означает, что воля обязательно вернется. Совет должен утвердить еще одну жизнь во плоти для души Императора, без ограничений на грех. А, если он пройдет это испытание, как и раньше, восстановив волю, то Создатель сказал, что за ним подарок.

МК смолк, тем самым, давая слово старейшине.

Старейшина немного помолчал, потом сказал:

- Добавить к словам МК могу лишь одно – я согласен, если совет проголосует, то так и быть: Иесус подготовит и отправит Императора на Землю с новым испытанием.

МК продолжал:

- Я прошу совет отправить Императора только для восстановления элементов воли, сколько бы жизней для этого не понадобилось, без учета грехов его. В дальнейшей работе проверим качество и вынесем решение о допуске к энергетике. Пока же его заменят три первых заместителя, два голоса будут решающими; спорные вопросы будут решаться через старейшину или совет.

Общее собрание одобрило решение представителей совета и поручило Иесусу готовить Императора к испытанию на Земле.

Император любил лазать по отвесным скалам, наполняя свое тело ужасом от возможности разбиться, сорвавшись; плавал в бурных реках среди валунов и порогов, но сейчас не мог себя заставить выполнить хоть что-то подобное. Александр чувствовал, что его железная воля испарилась, а на ее место заступили сомнения, страхи, паника. За столько времени он так и не выбрался полюбоваться цветами, а здесь их было так много. Компьютер давал возможность слушать музыку, написанную, лучшими умами мироздания, соответствующую или каждому цветку или нескольким, или симфонию нескольких цветов, которые улавливал взгляд и чувства. Император ходил очарованный и потрясенный этим открытием. В гонках по Вселенной была одна прелесть, а сейчас перед Александром открылся мир покоя и гармонии. Музыка и красота околдовали его: он днями напролет просиживал, не шевелясь, как будто боясь спугнуть случайно обретенное чудо. Все его проблемы растворялись, отступали, меркли перед этой фантастикой наяву. Так как плоть нуждалась в поддержке сил, то выводил его из этого состояния голос Иесуса, который звал его пить чай.

 

Глава 6. Дружба с Иесусом.

 

Император как-то особенно относился к Иесусу: толи потому, что тысячи и тысячи раз, будучи на Земле, просил его о помощи, о благословении и еще много о том, о чем знали только они вдвоем. Иесус оказался именно таким, каким его представлял в своих сокровенных мечтах Александр. Иесус же - понимал Императора, любил как своего сына. «Дверь» Иесуса всегда была открыта для Александра, как и сама душа. При их встрече Александр немного огорчился тому, что Иесус оказался лишь Отцом Небесным, а не Создателем, но был счастлив, что его заметили и дали возможность творить, созидать во славу Создателя и во имя непроходящих ценностей, руководствуясь Кодексом Вселенной.

Обычно еда напоминала ритуал или церемонию на Земле, потому что все чувства, кроме болевых, были усилены в космической плоти тысячекратно. Возможности эти позволяли наслаждаться каждой мелочью, начиная от чая и кончая прикосновением любимой и т. д. и т. п. Болевые ощущения усиливались по желанию для проверки силы воли в каких-либо ситуациях.

Оставаясь один на один, Император звал Иесуса отцом и держался всегда с ним подчеркнуто вежливо. Это сближало их, и от этих отношений веяло чем-то земным и уютным.

Иесус, пока, тоже был один, но он ждал свою половину с нетерпением: она заканчивала последнее испытание, и вот-вот они должны были соединиться уже навечно.

Император подтрунивал над ним:

 Ты бы, хоть робота какого-нибудь сбацал, было бы кому посуду мыть.

 Как–нибудь, при случае, - отвечал Иесус, вручая Императору поднос с посудой, и легонько подталкивал Александра в сторону ручья.

- Не царское это дело, - бурчал тот и пружинистой походкой удалялся к

ручью.

Императору нравилась простота Иесуса, простота его жилища, простота их взаимоотношений, и он уже с ревностью подумывал о том, что, когда

появится хозяйка в этом доме, будет ли ему уделяться столько же внимания?

Каждый мог по желанию над своими владениями, или только для себя, создавать время суток и погоду на выбор. Каждый уголок имел климат, характерный для присутствующих растений и животных. Здесь, в отличие от других «земель», отсутствовали души представителей темных сил, неразрешенных советом. Единственно, кто из них допускался на заседания совета и только к членам совета – это дьявол — Владыка Преисподней (Хозяин Тьмы) - и его заместители. Их было шесть, но в Обители они обязаны были иметь вид человеческий, как у всех, только внешне отличались цветом кожи: выглядели, как негры в белой массе людей. У них не было рогов, как мы обычно представляем, но в ауре, присущей каждой душе, и у них можно было увидеть выпадения, которые при детальном рассмотрении могли напоминать причудливые рожки, большие или маленькие. У всех, кто согрешил против заповедей Кодекса Вселенной происходят такие выпадения в ауре, и они уже не могут воплотиться в облике человека или другого «землянина» из других Галактик, пока не проживут одну или несколько жизней в виде живых или растительных организмов, восстанавливая свою ауру. Самое интересное, что на Землю от Создателя души попадают не сразу: они проходят промежуточные длительные испытания на других «землях» по всей Вселенной, и только, пройдя там испытания, с образовавшейся, подключенной к кармическому межгалактическому компьютеру (МК), и чистой аурой, допускаются к двенадцати жизням на Земле. Только после этих испытаний можно будет стать полноценным строителем мироздания, заняв достойное место в рядах «земных богов», несущих почетное звание - «Человек».

Отличительной чертой «земных» испытаний является наличие огромного количества эмоций и соблазнов, их переплетение, а старания слуг темных сил выдают такой спектр низостей, гадостей, подлостей, пакостей, что не попасть в их сети, хотя бы раз, практически невозможно. Самое интересное, что, даже делая подлости, а иногда грехи и убийства, люди еще не сразу становятся слугами дьявола, иногда они только выполняют волю судьбы, являясь её орудием, в роли которой выступает МК. Их, конечно же, накажут, но те, кто преуспеет в подлостях и перешагнет шесть смертных грехов, заповедей Кодекса Вселенной, поступают на службу дьяволу и, пока не пройдут всю иерархию Преисподней, не восстановят непоправимые разрушения в ауре, их не допустят к жизни на Земле, даже в виде травы или простейшего микроба. Те же, кто «оттрубил» свой срок в Преисподней, вселяются в простейшие микроорганизмы, затем в более и более сложные, пока полностью не восстановят свою ауру. Только после этого душа может вселиться в плоть человека, дождавшись своей очереди, а очередь регулируется все тем же МК. Ввиду того, что души разные, они вселяются одним - в награду родителям за прошлые жизни, другим – в наказанье. А так как соблазнов великое множество, то армия тёмных сил не убывает. Но темные силы не подключены к МК и не получают от него энергии, а просто пользуются энергией эмоций и боли, которую берут друг от друга и от живых существ. Энергетический голод и желание побыстрее закончить испытания в Преисподней заставляют оступившуюся душу искать новые способы и формы получения энергии, в основном, все базируется на старых и проверенных: колдовстве, злобе, ненависти, воинах, подлостях, низостях, предательстве, клевете и т. д.

Вспомнив, какие перспективы ожидали бы его, если бы не решение совета, Александр поежился. Ему не спалось: выдержит ли он новые лишения? Уж Император-то знал: в этот раз Иесус постарается, чтобы он оступился.

«Иесусу и сейчас не верится, что я выдержал все испытания».

А набор оных был таким, что даже возможность заглянуть в прошлое, при наличии воли, была бы неприятной и потребовала бы усилий, ведь пыток душевных и физических Александр вынес великое множество.

Сейчас Император думал о будущем с ужасом и надеждой.

Господи, ведь это была его мечта! Он и не надеялся, что когда – нибудь она сбудется! Мысль, что вдруг все-таки Создатель пошлет ему вторую половинку, его собственное счастье, наполняла истосковавшуюся душу Александра сладостным трепетом.

После отбытия Императора опять исчезнет возможность восстановления представителей Вселенной, попавших в беду. Как они без него? Получит ли он свои полномочия обратно? Выдержит ли свои испытания? Сколько жизней понадобится, чтобы воля вернулась? Не рухнет ли все, пока он будет восстанавливаться?..

Мысли набегали одна на другую, перемешивались, как в калейдоскопе, с лицами тех, кого Александр знал и любил. Завтра начнётся его подготовка к новому испытанию, завтра наступит день, о котором он так мечтал и которого теперь страшился: из Обители было легко уйти, но ещё никто из ушедших не вернулся в срок, все задерживались надолго.

Александр спал очень тревожно: то улыбался, то хмурился, доказывая что-то своим новым друзьям, губы его шевелились. Наконец, он затих, но тревожные складки так и не покидали прекрасного лица.

Утром, после завтрака, Иесус отправил Императора попрощаться с друзьями. Перед расставанием они обнялись, долго смотрели, улыбаясь, друг другу в глаза: у обоих на душе было тревожно.

Иесус смотрел, как Император медленно, будто во сне, движется по лугу, напоминающему огромную оранжерею. Александр как будто собирался забрать с собой эту красоту, дышал этим великолепием и не мог надышаться.

Немногие, только члены совета, знали, что Иесус с этого дня получит еще одну головную боль: да, Император воплотится, но что делать с огромной энергетикой, которую удастся заблокировать едва больше половины?! Не дай Бог Александру расслабиться и почувствовать страх, злобу, боль и ненависть сразу, ведь тогда включится экран и выжжет тысячи километров земли, испепеляя все живое и неживое. Если бы МК знал об отсутствии воли, то не ввел бы в код биополя Императора такой могучий экран, а теперь уже поздно. Опасность была настолько велика, словно пьяного посадили на бочку с порохом, а Иесуса заставили смотреть, чтобы он не уронил свечку и, в случае чего, схватил ее. Единственная разница, что рванет не бочка – его любимый «голубой шарик», как Иесус ласково называл Землю.

МК немного успокоил Иесуса:

 Если случится что-нибудь, то я попробую помочь, но не раньше, чем это «что-нибудь» произойдет.

«Что придумать теперь? Заготовленные раньше испытания отпадают разом от мысли, что при сложной проблеме может возникнуть включение экрана. Как избежать проблем, ведь Земля вступает в Эру Водолея? Сейчас начнутся такие чудеса, что только врагам желают родиться в эпоху перемен, а Император как раз в нее и влипнет. Прогнозы в судьбах меняются, как в чехарде. Раньше люди получали наказание в течение нескольких жизней, теперь же сроки уменьшились от немедленных, до двух-трех лет. Еще эти пираты из тонких измерений! Не влезут ли они в мои владения? И без них помощников из других звездных Систем хватает, не успеваю отваживать, - рассуждал мысленно Иесус. - Работы моих товарищей: Аллаха, Будды, Кришны и других, дали хорошие всходы. Но люди, вместо поисков мирного существования во имя чего-то прекрасного, вместо того, чтобы проанализировать множество учений и выбрать из них наиболее приемлемые для каждого пути, по которым они придут к гармонии со Вселенной, занимаются пособничеством не мне и моим соратникам и друзьям, а дьяволу: разжигают войны, межрелигиозные распри, злобу. Учение, которое я принес людям, попирают служители закона и сами же служители церкви. Мир сходит с ума: люди забыли, что душа – есть храм божий и бегут нести дары в церковь, которая потеряла доверие людей в своем первоначальном смысле. Вместо покаяния - опять ложь, ханжество и лицемерие. Единственная надежда на истинных подвижников церкви, благославленных нами целителей или просто замечательных людей. Сейчас только они, прося у нас благословения, пытаются направить разум людей на покаяние. Но, пока церковь не начнет выполнять свою прямую работу и назначение, даже их скромные успехи – это подарок в наших нелегких трудах. Что является ключом в тонкие миры? Кто это или что это будет? Может это добро? Может это сплав добра и зла, но в какой форме?»

Да, эти вопросы уже давно не давали Иесусу покоя, и все его силы были направлены на их разрешение.

Но не только одного Иесуса – всех жителей Обители эти вопросы интересовали не меньше.

Наконец, появился Император.

Обсудив кое-какие детали с Александром, Иесус сказал:

- Ты отправляйся в атмосферу Земли – увидимся позже, а я поработаю с

МК над твоей новой судьбой.

Они еще раз обнялись, и Иесус исчез.

 

Глава 7. Новое воплощение.

 

Путь к Земле был не очень долгим. В принципе, – плевое дело для Императора, но сейчас то состояние, в котором он находился, было особенным: восторг и беспричинная радость, тревога и беспокойство, удаль и бесшабашность - эта смесь чувств наполняла его до предела и мешала сосредоточиться. Александр расслаблялся, и, чем больше расслаблялся, погружаясь в механизмы мгновенных космических перемещений, тем меньше оставалось эмоций: остались тревога и ледяное спокойствие. Император вошел в особое состояние, затем стал представлять вращение в одну сторону, потом, не теряя контроля над этим, в другую, третью и т. д.: скорость возрастала, расстояние сокращалось с каждой минутой.

Всякий, кто находился в Обители, проходил подготовку у МК довольно длительное время, но так двигаться мог только Император, благодаря своей энергетике и упорству. После того, как количество направлений вращений было под контролем (не больше пятидесяти), начиналась другая форма расслабления – психическое расслабление – работа, напоминающая медитацию. Почувствовав одно расслабление, переходишь к другому, к третьему и т. д.: чем больше степеней расслабленности, тем больше скорость, с которой можно перемещаться с помощью МК. При подключении к МК процесс можно сократить до нескольких минут медитации и нескольких секунд перемещения. Император легче в них входил, ведь он только этим и занимался, бороздя владения МК вдоль и поперек.

На этот раз Александр не торопился и, несясь со скоростью в тысячи раз превосходящей скорость света, он, как в первый раз, с восторгом разглядывал всё по пути, восхищаясь творениями Создателя и жителей Обители. Каскады звёзд, новых и уже послуживших, причудливо разрисовывали пространство, Галактики сменяли одна другую, а Императора разбирало любопытство: кто из новых друзей здесь проживает, что сейчас делает? Александр тихонько, благодаря МК, шпионил за ними, а потом летел дальше, хихикая, как нашкодивший мальчишка. Но всегда, и более всего, его манили звезды, которых невозможно было, пока, достигнуть, разглядеть, материализоваться и потрогать.

Зачарованный этим зрелищем Император не заметил, как приблизился к такой родной Галактике, волнения усилились, скорость заметно упала: где-то со скоростью света, Александр двигался по солнечной системе. Приблизившись к Земле, он умышленно не погрузился в прошлое, а решил осмотреть самые замечательные уголки на любимой и такой родной планете. Материализовываться в человеческую плоть не стал без позволения Иесуса и бродил везде в ментальном теле: мог всё ощущать, видеть, чувствовать, но оставался для всех невидимым.

Наконец, Императора разыскал Иесус и сказал, что всё готово, и можно воплощаться. Они попрощались, пожелали друг другу удачи, и Александр подключился к МК. МК и здесь сделал исключение: не стал томить Императора, вселив его душу в ребёнка, который вот-вот родится.

Александр вновь стал человеком – маленьким мальчиком, который возвестил своим криком о приближении новой эры на Земле, в которую выживут только те, кто объединится для достижения гармонии со Вселенной, кто свой разум направит к Создателю, а дела - на служение разумному, доброму, вечному, на чем и базируется Кодекс Вселенной.

Не мудрствуя лукаво, Иесус отправил Императора в самую запутанную, самую непонятную, для всех в мире и для самих себя, страну – Россию.

Рождение Императора в новом обличии пришлось как раз на время Горбачевской перестройки, когда по всей стране шла непримиримая борьба с пьянством: вырубались и уничтожались виноградники, которые растили десятилетиями, сады трещали под ударами топоров и тракторов, корчевавших их. Люди смотрели на эти новшества сверху и глубокомысленно изрекали: «Перестройка... Мать бы их так! …». Некоторые, особо рьяно борющиеся, секретари райкомов перекрывали дороги и начинали производить ревизию. У тех, кто ехал с дач и огородов, милиция изымала «излишки» и заставляла сдавать в заготконторы за бесценок. Потом они пошли ещё дальше: с помощью добровольцев и милиции стали ходить по дворам и ломать теплицы у «новоиспечённых капиталистов», которые бессовестно, не смотря ни на какие запреты и нормативы, зарабатывали выше установленной, кем-то сверху, нормы. А вечером, после чудес и нововведений, страна торопилась посмотреть очередной сериал, как бы они жили, если бы у них, был не «долбаный» социализм, а цветущее изобилием и привилегиями капиталистическое общество, общество, в котором все, кто трудится, имели бы, если не миллионы, то, как минимум, фазенду или спортивный классный тарантас.

В России многие, если не все, умели неплохо «пахать» и поэтому каждый с вожделением смотрел в телевизор, думая: «Вот бы нам свободу от коварного социализма, и уж мы развернемся!».

«Братья» же из соседних республик при каждом удобном случае рассказывали русским собратьям, как бы они зажили, если бы все не отдавали ненасытным русским.

Но русским было некогда: всем желающим по блату и по очереди доставались клочки земли по шесть соток. Люди ринулись вырубать леса, осушать болота, орошать пустоши для того, чтобы воздвигнуть свою собственную фазенду, назло врагам и чтобы не хуже, чем у других. Всем было не до политики: в каждом жил неукротимый дух собственника, который, вот уже столько времени, социализм никак не мог сломить, а иногда даже раздавить, в своих строителях.

Император появился не вовремя: лучше бы он немного подождал, ну, хотя бы, часик. Все родильное отделение рвануло смотреть «душераздирающий» сериал о хорошей жизни, а сестра наскоро обтерла его мать, которая еще не пришла в сознание, оставила ее на каталке, а ребенка, даже не успев обтереть, как следует, положила на блестящий столик из нержавейки, застеленный рыжей клеёнкой. А потом с проклятиями в адрес малыша сестра помчалась вдогонку к остальным: когда заскочила в фойе, добрая половина уже сидела со слезами на глазах, и она, с горечью в сердце, уставилась в «ящик».

Когда медсестра вновь, и с проклятиями, появилась, малыш уже посинел от крика и холода.

Ребенка перепеленали, укутали, но было уже поздно: он схватил воспаление.

Детскому врачу, которая занималась им, пришлось туго: женщина несколько дней боролась за жизнь ребенка, проклиная и акушеров, и сестер, и правительство за то, что никто не уделяет роженицам никакого внимания: роддомы находятся в жутком состоянии и ремонта не предвидится; акушеркам платят копейки, а те злобу и недовольство вымещают на бедных роженицах; лекарства днем с огнем не сыщешь. Они резали и кромсали бедных женщин, как мясники, не мудрствуя лукаво: «Если государство думает, что нам платят, то пусть думает, что мы работаем!».

Женщины и при социализме были дармовой рабочей силой: их везде славили, давали медальки и грамоты, а сами ими же затыкали дыры на самых трудных производствах. Те не роптали: им надо было поднимать детей. Благо, что государство, хоть здесь, в чем-то помогало: давало работы, хоть и копеечной, зато - сколько хочешь.

Вот и новоиспеченная мамаша оказалась, не то чтобы алкашкой, так просто: «Жизнь была хреновой. Муж, по пьяне, подрался, и его, уже с пол года, как посадили», - а она, в обнимку с «зеленым змием» горе мыкала, в роддоме тоже простудилась, но меньше – отделалась температурой, и теперь у нее пропало молоко.

От горя мамаша напилась, и, пьяная в дымину, лезла, рыдая и еле держась на ногах, ко всем, кто ей подворачивался, со своим горем. Все ее сначала успокаивали, а, отойдя, материли, каждый на свой лад, но потом стали гнать к «чёртовой матери».

Детский врач - Вера Петровна - только сегодня смогла заснуть спокойно: температура у малыша, которого назвали Санькой, была высокой, но ровной. Если бы не ее неустанные заботы, то ребенок, скорее всего, не выжил бы. Лекарств не хватало, все приходилось доставать по старым связям и скудным крохам. Детей своих бог не дал, и Вера Петровна буквально обожала своих жизнерадостных пациентов. А так как мамаша все время страдала и от страданий «не просыхала», то Вере Петровне приходилось просиживать с маленьким Санькой все свободное время. Наконец, он поправился, и, вчерашний кандидат на тот свет, улыбался ей навстречу открытой, счастливой улыбкой.

Глядя на эти лучащиеся радостью и счастьем лица, невозможно не улыбнуться в ответ, также искренне и беспричинно-радостно, как будто вас «рублём одарили».

Вера Петровна тоже улыбалась и выглядела такой счастливой, как будто это был ее собственный ребенок. Эта женщина была врачом от бога и всей своей душой отдавалась любимой работе, поэтому в личной жизни у нее толком никак не складывалось.

В пьяном угаре мамаша не сообразила купить ребенку пеленочки, распашоночки и т. д., и теперь, появившись первый раз трезвой, отводила глаза, не зная, в чем забрать ребенка, благо на улице стояла теплая погода. Она захватила старенькое потрепанное покрывало, а остальное собрали ей с миру по нитке, стыдя и напутствуя непутевую мамашу.

Мать преобразилась: после появления сына в доме, бросила пить, и они зажили с Санькой не богато, но в радости. Женщина она была работящая, веселая, и соседи, и знакомые помогали, кто, чем мог.

Но счастье их было не долгим: едва Санька научился говорить «мама» и «баба», как появился «папашка», отсидевший, как он говорил, «от звонка до звонка» и ставший, ну, просто «крутым зэком». Начались постоянные гулянки, пьянки. Если она не пила, он говорил: «Что, стерва, стала тут культурной без меня?!» Если не хотела, заливал силой, а когда заливал, то напевал любимую песенку: «Ее по морде били чайником и научили водку пить…». Санька, как правило, бросался защищать маму: обхватив ее ручонками, он принимался громко плакать. «Папашка», с ненавистью глядя на него, говорил: «И ты, сучонок, против меня?!» Брал малыша за шкирку, швырял в соседнюю комнату на кровать и, пригрозив: «Пискнешь - убью!» - шел приставать к матери. Та отбивалась, он душил ее, пока она не теряла сознание, бесчувственную, насиловал и уходил к друзьям, приговаривая: «Не ловила бы кайф, не упиралась бы». Все можно оправдать: вот и «папашка», довольный собой, шел отдыхать, наведя дома порядки.

Мать пробовала несколько раз уйти с Санькой, но муж находил и, жестоко избив ее, возвращал домой. От постоянных побоев у матери начала болеть голова и печень, она опять запила, запила до бесчувствия.

Женщина все терпела. Но, однажды, когда муж, очередной раз избив ее, сильно и ни за что, ударил Саньку так, что у него из носа потекла кровь, у

матери не выдержали нервы. В пьяном угаре, как обезумевшая львица, она схватила со стола нож, который муж привез из зоны, и вонзила ему между лопаток, выдернула нож и перевернула «крутого зэка» лицом вверх, затем, с остервенением, глядя своему мучителю в глаза, воткнула несколько раз в живот. Он орал, а Санькина мать, с блаженной улыбкой на лице, – втыкала, втыкала и втыкала в него нож.

Когда очнулась, вокруг суетились соседи. Женщина так и сидела с окровавленным ножом в руках. Прижав мать Саньки, всхлипывающую и еще не понимавшую, что случилось, тупо глядящую на кровавое месиво, оставшееся от мучителя, сидела рядом, обняв ее, соседка. Страх и ужас так и застыли на обезображенном болью лице, еще недавно такого «крутого» парня.

Мать не оправдали: суд был показательным, а вина полностью доказанной. Судья уходил на пенсию и, только на радостях, заменил ей «вышку» десятью годами строгого режима. Как особо жестокой убийце, женщине даже не дали попрощаться с сыном, а Саньку отдали в детский дом на попечение «самого гуманного в мире» государства.

От одиночества и стресса мальчик замкнулся и перестал говорить: он чувствовал, что на его хрупкие плечи свалилась беда, но еще не мог осознать ни ее размеров, ни значения.

Через год не выдержала печень у матери: она умерла в тюрьме, а Санька стал в ряды российских сирот.

Саньке шел шестой год, а страна бурлила, ее лихорадило от свободы и демократии. Ошалевшие, люди не понимали: куда все делось?! почему их ограбили среди бела дня, раздав всем их долю богатства упаковками туалетной бумаги, которую можно было купить на ваучер, подаренный новым, уже нашим, демократичным правительством, зато самым демократичным в мире. Вся страна, как Москва (из конца в конец негде было упасть яблоку), кинулась в бизнес. Торговали поначалу, кому не лень, думали: «Вокруг все дураки, а, уж, я-то – развернусь!».

Только в сердце Саньки, потихоньку опять начинавшем говорить, но с большим заиканием, была боль, прочно поселились одиночество и отчаяние. С надеждой затравленного зверька смотрел он сквозь ограду на этих новоявленных «буржуев» из крестьян и капиталистов, состоящих из вчерашних коммунистов, снующих в этом мире в поисках богатства. Мальчик думал, что рано или поздно вот от этих людей, сытых и прилично одетых, и придет избавление от сиротской доли и бед, обрушившихся на него. Он ждал, а избавление так не приходило, и не приходило: интернаты были бедные, средства выделяли скудные. Замерзнув в старом, поношенном пальтишке, в рваных башмаках, Санька обреченно возвращался в свою группу навстречу новым усмешкам и унижениям, как со стороны воспитателей, так и со стороны братьев по несчастью. Его били - он отбивался, терпел, как мог; его ругали – он слушался; его жалели – он плакал. С горечью вспоминал Санька о матери: мальчик уже не помнил ее, но нежное чувство к маме так и жило в его маленьком сердечке. Ему так не хватало мамы, он ее так любил бы, так жалел бы, так помогал бы. Санька засыпал, а слезки тихонько лились и лились на подушку: вся горечь и горести вытекали из него вместе со слезами по щечке на ладошки, с ладошек на подушку. Он наполнялся покоем, надеждой, и сон забирал его в свои ласковые, сказочные, нежные, как мамины, объятия.

 

Глава 8. Жизнь его учителя.

 

Иван рано потерял отца и, усыпанный веснушками с головы до пяток, гордо носил рыжую шевелюру на своей голове. Будучи далеко неглупым, он очень комплексовал и даже, когда вырос в довольно крепкого парня, комплексов не изжил. А когда Иван разговаривал с понравившейся ему девушкой, то трудно было бы понять, кто из них застенчивее.

С девятого класса с поломанной ногой он начал бросать в корзину и уже в десятом обожал баскетбол, потому что попадал до семидесяти бросков из ста с дальнего положения, жалея о том, что за попадания издалека не давали хотя бы три очка. Иван недолго ждал: через год ввели трехочковый бросок из-за шестиметровой линии.

Несмотря на свои комплексы, Ваня стремился к самым красивым девчонкам, как мотыльки стремятся к самому прекрасному цветку в ночи, даже, если обожгут себе крылья. Он тоже нашел такой цветок: семь лет порхал вокруг нее, зная, что его чувства будут безответными, готов был сделать все, что угодно, победить, кого угодно, но не знал: чем можно покорить ее сердце, вернее, знал только одно: покорить ему ее не удастся. Так и вышло: она уехала учиться, Иван ушел в армию.

В армии он был далеко от дома, и только письма друзей и близких да еще мечты о ней согревали от холода одиночества. Служил Иван в Калининграде, построенном когда-то немцами. Ему все казалось чужим, все вызывало только тоску и уныние.

В армии Иван не нашел ничего нового, кроме того, что умел: работать его научили еще ребенком в колхозе, а в армии ничего, кроме бессмысленных работ и дополнительных унижений, пока, к сожалению, не придумали.

Отслужив два года, сдуру попав в сержантскую школу, Иван подошел к концу службы старшиной роты без единого замечания, но ушел из армии одним из последних, да еще и разжалованным, в назидание другим.

Ребята охраняли кинопрокатный пункт в гарнизонном карауле, знали, что приедет проверяющий. День был - седьмое ноября, Иван - разводящий и начальник караула одновременно. Выходит он с проверяющими из-за здания, а часовой выглядывает, ожидая их, с другой стороны, да не один, а симпатичной десятиклассницей. Подходят они к часовому, а девчонка, стоящая рядом с ним, не зная, что сказать, говорит проверяющему: «С праздничком!»

Случайно приезжали представители из выездной комиссии МГУ, и Иван записался в Московский университет на физфак, так как физику и химию очень любил. Разжалованный и одинокий, одним из последних, чуть не бегом, покидал он этот опостылевший край.

Где ему было знать, что та, о которой он мечтал, будет именно там очень долго жить, но только после того, как Иван покинет этот город: сразу после окончания учебы ее отправили по распределению в Калининград инженером по портовым сооружениям.

Иван рассчитывал, что, как только она выйдет замуж, ему станет легче, а она все не выходила и не выходила; он же - не разрешал себе в нее влюбиться, и это спасало.

Учеба в МГУ оказалась довольно трудной: закончив с отличием ГПТУ и отслужив, трудно заново садиться за парту. Еще одна глупость заключалась в том, что подготовительное отделение было только на физфаке, а Ивану надо было поступать на историю или философию – это единственные предметы, по которым у него было отлично, да еще он обожал английский. Иван не ожидал, что физический факультет обернется одной «сплошной» математикой, а математику Ваня готов терпеть только в одном случае: если бы Родина была в опасности. Но так как до опасности было еще далеко, то и «въезжал» Иван в математику соответственно.

«Со скрипом» Ваню приняли в партию. Он умудрился от имени партгруппы обойти весь курс и выступить за то, чтобы, хотя бы отличников, не брали в армию. От имени студентов написали «петицию», подписали всем факультетом. Оставалось только бастовать, поэтому предложение отдали в партком и занялись учебой. Однажды, напившись в строй отряде кофе, Иван никак не мог заснуть и написал несколько предложений к последнему съезду КПСС. От коммунистов МГУ на двадцать пятый съезд отправили десять предложений, два из которых были написаны Иваном.

В первом он предложил выделить коммунистов из общей массы, введя в повседневное ношение какой-нибудь красивый значок, как у комсомольцев: ведь, если человек сегодня пойман в воровстве, а завтра его видят со значком или наоборот, то таких легче было бы «выпереть» из рядов КПСС.

Второе предложение он перенес на «собственной шкуре», еще когда служил в армии: товарищи Ивана голосовали за выдвижение его кандидатом в члены КПСС, а перед ним оплевали, освистали и дали «отвод» с виду неплохому парню. Никто тогда про Ивана не сказал ни одного плохого слова, но когда зачитывают Кодекс Строителя Коммунизма, и люди вокруг тебя считают и голосуют: достоин ты или нет - вот это страшно. Вот и предложение заключалось в том, чтобы не два коммуниста «келейно» давали рекомендацию, а вместо одного из них, давал рекомендацию коллектив, в котором человек проработал не менее одного года, да еще с правом отзыва.

Окончив второй курс, Иван собирался домой. Вечером в общежитии девчонки-однокурсницы, гадая на картах, предрекают Ване – «постель» с девушкой, в которую он «втрескался»( какая там «постель»! За семь лет знакомства, а это был седьмой год, они ни разу не целовались!). Посмеявшись, Ваня говорит: «Ну, вот, если это считать случайностью, сдавай снова. Если это так, то карта выпадет еще раз». Девчонки тоже посмеялись, сдали еще раз, и на удивление, с их слов: опять выпадает «постель»…

Да, было над чем подумать: «постель» с девчонкой, за которой увивалось пол городка, да еще спортсменкой, комсомолкой (медалисткой, в конце концов!) с парнем из «Жмеринки» довольно бедного сословия, который кроме мозолистой руки, сердца и большого огорода ничего, пока, не мог предложить ей, даже велосипеда. Там такие глазищи: глянет – ноги отнимаются - какая тут, к черту, «постель»!

Иван вспомнил, как «сдуру» решился сказать ей, что она ему нравится.

Вот они вечером сидят, смотрят телевизор.

«Ну, - думает Ваня – сейчас чуток подожду, а перед уходом на последний автобус выпалю и слиняю».

Да, все легко в сказке сказывается.

А тут по телевизору, точно на зло, показывают, как в женщину-скульптора влюбляется ее случайный знакомый и, как на грех, этот «придурок» «лазит» под ее окнами, не зная, как ей в любви признаться: тот - себе, Иван – себе. Ваня смотрит на нее: она смотрит на того «идиота», что в телевизоре, посмеивается, и вряд ли догадывается, что рядом еще один такой же, с точно такими же мыслями, и никак не может дождаться, пока тот «заткнется».

Вообщем, пока тот, в телевизоре, собирался объясниться, последний автобус уже ушел. После телевизионного объяснения надо было, на прощание, выдавить свое, раз, уж, решился. Тем более, что она завтра уезжает на учебу, и в другой день не удалось бы. За минуту иногда можно прожить несколько жизней: за счастье можно лечь на амбразуру, но что-то произнести где-то пропавшим и там прилипшим языком, было непросто. Как все не выглядело глупо, он ей все-таки сказал, что она ему очень нравится. На что она попросила: «Давай об этом больше не будем». Они попрощались, и Ваня, пятнадцать километров, пешочком потопал домой. Все равно он был очень рад, что она еще не замужем, что, пока, он может тешить себя иллюзиями, что когда-нибудь они будут вместе.

И вот этот «накарканный» день настал. Девчонки не знали, что Иван собирался к ней на день рождения.

Все было здорово, весело и одновременно глупо, потому что Ваня, конечно, не мог оторвать от нее глаз: смотрел и не мог наглядеться. Нет, он ее не любил, скорее – обожал. Вечер пролетел, как мгновение. Ваня помог ей проводить гостей, убрать со стола и, когда собрался уходить, она попросила его: «Оставайся у нас ночевать…» Ему очень хотелось остаться, но ее мать была его любимой учительницей, комнат – всего две, и в них уже должны ложиться спать еще шесть человек. Он сказал, что ему неудобно стеснять их. Но она просила, настаивая: «Ну, пожалуйста, оставайся».

Сколько противоречивых чувств может нахлынуть в несколько минут!

То ли от того, что Иван знал: она его не любит; то ли от того, что боялся за нее: она ошибется в нем и уйдет потом, а он этого не переживет; то ли законы гостеприимства, а он ей и всей ее семье бесконечно благодарен за то, что его принимали здесь всегда, как лучшего друга; то ли еще что-то не позволило; но Иван не смог остаться.

Счастливый он шел домой и благодарил бога за такой подарок: ее глаза сияли ему во мраке ночи, наполняя теплом и радостью его душу.

Она уехала работать, и они долго не виделись.

Прошло с пол года, и, заработав летом немного денег в стройотряде, наш Ваня решился поехать в Калининград из Москвы и сделать ей предложение.

Все с самого начала не заладилось: билет на самолет купил не сразу, розы попались втридорога да такие мелкие, что не хотелось и брать, но других не было, а запах к розам Ване удалось купить – шанель №5 поехали в кармане и, хоть как-то, успокаивали: являться без подарка и незваным гостем - неловко.

В адресном столе, зная данные, Ваня легко взял адрес, быстро нашел общежитие. Вечером вручил ей цветы, извинился, что аромат отдельно. Сводил девушку с подружкой в кино, поболтали, посмеялись. Ваню устроили у ребят в соседней комнате на ночлег. Утром ее подружка передала записку: «У нас никогда ничего не будет, я выхожу замуж. Я виновата перед тобой и перед моим будущим мужем, так как его пока нет, я прошу тебя сегодня уехать». Подружка пыталась отдать и духи, но Ваня их вернул, сказав: «Раз выходит замуж, пусть это будет свадебный подарок». Съездить в часть, в которой когда-то служил, у Ивана уже не было сил: ни душевных, ни физических.

Билет на самолет он купил быстро и, когда смотрел в иллюминатор на город, который так и не стал ближе, понял, что теперь свободен.

Все вроде бы ясно, кроме некоторых «мелочей»: неужели нельзя было сказать все это просто, без записки, человеку, который прилетел, бог знает откуда, если уж нет желания проводить. Все было понятно, только как-то горько на душе: слезы отчаяния от внезапной свободы обжигали щеки мужчины, который, кроме этого, ничего на свете не боялся, текли неприлично и упорно, благо рядом никого не оказалось.

Такое состояние, наверное, бывает у многих людей, когда они возвращаются домой, похоронив свою мечту.

Весной когда Иван приедет поздравлять ее с рождением сына, то поймет: когда приезжал, она уже была в положении и, если он хотел что-то менять, надо было раньше, а раньше: не было денег и так далее, и тому подобное, вообщем, – не судьба.

Заканчивался второй курс. Ближе к сессии в комнате, в которой жил наш не совсем везучий студент, завелись клопы, а так как Иван летом неплохо зарабатывал в Подмосковье, то и решил снять комнату. Жена Ваниного одноклассника нашла бабульку, которая соглашалась за двадцать пять рублей сдать комнату, и Ваня поехал на встречу.

Хозяйки не было: на дверях записка: «буду через пол часа». Тогда Ваня поднялся между этажами и посмотрел в окно. К дверям, с которых он только что сорвал записку, подошла девушка. Он спрятался, думая, что та сейчас уйдет, но девушка, видимо, решила дожидаться бабулю. Поняв, что она не уйдет, Иван вышел и сказал, что бабушка будет уже скоро. Они поднялись к окну, где Иван только что стоял, и познакомились: ее звали Маей. Мая работала в столовой и предложила Ване подкрепиться тем, что было у нее в сумке, но он отказался. Вдоволь наболтавшись с бабулей, которая в скором времени подошла, они расстались. Мая приглашала его заходить к ним в столовую. Тем временем зайти до конца лета у Вани так и не получилось.

Встретились они снова месяца через три, когда Мая пришла забирать чемодан, оставленный у бабули.

Иван смотрел, как Мая играет со щенком, случайно оставленным у бабули, смотрел на нее и думал: «Если она так играет со щенком, то какая же заботливая из нее должна получиться мамочка?!»

Наболтавшись вволю с Маей, Ваня предложил проводить ее, ведь она была с чемоданом. Прощаясь, Мая подарила бабуле кастрюльку, новую, эмалированную – мечта каждой хозяйки. Бабуля растаяла: она не знала, что сказать, очень сожалела, что выгоняла Маю (как потом выяснилось, лишь за то, что та редко приходила ночевать, хоть и платила исправно).

Через неделю Мая позвонила Ивану и предложила пойти в кино. За несколько секунд Иван решал задачу целой жизни: может ли жениться на ней или нет – он согласился. Мая оказалась веселой и прикольной девчонкой, но «гонору и понтов» было столько, что сразу трудно и поверить: как в такой молоденькой девушке может столько уместиться, к тому же, она еще и курила. Оказалось, родители «выперли» Маю из дома, она жила у «ночной бабочки», которой, «по блату», знакомые матери сосватали комнату. У той клиентов вереница менялась каждый день, прошмыгивая мимо занавески, за которой жила Мая. Вообщем, Иван встретил родственную душу, которой было хуже, чем ему: у него есть мать, друзья, а у нее - не было никого. Мая оказалась настолько простодушной и глупенькой, что Иван испугался за нее: однажды она уже вскрывала себе вены; а, только уйдя из дому, спала на чердаках и лестничных клетках, пособирав все коврики, ночевала во многоэтажках; утром же постоянно путала, у кого какие брала. Так как спать у «ночной бабочки» было для Ивана неприемлемым, он забрал Маю к себе и, тайком от бабули, проводил в свою комнату. Они спали в одной постели, потому что другой не было, но Иван к Мае не приставал. Когда узнал о Мае все и понял, что она к нему неравнодушна с первого дня знакомства, то сказал ей, что если она захочет – они не расстанутся. Конечно же, Мая оказалась далеко не такой девушкой, о которой Иван мечтал, но она так хотела быть с ним рядом, исправить в себе, ели не все, то очень многое, и, когда не злилась, не болтала глупостей, была милой и славной. Но, видимо, самостоятельная жизнь наложила свой отпечаток: Мая была резкой и грубой, говоря о ком-то. А Иван знал одно: если о людях кто-то говорит плохо, то, как правило, не лестно скажет и о тебе за твоей спиной.

Как хорошо сказано у великого поэта, они сошлись: «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень».

В последний день перед свадьбой Иван отвел Маю к будущей теще и уже ту просил объяснить, что так нельзя себя вести. Теща была неплохим человеком, хорошим скульптором, но дочь, видимо, ей была «поперек горла». Теща напутствовала зятя: «Я помучалась, вот теперь - твоя очередь». На том и порешили.

Они поженились, и Иван увез Маю к себе в деревню, где у него был небольшой и пока еще недостроенный домик. Все друзья и родственники, конечно же, очень удивились, увидев Маю впервые. Курить ей пришлось бросить сразу, так как после первых же упоминаний о ребенке, Иван категорически настоял.

Мая была удивительным человеком: перед отъездом из Москвы, приготовив обед, привезла его почти последней перед темнотой электричкой, за шестьдесят километров от столицы, а до места, где работали, нужно было еще, километра два, идти по лесу. Мая уже дошла до леса и чуть не плакала от мысли, что ей придется идти одной. В этот момент ей навстречу вышел товарищ Ивана, с которым они вместе работали, и проводил Маю. Она была в положении такая гордая, что у нее есть муж и скоро родиться ребенок,что просто «светилась» от счастья.

Супруги очень ждали своего первенца и любили его уже сейчас. Мая так устала от одиночества и свободы, что готова была выслушивать лекции почти ежедневно, но, конечно, бунтовала и часто доводила Ивана до слез отчаяния. Вероятно, их спасало только то, что Мая или любила мужа или ей одной было страшно оставаться, даже в мыслях. Когда Мая, после того как выскажет все, что думает, успокаивалась, Иван с ней не разговаривал до тех пор, пока жена не подходила к нему и, зачастую в слезах, не рассказывала стишок, который прочитала в шутку однажды. Теперь Иван без стишка был неумолим, Мая прижималась к нему и с выражением рассказывала: «Мая злючка, а для злючки в супе сварены колючки. Злюка с палкою в руке будет жить на чердаке и с дырками в кармане женится на обезьяне». Если мужу этого казалось мало, то он заставлял ее сделать ёжика: Мая морщила носик и забавно сопела, как настоящий ёжик. Это было до того смешно и трогательно, как будто маленький ребенок находился перед ним, а ребенку можно простить все, что угодно. Иван обнимал жену, целовал и, конечно же, все «разгильдяйства» ее прощал.

Не окончив университета, Иван уехал домой вместе с Маей, чтобы работать в школе.

Однажды супруги шли вместе мимо гусей, птицы грозно шипели, Мая спросила мужа для порядка: «А они сильно кусаются?» Иван, как бы вспоминая, говорит: «Ну, лебеди зимой лед долбят до пяти сантиметров. Лебедь орла может в воздухе травмировать ударами крыльев. Ну, а гусь, наверно, кирзовый сапог насквозь прокусить может». Мая с неподдельным страхом обошла гусей «десятой дорогой» и только, когда увидела, что муж не может сдержаться от смеха, поняла, что ее надули.

На охоту и рыбалку жена Ивана одного не пускала и сопровождала, будучи беременной, несмотря ни на какие отговорки и просьбы остаться дома.

Когда пришло время, у Маи родилась дочка, она показывала ее папе с гордостью, обнимая маленький живой комочек. Мама пожала плечами: «Ну, конечно не мальчик, но зато, какая девчонка!». Папе было все равно: главное, что и мама, и ребеночек живы и здоровы.

Когда же Мая с дочкой приехала домой, то ее как подменили: она превратилась в «зверского» сторонника чистоты и порядка. Доставалось всем - и мужу, и бабушке. Иван стоял над кроваткой и не представлял, кто он этому живому комочку: как-то непонятно и отвлеченно он себя чувствовал, как будто чудо – вот оно, но ты к нему отношения не имеешь. А чудо было настолько хорошенькое, что, глядя на большущие глаза с черными, как накрашенными, ресничками, папа сказал: «Если вырастет такой, как сейчас, сколько хлопцев пострадает!» По гороскопу прочитали, что дочка — скорпион, возможно даже - роковая женщина. А вот, когда в три месяца, ребеночек узнает папу, не говоря уже о маме, и счастливо им улыбается навстречу - вот тогда и понимаешь, что вы уже чем-то неразрывно связаны на веки-вечные.

Мая и Иван очень любили купать вместе свою крошку, а так как родители они были неопытные, то в ушко попала водичка, и дочка простудилась. Температура подскочила до сорока, родители себе места не находили, пока не приехала «скорая». Ия - так Иван с Маей назвали свою дочку - лежала у папы на руках и не издавала ни звука. Даже, когда сделали укол, малышка только обиженно посопела, но, понимая, что на руках у папы, тут же успокоилась. Папа смотрел на этого маленького человечка и, думал: не дай бог, с ним что-нибудь случится - он себе этого не простит, если до того не сойдет с ума. Но все кончилось благополучно, а родители решили «обзавестись» еще и мальчиком.

Ия была настолько тихим ребенком, что часами могла сидеть с игрушкой и ждать, пока на нее обратят внимание. Она еще толком ходить не научилась, а в животике у мамы бегал ее братец, такой шустрый, ну, по всем приметам точно должен был родиться пацан. И родился, только не сын, а дочка. Мая держала на руках девочку и плакала навзрыд: ей было так стыдно перед мужем, что не мальчик, которого ждет каждый папа, да еще с большим носиком. Мая сама в детстве чувствовала себя «гадким утенком», да и папа недалеко ушел. Поэтому обоим, от одной мысли, что девочка будет некрасивой и пострадает, становилось плохо. Самое прикольное, что ждали мальчика и другого имени для девочки не припасли. Поэтому, не мудрствуя лукаво, назвали – Сима. Сима дала «прикурить» всем: была ну, очень голосистой девочкой! Мама ходила, как тень, а папа мечтал, чтобы дочке скорее исполнилось семь месяцев, когда ребенок все делает боле менее осознанно и его можно нашлепать по попке. И вот, когда глаза Симы заблестели разумной хитростью, папа взялся за воспитание: он поднял брошенную Симой игрушку, сказал: «Так нельзя, игрушке очень больно» - и отдал ее Симе. Та, глядя папе в глаза, размахнулась и бросила игрушку на пол. Иван поднял, она бросила, он пригрозил: «Если бросишь еще, то получишь по попе». Вообщем: попа у Симы была красная, руки, обе, красные, но в глазах решимость и ни одной слезинки. Она смотрела папочке в глаза, брала игрушку и невозмутимо бросала ее на пол, - папе пришлось отступить.

Есть способ определения возможностей по дате рождения – астрологическая нумерология. В ней говорится, что душа человека живет на Земле двенадцать жизней - можно сказать, какую жизнь живет данный человек - в целом: двадцать параметров по дате рождения. Отпечаток дает расположение девяти планет нашей Солнечной системы в момент рождения. Когда Иван расписал по этой схеме своих дочек, оказалось, что они обе личности: у старшей - идеальная самодисциплина, а у младшей - идеальное поведение в экстремальной ситуации.

Младшая в годик уже была «элекровеником»: из кроватки выпархивала, глазом не успеешь моргнуть. Вот мама и сшила ей «ночнушку–ловушку»: ногу поднять, чтобы вылезти из кроватки, было невозможно. Папа у девочек очень строгий, и «ловить рыбу» в кровати не разрешал, а так как папу они любили, то ходили только на горшок в любое время суток.

Вот родители уложили Симу спать, сами слушали музыку. Часа через три Сима проснулась, спросонья, с плачем уперлась в оградку кроватки и, не думая ни секунды, приподняла ночнушку до колен, быстро подняв ножку, перепорхнула через кроватку на диван, а с него на горшок. Мама с папой только хлопали глазами, глядя друг на друга – вот тебе и «ночнушка-ловушка»!

Мая и Иван спокойно оставляли детей одних, хоть насколько: за порядком следила старшая сестра, ей исполнилось уже три года.

И вот, однажды, папа с мамой ушли по делу, Симе наказали слушаться старшую сестру, а той, «для прикола», оставили ремень - на всякий пожарный, для порядка, - и ушли.

Через час папа звонит и слышит плач Симы:

- Ия, что там случилось?

- Она трогала вещи! – сказала старшая сестра.

Когда родители пришли домой, то папа заметил у Симы следы порки чуть ниже шортиков. Он отругал Симу за нехорошее поведение, за то, что она вынудила старшую сестру принимать крайние меры. Позже рассмотрел синячки и на попе, и на спине у Симы; пришлось наругать уже старшую сестру. Иван спросил: «Разве папа тебя наказывает так жестоко за небольшие проступки?» Они поговорили, Ия поняла, что переборщила: ей было стыдно. Зато, после папы, Сима никого так не слушала, как старшую сестру.

Как-то Иван, уходя, дал Симе куклу и говорит: «Поиграй и укладывай ее спать. Если не будет слушать, то дай ей по попе». Сима сначала дала кукле по попе, а потом только уложила спать.

Иван был строгим папой, по понятиям дочек, но когда он их наказывал, то сам чуть не плакал от жалости вместе с ними: наказывать тех, кого любишь, - очень непростая задача. Мама бунтовала против строгого воспитания и пыталась решать все криком, а, увлекаясь, кричала уже и на папу, а папа для дочек был непререкаемым авторитетом.

Когда Ие было четыре годика, ближе к пяти, после очередной маминой вспышки гнева, она перестала с ней разговаривать. И, когда Мая попыталась выяснить у своей тихой, скромной, кроткой дочки, что случилось, то получила в ответ: «Мама, я тебя не люблю». Мама расплакалась, пожаловалась папе. Тот сказал, что, возможно, это она сгоряча и через недельку, другую – забудет. Но, когда мама подошла через две недели к дочке и спросила: «Ты помнишь, что маме говорила?» – Ия ответила:«Да, помню: я тебя не люблю».

В первую волну в России, когда не было еще ни учителей, ни литературы, Иван попал на занятия «карате-до». Он обожал баскетбол и немного футбол, еще в детстве бредил борьбой и мечтал о занятиях, которые только в двадцать лет вошли в его жизнь. Но, говорят, лучше поздно, чем никогда. Когда он пришел на занятия, то уже отчаялся попасть на них когда-нибудь: занятия по «карате-до» были очень напряженными, и происходил большой отток - желающие долго не выдерживали. В то время, когда Иван попал на них, «растяжки» у него не было, нога едва поднималась до пояса. Единственно, в чем Ваня был уверен, что у него «ничерта» не получится, ведь того, что он понимал под боевым искусством, казалось, ему не достигнуть никогда. Тренировки проходили с большим трудом: непрерывные отжимания, прыжки и т.д. в течение двух с половиной часов, самым главным было - не победить кого-то, а выжить, выдержать, победить свое «не могу», «не хочу», «не буду», продержаться до конца тренировки и не сорваться. То, что Иван занимался немного дома и поддерживал форму, помогло: он выдержал. Первые два дня еле перемещался, потом легче. На кулаках стоял только несколько секунд, а, как ребята - на пальцах и кистях, - думал, что никогда не освоит. После тренировки даже пояс выкручивали, и из него текла струйка пота. Платить за тренировки приходилось очень дорого: Иван отдавал всю стипендию, из дома брал сало, картошку – жить можно было. Прозанимавшись три месяца, он с товарищами уже начал осваивать технику, но дрались они, как плохие боксеры, желания же было, хоть отбавляй. В хороших секциях СССР занимались, как у лучших мастеров в Японии: нагрузки давали запредельные. Многие тренеры из-за «понтов» частенько калечили своих учеников, но если вам попался хороший учитель, то технику при хорошей растяжке можно было освоить даже за три месяца.

Потом Иван понял одно: карате-до, при хорошем учителе, за год может из любого крепкого «лоха» сделать в итоге человека, который на приличном уровне сможет защищаться.

Отучившись три месяца, Ваня ушел из секции. В принципе, ее разогнали власти: тогда, не успев начать, все ушли в подполье, но золотые зерна знания попали в благодатную почву: Ивана, когда он был маленьким обижали, и он знал, для чего занимается. Гордым людям надо уметь за себя постоять, потому что они не пройдут мимо, когда двое бьют одного, когда обижают женщину и т. д. и т.п. Иван тоже знал, что «идиоты» притягивают его магнитом, а значит, при первом удобном случае, он «встрянет», куда не надо бы, но - уж, если ты открыл рот, - отвечай, как бы, «за базар». Поэтому Иван не прекращал тренировки и занимался дома еще целый год до армии, упорно и активно. Он не уходил с занятий, не задав учителю, хоть одного вопроса: теперь эти знания давали свои плоды. Иван шлифовал все, что вынес из секции и благодарил Бога за то, что все-таки прикоснулся к великому учению. Но то, что сейчас называют «айки-до», тогда прошло мимо Ваниного обучения: оно прийдет значительно позже – лет через десять. Иван чувствовал ущербность одного карате-до, но для жесткой защиты его хватало. Он немного занимался «самбо», но борьба не могла заменить целого направления элитного искусства: она была только маленькой составляющей огромного и прекрасного айсберга. Иван чувствовал, что чего-то не хватает: он только слышал о работе по точкам, об энергетических возможностях, но пока это оставалось только красивой сказкой. Однако, Ваня знал: даже той информации, которая у него накопилась, достаточно, чтобы заниматься всю жизнь, ведь очень хороших навыков, не говоря уже о совершенстве, трудно добиться, а времени проходит уйма - у многих на это уходит вся жизнь, но для совершенства может не хватить и ее.

В двадцать лет Иван понял, что родился «не в то время и не в том месте», чтобы можно было сделать что-то большое и хорошее, во всяком случае, он не знал, как и что. Вроде бы все у тебя неплохо, а вроде бы ты никому и не нужен: ни семье, ни близким, ни другу, которого ты любишь больше жизни. Может, отец бы и понял, подсказал что-нибудь, но от него осталась только светлая память. В такие моменты, наверное, и не ему одному, единственная надежда вселяется в душу: может быть, все-таки, есть где-то Господь и, возможно, он один поймет, как на душе «хреново», как не хочется жить одному даже на этой прекрасной планете. Иногда, наверное, под таким впечатлением люди жертвуют собой для других, совершают подвиги во имя тех, кому есть, что терять. Пока человеку нечего терять, легко уходить из жизни или, хотя бы, легче. А когда у тебя есть дети или те, кто безумно тебя любит, те, кому будет очень плохо с твоим уходом – вот тогда все сложнее. Иван знал, как плохо расти без отца: «Был бы он жив, может, сто раз разругались бы...» Но отца не было, и эта потеря не давала Ивану покоя.

Ему повезло: как раз в такой момент он встретил Маю, она родила двух прелестных девочек, и уже было ради чего жить и не просто жить – Иван был счастлив. Если вас ждет друг и не может себе найти места, когда вы опаздали с рыбалки, если ваши любимые малышки засыпают только тогда, когда держат в руках ваш пальчик, если чьи-то глаза сияют, когда вы появляетесь, если кому-то просто хорошо с вами — значит: вы не зря живете; значит: в вашей жизни появился смысл.

После приезда домой, Иван устроился в деревенскую школу учителем по военной подготовке, попутно ведя всю физкультуру (десять классов). Работы было много, но зарплата небольшая, потому что за физкультуру не платили, а чуток доплачивали. Когда Иван пришел в школу, в ней не оказалось даже мячей: страна спасала развивающиеся страны - тут было не до мелочей! - все приходилось брать за свой счет.

Чтобы, хоть немного, подработать, Иван набрал группу мальчиков в городе. Ия и Сима от папы ни на шаг и на тренировку, как на праздник. Девочки уже были «растянуты»: легко переходили с продольного шпагата на поперечный. Так как новички долго втягивались (сразу нельзя человека перегружать; нужно время, пока тело привыкнет к нагрузкам), то Сима и Ия легко выдерживали тренировки. Компания подобралась веселая: ребята седьмых-восьмых классов и чуть старше. Все очень старались, но, глядя на новичков, покатывались со смеху. Иван их за это ругал, наказывал, но - безрезультатно. Они, только ввиде наказания, за тренировку по восемьсот раз приседали и подпрыгивали, да еще - раз по четыреста лишних - отжимались, но, нет-нет, да и опять кто-нибудь «закатится»: Иван выставит перед всеми ленивого новичка, и тот как начнет показывать новые разновидности блоков или ударов, не то что засмеешься – умереть можно со смеху.

Тут, как раз, демократия переворот сделала в стране, и зал забрали под коммерческие цели: мол, не до спорта - страну от коммунистов спасать надо! - а без денег, как ее спасти-то?!

Время шло. Вот уже Ия и Сима пошли в школу. По росписи: у Ии должны были быть сложности с математикой, а у электровеника-Симы - уже с дисциплиной; учебники стали платными; вообщем: все свелось к тому, что девочки пошли в один класс.

Дома сестры спарринговались через день в перчатках и почти в полный контакт, так что синяки в школу «таскали» частенько. Однажды, девчонки захотели пофилонить: отзанимались лишь бы галочки поставить, поспаринговались немного. Так как Ия была старше и на пол головы выше, то Сима «прикинулась», что сестра ее ударила сильнее, чем надо, и пустила слезу, потом еще, вообщем: «достали» они папу и, вместо того, чтобы остановить спарринг, он сильнее наругал их и ввел полный контакт, без добивания и сильных ударов ногами в голову. Минут пятнадцать дочки бились со слезами на глазах, потом стали драться зло и решительно. А минут через сорок перед папой открылось страшное зрелище: Ия со злостью и решительностью била Симу, но это лишь распаляло младшую сестру. У Симы уже из носа текла кровь тонкой струйкой, но она этого не замечала: с решительным видом вылавливала сестру на ошибке, потом резко нападала и била в лицо противника точно и жестко. Дорого можно отдать, чтобы увидеть такой бой: девочки бились отчаянно, как два гладиатора, будто насмерть. Когда все уже стало ясно, старшая, рыдая, отчаянно отбивалась, а меньшая, несмотря на очень сильные удары, с окаменевшим от решимости победить лицом, сверкая глазами, била и била, слизывая кровь с губ.

Бой был остановлен, сестры поклонились друг другу, благодаря за работу, а папа, отругав старшую за слезы, как всегда, расцеловал обеих.

Иван был восхищен Симой и не скрывал этого.

В это время в Москве у Маи умерли дедушка с бабушкой, их комната досталась внучке и ее семье. Мая с дочками стали москвичками, но жить хотели дома: папа знал, что в городе дочки не вырастут такими, как в деревне. Они были умницы: тренировки позволяли работать без устали, а потому без них родители на огород уже не ходили. Девочки с удовольствием пропалывали грядки, а когда копали картошку, то набрасывались, как коршуны, на самые крупные картофелины, выхватывая их друг перед другом и устраивая целые бесилки.

Для того, чтобы усилить тренировки девчонкам, Иван набрал группу малышей семи-восьми лет. «Сорви головы» детского сада и первоклассники, конечно, о дисциплине и не слыхивали: пришлось для них вводить таблетку №8 (к ключам был привязан кусочек скакалки), когда же баловались, то получали, сначала тихонько, затем, по степени шалости, - все больнее и больнее. Дети – очень выносливый народ: за месяц они втянулись, и полтора-два часа могли работать с хорошей нагрузкой. Иван вынес уроки предыдущих занятий, когда ребята постарше занимались одной техникой и физической подготовкой без систематических спаррингов. Теперь, через два месяца занятий, малыши спарринговались: ладошкой жестко по лбу, ногами жестко в корпус, но в голову ногами только касания. С каждым месяцем они работали лучше и жестче, а уже через пол года на них было страшно смотреть: бились с вдохновением и без страха. Нельзя было эти бои смотреть без восторга. Это у взрослых видно, когда техники нет или трусят – здесь же, среди этих и любых, таких же, подобным и не пахло: дрались зло, решительно, плакали, но боя им не давали прекращать.

Ия была чуть старше, и у нее пошел удар с разворотом, потому другие ее звали «он». И никакие объяснения не помогали: мальчики на нее упорно говорили «он». Сима была настырная: могла четыреста раз подряд присесть-подпрыгнуть, сто раз отжаться, но, когда выходила драться с мальчиками - трусила, пускала слезу, а, если доставалось, чуть не рыдала, умело разыгрывая «слабую и несчастную». Однажды, она чуток увлеклась слезами на спарринге с отъявленным хулиганчиком, тогда папа завел ее в соседнюю с залом комнату и влепил затрещину, не говоря ни слова, вывел и опять продолжил спарринг. Вообщем, бой длился секунд двадцать: получив несколько ударов, Сима резко вошла в ближний бой, опрокинула своего противника, а, пока тот падал, еще и добила его, как в классическом варианте. Родители смотрели бой с восторгом, чуть не разинув рот от удивления. У мальчишек были свои разборки: они выходили против одноклассников, как «крутые» бойцы.

Расставив руки, один говорит:

 Ну, ты попал!

Другой:

 Давай-давай! Сейчас я тебя ушибу!

Дети – это маленькие чудеса: на них трудно смотреть без улыбки, они излучают задор и веселье, невольно заражая окружающих.

На тренировки к Ивану приходило больше половины девочек, скромных и застенчивых. Но через пол года их было не узнать: они становились заметно спокойнее, увереннее и частенько поколачивали мальчишек. Мальчишки же - наоборот: становились собраннее, послушнее, дисциплинированее от тренировки к тренировке.

Жизнь проста только с виду.

Мая поехала в Москву, чтобы забрать у квартирантов деньги, потому что Иван был занят на тренировках и не мог их бросить. Мая уехала и осталась в Москве, нашлась тысяча причин: и грубиян муж, и жизнь проходит, а надо учиться, и еще подруги раскритиковали ее никчемную жизнь с диктатором мужем. Вообщем: в их семье запахло разводом. Иван очень не хотел отпускать дочек даже на день, но боялся, что, оставшись одна, женщина может, сдуру, «загулять» - вот он и направил дочек в Москву.

Оставшись один, Иван увидел, как мало нужно мужчине: даже двести долларов хватило бы с головой. Деньги просто некуда было тратить: строить, если семья распалась бы, уже было бы незачем и не для кого, а ему того, что есть, хватило бы на всю жизнь. Но без семьи было «хреново»: он с сожалением прервал тренировки, оставив своих маленьких бойцов, и тоже уехал в Москву.

Мая наотрез отказывалась мириться, доказывала, что Иван грубый и невнимательный.

Муж приводил пример:

 Если причина во мне, то давай продадим комнату, деньги отдадим в детский дом, и разводимся.

Нет - так Мая не хотела, но на разводе настаивала.

Тогда Иван сказал:

- Давай поживем две недели, ничего не меняя. Если твои мысли в этом направлении не изменятся, то я подпишу согласие на развод.

Они помирились, но через пять лет Иван опять столкнулся в метро нос к носу со своим товарищем Сашей, который когда-то выручил Маю, проводив ее через лес, и, волей-неволей, опять окунулся в его проблемы. Иван снова сутками пропадал на работе, а денег, как не было, так не сильно и увеличилось. Он мечтал заработать и, приехав в хутор, выкупить детский садик, который, уже очень долго, стоял заброшенный, чтобы открыть в нем спортивный интернат с уклоном на единоборства, потому что только при железной дисциплине можно разным людям ужиться под одной крышей, а дисциплину дают упорные тренировки. Но Ивану не повезло: два человека, чуть ли не со слезами на глазах, просили у него помощи, одному надо было получить сто пятьдесят тысяч долларов, а другому - отдать. Оба, на словах, готовы были во всем ему помогать и работать, не покладая рук. Иван остался: за одну перспективу отработал четыре года, но, кроме горечи и предательства с их стороны, ничего не вынес. Тогда он «плюнул» на них и с табличкой типа «вырою, построю» осаждал входы в метро. Так как опыт накопился уже приличный, заказы потихоньку пошли, появились первые деньги, и стало легче дышать.

Летом Иван работал, а всю зиму жил на юге, бесплатно тренируя детей. Но, так как приезжал уже в декабре, набирать новые группы было неудобно, потому вел у себя в школе баскетбол для подростков, да занимался со своими «козявками».

Девочки стали постоянными участниками соревнований среди мальчиков по правилам рукопашного боя. Первые свои грамоты они заработали легко: Сима в категории до тридцати двух килограмм разнесла всех своих соперников в пух и прах (впервые заняв первое место, она была очень довольна); а Ие немного не повезло: ей достались мальчишки, которые хорошо боролись, и она, в основном, занимала вторые и третьи места.

 

Глава 9. Случайное знакомство.

 

Однажды Иван с дочками гулял по городу после соревнований. Они зашли в парк и увидели интересную картину: трое мальчуганов постарше издевались над мальчиком поменьше, который горько плакал, но хулиганов это только раззадоривало. Ия и Сима - вопросительно посмотрели на папу, как бы спрашивая разрешения вмешаться, тот согласно кивнул: девчонки тут же подошли к хулиганам и предложили оставить мальчика в покое. Один, видимо, заводила, «попер» на девчонок матом, но не успел хулиганчик высказаться, как Сима молниеносно влепила ему такой «хук», что он свалился, как снопик. Второго схватила Ия, повалила броском через бедро и, держа его за шею, делала ему картошку, надавливая кулаком на нос. Третий, увидев, что к ним бежит подмога в виде папы, бросился наутек.

Когда папа подошел, первый сидел чумной и не мог понять, что с ним произошло.

Иван спросил:

 Ну, что, все в норме?

Тот буркнул:

 Да, вроде бы.

Ия подняла своего противника: у того нос был красный и здоровенный, как картошка.

Девчонки провожали горе-хулиганов по дорожке и объясняли, что тем будет в следующий раз, если они еще раз кого-то обидят.

Папа поднял с земли мальчика, вытер ему слезинки и спросил:

 Ну, ты как? В порядке?

Тот, всхлипывая, кивал головой.

Пока Иван отряхивал мальчика, подбежали девчонки и, помогая отряхивать, Сима спросила:

 А звать-то тебя как?

 Сашок, - ответил мальчик.

 И часто они тебя так? - спросила Ия.

 Да, частенько тырят.

 Ты не ходишь на борьбу или еще куда? - поинтересовалась Сима.

 Неа, - ответил Сашок, - не берут, говорят: дохлый я больно.

 Ну, а ты сам-то, хочешь заниматься? - спросил папа девочек.

 Да я, как бы, и не супротив, - отвечал Сашок, переминаясь с ноги на ногу.

 А ты чей? Где живешь? – не унималась Сима.

 Я – детдомовский, - сказал мальчик и опустил глаза.

 Пап, а можно он будет заниматься с нами? – попросила Ия.

 Ну, если очень хочет и не будет пропускать занятия, то, я думаю, можно попробовать, - сказал, улыбаясь, папа.

Они, смеясь и подшучивая, проводили Сашка до ворот его детдома и, рассказав, когда и где будет тренировка, попрощались с ним.

Сашок стоял за забором и с удовольствием махал уходившим и махавшим ему симпатюлям. «Вот это девчонки! - думал он. - А как меньшая «Тополю» замочила! Он, как стоял, так и упал. Неслабо! Вот бы и мне немного приемчиков узнать! А старшая «Черепу» так носище надавила, что нос стал, как картошка. Да, таких бы друзей заиметь было бы непогано».

Сашок на тренировку пришел одним из первых.

«Может быть, они пошутили, но на всякий случай надо сходить. Не, не надули», - думал Сашок, глядя, как папа с дочками слезали с мотоцикла «Урал» с коляской.

Сима набросилась на Сашка с расспросами. Но когда он взглянул в огромные глаза Ии, то смутился и даже забыл ответить на ее приветствие.

Поздоровавшись с тренером, мальчик подумал: «Вот это глазищи! Караул просто! Вот такие, наверное, когда вырастут, и становятся колдуньями или ведьмами». Сашок, заходя в зал, отметил, что все, переступив порог, делают поклон, только после этого проходят. Он, на всякий случай, тоже сделал поклон и вошел в небольшой зал, где свободно могли заниматься человек десять. Во время тренировки мальчик смотрел, как легко получалось у тех, кто начал заниматься раньше, и, казалось, что эту науку ему вовек не освоить: было стыдно за свое неумение. Сашок смотрел на девчонок: они работали, как роботы, казалось, что они неутомимы (отчасти так и было). Сашок старался изо всех сил. Сегодня тренер его не ругал, зато всем остальным доставалось за каждую мелочь.

Тренер подошел к нему и сказал:

 Главное – это победить свое «не могу», свое «не хочу», свою лень и нерадивость. Короче: главное – это победить себя, только тогда ты можешь рассчитывать, что победишь еще кого-то.

И Сашок пытался победить себя, но скоро сказка сказывается, а занятия единоборствами - только через пот и слезы, через маленькие победы и неудачи. Мальчик занимался, в основном, на тренировках, а в детдоме было негде, да и перед другими стыдно.

Через год Сашок стал не хуже других, на тренировке выдерживал все нагрузки, но вести бой с противником ему было, пока, трудно: стеснялся сильно бить партнера, и за жалость его постоянно поколачивали. Иван ругал, Сашок терпел: и упреки учителя, и трепку товарищей; хорошо выполнял все приемы, свободно выносил сильные нагрузки, но если позволял себе нанести удар, даже средней силы, то тут же краснел и извинялся: травмировать кого-то было выше его сил. Мальчик уже жил одними тренировками: все остальное теперь казалось ему серым и тусклым, впервые появился маленький смысл в жизни.

Однажды к нему подошла Ия и сказала:

 Завтра у меня день рождения, и если ты хочешь, то я тебя приглашаю, а папа тебя потом отвезет.

Сашок замялся и не знал, что ответить. Он очень хотел, но у него нечего одеть: пиджачок был старый, да и ботинки тоже.

Видя, что Сашок хочет «слинять», Ия сказала тоном, не терпящим возражений:

 Короче, - чтоб был!

И вот, в назначенный день, надергав на клумбе цветов и соорудив из них букет, мальчик, счастливый, добрался на автобусе до небольшого хуторка, где и жила именинница. Поплевав на руки, Сашок отряхнулся и привел себя боле менее в порядок. Когда подошел к калитке, его облаяла маленькая злобная собачонка. На пороге кухни появилась Ия, нарядная и сияющая. Сашок вместо приветствия протянул ей букет и сказал:

 Вот.

Мальчик смотрел Ие в глаза, и ему казалось, что он вот-вот провалится сквозь землю. Именниница затащила его в кухню, где уже сидела куча ее друзей и одноклассников. Здесь собралась другая компания и его называли не Сашком, а Санькой. Мальчик сильно не сопротивлялся, но представлялся строго: «Сашок». На такой пир Сашок еще не попадал: чего только не попробовал, сидя за столом!

Иван требовал, чтобы каждый из друзей Ии вставал и, подняв стакан с лимонадом, произносили тост. Когда очередь дошла до Саньки, он уже и не знал, о чем говорить: Ию поздравляли, искренне пожелав ей целую кучу всяких разностей. Санька тоже, по-своему, о ней беспокоился с первой встречи, и искренне сказал:

 Я бы выпил за то, чтоб такая хорошая девчонка, - он замялся, и чуть позже, собравшись с мыслями, добавил - не стала ведьмой.

Все покатились со смеха, включая и именинницу: такого пожелания у нее еще не было. А Санька бухнулся на свое место, покраснев до ушей: ему почему-то начало казаться, что он что-то не так ляпнул.

Основательно подкрепившись, гости отправились в дом – танцевать. Санька держался в стороне: танцевал он неважно, а смотреть, как другие танцуют, очень любил. Сестры выделялись не только на тренировке: они танцевали без устали. Лучше всех танцевала, по мнению Саньки, Сима – меньшая сестра Ии. Она была шустрая, как электровеник, казалось: покой и Сима - вещи несовместимые.

Натанцевавшись, шумная компания вернулась в кухню: там их ожидали несколько огромных тортов, сделанных мамой Ии, которая перед днем рождения сутками не отходила от плиты, и наградой ей была эта куча детей, с удовольствием сметающая все вкусности. Детей было человек пятнадцать, они с удовольствием пропели Ие «хэппи бёздэй», потом «крокодила Гену» и дружно навалились на торты и мандарины.

Санька еще не был ни разу в такой дружной и веселой компании, ему все казалось, что он спит, и он очень боялся проснуться.

Вечер пронесся, как одно мгновение. Когда Иван вез Саньку на мотоцикле назад, небо уже было в звездах, ветер выдувал из глаз мальчика слезинки. Мотоцикл ровно рокотал, а Санька, глядя на звезды, благодарил Бога за такой замечательный праздник, и вспоминал, как весело и ласково с ним говорила Ия, как внимательна и заботлива была Сима, и на душе у него становилось светло и тепло.

На следующий месяц день рождения праздновала Сима, потом отмечали день рождения их мамы - Маи, затем - новый год, в феврале — день рождения у папы - Ивана. На каждом из этих праздников Саньку уже ждали, и он с радостью отметил, что у него появились, наконец-то, настоящие друзья.

Занятия тренер в городе уже не вел, и Саньке приходилось приезжать к ним домой на субботу-воскресение.

Когда Санька подрос, Иван отпрашивал его на выходные с ночевкой. Санька не только с удовольствием тренировался, – у девчонок легкая тренировка была каждый вечер - но и помогал по дому и в огороде.

Чем больше подрастали ребята, тем больше времени отнимала учеба в школе. Они не только занимались каратэ-до, но и много играли в баскетбол, в футбол.

Каждое лето Иван уезжал с семьей на заработки в Москву. Девчонки стали крепкими и сильными и с легкостью помогали папе зарабатывать деньги. Они были неутомимы: Сима, не сильно напрягаясь, при копке фундамента могла заменить на лопате любого нерадивого мужика, а Ия, как бы, не сильно ей уступала. Для Ивана его семья была смыслом жизни, и он не хотел ни с кем расставаться, ни на минуту: всей семьей ездили на заработки и все вместе возвращались домой. С того момента, как появились дочки, Иван наслаждался каждым днем, прожитым вместе. Он был доволен: Санька рос крепким, послушным, достаточно спортивным парнем. Санька - сверстник его девчонок, и, случись с папой что-нибудь непредвиденное, хорошо, чтобы у дочек был надежный друг, который за них пойдет в огонь и в воду. Похоже, что Санька вырастет именно таким. Ия, как старшая сестра, оставалась за папу в его отсутствие, а Сима с Санькой должны были беспрекословно ей подчиняться. Санька не бунтовал, он даже с удовольствием, а вот Сима бунтовала и спорила из-за каждой мелочи. Сима так не любила, когда папа съедал половину от ее заработанного мороженного, что Иван боялся: не вырастет ли она жадиной. Но Сима как-то переросла, и жадность прошла.

В девятом классе из Москвы девчонки привезли «крутой прикид»: браслеты с шипами, с шипами ошейники. В таком «прикиде» - в шипованных ошейниках и с шиповаными браслетами на руках, девчонки заявились на дискотеку. Все парни от них шарахались, никто не приглашал их танцевать, и Сима решила, что больше этот «прикид» на дискотеку одевать не стоит.

Иван возил девчонок на дискотеки и в город и по поселкам, но с условием, чтобы они танцевали и ни минуты не сидели. Санька постоянно сопровождал их в этих поездках, а Сима, первое время, «подкатывала» к местным ребятам и предлагала потанцевать с ней или по сто-двести рублей, если те поколотят Саньку. Саньку вызывали сначала по одному, потом вдвоем, потом гурьбой пытались отдубасить (когда человек систематически тренируется, то его не просто побить, а если он грамотно блокирует и ставит ногой накладки, то атакующих не надо и бить: они сами себя травмируют). Санька сразу «не въезжал», почему именно его везде «прописывают» и почему девчонки молча наблюдают: все трое были бойцами, и смотреть или драться для них стало уже чем-то вроде развлечения. Иван же на эти «приколы» закрывал глаза: он хотел, чтобы Санька, хоть немного разозлился. Но зажечь Саньку не удавалось: приходилось только объяснять ошибки, которые он сделал, и сводить полученные синяки.

Папа не пригружал девчонок: ждал, пока они сами заведутся, захотят работать. Но побить дочек могли только ребята, а на соревнования среди девчонок они никак не могли попасть. Иван заставлял Ию и Симу работать с бокеном — деревянным мечом - и палкой. Ие очень понравилось работать с бокеном и палкой, а Сима филонила, как могла. Благо, у девочек появились критические дни: стало возможным списывать плохую работу на все, что угодно. А когда дочки перешли в выпускной класс, то, боясь за их успеваемость, Иван ослабил тренировки до поддержания формы. Сима в десятом классе подтягивалась двенадцать раз, а сейчас малость растолстела от ослабления нагрузок и едва дотягивала до пяти.

Санька поступил в техникум и опять приезжал изредка по выходным. Иногда утрами они бегали дружной компанией вдоль дороги. Иван надеялся, что закончится школа, и они один-два годика потренируются в полную силу, казалось, что все нагонят, доработают. Девчонкам же его идея пришлась не больно по душе: они очень сильно убавили нагрузки и пригружались только с папой. Ия училась на отлично, ее хвалили, кто и во что горазд, а так как ругал только папа, то получалось, что один он и «отстал от жизни». Соответственно, авторитет папы падал день ото дня.

Все дошло до того, что, однажды, Сима с Ией готовили танец на вечер, а папа возьми, сдуру, и заставь их тренироваться после таких «выдающихся» занятий. Все, может быть, и обошлось бы, но это произошло в присутствии подружки, и Ию заклинило. Она отказалась заниматься: ей «еще уроки учить, а уже около полуночи». Папа, как всегда за ремень, и опять при подружке. Ию перемкнуло, и «тихий омут» всколыхнулся бурей эмоций: она вцепилась в ремень и в папу. Ия предъявила папе, что он «маньяк», что он «пал в ее глазах», и она «ни на минуту не останется в этом доме», что папа - «сумасшедший», а она лично его ненавидит. Сима, к слову, добавила, что папины занятия – «фигня и никому не нужны», поэтому у него до сих пор толком нет ни одного ученика. И если Ия уже остывала, то Сима с диким криком, как бы в истерике, выскочила из дома. Иван вышел вслед за дуркующей Симой, подошел к ней и тихо объяснил, что они ведут себя, как взрослые, отстаивая, как бы, свои права. Так вот, следующий раз они будут наказаны, как взрослые, а Симу если она еще раз позволит себе такое хамство, как эта истерика (Сима не находилась в истерике: она ее разыграла), то под горячую руку, однажды, он сделает ее инвалидкой.

Иван заставил Симу посмотреть ему в глаза и спросил:

 Тебе все понятно?

Дочь, глядя ему в глаза, поняла, что немного «переборщила», и сказала:

 Да, понятно.

С Симой-то было, как бы, все ясно, но вот то, что выдала Ия, Ивана выбило из колеи. Он надеялся, что, может быть, дети разделят его стремления и убеждения, но увидел, что стремления «маньяка» никто разделять не собирается, что, через столько лет, он опять остался один, потому что и Маю «достал» и, сколько она его будет еще терпеть, было не ясно.

Казалось, что жизнь рухнула, уже в который раз. Трудно наполнить стакан выше краев, так и горечь: когда она уже через край, то больше или меньше - уже значения не имеет. Главное было ясно: дочки выросли и в его советах уже не нуждались - старая, как мир, проблема - родители не в состоянии угнаться за новым, а дети уже не хотят жить по-старому.

У Ивана оставалась одна отрада – это Санька: он старался за всех. Девчонки филонили и отлынивали, хотя Ие очень понравилась работа с мечом, и она частенько с ним упражнялась, пока Санька пыхтел, честно отрабатывая всю тренировку. Работа делала свое дело: Санька превратился в рослого и сильного парня. Теперь его было непросто поколотить даже вдвоем, но он по-прежнему оставался добрым и застенчивым. Санька очень любил с Ией таскать карпиков в пруду. Они соревновались не на шутку, и кто меньше, хоть на одного, поймал, тот шел чистить рыбу: чистить не любили, что Ия, что Санька. Сима же ловила только по настроению, она любила убираться в доме: можно было врубить музыку на всю громкость и малость потанцевать.

Иван был на нервах: то, что он не нужен уже ни дочерям, ни жене стало ясно как божий день. В душе поселилась горечь, и он никак не мог от нее избавиться. Тоска, жгучая и неотвязная следовала за ним по пятам. Мая опять собрала вещи и уехала в Москву, сказав, что ничего из него не выйдет, что он «грубиян и меценат с голым задом», что ей «надо учиться», а он стал гирей на ее ногах.

 

Глава 10. Тяжелая утрата.

 

Вообщем, нервный срыв сделал свое дело: однажды Иван ехал по городу, чуть превысил скорость, обгоняя грузовик, и увидел, что ему прямо под колеса за щенком бросился мальчик. Иван резко рванул руль, чтобы не сбить ребенка, и врезался в бетонный электрический столб. Не приходя в сознание, он умер по дороге в больницу.

Похороны были пышными: много хороших людей, много хороших слов, много запоздалых слов, но результат, как и у всех, один – тело отнесли и оставили один на один с вечностью.

Сима, немного погоревав, уехала из дому, решив заняться бизнесом: мир лежал перед ней. Теперь никаких помех не было - только бери и покоряй. Ия же замкнулась: занялась огородом, хозяйством, попутно читала и учила английский. Вечерами Ия не находила себе места: она очень жалела, что наговорила папе гадостей, а извиниться уже не удастся. Чтобы избавиться от дурацких мыслей, она брала деревянный меч и начинала тренировку. Сначала работала с бокеном, потом разогревалась, и всю тренировку выдавливала свою горечь через усталость и пот. Санька, потренировавшись и поддержав Ию с годик, ушел в армию. Она писала ему длинные письма, в несколько листов, а от него получала скучные коротенькие ответы и фотографии. Сначала на фотографиях был юнец в военной форме, но через два года школа жизни сделала свое дело: с фотографии смотрел уже настоящий мужчина, правда, все такой же нерешительный.

Санька упросил Ию прислать несколько своих фотографий и ждал, что его отпустят за отличную службу в отпуск, но не повезло: в отпуск он так и не попал. Санька жил одной мечтой о встрече, и это придавало ему сил, только молил бога, чтобы Ия не вышла замуж, пока он в армии. Все, что Санька ни делал, он делал с мечтами о ней: прыгал с парашютом, ходил в разведку, в горячих точках не раз спасал жизнь товарищам, а в футбол играл - любо-дорого посмотреть!

Пока Ия не присылала фотографии, Санька начал писать стихи:

Фотографией твоею я не дорожу.

Как всегда, под звездным небом я один сижу.

Небо карими глазами смотрит мне в глаза,

Что-то нежными губами хочет мне сказать.

Вижу я без фотографий нежный образ твой

Словно снят он был навеки сердцем и душой.

Ты пройдешь, не скажешь «здравствуй», не взглянув в глаза.

Я бы мог тебе при встрече многое сказать:

И про то, как ты покоя не даешь во сне,

И о том, как в каждом встречном, чудишься ты мне,

И том, как в осень с шумом листопад вошел,

В мир поэзии и красок он нас не увел.

И пускай вечерней зорькой ты другого ждешь,

Фотографию ж на сердце быстро не сотрешь.

Ты красива, но жестока, кто ж тому виной?

Всех природа наделила сердцем и душой.

Я винить тебя не вправе: выбор не на мне.

Может, я тебя увидел лишь в кошмарном сне?

Но светлее стало небо от зари большой,

Лишь на сердце остается нежный образ твой.

Когда Саньку легко ранило, он не сказал Ие ни слова: опять принялся за стихи, потому что она ему очень часто снилась.

Выпросив карандашик, Санька на клочке бумаге начал набрасывать то, что так и лезло в голову:

Тебя любить не в силах я,

Хоть ты всегда со мною - всюду,

Ведь если я тебя люблю,

То, значит, век не позабуду:

Я не забуду голос твой,

Улыбки милой, глаз сиянье,

А, если я забыть посмел,

Я не мужчина, так – названье.

А это слово, будто рок,

Идет за мной, суля взысканье,

Ведь невзаимная любовь –

Уж не любовь, а наказанье.

А всем, наказанным судьбой,

Так нелегко прожить на свете,

И буду поклоняться вновь

Я лишь Ромео и Джульетте.

Санька представлял, как встретит Ию и закружит ее на радостях.

Да, красиво только в мечтах: когда они встретились (Ия встречала его с поезда), то Санька, едва ее увидел, какая она стройная да красивая, покраснел и с трудом выдавил: «Привет». Единственно, что было не скромным, это глаза: они пожирали Ию совершенно бессовестно. Ия засыпала Саньку вопросами: как он тренировался? в хорошей ли форме? - а то ей не с кем спарринговаться.

Саньке раньше перепадало от Ии, и он, с намеком, не удержался и выпалил то, что легло на язык:

 Ну, уж теперь я тебя точно набуцкаю.

Ия парировала:

 Грозилась синица море сжечь.

И она оказалась права: силы у Саньки было, хоть отбавляй, а техника оставляла желать лучшего. Ия так и работала на голову выше него: напропускав кучу ударов, Санька сконфуженно смирился, дав слово, что будет все подтягивать и исправлять. Ия выделила для Саньки местечко на стареньком диване, и опять утрами они, как раньше, бегали в шесть часов.

Мама, как уехала, так ни слуху, ни духу: несколько раз позвонила и пропала. Симаа звонила, рассказывала, что влюбилась, что это на всю жизнь. Потом снова звонила, говорила, что этот оказался «козлом», а она нашла другого и уезжает в круиз.

Пока Санька служил в армии, Ия пробовала поступать в театральный, но провалившись на экзаменах, она пошла учиться на психолога. Сначала Москва прибавила ей адреналину, но постепенно отсутствие тренировок и смена образа жизни со временем вылились в жуткую апатию, а потом и в депрессию: Ия располнела и забросила учебу. Поняв, что большой город – это, пока, не для нее, Ия «собрала вещички» и, едва закончив первый курс, «умотала» домой.

Дома все пришло в норму: она начала бегать каждое утро, устроилась на работу, а самое главное – вечерами опять продолжала тренироваться. Когда Ие было плохо, она шла на могилку отца и болтала с ним часами: ей так не хватало его строгости, внимания и заботы. Теперь она понимала, что человек не ценит того, что имеет, теперь ей так нужно было его внимание. Оглядываясь назад, Ия не могла понять: как она вела себя до такой степени недопустимо глупо и нехорошо? Возвращение из армии Саньки вселяло уверенность, что ее одиночеству придет конец, что, хоть одна родственная душа, будет рядом. И, когда Санька сообщил, что друзья приглашали его стать спасателем, Ия с радостью встретила эту идею, сказав, что и она бы с удовольствием попробовала свои силы.

 

Глава 11. Спасатели.

 

Санька позвонил ребятам, и вот они с Ией уже на базе в Подмосковье. Санька осваивал работу спасателя, а Ия - работу кинолога: ей достался молодой пес по кличке Мухтар. Мухтар был уже немного подготовлен, имел хороший нюх и вредный характер. Через месяц пес так привязался к Ие, что готов был за ней в огонь и в воду. Первое задание Ия и Мухтар выполнили на отлично: у бабки «сперли» козу, а они, по «горячим следам», нашли и вора, и бабкино сокровище.

Зарплату платили небольшую, но Санька с Ией были молоды, и не только с легкостью переносили нагрузки по работе, но еще и все свободное время играли в футбол, волейбол, баскетбол, а вечерами систематически тренировались до изнеможения. Ия видела, что просто побороть Саньку становилось нереально: женщина уступает мужчине в грубой силе, но только появляются тычки и удары в болевые точки, сразу проявляется паритет, и идет уже чистое мастерство. Ия очень полюбила работу с мечом, который заменяла палка. Это старинное искусство владения мечом чем-то влекло и завораживало ее: она могла бы часами смотреть на работу хорошего мастера. Санька наоборот - не очень любил драться на палках: во-первых, Ие постоянно удавалось его поколачивать; во-вторых, там трудно применить свою дурную силу, и это его угнетало. Силы было, хоть отбавляй, а Санька все время проигрывал: такой расклад его и подстегивал к занятиям, и злил. Ия с Мухтаром нашли заблудившихся детишек, а Санька снял с дерева кота, которого собаки загнали на самую верхушку.

Международная обстановка теплела, и ребят стали брать за границу в помощь нуждающимся государствам.

Санька понимал, что эта веселая и такая строгая красавица прочно вошла в его жизнь, и без нее ему эта жизнь уже не нужна. Он боялся говорить о своих чувствах, потому что, если что-то испортит по глупости, он себе потом этого не простит, поэтому наслаждался каждой минутой, проводимой рядом с Ией, и это было все, что ему нужно в этой жизни. Чтобы удивить Ию, Санька лез очертя голову в самые опасные места: в пропасти, в завалы, в пещеры, но это только тогда, когда она была рядом. Когда Ии не было, он был неразговорчивым и мало в чем уверенным. Заметив это, их ставили все время в одну группу, где Ию назначали старшей, потому что она была и ответственной, и уверенной.

За Ией увивались и молодые ребята, и не очень, но увести «Санькину радость» не удавалось никому: она презирала богатство, роскошь и их «слюнявых» обладателей, восхищалась силой, ловкостью, удалью, добротой, самопожертвованием и ценила это в людях. К Саньке Ия относилась покровительственно и строго, как к другу, но когда боролась с ним, то доходила в своей злости до безумия. Санька сжимал Ию, как в клещи так, что она не могла не то что вырваться, даже пошевелиться. И тогда ненависть к своей слабости и такой дурацкой безвыходной ситуации просто «булькала» у нее в глазах. А еще ее злила Санькина довольная «морда» и шуточки: «А вот теперь попробуй вырваться! А вот так тебе не жмет?! Ой, как мы напряглись!» и т. д. Поэтому Ия борьбы старалась избегать, благо, матов поблизости не было. Но она понимала, что, после папы, второго такого заботливого и преданного друга у нее не было, который за ней готов пойти на край света и так же, как Мухтар, был счастлив, когда рядом с ее кроватью можно было поспать на коврике, но это образно. Санька и Ия, как настоящие друзья, уже не раз спали «на одном коврике» и под одним одеялом, ведь два индейца не замерзают под одним одеялом. Ия понимала, что Санька к ней неравнодушен, но, пока, ничем не могла помочь: любви к нему, или еще к кому, она не испытывала, а обижать Саньку, даже намеками, не могла и не хотела. С любовью они сводили только синяки, набитые в спаррингах: Санька с радостью делал Ие массаж и смазывал троксевазином синяки, которые она сама не могла достать. Если поблизости можно было покупаться, то, сколько удавалось выкроить свободного времени, Ия с Санькой прожигали, купаясь и ныряя.

Однажды ночью их подняли по тревоге, загрузили в самолет и, не говоря, куда и зачем, отправили в неизвестность. Когда прибыли на место, землетрясение затихало: легкие толчки изредка еще докатывались, но все уже было кончено. Город стоял в завалах и руинах, отовсюду доносились вопли и стоны, и, не успев разгрузиться, все отправились спасать пострадавших. Ия с Мухтаром уже расставили более пятисот флажков в местах, где были завалены люди. Она валилась с ног от усталости: сутки они не приседали. Утром следующего дня, работая с Санькой уже на окраине, нужно было обследовать подвал обрушившегося дома.

Ия перебросилась по рации парой шуточек с Санькой, который был выше на горе и помахала ему двумя руками.

 Мухтар, поприветствуй Саньку!

Мухтар пролаял в сторону Саньки «привет», который можно было услышать только по рации. Еще раз помахав Саньке, Ия бегом бросилась к зданию и не заметила, что опять началось землетрясение. Санька увидел, как в замедленном кино: остатки огромной стены, разламываясь, рухнули на то место, куда вбежала Ия: видимо, не выдержав такой нагрузки, этаж, куда Ия вошла с Мухтаром, медленно осел.

Санька похолодел, ноги стали ватными, а голова тяжелой. Ему показалось, что мир обрушился на него: он знал, что после таких проседаний не выживает, как правило, никто. Санька задыхался: он видел, что все кончено, посмотрел обреченно вокруг, но понял, что помочь ему некому. Дикая боль пронзила сердце: Санька почувствовал, что умирает, что сердце его останавливается, разрываясь от боли и бессилия. Он не видел, как включилась защита, и скала, на которой находился, стала превращаться в расплавленную массу, как поток этой массы вынес его вниз, как более ста человек испарились от такой температуры.

Санька очнулся от тряски, его тормошил Иесус:

 Ты что же творишь?! А-ну, быстрей очухивайся!

Экран исчез. Санька, еле выговаривая слова, проговорил:

- Иесус, что же ты наделал, черт тебя подери?! Ее нет! Будь ты проклят со своими испытаниями! Ты, хоть представляешь, что ты наделал?! - сквозь рыдания говорил Санька.

Видимо, он был в этот момент подключен к информационному полю.

 Зачем же мне теперь жить?!

 Ты мужик или баба?! – спросил Иесус. - Она жива! Давай бегом.

Может, успеешь еще ее спасти, если поторопишься.

Санька помчался во весь дух, силы на бегу стали к нему возвращаться, информационное поле отключилось, и ему казалось, что, пока он был без сознания, сам Господь разговаривал с ним и вернул его к жизни, а он так грубо и пошло с ним говорил.

« О, господи! Да как у меня язык-то повернулся?!»

Запыхавшись, Санька проскользнул в узкую щель в завале, которая проходила вдоль стены. «Облазив» несколько помещений, он услышал тихий стон – это была Ия. Она успела только отскочить к стене, и ее завалило.

 Там, в ногах, Мухтар. Скорее! Может, он еще жив.

Расцарапывая руки в кровь, Санька разрыл мелкие камни и, благодаря своей силе, по миллиметру, сначала ослабил нагрузку на грудную клетку Ии, а потом, потихоньку напрягаясь изо всех сил, сбросил с ее ноги кусок бетонной плиты. Мухтару не повезло: его раздавило прямо у ног Ии, но благодаря ему образовалась щель, и одна нога Ии была спасена, а вторая оказалась синей и непослушной. Не обращая внимания на ногу, Ия, рыдая, откапывала своего любимца. Санька хотел было помочь ей, но она голосом, не терпящим возражения, сказала: «Сначала Мухтар!».

Санька нес Мухтара на руках, за ним, превозмогая боль, шкандыляла Ия.

Они похоронили друга, не переставая ронять слезы, помолчали немного. Санька протянул Ие ошейник:

 Держи, - потом тихо добавил: – на память.

Иина рация была раздавлена, Санькина расплавилась, поэтому они добирались своим ходом. Когда Ия не смогла идти, Санька взял ее на руки и понес. Она морщилась от боли, а Саньку распирало от радости и счастья: ее близость просто пьянила, и глупая, счастливая улыбка нет-нет да и расплывалась на его лице.

- Эй, бычок! Чего радуешься? Морда вся сияет, а рот прямо до ушей. Нет, это нездоровая улыбка! Человека расплющило, а он радуется! Давай, я лучше на спину залезу – легче будет, и твоей идиотской улыбочки не видно.

Ия перебралась на спину к Саньке, и они спокойно добрались до своих. Их встретили как героев. Надо было в рубашке родиться: один спасся из лавы, другая чудом живая из завала вышла. Среди спасателей потерь не было. Их группа спасла очень много людей, и больших, и маленьких, поэтому все летели домой счастливые, с чувством выполненного долга и сопричастности к чему-то, если не великому, то, хотя бы, замечательному: что может быть лучше, чем спасать других, отчаявшихся и ждущих помощи, даже если ее нет и не будет, ведь надежда умирает последней, а спасатели и есть «солдаты надежды».

Ие с Санькой выдали премию, Ию отпустили лечиться. Санька без нее отказался остаться работать наотрез: их отпускали с сожалением.

 Ну, если что, то здесь вы дома, - напутствовал командир отряда Ию. Мы вас ждем, хоть на работу, хоть в гости.

Под стук колес увозящего домой поезда Ие казалось, что они, как бы, перемещаются из одного мира движения и суеты, в мир спокойный и размеренный. Она была рада, а, может быть, счастлива, ведь после выброса лавы никто, кроме Саньки, не выжил.

« Что за странное извержение?! Столько людей испарилось, а этот – вот — на тебе! хоть бы царапина!»И еще умудрился ее спасти.

Ия тихонько потрепала Санькины волосы, он сразу очнулся.

 Может чо принести?

 Чо, чо? – передразнила Ия. – Храпим, уважаемый!

 Ну, ты, если что, пни, - сказал с сожалением Санька.

 Не переживай – пну, - заверила Ия.

 Ну, вот и чудненько, - пробурчал удовлетворенно Санька.

 

Глава 12. Космическое путешествие.

 

Ия до сих пор находилась в шоке: на одну ногу наступала с трудом, другая была как чужая, и врачи не знали, что с ней делать - ампутировать или нет. Ия, превозмогая боль, часами двигалась по двору, опираясь на костыль и палочку. Трудно свыкнуться вчерашней красавице и трудолюбивой девчонке с тем, что она стала или вот-вот станет инвалидом. Горечь и злоба бушевали в ее душе: горечь - оттого, что нельзя заниматься любимым делом, лететь куда-то, рискуя своей жизнью, спасать тех, на кого обрушилось несчастье; злоба же - на себя, ну и на то, что ноги еле ходят.

Пока мотались по свету, дома столько дел накопилось: цветники выродились, деревья покрылись грибком и заросли, забор, опутанный хмелем, пообвисал по всей длине. Дом, который так любили папа и мама, сиротливо глядел на Ию непокрашенными окнами с такою же, как у нее, грустью и надеждой, что хозяйка засучит рукава и здоровыми, сильными руками приведет все в порядок. Рядом находился друг и помощник — Санька: не будь его, Ия, наверно, окончательно впала бы в уныние. Нет, она его не любила, но своей жизни без его присутствия уже не представляла: друзьями они были давно. Ия знала, что Санька, скорее всего, в нее влюблен: он был всюду с ней, словно хвостик, стараясь предугадать каждое ее желание. Он пожирал, по возможности, Ию глазами, и, когда она пристально на него смотрела, краснел до ушей.

Санька «вымахал» здоровенным красивым детиной, но, каким был тихим, робким, нерешительным, таким и остался. Веснушчатый нос, рыжие волосы, и до сих пор, делали его объектом насмешек, но он беззлобно отшучивался и с юмором относился к шуткам на свой адрес. Если же Саньке нужно было кого-то поколотить в воспитательных целях, а давалось это ему с легкостью, дубасил он недолго – долго потом извинялся перед тем, кому перепало. Его считали «придурком», но уважали и, если такая детина кого-то просила не курить или не материться, многие, бунтуя и ругаясь, волей-неволей подчинялись.

Навозившись вволю в огороде, Ия сидела на диване: ноги горели. Больная нога не давала покоя. Ия ее растирала, массажировала, но боль не утихала. Пришел с работы Санька. Увидев, что Ие плохо, он набрал воды из колодца и попросил ее опустить ноги. Когда ноги замерзли, и их начало покалывать, Санька попросил вытащить, потом вытер ноги насухо, растер и сделал массаж. Ие понравилось, и Санька повторял эту процедуру каждый день, иногда она занимала час, иногда больше. Ия не знала как, но Саньке удалось снять ее боль. Вот и сейчас после массажа боль прошла, Ия, наслаждаясь покоем, впала в легкое забытие и задремала. Санька сидел рядом и держал ее руку в своей.

Эта, с виду тихоня, занозой сидела в его сердце. Санька знал, что они просто друзья, знал, что она не собирается выходить за него замуж, но не думал об этом. Сейчас он благодарил бога за то, что Ия рядом, а, пока она рядом, жизнь для него имеет смысл. Санька знал, что, если с ней что-то случится, он не переживет ее больше, чем на минуту. Он был счастлив, что Ия позволяла ему быть рядом, ухаживать за ней. Ия заснула, а Санька сидел, едва дыша, и любовался ею. Ему было так жаль, что она, а не он, попала под этот обвал, что он ничего не мог сделать, чтобы обезопасить ее. Горячие слезы текли по Санькиным щекам, а он боялся их вытереть, чтобы ненароком не потревожить ее сон.Когда Ия засыпала, рука слабела, и Санька осторожно отпускал ее руку. Иногда сидел, не шелохнувшись, часами, наслаждаясь такой нежданной близостью.

Ия спала: снилась всякая ерунда, и вдруг – она попала в какой-то сказочный мир (видимо, Санька тоже задремал, а подсознание увлекло его в Обитель): вокруг такие дивные цветы, что не хватило бы слов, чтобы их описать! В своем сне Ия двигалась еле-еле, чтобы случайно не испугать это чудо, чтобы попытаться вместить в себя хоть немного этого дива и надышаться этой красотой. Странно, но, каким-то образом, Ия подключилась к Санькиному подсознанию: то, что было закрыто для всей Вселенной, открылось ей без всякого усилия, как случайно или просто не закрыть дверь.

Санька проснулся. Ему пришлось убрать руку, чтобы растереть свою затекшую ногу. Сон Ии прервался, потому что исчез прямой контакт с Санькой.

Дальше Ие снились какие-то заросли: она проходила мимо змей, а они с шипением расползались от нее. Но вот перед Ией выросла огромная змея, как анаконда, а может, даже и больше, обвилась вокруг нее, постепенно сжимая в своих громадных кольцах. Ия пыталась пошевелиться и как-то освободиться, но змея, как тиски, медленно наращивала силу. Ия вспотела от волнения и напрягла мышцы так, что трещали косточки в суставах.

Санька с удивлением «уставился» на Ию: он не хотел ее будить, но то, что с ней происходило, его очень испугало.

Змея сжала Ию так, что та не могла и пошевелиться, приблизила свою голову к жертве и посмотрела ей в глаза. Ия брезгливо относилась к змеям, и чувство страха, отвращения клубком подкатило к горлу, застряв там намертво. Она видела, что блеск в глазах змеи разумный, что змея, как бы, ничего не выражая, ликует. Но вот змея, уже не имея сил сжимать дольше эту «стальную букашку», решила покончить с ней одним укусом и уже открыла свою пасть. Ия увидела, как змея открыла пасть, напоминающую пасть крокодила, опасно угрожали ядовитые зубы... И в то мгновение, когда змея бросилась на нее, чтобы прикончить, Ия проснулась.

Лихорадочная дрожь била ее, сотрясая все тело. Открыв глаза, Ия увидела, что Санька трясет ее изо всех сил. Услышав ее стон, он взволнованно стал ее трясти, чтобы разбудить от страшного сна или просто привести в себя. Не зная, что с ней делать, Санька, после смерти отца, не видел Ию в таком состоянии. Он обнял ее, прижал к себе и гладил по голове, успокаивая, как маленькую девочку: «Ну, все, все: все уже кончилось… Не бойся, я с тобой, я никому тебя не отдам».

Рыдания Ии перешли в истерический крик, но Санька только крепче сжал свои объятия, а голос стал нежнее и тише. Она перестала вырываться, успокоилась, только горячие слезы, обжигая ей щеки, текли и текли непрерывно, как будто все горечи и обиды за столько лет вытекали из нее этими слезами. Отпустив ее, Санька с волнением спросил: «Что случилось?» Ия рассказала все, что помнила, до того жуткого броска.

Они оба знали, что змеи снятся к неприятностям. Но какими были эти неприятности, и кто мог бы на них так дико «наехать», не могли, пока, понять. Ведь они сами не из робкого десятка: имели громадные связи и возможности, а самое главное - никому не перешли дороги, вроде бы жили, как все, и, по-возможности, праведно. Санька успокоился: из многих, если не из любых земных проблем, имея таких друзей, как у них, можно было выкарабкаться. Его страшили не проблемы, страшила болезнь Ии и возможная ампутация ноги – вот такая беда сломает даже сильного. И Санька, и Ия не боялись смерти, как любые настоящие воины: они боялись умереть глупо, бесславно или неотомщенными. А больше смерти боялись не успеть спасти того, кому нужно помочь; или совершить случайно, может, по-глупости, какой-нибудь низкий поступок, тот, от которого потом «не отмоешься» за всю жизнь.

Ия заметила, что этот дивный мир снится ей только тогда, когда Санька держит ее руку в своей руке. Она спросила, снятся ли ему похожие сны, он сказал: «Да, но очень редко, а последнее время гораздо чаще». Ия предположила, что, возможно, влезает в Санькины сны или в подсознание. А там было так замечательно, так загадочно, что Ия требовательно шевелила пальчиками, и Санька тут же брал ее руку в свою, робко и нерешительно. С каждым днем Ия забиралась все дальше и дальше в дебри этих удивительных растений, а просыпалась возбужденная и счастливая. Она с удивлением и восторгом поглядывала на Саньку: «Откуда у него все это?!» Он же, как всегда, краснел и скромно опускал глаза.

Ия уже жила ожиданием этих прогулок: там она была здоровой и счастливой. Все чаще она поглядывала на Саньку с нескрываемой симпатией: теперь он не только друг, но и источник ее душевных наслаждений. Поглядывая на него с хитрым прищуром, Ия думала: «Вот тебе и тихоня! – в тихом омуте черти водятся», следила, чтобы «тихоня» соблюдал график тренировок. Он же, как всегда, безропотно повиновался. Санька столько времени тратил на тренировки, стараясь превзойти Ию! Он, конечно, мог бы серьезно травмировать Ию с одного удара, но выловить ее в точке нанесения удара, так и не смог. Саньку беспокоило то, что Ия не может сейчас спарринговаться с ним, потому что он жил каждым спаррингом. Бились они от среднего до полного контакта в корпус и по ногам, наносили легкие удары только в голову. Санька знал, что мало тех, кто может ему противостоять, но только Ия будила в нем азарт. Она в спарринге дразнила его, смеясь над ним, и в Саньке, как будто черт иногда просыпался. Скорость ее работы была так велика, что создавалось впечатление, будто она работает в каком-то четвертом измерении, которое ему, пока, не покорилось. Санька наслаждался ее работой: когда Ия работала с мечом или против меча, против ножа. Когда видишь, как слабая девица тебя обезоруживает, и ничего не можешь сделать, применяя уже всю грубую физическую силу, такая работа наполняет душу глубоким уважением или несравнимым восторгом.

Санька упросил Ию разрешить ему изредка участвовать в боях без правил. Победы давались ему легко, а деньги кормили их и давали возможность покупать лекарства, тренироваться, вообщем - жить дочтаточно безбедно при их скромных запросах.

Превозмогая боль и ругая всевозможными словами свою непослушную ногу, Ия принялась за тренировки: очень трудно человеку бездействовать, когда тело просит нагрузок, а ты не можешь тренироваться в силу каких-то причин. Если нельзя выполнить весь диапазон движений, то можно выполнить какую-то часть, укрепить какие-то мышцы или суставы.

Ия помнила, как ее наставлял отец: «Если человек - инвалид - и у него ограничены движения, он может защититься палочкой, на которую опирается, может научиться метать различные предметы. Короче: даже любой инвалид, пытаясь научиться защищать себя, может далеко продвинуться в каких-нибудь подходящих упражнениях, а, упражняясь, он укрепит свое здоровье, повысит выносливость тела, силу рук или ног. У каждого свой путь по дороге «до», и никто его за тебя не осилит. Очень часто случается, что человек испытывает радость или даже счастье, преодолев какие-то трудности, выйдя из неприятных положений с честью и достоинством. Если исходить из этого, то счастливым может быть любой, кто работает, тренируется: в спорте, танцах – не важно в чем, главное - найти себе путь, занятие по душе и навалиться на это занятие серьезно и с полной отдачей».

Ия выполнила серию отжиманий, поприседала и попрыгала на здоровой ноге, прогрелась так, что пот струйками стекал по всему телу, затем села, чтобы помедитировать немного перед работой с бокеном.

 

Глава 13. Нежданные гости.

 

Вдруг услышала лай своей маленькой собачонки: та, чтобы заработать расположение хозяйки, злобно на кого-то тявкала. Ия встала и, прыгая на одной ноге, отправилась посмотреть: кто же там пришел?

Подходя к невысокой калитке, она увидела группу мужчин, но почти все они были незнакомыми.

Ия сказала:

- Извините, я без своей «третьей ноги», поэтому буду скакать.

Отпрыгав несколько шагов назад, она освободила место, чтобы гости могли войти.

Все видели: они только что отвлекли человека от какой-то интенсивной работы или тренировки. Перед ними стояла девушка, похожая на фотомодель, мокрая майка прилипла к телу, подчеркивая изящество ее форм. Ия так засмущалась от их внимания, что потеряла дар речи, хлопая своими огромными ресницами, а глаза ее выражали удивление и недоумение.

Из неловкого состояния ее вывел высокий мужчина крепкого телосложения в строгом костюме, он сказал:

 Я - полковник Ивушкин. К нам с Востока прибыл мистер Танага, который проводил мастер-классы для наших спецподразделений, а перед отбытием на родину просил разыскать ребят из команды спасателей, работавших на островах Малазии после цунами.

Мистер Танага, в подтверждение его слов, сделал поклон девушке, не выпуская из рук какой-то длинный предмет, обернутый красивой тканью.

Делая неуклюжий поклон, Ия вспомнила, как они с Санькой искали мастеров меча для того, чтобы потренироваться и, по возможности, поучиться у кого-нибудь, в свободное время. Далеко они не могли ездить: было много работы. После первых легких побед приходили новые бойцы: сильнее и сильнее. Уходя, побежденными девчонкой, они жаждали сатисфакции. Приводя нового мастера, они приходили и сами посмотреть, как сложится бой на этот раз. Ия не знала, кто они и откуда, она, уже в сотый раз, наверное, начинала поединок деревянным мечом. Примечательно то, что те, кто не мог победить предыдущего мастера, вызов Ие уже не бросали. Дело дошло до того, что все искали бойца, который ее победит, но все до одного «болели» уже за Ию. Никто бы не поверил в происходящее, если бы не видел все это сам: никаких «понтов», никаких камер, только взаимное доверие, уважение и восхищение. Никто из проигравших не ожидал такого подвоха: стройная, почтительная, обаятельная, девушка с обложки любого журнала для мужчин на глазах превращалась в пантеру - дикую, решительную и неукротимую в своей злобе и ярости. Каждый бой происходил одинаково: все, затаив дыхание и не шевелясь, просто наэлектризовывали пространство, пока, уже в который раз, чисто, выигрывала она.

До отлета спасателей домой оставалось две недели. Желающих сразиться с Ией было необыкновенно много, но, по традиции, не победив соперника, бросать вызов вторично - нельзя. Организовался сам собой мини-турнир. Уже неделю не было боев, но на площади, где Ия с Санькой тренировались, столпилась куча народу. Когда они подходили, все им делали поклон, они отвечали тем же: для того, чтобы видеть и любоваться красотой, не нужно знать языка – нужно знать язык движений, жестов, линий, гармонии. Все смотрели на «стройное чудо» и просто наслаждались этой красивой девушкой, ее безупречной работой, а когда уходили, то, так же безмолвно, благодарили: иногда, чтобы согреть свою душу, достаточно просто побыть рядом с теми, кого любишь, уважаешь, боготворишь, даже не произнеся ни одного слова.

После одного из таких вечеров, когда Ия с Санькой, мокрые от пота, сделали ответный поклон целой куче поклонников, к ним подошел мужчина и с большим акцентом, плохо говоря по-русски, объяснил, что с ней хочет поработать мистер Танага.

 Мистер Танага – очень уважаемый мастер, и ему не хотелось бы сражаться деревянным мечом: в серьезных поединках так не принято. Если вы, Ия, согласитесь, то ему было бы интересно с вами поработать.

Ия, не задумываясь, сказала, что согласна, и это для нее большая честь.

На бой Ии с Танагой пришло столько людей, как будто проводился чемпионат мира.

Подходя к площадке для поединка, Ия разволновалась, легкая дрожь пробегала по ее телу.

Санька, видя, что Ия волнуется, успокаивал, как мог:

 Ну, это же не чемпионат – обычный спарринг и все.

Ия умом понимала, что это так, но подсознание говорило: этот бой будет особенным. Предыдущие партнеры дрались, как черти: они были просто виртуозы меча. Ия сама не верила, что умудрилась их победить. Она и не собиралась участвовать ни в каких соревнованиях, но всегда искала новые движения и как губка их впитывала.

«Это какой же мастер будет на этот раз?! Ни разу новый боец не был слабее предыдущего. А прошлый мастер работал так здорово, ну, просто красавчик: с таким выйти второй раз – и ты не гарантирован от поражения».

Ия так задумалась (ведь сейчас нужно было работать с настоящим оружием, только не остро заточенным), что и не заметила, как куча народу стоит в поклоне. Сделал ответный поклон и Санька, только Ия стоит, глядя сквозь всех, вся в своих мыслях. Наконец, прийдя в себя, она, чертыхнувшись, сделала поклон в ответ. Пока шла тренировка, было слышно каждую муху, залетевшую сюда «на огонек». Танаги еще не было: Ия с Санькой пришли до назначенного срока. Чтобы не тратить время, Ия попросила Саньку поработать с кем-нибудь из желающих. С первым Санька разделался легко, со вторым – пришлось повозиться. Но вот все притихли, и против Саньки вышел мастер, который проиграл Ие в прошлый раз. Внешне он не выражал своих эмоций, но, когда начался бой, вся горечь и злоба обрушились на Саньку: скорость ударов была такой, что Санька не то что нападать, едва успевал отражать удары. Санька чувствовал, что он намного сильнее этого невысокого китайца, но применить свою силу не успевал. После восьмого чистого прохода, Санька сделал поклон мастеру, показывая этим, что не только окружающие, но и он сам знает слабые стороны своей работы. Толпа с ревом восторга встретила победу китайца.

Но вот опять все внезапно смолкли и затихли в поклоне: к площадке со своими спутниками прошел Танага. Танага был в кимоно. По тому, как к нему относились его спутники и окружающие, было видно, что он пользуется непопрекаемым авторитетом. После того, как большая группа, протиснулась к нему, выразила поклоном свое почтение, Танага перешел к медитации. Со времени прихода ни один мускул не шевельнулся на его лице: оно выражало, если не презрение, то, во всяком случае, безразличие. Танага не верил, что в этой смазливой девчонке он может найти не то что достойного, а, хотя бы, приличного соперника. Он хотел проучить ее и показать всем, что проигравшие ей мастера были просто не в форме, что сражаться с деревянным мечом – это не то же самое, что с боевым, пусть даже и плохо заточенным. На ребро меча нанесли белую краску, чтобы было видно касание лезвия, ведь бой был не насмерть, а товарищеским, учебным: почти все удары должны быть контролируемыми.

Ия находилась в каком-то нервном шоке: ее уже несколько минут била нервная дрожь, и она никак не могла с ней сладить. Перед ней сидел представитель целой династии воинов, не боящийся ни боли, ни самой смерти, а может быть, и лучший из них, для такого побеждать – все равно, что дышать. Ия закрыла глаза и погрузилась в медитацию: напряжение, страхи, неуверенность – уплывали, растворялись в пространстве, им на смену пришли: решительность, спокойствие и невозмутимость. Ия и Танага почти вместе открыли глаза. Они, сидя, сделали несколько поклонов, может быть, одним и тем же основателям боевых искусств, держа меч на вытянутых вперед руках, поклоном поприветствовали друг друга.

Дрожь и волнение, покинувшие Ию, перешли к Саньке: он только что проиграл мастеру, который, по виду, был на порядок слабее того, что стоял перед Ией.

Танага и Ия двигались друг вокруг друга по кругу спокойно и уверенно, как два зверя, решивших биться насмерть. Танага, наверное, понял, что нападать она долго не решиться, и сам провел первую атаку. Ия ушла настолько синхронно и быстро, что сделала только одно касание меча об меч и ловко ушла в сторону, ожидая новой атаки. Атаки последовали одна за одной, удары градом сыпались на Ию, но на ее лице не было даже тени волнения. Она все больше и больше расслаблялась, позволяя всецело работать подсознанию. Танага атаковал пять минут, и нельзя было сказать, что это учебный бой, потому что для раскрытия партнера шли удары в полную силу. Постоянно проваливаясь в пустоту во время атаки, Танага видел, что надо добавлять скорость и силу, и все наращивал их и наращивал. Прошло десять минут, а по напору атакующего Танаги и по защите его оппонента никто бы этого не сказал, окружающим казалось: прошла минута, не больше.

У Саньки пропал озноб, осталось только страшное волнение и восторг, только дикий страх за Ию: ведь при одном таком касании страшной силы, Танага убьет ее даже тупым мечом, или покалечит на всю жизнь.

У Танаги уже злоба на себя, на нее, достигли своего пика, и он, не сдерживаясь, готов был крушить все и вся. Его раздражало то, что Ия не делает выпадов, хотя он видел, что возможности уже были и не один раз. Применяя серии одну за другой, Танага менял тактику, менял удары в серии, пробовал коронные удары – ни один не достигал цели. Порассекав воздух еще пять минут, Танага заметил, что Ия начинает использовать его же секретные приемы против него самого. Сначала Танага подумал, что ему это кажется, но, проведя несколько древних, известных только его клану, «заморочек», увидел, что она не только не коряво, а даже, как-то виртуозно выполняет, изменяя под себя, движения, которые только что видела у него, и тут же пытается применить их против него самого. Злоба прошла: Танага, озадаченный и удивленный, очередной раз, атакуя, заметил, как и Санька, что Ия работает странно, будто, пока ты атакуешь, как в замедленном кино, она уходит в сторону, готовая к атаке. Бой шел уже около полу часа. Танага был далеко не мальчик, и почувствовал, что ему надо экономить силы. Его удивлению не было предела: из защиты, когда он увлекался, она его же приемами несколько раз коснулась острием меча напротив сердца. Белые черточки предательски светились на изрядно запыленном кимоно Танаги. У Ии кровь, стекая с указательного пальца, заливала всю рукоятку: она стала липкой и скользкой. Видя, что, даже если он ей отрубит руку, она все равно будет сражаться до конца, Танага сменил гнев на милость: он видел, что часто ошибался, обрушивая на нее град ударов. Ия могла испачкать весь его костюм краской, но на нем оставалась только три черточки напротив сердца, а напор Танаги она останавливала, подставляя меч, когда он «зарывался».

Танага не верил, что с ним можно так отработать, но факт был налицо: «Эта молоденькая фанатка меча не только (он уже не смог бы даже в мыслях подумать: смазливая) красивая, - сказал себе он, - но и воин, хоть куда!».

Танага остановил схватку, зная, что Ие здорово досталось: поотшибал ей ноги. Но все это будет болеть завтра, а сегодня она все-таки молодец.

- Вот тебе и девчонка! Как она меня измотала: старею, – бурчал про себя мастер.

Поклон Танага Ие делал уже с ехидной усмешечкой: «Ничего себе: кому ж такая жена достанется?!» Он был удивлен: отработать на таком диком уровне, не травмировав серьезно одного из противников, как правило, не удавалось.

Молчавшая весь поединок толпа встретила поклон мастера бурей восторга: вот это был мастер-класс! вот это был учебно-показательный бой! Вроде бы никто явно не победил, но многие никогда не видели такого боя и врядли еще когда увидят. Толпа зрителей бурлила, обсуждая поединок. Танага же подошел к Ие и протянул для пожатия руку. Она застеснялась: мокрая до нитки от пота, дрожащими пальцами Ия робко, поморщившись от боли, пожала руку Танаге. Танага спрашивал через переводчика: давно ли она занимается, давно ли работает с мечом? Ия ответила, что тренируется с детства, но не очень интенсивно, а интенсивно работает уже лет семь после потери отца. Танага сказал, что отец гордился бы ею, после чего у Ии потекли слезы: эту потерю она переживала особенно остро. Ия сказала, что не знает, как благодарить его за то, что он нашел и уделил ей столько времени.

- Я могла только мечтать, чтобы поработать с мастером вашего уровня.

- А какой у меня уровень? – ехидненько спросил Танага.

- Я думаю, очень хороший, – ответила она ему, не задумываясь.

Санька стоял и улыбался, как «красна девица».

«Все время после боя у него рот до ушей» - отметила про себя Ия.

Санька был счастлив: Ия здорово отработала и не получила серьезных травм.

Поговорив с кем-то из своего окружения, Танага подошел к Ие и через переводчика сказал:

 Я эту встречу долго, наверное, не забуду, а в память о ней прошу принять от меня этот меч.

Танага вытянул перед собой руки с мечом и с поклоном отдал свой меч ей. Ия попыталась отказаться, но Танага резко посуровел и сказал, что отказываться не надо – это подарок. Он спросил, есть ли у Ии свой меч: она отрицательно покачала головой.

Вынув меч из ножен до половины, Ия с Санькой не смогли скрыть возгласа изумления:

- О Господи! - сказала Ия – О таком мече можно только мечтать!

Закрыв меч, она, с сияющими от восторга глазами, поцеловала подарок и сделала поклон мастеру, который был, ну, безмерно щедр.

Танага вскоре уехал, оставив свою визитку и пригласив Ию с другом навестить его при случае, но случая так, пока, и не представилось.

Ия и Санька еще долго оставались на площадке, пока последний желающий не посмотрел на подарок и не пожелал им здоровья и удачи.

Сколько можно вспомнить за какие-то секунды!

Ия извинилась перед Танагой, что так и не нашла времени навестить его.

 А теперь, - она с горечью показала на больную ногу, - не знаю, навещу ли когда-нибудь вообще?

И она погрустнела.

Все прошли в дом. Пока Ия готовила чай, гости посмотрели семейные альбомы. Танага остановился на фотографии, где Ия была на ринге во время перерыва: ей там лет одиннадцать, она выступала против мальчиков, глаза ее были закрыты, по щекам текли такие горькие слезы, боец был в перчатках очень грустный и очень несчастный.

После того, как попили чаю, Танага захотел посмотреть, где хранится его меч. Ия провела его в спальню: над ее кроватью был небольшой ковер, на нем висела медаль за первое место в крае по киг-боксингу, а рядом находился его меч. Танага спросил: не забыла ли она, как ухаживать за мечом? Ия смутилась, подавая ему свое богатство. Танага вынул меч из ножен, посмотрел на него и, одобрительно кивнув, вернул меч хозяйке. Меч был в безукоризненном состоянии. Танага только спросил: занималась ли она с ним? Ия ответила, что до травмы занималась только с ним: очень укрепляет руки. Танага постоял в нерешительности, потом, немного смущенно, развернул предмет: им оказался еще один меч, но ручка была очень старой, а лезвие сияло тускло, но благородно. Танага передал меч Ие в руки, она его осмотрела, провела по всему лезвию рукой и ощутила, что сталь другого качества, сказала об этом Танаге. Тот утвердительно покачал головой и попросил всех выйти из комнаты. Оставшись с Ией, через переводчика Танага попросил взять ее свой меч и подержать в стойке, сам взял старый, вынул его из ножен, с мечом на вытянутых руках сделал ей поклон. Потом Танага стал в стойку и молниеносным движением рубанул по острию ее меча: ничего не изменилось, только Иин меч стал на пять сантиметров короче, а острие, взвизгнув, воткнулось в кирпичную стенку.

- Ничего себе! Нет и следа от удара!– сказала Ия и отправила свой меч в ножны.

Ие нравилось, как ловко Танага убирал свой меч в ножны, и она попросила показать ей это движение. Танага научил ее.

Очередной раз закрепив показанное Танагой движение, Ия, продолжительно глядя на меч, привезенный им, сказала:

- Вот это да! - она не могла отвести от оружия восхищенного взгляда.

 Да, - сказал Танага, - мои предки перерубали этим мечом своего врага вместе с лошадью и седлом. Этому мечу более пятисот лет.

Танага смутился, помолчал немного, потом продолжил разговор:

 Сейчас молодежь не хочет ни уважать, ни продолжать традиции предков. Мое положение дает возможность моим потомкам еще долго и безбедно существовать, но в них пропал задор. Нахватавшись вершков,они уже пыжатся от своей значимости, не желая продолжать дальше тренировки, а значит, не поднимутся даже на мой уровень, не то, что превзойдут его. Видеть, что мир сходит с ума, а святые вещи становятся обыденными – очень грустно. После боя с тобой я понял, что не все настолько плохо, что, может быть, не все еще потеряно. Ведь того, чего ты добилась только трудом и усердием, даже с учителем, заметь - с хорошим учителем, - надо добиваться десяток, а то и более, лет при полной отдаче всех сил. Ты смутила меня. – сказал Танага. – И теперь, я смотрю на все через призму того боя: поработали мы немного, а задуматься и сделать выводов пришлось – немало. – Танага опять смутился, собираясь с мыслями. – Я принял решение, и если ты мне поможешь, то я буду очень признателен.

Ия смутилась и покраснела:

- Вы шутите?! Чем это я могу Вам помочь?!

 Ты еще не мастер, – сказал Танага, - но уже близка к тому, чтобы им стать: тебе осталось научиться выполнять все то же, только с закрытыми глазами. Если понадобится помощь, то я с радостью ее тебе окажу.

 

Глава 14. Семейная реликвия.

 

 Теперь о главном: я хочу, чтобы этот меч – Танага опять бережно вынул меч из ножен, посмотрел на благородное сияние старинной стали, и изящным движением вернул его на место. – Я хочу, чтобы этот меч хранился у тебя. – Он взял меч в две руки и застыл в поклоне, передавая его Ие.

Тысячи мыслей пробегают в такие минуты в голове!

Вот и у Ии, смущенной и озадаченной, их сейчас был целый рой: она не могла принять на хранение реликвию целой династии.

«Танага сошел с ума: отдавать это сокровище первому встречному!».

Но она очень уважала Танагу: такие люди были ее кумирами, и обидеть его отказом - выше ее сил.

Ия также с поклоном приняла меч; внутри у нее клокотали бунт и протест: «Как можно, такую вещь доверить чужому человеку?! А если его украдут?! Где его хранить? Как его охранять?»

Ия вынула меч из ножен, и он оказался намного легче меча, который Танага подарил ей ранее.

«За пять веков ни единой зазубринки!» - восхищалась про себя Ия.

Танага смотрел на нее и видел: от бунта и протеста ее лицо перешло к выражению неописуемого восторга.

Ия трепетала перед этим предметом, как и сам Танага, когда был юношей.

Она пробовала тоже, как Танага, вложить меч так же быстро, но получилось коряво и неуклюже.

- Я научусь, – сказала Ия сконфуженно и покраснела.

Танага, наконец, улыбнулся и вздохнул, будто гора свалилась с его плеч. На какое-то время спокойствие наполнило его целиком.

- Но меч же могут украсть! Его ни на секунду нельзя оставлять без присмотра! – говорила Ия, протестуя вслух и глядя, как загипнотизированный кролик на меч.

- Эти мелочи мы решим. Завтра приедут мастера и сделают хороший сейф, а в помощь вам я оставлю сторожа: он будет у вас садовником, оплата его труда за мой счет.

- Ну, если так, – сказала Ия, вздохнув, - то это еще, куда ни шло. А, пока, можно он побудет со мной?

Она положила меч на свою кровать и посмотрела на Танагу: тот утвердительно кивнул. Ия была так возбуждена, так светилась от счастья, так была рада, что, пусть ненадолго, но этот меч будет у нее, будет рядом, что в любой момент можно будет взять его и потрогать.

Танага был удовлетворен: первый оказался шаг удачным. Его реликвия попала в хорошие руки, теперь он был убежден в этом.

Расшатав, Танага вынул осколок своего меча из стены, показал его Ие и сказал:

- Передашь меч только в обмен на этот осколок; если с претендентом буду я, то просто вручишь. Если со мной что-то случится и меня не станет, то подвергни этого претендента любым испытаниям и, когда увидишь, что он достоин, только тогда вручи ему нашу реликвию. Если же осколок затеряется, значит: затерялся бы и меч, тогда он твой – поступай, как знаешь.

Ия повела гостей показывать свой сад и попросила Танагу сфотографироваться с Санькой и с ней - на память: между Санькой и Ией стоял скромный невзрачный мужичок, и если бы не глаза, то никто бы не догадался, что таким может быть выдающийся мастер.

Перед отъездом Ивушкин спросил Ию, зачем приезжал Танага и почему он оставил ей старый меч? Ия ответила, что Танага не хочет, чтобы она случайно повредила его любимый меч, а потому для упражнений привез старый.

- А почему именно тебе?

- Ну, может, приглядывает невесту для сына?- кокетливо заулыбалась Ия.

Видно было, что их встречу Танага сильно не афишировал.

Прошло с пол года.

Врач Танаги сделал Ие массаж с погружением в транс, и на больную ногу можно было наступать. Сейчас действие массажа прекратилось, и только Санька снимал донимающие Ию боли.

Наступила весна. Дни стояли теплые и даже жаркие. Ия попросила Саньку поставить кресло к цветам. Нарциссов в саду цвело если не море, то маленькое озерцо, - точно. Начали распускаться тюльпаны. Немного потренировавшись, Ия устала, резкая боль тысячами игл впилась и не отпускала, поэтому Ия с наслаждением опустилась в кресло. После того, как Санька «поколдовал» над больной ногой, стало хорошо. Ия расслабилась и задремала.

 

Глава 15. Межгалактический турнир.

 

Наплывали обрывки разных снов. Но вот перед ней предстал человек, с виду, лет сорока. Бодрый и учтивый, человек сказал, что на какой-то планете будет проводиться Межгалактический турнир на мечах и что она должна в нем участвовать, как представитель землян. Ия посуровела и сказала, что это глупая шутка: пока она не такого уровня мастер, чтобы принимать участие от имени землян, да еще в серьезных турнирах, если они, вообще где-то проводятся, а это предложение - не «идиотская шутка».

- Да вокруг же много мастеров! Вон, я только, одного знаю одного, который работает лучше меня, а он, наверное, знает еще сотню таких же, как он сам.

- Дело в том, - ответил незнакомец, - что выступить может человек, не старше четверти века. Ты победила в мини-турнире, но, может быть, не знаешь: там как раз и были претенденты на участие в этом турнире, и если ты продержалась столько с самим Танагой, то тебе и выступать.

 Но, во-первых: я же не готова! Во-вторых: как я буду выступать с больной ногой?!

- Твою душу вселят в другое тело, которое не будет иметь изъянов. Все участники будут в равных условиях. В вас останется только то, чему вы научились, что ввели в свое подсознание непрерывными тренировками. Вот эти знания, умения и будут играть роль. Меня зовут – Той, – сказал незнакомец. – А то, что ты не готова – не страшно: у тебя будет время привыкнуть к новому телу и подготовиться в спортивном лагере. Мало того, что ты увидишь то, чего почти никто, никогда или нескоро, увидит, познакомишься с новыми и старинными приемами: многим из них уже более ста миллионов лет, но это не делает их менее эффективными и зрелищными.

Ия мялась в нерешительности, думала: «Вдруг это глупая шутка? Не может быть, чтобы именно я, занимаясь просто для собственного удовольствия, была, чуть ли не лучше всех?!»

Как будто прочитав ее мысли, незнакомец сказал:

- Турнир – это, вообще, не шуточное дело. Там бойцов будут разрубать на части, благо, что тело тут же восстановят: боец должен будет сражаться, как в шахматах, можно выступать бесчисленное количество раз, но боль при получении удара или ранения каждый будет испытывать, как любой землянин – вот боль-то и будет стимулом к серьезной работе, плюс огромная награда победителю. Бой же без ограничения правил становится очень зрелищным.

Ия опять задумалась.

- А можно, чтобы папа увидел турнир?

- Я не знаю, – засмеялся незнакомец, - но, думаю, что это вполне возможно.

- Если вы решите этот вопрос, то я согласна.

Ие опять стало горько, в душе защемило: она все еще страдала и чувствовала себя виновной в потере отца. Ия столько сделала неправильно, наговорила папе глупостей, и, к сожалению, до сих пор не имела возможности извиниться. Она, уже который раз, каялась и мысленно просила прощения, но в ответ было только безмолвие, только надежда, что когда-нибудь папа все же узнает, как ей горько, как она раскаивается, и обязательно простит ее.

Уже одна мысль, что если ей и не удастся поговорить с отцом, то он, хотя бы, увидит, чего она достигла, сколько работала, согревала ее душу. Ия была просто убеждена, что папа точно хотел бы увидеть, как она работает на турнире. Пока она задумалась, незнакомец исчез так же, как и появился – незаметно.

Теперь, явившись вновь, он сообщил, что пожелание Ии будет выполнено, и если бы она умудрилась выиграть турнир, то они с отцом могли бы даже встретиться и поговорить.

- Итак, ваш ответ?

- В таком случае, - да, – ответила Ия. – Я буду участвовать в вашем турнире, раз вы настаиваете. Когда надо собираться?

- Сейчас, –сказал Той и, улыбнувшись, протянул ей руку.

- Сейчас?! – изумленно прошептала Ия.

- Сейчас, и ни секундой позже. Постарайся расслабиться, - сказал Той, - иначе ты будешь меня тормозить: чем лучше расслабишься, тем быстрее мы будем двигаться.

Держась за руки, они, со всенарастающей скоростью, помчались в сторону кончика хвоста большой медведицы. Ия вся сжалась: ее распирало от восторга, скорость была сказочной, как во сне. Звезды проплывали медленно мимо них, как будто они ехали на велосипеде, а звезды были деревушками.

 Расслабься еще, – сказал Той Ие.

Ия прогнала одну фазу расслабления, другую, и они понеслись быстрее.

Ия не могла бы сказать, сколько времени они находились в пути, но вот: скорость их упала, и они подлетели к планете, внешне похожей на Землю. Разница заключалась лишь в том, что планета была раз во сто больше, и вокруг нее было три солнца. Эта планета двигалась вокруг них по сложной траектории, а поверхность освещалась почти постоянно.

- Это Денра, – сказал Той. – Добро пожаловать! Сила тяжести здесь намного больше, но ты быстро привыкнешь.

Они опустились у огромного озера: вдали виднелись высоченные горы, поднимавшиеся на огромную высоту. Погода стояла ясная. Дно у озера было песчаным, у берега – с небольшой галькой, а метрах в ста от него начинались джунгли из растения, похожего на бамбук.

Тело, в которое материализовал Ию Той, было, приблизительно, раза в три тяжелее, чем на Земле, и на половину выше, но так как все остальное на Дендре было огромным, то Ия чувствовала себя букашкой. Многие деревья росли метров под пятьдесят, а виднелись и выше. Пока Ия любовалась озером, Той разузнал где что, и, спускаясь с кручи, помахал ей, зовя за собой. Ия заметила, что шаги даются с легким напряжением, как будто воздух здесь более упругий, осязаемый. За камышами начиналась зеленая травка, невысокая, как газон, сантиметров пять-десять.

«Как будто барашки «подстригли» » , - подумала Ия.

- Да, - ответил Той, прочитав ее мысли. - С утра и до обеда целое стадо травоядных проходит здесь несколько раз и на высоту нашего роста все «подстригает»: кусты, деревца и, конечно же, траву.

Шли они босиком: ногам было очень мягко и приятно. Метров через восемьсот от озера, начинался лес. Растительность очень напоминала тропическую: и по цвету, и внешне, хотя растений, похожих на земные, встречалось достаточно много. Издалека деревушка, к которой Той и Ия подходили, напоминала деревню царской эпохи: деревянные дома, крытые камышом, у тех, кто победнее — дома из прутьев, обмазанные глиной. Так как климат на Дэнре, по нашим меркам, субтропический, можно было спать и жить прямо на улице, сделав укрытие от ветра и дождя.

Всех прибывающих разместили по домам, чтобы они могли помогать хозяевам, могли тренироваться, могли просто наслаждаться хорошей жизнью, не испытывая неудобств. Прибывшие на турнир были желанными гостями: хозяева не знали от радости, куда их усадить и чем угостить. Жители слышали, что будет крупный турнир и им доверили встречать и угощать гостей, потому всех жителей деревни распирало от радости и гордости. Утром у каждого участника турнира на столе стоял обязательный завтрак: кувшин теплого молока от животных, похожих на коз, но более смешных и менее шустрых. Вечером местные крестьяне хорошенько кушали, и не хуже, чем на Земле: шашлык, зелень, сыр, много лесных ягод и фруктов.

Ия так устала, что, как только ей показали место, где она будет спать, она прилегла и крепко уснула: снилось, как Санька «пилит» ее за легкомыслие, что незачем ей было участвовать в этом турнире: непонятно, чем все может кончиться, ведь неизвестно с чем она столкнется.

- Неважно, - отвечая на свои или Санькины вопросы, сказала Ия решительно, - ведь я уже здесь, мне очень интересно, и что бы не случилось – я участвую в нем!

На душе стало легче: сомнения растворялись и исчезали, а мысль, что вдруг ей повезет и она увидит отца, согревала душу.

Проснувшись, трудно было сказать, какое время суток: на Денре что-то вроде суток длилось двести тридцать земных часов, и за это время сумерки наступали часа на два-три. Ливни, как в тропиках, хлестали два раза за эти сутки. Вот и сегодня дождь лил, как из ведра: целый водопад с неба. А молнии были такими громадными и такими «толстыми», что от страха захватывало дух. После дождя все мигом просыхало, и времени для занятий у всех было много.

Прихватив меч, стоявший у кровати, Ия отправилась в лес: попрактиковаться в рубке лозы, чтобы укрепить кисти рук и пальцы. Что-то похожее на лозу стало попадаться сразу, но оно было выше нее раз в пять и в ногу толщиной. Ия попробовала срубить – не тут-то было! - меч застрял, едва пройдя середину этого, как бы, деревца (лозой его назвать, было бы кощунством). Наш воин попыхтел и, раскачав лезвие вверх-вниз, с усилием выдернул его.

- Ни чего себе лоза! - пробурчала Ия, дорубив ее еще четырьмя ударами.

«Может, меч тупой, - подумала она, щупая лезвие. – Да нет» - меч был острым, как бритва, а металл, из которого его сделали, очень напоминал тот клинок, который привез Танага.

«Если бы Танага видел, как я рублю лозу, он, наверное, долго ругался бы» - подумала Ия.

Но, чтобы от срубленной лозы была польза, Ия вырубила из нее деревянный меч, достаточно тяжелый - как раз для тренировки. Помедитировав немного и сделав, сидя, поклоны основателям боевых искусств, она приступила к тренировке. Скорости хорошей еще не было, но Ия осталась довольна: тело ее слушалось и, несмотря на тяжесть «дубины», было очень выносливым. Измотав себя до такой степени, что свой меч она уже не несла - волочила за собой, а дубину бросила (мысль – тащить ее с собой – была крамольной), Ия брела, еле переставляя ноги, ругая себя, на чем свет стоит. Выносливое тело после десяти часов тренировки отказывалось подчиняться: ноги подкашивались, руки не было сил сжать, жутко хотелось пить.

- Ну и доходяга! Воин! Черт бы тебя побрал! Слава богу, что никто из знакомых меня не увидит, оборжались бы.

Добредя домой, Ия наскоро поела каши с молоком и, доплетясь до кровати, свалилась в нее настоящим богатырским сном.

Проснувшись, она с радостью отметила, что походка ее была упругой: мышцы уже отходили. Чуть-чуть ныли связки, но это мелочи: Ия боялась, что и ходить не сможет, а тут - целая куча сил и энергии! Поприветствовав хозяев, она помчалась к озеру, помчалась – это громко сказано: со стороны ее бег выглядел грузным и неуклюжим, и до лани было еще далеко. С разбега Ия бултыхнулась в озеро. Одежда была типа кимоно: куртка и штаны. Ее предупреждали, что если раздеться и заплыть глубже, то может цапнуть рыба тунь, вроде окуня или щуки: страшного ничего не будет, но укусит довольно больно. Вода сразу показалась ледяной, но, побарахтавшись немного, Ия привыкла и уже наслаждалась прохладой. Бодрость наполняла каждую ее клеточку, хотелось веселиться и радоваться жизни. Пока вода стекала с одежды, она понаблюдала, как с обеих сторон от нее дурковали ребята. Многие их них тоже недавно закончили тренировку и так же упивались свежестью и прохладой. Назад Ия шла медленно: на поле было много мужчин, которые работали с мечом и без, они довольно ловко выполняли сложные движения, но легкость, как и у нее, всем, пока, давалась с трудом. Каждому приходилось привыкать к новому телу и развивать его лучшие качества. Ия медленно переходила от одних ребят к другим: ей очень интересно было смотреть на работу в паре. Но сегодня большая часть занималась медитацией и гимнастикой. На Ию никто не обращал внимания, как на конкурента: все думали, что это девушка из деревни. Девушек среди бойцов, пока, не было видно.

Прошло, по местному времени, недели три. Мышцы становились железными, тело стройным, походка легкой. Ия, как молчаливый болельщик, по-прежнему, обходила многие тренирующиеся пары, правда, задерживалась дольше у тех пар, которые лучше работали. У некоторых была такая классная техника, похожая на ушу, что, глядя на них и вспоминая какую-нибудь подходящую музыку с дискотеки, Ия просто наслаждалась. У других владение мечом было настолько безукоризненным, что от одной мысли сразиться с таким, бежал мороз по коже.

Ия, конечно, очень сожалела, что еще не познакомилась с ушу.

Тренировки отнимали так много времени. Главной частью ее работы выступали: силовая направляющая, делающая тело железным, и взрывной удар - их может быть немного, но делать их нужно из любого положения и любой позиции. Ие нравились некоторые связки, и она тут же начала их отрабатывать: если есть сильное тело и хорошая координация, то достаточно увидеть движение, или даже намек на эффективное продолжение, и хороший мастер не забудет его.

Не всем боевое искусство дается легко, как и любое другое искусство: многие добиваются мастерства огромными усилиями, иногда с кровью, но, обязательно, пролив очень много пота. Удары можно и не наносить: хороший мастер чувствует, когда он уязвим в паре и тогда, когда смотрит со стороны. Когда человек в своем мастерстве переходит определенную черту, глядя на спаррингующихся, он уже не только видит, а даже начинает чувствовать, где один из партнеров достал другого в полную силу, а где только вышел на удар, и силы в нем нет. Человек может «прикидываться» слабым, но в движениях мастера, даже если он скрывает свои возможности, хороший боец всегда отличит мастера от новичка: горбатого выдает горб, а мастера – скорость и изящество.

Ия уже пробовала себя в паре с сильными ребятами, но работать так, как они, она не могла: технику ушу всю перенять невозможно за короткий срок, но ей понравилось, что те вещи, которые она переняла здесь, для нее были очень эффективными и давали возможность успешно работать даже с этими мастерами «ушу».

К Ие, сначала, относились снисходительно, но, видя серьезного противника, распаляясь все больше и больше, потихонечку привлекали свои, секретные для всех, заготовки. Ия была в восторге: будь она мужчиной, никто не применил бы их до боя. Но когда с тобой на равных бьется женщина, с виду хрупкая и слабая, то психика начинает давать сбой: неужели и секретные удары не возьмут ее? Но, выполнив секретный прием и убедившись в его эффективности, все успокаивались: Ия видела, что пропустила, противник видел, что нанес бы удар, только протяни меч и коснись, но, сделав это, выдашь секрет. Так как рядом, обычно, было не более одного-двух человек, многие работали «на полную катушку». Первое время Ия часто проигрывала, но с каждым днем выиграть у нее становилось все сложнее и сложнее. Чтобы не обижать и не «давить на самолюбие», она многим старалась проигрывать, а проиграть и не показать, что ты поддался – тоже надо еще уметь.

Прошел месяц. Теперь, когда Ия подходила, ее приветствовали и провожали, как друга – поклоном. Как не уважать красивую обворожительную женщину, которая с классными партнерами за одну тренировку разбивает пять-шесть прочных, как железные, палок?! Многие ее игнорировали первое время, но слух о необычной женщине шел впереди нее: все уже знали, что Ия - участник турнира, поэтому многие из тех, кто ей отказал, подходили потом и, попросив прощения за свое высокомерие, предлагали ей поработать, если она пожелает. Вообщем: половину времени Ия тренировалась на изматывание и выносливость, вторую половину – спарринговалась и играла с новыми друзьями. Прощаясь после тренировочного боя, у многих дружескую улыбку стирало выражение тревоги и беспокойства: если женщина так бьется, что же думать о мужчинах, которых здесь будет семьсот человек? Как же будет нелегко победить?! А ведь каждый приехал на Денру именно с этой целью: не поучиться, а – именно победить. Каждый знал, что у многих припасены секретные приемы и поэтому, проводив Ию, почти все усиливали свои тренировки.

Ия уже срубывала толстые прутья, которые не поддавались раньше, легко, как казаки рубят лозу. А главное, что ей нравилось больше всего, когда она крошила лозу на мелкие кусочки, та стояла, не шелохнувшись, но лишь толкнешь ее пальцем, - и она рассыпалась. Меч был сказочно острым и очень напоминал меч Танаги. Ия щупала лезвие и с восхищением качала головой: лезвие как бритва, ни одной зазубринки. Труднее всего давался молниеносный удар: чуть высунув меч из ножен, расслабиться и молниеносным движением атаковать руку, ногу, голову, потом то же с шагом, подшагиванием, в прыжке, словом - скучать было некогда.

Ию интересовала работа вслепую. Она подходила к тем, кто преуспел в этом, и часами просиживала, с восторгом наблюдая, как зрячий наравне бьется с незрячим. Она просилась учиться, но у нее плохо получалось: дубасили ее, почем зря.

 

Глава 16. Новые навыки.

 

Но, как только синяки проходили, Ия опять настойчиво, хоть час в день, но пробовала работать вслепую. Она бы еще долго сводила синяки и ссадины, если бы один отшельник не пожалел ее.

Когда Ия, хромая, проходила мимо него, он медитировал. Окликнув ее, он сказал:

 Я могу тебе помочь, приходи завтра.

 Я прийду, - сказала она и похромала домой.

На следующий день Ия, немного хромая, пришла к отшельнику. Он так же сидел отдельно от других и медитировал. Когда Ия подошла, он сказал: «Если ты дашь мне слово, что полученное от меня никогда не применишь во зло и никому это не передашь без нужды, заметь - крайней нужды - я тебе помогу. Нет, я тебя не могу сделать бойцом, а видеть с закрытыми глазами, ты сможешь так же хорошо, как и с открытыми». Он под гипнозом ввел Ию в транс, а потом в одно состояние, потом в другое. Разбудил ее и затем заставил одну вернуться в эти состояния и, когда она уверенно сама вошла в них, несколько раз сказал: «Ударь себя в «третий глаз» рукояткой меча, сколько есть сил». Ия так саданула себя, что потеряла сознание. Когда она пришла в себя, мастер стер кровь с ее лба и потребовал, чтобы она опять вошла в те состояния, которые он ей показал. Ия закрыла глаза и, настроившись, вошла в первое состояние: перед глазами все возникло, как будто на Земле в яркую лунную ночь. После того, как она вошла во второе состояние, стала все различать так же, как и с открытыми глазами. Ия изумилась: смотрела и не верила, что глаза ее закрыты, только все было видно, как днем, с открытыми глазами. Открыв глаза, Ия увидела, что голубая легкая дымка исчезла, а все видно точно так же. Она не знала от радости, что сказать.

Ия, как вампирка, была в крови: волосы испачкались и уже подсохли, несколько струек засохли на лице и подбородке. На месте удара осталась кровавая рана с углублением до кости, только запекшаяся кровь прикрывала ее. Вообщем: вид был такой, будто она пришла со смертельной битвы, но в глазах был восторг, все существо ее ликовало.

Ия сделала отшельнику поклон и сказала:

- Я не знаю, как вас благодарить.

Он засмущался.

- Ну, во-первых, давай на «ты», а во-вторых, не переходи на сторону дьявола и мы будем в одной армии бойцов, готовых умереть за Господа нашего и творения его – вот это будет лучший подарок и мне, а, может быть, и Ему… А сейчас, пойди и умойся, - он достал какую-то плошку, взял пальцем мази и нанес ее на рану. – Будешь смывать – не ковыряй рану, а то кровь пойдет. Если пропадет зрение, то повтори все по новой.

- Огромное спасибо! - сказала Ия и по привычке протянула руку.

Он пожал ей руку, но сказал:

- Я никому не протягиваю руку. Ты знаешь почему?

- Да: ты становишься уязвимым, - сказала Ия.

Они сложили две ладони на груди и, глядя друг другу в глаза, и ехидненько посмеиваясь, поприветствовали друг друга еще поклоном.

Вдоль леса, пока Ия шла к озеру, попались еще несколько надменных «доброжелателей», которые «отфутболили» все ее попытки завязать знакомство с ними еще раньше. Они глядели на нее с ядовитыми ухмылками, типа: «Ну что? Нарвалась наконец-то на нормального бойца? Встретишься с нами и башку в руках понесешь, не то, что кровушкой умоешься!». Даже если тебе все равно, то такие взгляды немного портят настроение. Не могут, к сожалению, все люди быть добрыми, но если тебя не испачкают в грязи, то не будешь знать, как приятно быть чистым.

Ия, еще переполненная восторга, забралась в озеро. После удара голова все гудела и побаливала, а, когда она окунулась, прохлада ввернула ей хорошее самочувствие. Вынырнув, Ия набрала воздуха и нырнула опять, расслаблялась и пробовала вернуть те состояния, которым научил ее отшельник. Как только она прошла второе состояние, то увидела под водой все, как на земле, только голубая дымка была еще темнее, и было видно не так далеко, метров на сто, сто пятьдесят. Но рельеф дна, растения, косяки рыб были видны четко и в ярких цветах.

«Ничего себе!» – подумала Ия.

- Вот это да! - восторженно прошептала она, вынырнув.

Толпа ребят барахталась рядом и звала ее с собой.

- Я сегодня – пас, - сказала она и пошла отлеживаться.

Несколько ребят хотели ее проводить, но она отказалась. Ия не шла, а летела, не чувствуя ног: видеть под водой было выше всех ее мечтаний. Прийдя к себе, она наскоро поела и легла поспать, но сон бежал от нее. Она поблагодарила Создателя за этот прекрасный мир, в котором ей позволили пожить, и за все прекрасное, что ее окружает: за прекрасных и заботливых людей, за столько чудес, которыми наполнен мир, и пожелала, чтобы и у Создателя сбылись его самые заветные надежды и мечты.

Затем Ия мысленно перенеслась домой, на Землю. Как там все без нее?..

Наконец, всех участников собрали и объявили, что турнир состоится через две недели.

Многие тренировались, но большая часть – расслаблялись, медитировали и играли в различные игры. Очень всем по душе пришелся футбол. Мяч заменял кусок кожи круглой формы, набитый шерстью. Некоторые так здорово играли, что классные «финты» и голы встречали бурей восторга. После тренировки Ия шла и до упаду играла в футбол. Затем, накупавшись вволю, спешила к лесу: там, у небольших костров собирались кучки ребят и пели песни со своих планет. Ия любила и петь, и слушать. Когда ее донимали, она пела, но больше любила слушать.

Ие очень нравилось бродить по лесу, а вблизи он был пострижен «козами», как заботливыми садовниками. На деревьях попадались растения с красивыми цветами, но настоящие цветы росли дальше: надо было отойти несколько километров к реке. Там был водопад, метров пятьдесят в высоту, но так как река была метров сто двадцать, грохот падающей воды был слышен далеко, а влажность собрала громадное количество цветов. Ию тянуло туда, как в громадную оранжерею. Там царила такая красота, как в сказке или тех снах, которые она подглядела у Саньки. Но после нескольких казусов она не очень охотно их нюхала: один цветок так присосался к лицу, что, не отделив его мечом от корня, Ия не могла отодрать его: лепестки, как пальцы руки, дружно вцепились в ее лицо. Других так нанюхалась, что добиралась половину пути на ощупь, пока не стала различать дорогу (тогда Ия еще не могла видеть с закрытыми глазами). Еще один цветок выстрелил в нее клейкими «соплями». Ия стерла их, но на лице ожег не проходил несколько дней. Над ней летали тучи огромных бабочек и маленьких. Ия подумала, что если бы был рай, то, наверно, он был бы похож на жизнь на Дендре. Птиц летало очень много и там, где был слышен грохот водопада: то их пение заглушало все в лесу, то они замолкали за час до ливня и на несколько часов после него.

Две недели пролетели, как одно мгновение. Многие уже очень сдружились. И вот, наконец, настал день, которого все так ждали, одни – с нетерпением, другие - с трепетом, третьи – со страхом: ведь это будут настоящие бои насмерть.

 

Глава 17. Начало турнира.

 

В назначенное время все собрались у подножия небольшой горы. Там была ровная площадка, где-то тридцать на двести метров, и удобные места для зрителей вокруг площадки. Площадка, как будто специально, была вдавлена в гору. На горе развивался флаг из грубого полотнища, а на нем, внутри круга, был известный нам символ перехода тьмы в свет – «ин» в «янь». Этот символ знаком многим, как занимающимся боевыми искусствами, так и нет. Все семьсот восемьдесят пять человек построились лицом к флагу: двадцать человек в первой шеренге и, шеренга за шеренгой, в затылок, выстроились остальные. Перед участниками вышли десять судей турнира. Старший судья ответил на поклон участников и, посадив их, объявил правила, которые регламентировали их отсутствие. Он сказал, что десять бойцов получат в подарок мечи, которые им здесь выдали, а за второе и третье место будет выполнено три желания победителя, два - второго места, и третьего - одно. Желания могут быть от простого до планетарного масштаба и, если это возможно, они будут выполнены: если на планете плохая растительность и атмосфера, то ее создадут; если нет морей, океанов, то они появятся; если нет лесов, то их могут посадить и вырастить.

Вообщем: многие, зная цену этих боев, ехали на турнир в надежде раздобыть что-то для своей многострадальной планеты.

- Мы сделали все, чтобы силы были изначально равными, чтобы победить могли только настоящие мастера, которые любят и свято чтут традиции боевых искусств, которые прилежные занятия сделали образом своей жизни. Этот турнир проводится каждые семьдесят лет по земному исчислению. По счету предыдущий был четыреста девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девятый, получается, что этот турнир – юбилейный и каждый из призеров получит еще по два желания.

Все сделали поклон Создателю, поклон первым создателям боевых искусств и устроителям этих боев. Участников отпустили готовиться: через несколько минут объявят первый бой. И вот прозвучали первые имена. Дикое напряжение упало: все, хоть на несколько минут, пока будет длиться бой, смогут расслабиться до следующего жребия. Первый бой длился недолго – дольше длилось приветствие судей, окружающих болельщиков и друг друга – мгновение - и один из двух бойцов разрублен от плеча до пояса. Разрубленного отнесли в сторону, сложили две части, и один из судей провел над ним рукой, произнося какую-то молитву, рана затянулась, потом судья произнес заклятие и стукнул убитого по лбу. Тот очнулся и сидел, мотая головой и еще плохо соображая, что с ним случилось. У всех с шумом вылетел вздох облегчения и облетел площадку. Дальше бойцы бились спокойно, потому что убитого воскрешали тут же, «не отходя от кассы», единственно, побежденные не могли стать призерами: соревнования их уже окончены. Система была олимпийской - на выбывание. Каждый участник турнира получил свой номер, и всех сводил господин случай - обычный жребий. Бои были разные: то очень эмоциональные и долгие, то необычайно короткие.

Наконец, дошел черед и до Ии. Когда назвали ее имя, у нее перехватило дыхание, руки дрожали до последнего момента, но, как только противник вынул меч, спокойствие разлилось по ее телу. Противник Ии был с планеты Гути. Он вышел гордо и высокомерно, видел ее страх и был уверен, что прихлопнет ее, как муху. Противник резко, с криками, напал на Ию, но, к своему удивлению, увидел, что после нервной атаки у него, ниже печени, течет кровь. Он набросился на нее с проклятиями и угрозами, но Ия ушла в сторону и отрубила ему ногу. Бой остановили, защитав техническую победу. Ее победу отметили бурей восторга. Все видели ее страх, и почти каждый думал, что не зря, наверное, женщин здесь нет – не их это место, им место у плиты да детишек рожать. Всем было искренне жаль эту единственную, и такую красивую женщину. Но увиденное привело в восторг тех, кто с нею не работал, а, кто работал, визжали и прыгали от радости, но в душе моли бога, чтобы она им не попалась, ведь ее придется убивать: просто она не дастся.

Первый день закончился. Проигравшие были огорчены, но одно наполняло пространство вокруг радостью и восторгом: они остались живы, могли насладиться красотой поединков и досмотреть соревнования до конца, ведь здесь собрались лучшие бойцы из ближних и дальних Галактик. Знакомые поздравляли друг друга с победой, поддерживали, как могли, проигравших, разбирали классные поединки равных мастеров. Даже те, кому, с виду, победа далась легко, уходили озадаченные: так много и таких искусных мастеров они еще никогда не видели, а, скорее всего, никогда больше не увидят. Тренировок, как таковых, в этот день уже не было. Основная масса победителей первых схваток медитировала, кто-то спал после первого боя, кто-то купался, но веселость и бесшабашность у каждого из них, «как ветром сдуло».

Почти всем нравилось гулять в лесу: такого изобилия ягод и фруктов, насекомых и растений многие не ожидали увидеть не только наяву, но даже в самых смелых снах. Те, у кого на планетах была скудная растительность или ее вообще не было, дышали красотой Денры и не могли надышаться: они теперь знали, о чем расскажут дома, знали, что попросят, если победят.

Следующий день боев выдался прекрасным: дождь прошел, и в воздухе, перед первым поединком, веяло приятной прохладой. Первым поставили несостоявшийся вчера бой представителя Преисподней и бойца с планеты Лоо. Все с интересом «уставились» на представителя Преисподней: он был абсолютно черным, и его тело магически светилось, лицо выглядело надменным, жестким, до жестокости. Даже смотреть на него было непривычно и жутковато. Это был Стон – заместитель самого Хозяина Тьмы, и все его движения были вызывающими и надменными. Целых десять турниров его не допускали за излишнюю жестокость, но, так как срок наказания истек, Стона не могли не допустить: он был прекрасным мастером. Устроители турнира хотели не пустить его и в этот раз, но им доказали, что они неправы. И вот Стон опять на любимом турнире: убивать, да еще на глазах такой огромной аудитории, он очень любил. Почти целое тысячелетие он был лишен этой радости. Оглядывая озадаченных бойцов, Стон ликовал: уж он-то постарается вселить ужас в этих, с виду, несгибаемых воинов.

Бой начался. После ритуальных приветствий противники ринулись друг на друга. Стон просчитался: прикончить противника сразу ему не удалось, тот, ловко увернувшись, отрубил ему левую руку. Стон злорадно заулыбался, будто уронил перчатку – теперь он не бравировал, а едва успевал отражать удары, градом сыпавшиеся на него. Движения у Стона становились плавными, красивыми, он как будто вписывался и предугадывал каждое движение противника. Бой длился несколько минут, а напряжение вокруг достигло вершины. Противник не успел сменить тактику, Стон парировал, ушел в сторону и отрубил ему обе руки. Пока тот еще не опомнился, вспорол ему живот. И у всех появилось такое ощущение, что в бочку меда, из которой всем еще пить, «добрая», можно даже сказать чья-то «заботливая», рука плеснула ложку дегтя.

Стон ждал овации, но бурно его приветствовала лишь небольшая кучка отшельников, очевидно, таких же жестоких и самовластных. Казалось бы – красивый бой, и пострадавшего сейчас «воскресят», точнее оживят, но основная масса, даже не зная о «грешках» Стона, отнеслась к нему настороженно.

Дальше соревнования проходили уже под тенью этой ненужной жестокости, боле менее поддерживали криками и аплодисментами хорошие поединки, но таких оваций, как вчера, уже не было.