- Хочешь такую жену, Дима?

На экране старый черно-белый фильм «Золушка».

Дмитрий смотрит его, не отрываясь. Наверное в сороковой раз за сорок лет своей жизни. Меня это бесит.

Сидит на даче в террасе - погода чудесная, солнце, полуденный ветерок в яблонях, с реки крики чаек, купающихся детей и звук моторов проносящихся мимо лодок. А он с утра в плавках, с пивом, раскачивается в облезлом плетеном кресле перед телевизором.

- Дим, хочешь такую жену?

- Хочу. А что?

- Ничего. Твоя не хуже.

- Ты что? Золушка – это идеал!

- Да?! Потому что посуду моет, еду готовит, дом убирает, а потом на бал в белом платье успевает?

- Ты не понимаешь. Она красивая, добрая, легкая, нежная.

- Я понимаю. Я женщина, - смеюсь.

- Да? - он задумчиво ставит на пол бутылку с пивом, складывает руки внизу живота, как футболист, и буравит взглядом легкий шелк моего платья. - Золушка – это идеал!

- А как думаешь, она в постели тоже идеал?

Дима замялся на минуту, плотнее сложил ладони.

- Конечно...

- А почему в фильме этого нет? Почему не показали? Как она сексом на подоконнике занимается? Или в шкафу? Или, как ты любишь?

- Это же сказка для детей...

- Вот. Точно. Сказка для детей. Я всегда говорю, что мужчины остаются детьми. Поэтому без женщин ни куда.

- А вы без нас куда? В лесбийскую любовь? - он тянет шею, выглядывает на крыльцо террасы, - Филипп! Опять прячешься, уши греешь!

Десятилетний шустрый мальчик - его единственный ребенок остался с ним после развода со второй женой.

- Что пап? Я тут в машинки играю, – голос у него чистый, интонация невинности, глаза голубые, волосы выгорели за лето до белого золота. Ангел, а не ребенок.

 

Я подхожу к нему. Он поднимается со ступеньки. Вытягивается во весь рост, привставая на мысочках. Приспускает большим пальцем левой руки плавки на животе, чуть ниже линии загара, улыбается, глядя на меня исподлобья, и протягивает мне свежий номер «Play boy».

- Седьмая страница. Посмотри. Красивая. На тебя похожа. Сиськи, как у тебя. Дашь потрогать? За десять долларов? - гордо вытягивает из плавок зеленую купюру.

Я выхватываю журнал и успеваю шлепнуть им по загорелой спине убегающего «ангела».

- На, – бросаю журнал Димке на колени, - сто раз говорила, убирай подальше. Отец!

- Да я куда ни спрячу, везде находит. У него чутье на это! Весь в меня, - краснея, но довольно ухмыляясь, оправдывается он.

 

Его очередной жене двадцать пять. Примерно столько же весит половинка ее зада. С Золушкой рядом ни поставить, ни посадить.

Вечером сидим на той же террасе, Димка, скучая, щелкает каналы ТВ с пульта. Поймал загорелую блестящую попу во весь экран, остановился.

С экрана: «Позвони мне и ты узнаешь, что такое любовь».

Опустил голову, закрыл глаза, покачался в кресле несколько минут.

Поднялся, пульт в кресло кинул, подошел к жене. Она за столом напротив меня сидит, пирожки уминает за обе щеки, чаем сладким запивает. Под плетеным абажуром настольной лампы бьется ночная бабочка. Вечер принес запах речной воды и приятную прохладу. Мы пледами накрылись, как в египетском уличном ресторане. Кузнечик прерывисто стрекочет... Уютно...

- Маринка, пойдем баиньки, – он обнимает жену сзади, засовывает руку под плед ей на грудь, целует в шею пониже уха.

Маринка ускоренно пережевывает кусок пирога.

- Я еще не поела! – ее тон обиженно-возмущенный.

- Пойдем, сладкая моя. Оставь на завтра пару пирожков.

- Завтра они зачерствеют, - Маринка запихивает в рот полпирога, но уже не в состоянии ни говорить, не жевать.

Дима умоляюще смотрит на меня. Я беру со стола последний пирог и ухожу в темноту сада.

Сижу на скамейке с теплым пирогом в ладонях. В свете звезд тяжелый бражник, как колибри завис над флоксами, упивается нектаром.

«Ты мой идеал, любимая», - доносится с террасы голос Димки сквозь выдохи и ритмичный скрип старого кресла: «Ты мой идеал... Аа...Золушка моя!».

 

- Тоже мне, Золушка! Ну, папа! Ничего в женщинах не понимает! – слышу я сердитый шепот Филиппа под скамейкой. Замечаю у своей ноги детскую руку с зажатой в кулаке десятидолларовой купюрой.

Я набираю полной грудью пьянящий аромат летней ночи, ныряю в плед с головой и захлебываюсь смехом.