Мужской разговор

 

1

 

С горем пополам, спотыкаясь едва ли не через слово, с трудом разбирая старушечьи каракули, Павел дочитал теткино письмо и не на шутку развол-новался. Перечитал письмо снова и разволновался еще больше. Тяжелые гне-тущие мысли, словно пчелы в потрево¬женном улье, бестолково роились в го-лове, они мешались, налезали одна на другую, вконец пута¬лись. Ночью, не в силах уснуть, он беспокойно воро¬чался на своей узкой, казенной кровати, по-том вставал и шел курить, чем скоро до¬вел до слез ночную уборщицу.

В строительном общежитии, где Павел жил последние три года, после того, как почти полностью истлел матрац под пьяным штукатуром, а потом по вине тоже не совсем трезвых плотников от вспыхнувшего спирта обгорели шторы, курить разрешалось лишь в туалетных комнатах. За нарушение установленного порядка, на первый раз, начальство общежития строго предупреждало отступника, повторение подобного каралось внушительным штрафом, третий случай был последним для того, кому было лень дойти до туалета, чтобы там выкурить сигарету или папиросу – нарушителя безжалостно изгоняли из общежития. Но что было удиви¬тельным: на фоне этой беспощадной борьбы с курением, борьба с дру¬гим злом, ранее ставшим первопричиной угрозы пожара - пьянством, в общежитии велась вяло – почти никак. Строгое предупреждение за курение к комнате Павел уже имел, а из длинного списка того, чего у него не было, особо выделялись две позиции: лишние деньги на штрафы и место, куда бы он мог переселиться из общежития, и потому курил он в туалете. А там, как раз в ту ночь, молодая студенточка, подрабатывавшая уборщицей затеялась с генеральной уборкой. И когда Павел появлялся в туалете, девушке всякий раз приходилось оставлять свою работу и выходить в коридор. Однако ее смирению скоро пришел конец. В очередной раз, когда сухая Павлова фигура в застиранной майке и тренировочных шта-нах с вытянутыми коленками следующий раз возникла в дверях, уборщица не выдержала, с ненавистью взглянув на него, она хотела что-то сказать, но не смогла, в сердцах бросив тряпку на пол, - убежала плакать в комнату дежурного администратора.

Как известно, и это могут подтвердить все те, кто когда-либо жил общежитиях, неважно каких: рабочих, семейных или студенческих, что всех сменных хозяев или дежурных администраторов, объединяет одно общее на всех качество – бесцеремонность при склочном и скандальном характере. Из чего следовало, что встреча с любым из них посреди ночи, не принесла бы в душу Павла желаемого умиротворения, а потому он поспешил в душную тьму окна только что прикуренную сигарету, и вернулся к себе в комнату. Заснуть ему удалось с рассветом.

Утром на работу Павел пришел позднее обычного, измученный и блед-ный, с темными кругами у глаз. Его вид не остался без внимания подсобника Кольки, с кем Павел уже год работал в паре.

- Ты чего сегодня такой? – спросил Колька, как только тот появился на пороге бытовки.

- Какой?

- Какой-то не такой... Смурной… Как с перепоя. Развязал, что ли?.. – улыбнулся подсобник.

Павел считал Кольку близким себе человеком. Колька был помладше, но успел в своей жизни немало. Его двадцатишестилетняя биография пестрела са-мыми разнообразными событиями. В обозримом прошлом у Кольки осталась десятилетка, которую он закончил, как хвастался: «без пяти минут, серебряным медалистом». О детской школе милиции, где он состоял на постоянном учете, Колька вспоминал с не меньшей гордостью, чем о вполне заслуженной, но не полученной медали за успехи в учебе. Далее следовали два курса строительного института, где он вынужден, был прервать учебу «в силу сложившихся обстоятельств», как он писал в автобиографии. При более пристальном рассмотрении жизненного пути Кольки, можно было установить, что «сложившиеся обстоятельства» были сроком наказания в северном лагере строгого режима за злостное хулиганство. Преуспел он и по части амурных дел – два штампа о женитьбе и разводе на страничке паспорта, свидетельствовали о его неудачной попытке создать ячейку общества, а шрам от лезвия ножа на левом боку – тайном и роковом романе. Жизнь многому научила Кольку, закалила, но не озлобила его.

Копившаяся в душе Павла со вчерашнего дня горечь, искала своего из-лияния, и еще дорогой на работу он решил поделиться с Колькой своими переживаниями. Павел даже живо представил себе, как они до начала смены присядут покурить и он поведет свой рассказ. Ему казалось, что Колька дол-жен понять его и принять, как свои его боль и беспокойство. Или уж, на худой конец просто выслушать. А слушать Колька умел. Но получилось совсем не так, как хотелось. Дело в том, что уже больше года Павел не брал в рот спиртного и всякие намеки на этот счет воспринимал очень болезненно.

- Это почему – сразу развязал?! – он со злостью швырнул сумку на стол, сметя на пол стоявшие там пластмассовые стаканы, повалилась и рассыпалась пачка с солью.

- Чуть что – развязал! – продолжал кипятиться Павел. – Да, хоть и развя-зал – кому какое до этого дело. Хочу- пью, хочу- не пью!..

- Ты что? Шуток не понимаешь, - виновато моргал глазами Колька, с тос-кой глядя на рассыпанную соль на столе. – Случилось что?..

В его планы никак не входила ссора с каменщиком. И даже наоборот, хоте-лось сделать для него что-то приятное. Друзья давно звали Кольку на озера от-дохнуть, половить рыбу. Дорога туда неблизкая и двумя выходными днями не обойтись, и потому он решил взять на пятницу давно обещанный начальством отгул, но последнее слово оставалось за Павлом.

Давая себе остыть, Павел переодевался медленно. И когда осталось лишь завязать шнурки ботинок, он откинулся к стене, и, уставив глаза в потолок, как бы разговаривая с самим собой, задумчиво проговорил:

- Бывает же такое… Живет себе, вроде, человек и живет. И со стороны, если посмотреть, у него все как надо… В смысле – порядок во всем. И жена, и дети… Дом в порядке. Все!.. А тут ему, как колуном из-за угла…

- Ты это о чем?.. – стараясь загладить свою вину, участливо спросил Колька. Он уже давно переоделся и от нечего делать, скреб мастерком каблук своего сапога.

- Письмо из деревни получил… От тетки. Вот теперь все думаю…

- Заболела что ли, тетка?..

- Да не она… - Павел еще не решил с чего ему начать: просто пересказать содержание теткиного письма или вначале передать свои чувства вызванные письмом. – С братом младшим там непорядок. Беда у него…

- Брат заболел?

- Заболел! – эхом отозвался Павел и начал с философии.

- Тут, Коль, понимаешь… Такая зараза. Такая дрянь… Сказали бы мне кто другой – ни за что бы не поверил, чтобы с Серегой-братом такое случи-лось,.. – он сжал собственный жилистый кулак и поднял его на уровень глаз, но, наверное, не увидел в нем того, что хотел увидеть – с силой опустил его на колено и полез в карман за сигаретами. Закурив, продолжил: - И дело-то, вроде, личное будет. Или как теперь говорят – интимное. К людям не пойдешь, не пожалишься. Стыдно… А так скрутит! Так придавит!.. А Серега он гордый! Все в себе…

- Подхватил что – раз интимное? – осторожно хихикнул Колька.

Павел не увидел этого и не расслышал его слов, продолжая смотреть в потолок, погруженный в свои думы.

- Перехватило! Ох, как перехватило, Коля… Жизнь стала, немилой Сере-ге,.. – он прикрыл глаза и сомкнул пальцы у себя на шее, живописуя сказанное.

- Тю-ю-ю! – присвистнул осмелевший Колька. – Да. Что уж так! Было бы из-за чего!.. Чего же теперь и не жить, что ли?.. Тут главное – жену не награ-дить и чтобы не СПИД, а остальное все лечится. Ну, со СПИДом – ясно. Он у вас в деревне не водится – точно. А женой пока будет лечиться, придется, как говориться – воздержаться! – с таинственной улыбкой сказал он. – Недолго. Дня три-четыре. У меня знакомый…

Легкие Павла не успели вобрать в себя воздух ко времени, когда слова подсобника продрались до сознания.

- Какой знакомый, какой СПИД!.. – проверещал он фальцетом. Вздохнув же полной грудью, – заревел: - Ты, хоть слышишь, о чем я тебе говорю?! Я – говорю: у брата непорядок… В семье у него непорядок!.. А, что тут говорить! – махнул он рукой и уже без надежды на понимание, сорвался с места, стегая грязный пол не завязанными шнурками, вихрем вынесся из бытовки, с треском захлопнув дверь.

Колька хотел было обидеться на Павла, но, собрав со стола соль обратно в пачку, вспомнил про рыбалку и отдумал. «Не такое видели. Побесится, по-бесится, а к обеду глядишь и отойдет. Тогда и поговорим», - решил он, зная отходчивый характер каменщика.

 

2

Семидесятивосьмилетняя тетка Наталья, доживавшая свой бобылий век на краю деревни, где родились Павел и Сергей, приходилась их отцу двоюродной сестрой. После того, как родители братьев, в короткое время, один за другим, обрели вечный покой среди старых берез деревенского кладбища – Натаха-прокурор, как звали ее на деревне, осталась для них самой близкой родней. Это ли обстоятельство, закатный ли возраст тетки и близость Суда Господня, где всяк принужден, будет дать подробный отчет о делах своих земных, а с нее бездетной, Там может спроситься и особо, или же то и другое вместе взятые – сподвигли Натаху к активной опеке своих великовозрастных племянников.

Само собой, что главный груз теткиных забот ярмом лег на плечи Сергея – он жил с ней в одной деревне. Однако и Павел не был обделен теткиным участием, ему она писала письма. Нечасто – где-то раз в два-три месяца, он получал конверт с двумя исписанными тетрадными листками. В начале письма, со всеми приветами, сжато излагались новости вялотекущей деревенской жизни, далее следовали советы и наставления тетки.

Последнее письмо явно выпадало из той, порядком поднадоевшей Павлу серии, и посвящалось полностью Сергею и его семье. А вернее – вероломному разрушению последней со всеми вытекающими из того последствиями.

В отличие от Павла навострившего лыжи из деревни сразу после восьмилетки, для Сергея не стоял вопрос: где жить и работать. После службы в армии, он вернулся в родительский дом, устроился работать в леспромхоз, по-ступил учиться в заочный институт по той же своей лесной специальности. Рядом с ветхим домом родителей построил просторный пятистенок. После защиты диплома женился. Девушку в жены взял из райцентра, она стала работать учительницей в деревенской школе. Потом родились дети, сначала – мальчик, потом – девочка. Сергей всегда считал, что деревенская семья должна быть большой, и на двух детях они с женой останавливаться не собирались.

И получив теперь известие о том, что от Сергея ушла жена, и не просто временно ушла не из-за какой-то ссоры, каких не избежать любой семье, а оформила развод через суд – у Павла это не укладывалось в голове. Только детальные подробности из письма тетки, смогли убедить его в подлинности случившегося в деревне. Главным аргументом этой убежденности для Павла был прописанный в письме факт, что Сергей запил, хотя раньше за ним такое не водилось. По словам Натахи: «своими глазами видела: брал в магазине цельный ящик водки». По разумению Павла «запить» вполне допускалось для нормального мужчины, кому выпало испытать супружескую измену. Но чтобы из-за этого задумать убить себя как писала тетка: «… открыл жилы, что насилу откачали», - было за пределами его сознания.

Многое из того, что пришлось пережить Сергею, было близко и понятно Павлу. Еще саднила рана его собственной семейной драмы. Не прошло и трех лет со дня, когда жена и мать его ребенка объявила ему о своей неверности, а заодно и о нежелании жить с ним под одной крышей. Переселившись в об-щежитие, Павел тогда тоже запил. Запил страшно, остервенело. И все-таки, даже в самые тяжелые минуты, когда жизнь, кажется, потеряла все свои свет-лые краски и в дальнейшем не сулит ничего хорошего, он никогда не допускал мысли, чтобы наложить на себя руки. А Сергей решился…

 

3

 

Кольке, начало дня пока приносило одни неприятности. Только он нала-дился работать: подкладывал кирпич на стену, чтобы Павлу не приходилось лишний раз нагибаться за ним, высыпал раствор совсем, близко, чтобы, он не тянулся за ним. И Павел, наверное, оценив старания подсобника, как показа-лось Кольке, смотрел на него добрей. Но тут крановщица зазевалась и выва-лила бадью с раствором на другом конце перекрытия, помешав наметивше-муся примирению, и вместо того, чтобы быть рядом с Павлом и помогать ему, Кольке пришлось ведрами под палящим солнцем таскать раствор.

Павел работал как автомат. Руки сами делали свое привычное дело, мозг же работал совсем в другом направлении. Долго оставаться наедине со своими мыслями ему было невмоготу. Закончив ряд, он отложил мастерок и присел под стену покурить. Вскоре из-за гор кирпича появилась сгорбленная под тяжестью ноши фигура Кольки.

- Покури, - миролюбиво предложил ему Павел.

Колька поставил ведра, достал сигареты и присел рядом.

- Вот стерва! – кивнул он на башенный кран. – Я ей ору, всю глотку со-рвал: - «Вира, вира!», а она, как ослепла…

- Или оглохла, - с улыбкой поправил Павел и с вздохом заключил: - Все беды от баб.

- Это точно! – согласился Колька, довольный установленному контакту.

Некоторое время они курили молча.

- Тетка письмо прислала, пишет: от брата моего, Сереги жена ушла, детей забрала,.. – как бы невзначай, проронил Павел.

- Вон оно что? – сделал удивленное лицо Колька. – Ты ж, кажется, гово-рил, что у него в семье все тип-топ. Что-то произошло?..

- Сам понять не могу. Всю ночь сегодня не спал. Все думал. Чего только в голову не лезло. Ну ладно бы ушла… Развелись – тоже ладно. Всякое бывает. Ну, не повезло… Но Серега ведь,.. – Павел замолчал и снова закурил, он еще, не решил, стоит ли говорить подсобнику о попытке самоубийства брата.

- Ну, это еще не известно, кому не повезло,.. - ввернул расхожую фразу Колька. – Мужик, как я понял, он деловой. Не пьет, работает на должности…

- Он у нас и в районе не последний человек. Главный инженер Лесхоза, - кивнул Павел, все не решаясь сказать Кольке о главном.

- Так за него любая пойдет, да еще благодарить Бога будет, что такого оторвала…

- Тут, Коль еще… Как сказать то не знаю… Серега того… Вены себе вскрыл! – облегчился Павел.

- Дела!.. – протянул Колька.

- Вот тебе и дела. Вот теперь и не знаю, как мне быть. Надо бы, конечно поехать туда и на месте самому все узнать... Я уж и собрался, отгулы есть. Если с выходными – три - четыре дня. А с другой стороны – чего я там… Что я могу?.. Чего я ему скажу… Советчик из меня никакой, у самого – сам зна-ешь…

- Как это, « Что я могу? Чего я скажу?» - уцепился Колька, сообразив, что отгул каменщика автоматически дает право на отгул и ему самому. Удача сама плыла в руки. И Кольку понесло: – Подумать только! Ты кто?! Брат! Старший брат! Кто, как не ты в тяжелую минуту должен быть рядом с ним! Кто? Самый близкий человек. Кому Сергей верит! Кто, как ни ты должен успокоить его, приободрить. Сказать ему: - Так, мол, и так. Что же ты, брат – из-за бабы! Короче, поговорить ты с ним должен… По мужски поговорить!

- То-то и оно! О чем я с ним разговаривать буду? Что посоветовать могу… И какая от того польза?.. – отмахнулся Павел. – Нет, в своих делах каждый сам должен разбираться.

- Вот тут, ты не прав! – театрально вскричал Колька и для полной достоверности своего возбуждения – вскочил на ноги. – Не прав! У Сергея твоего еще, кроме тебя, близкие люди – родственники, к кому можно припасть на грудь, есть?

- Жена. Была… Больше никого нет. Из близких,.. – растерялся Павел под напором пафоса подсобника.

- Вот!.. Знаешь, как это называется?.. Равнодушие – это называется, Паша. – почувствовал слабину Колька. – Мы не видим, не хотим видеть чужого горя! Кругом лицемерие, обман! Кто может понять Сергея в сложившейся непростой ситуации?! Ответ однозначный - только единокровный брат! Допустим, не по-ехал ты! Вот не поехал и все! А что можно ожидать от человека склонного к суициду?..

- Ты, это о чем?.. – звучно сглотнул слюну Павел.

- О том самом, Паша, о том самом!.. Ты можешь быть уверенным, что он не предпримет новой попытки?.. – бросил последний и самый веский довод Колька.

- В каком смысле? – прошептал Павел, сбитый с толку высокопарным слогом.

- Не понимаешь?! Ты же собственными руками надеваешь ему на шею петлю! И знай, эта жертва будет на твоей совести! – Колька не выдержал и рассмеялся

- Иди ты к лешему! – поднялся на ноги Павел. Как ни странно, вся эта Колькина ахинея подействовала на него благотворно, на душе стало легче. – Наплел, наплел, хрен распутаешь. Но в главном ты, наверное, прав. Серега он такой – упрямый, если что задумает… Надо ехать.

 

4

 

О чем нужно поговорить с братом, и вообще, как должен строиться тот разговор, Павел хотел как следует подумать в ночь накануне отъезда. Но не подумал, – спал, как убитый после прошлой бессонной ночи. «День длинный еще подумаю», - решил он.

Другая проблема выросла почти на пустом месте. «Что взять с собой в деревню в качестве гостинцев?» Он даже предположить не мог, что этот вопрос встанет перед ним. В прошлом году, когда он ездил к брату, он накупил детям игрушек и что-то из продуктов: каких-то консервов, дорогой колбасы, а потом досадовал, когда на прилавке деревенского магазина увидел те же самые консервы и колбасу, которые он так долго из города. Выручили игрушки, племянники подаркам были очень рады. Теперь он даже пожалел, что прошли те времена, когда в магазинах глубинки продавался лишь хлеб и все, что привозилось из города, было бесценным даром. Ехать же в деревню с пустыми руками было неудобно. И поэтому в магазин он пошел без цели купить, что-нибудь конкретное. У рыбного отдела ему вдруг вспомнилось, как нахваливала тетка Наталья, кем-то привезенную кем-то селедку. Недолго раздумывая, он купил два килограмма жирной, малосольной, дорогой селедки, а потом еще и три килограмма свежезамороженного палтуса. Дальше, без долгих мучительных раздумий, были приобретены два упругих, пружинистых батона сырокопченой колбасы, кило дорогого, импортного сыра, конфет и печений к чаю. Купил и хорошую чайную заварку, производства Англии.

В общежитии упаковал свои вещи и купленные продукты в большую дорожную сумку, рыбу же отдельно положил для надежности в два целлофановых пакета и положил еще в матерчатую сумку.

В вагоне электрички уже давно были заняты все места и люди стояли в проходе. Павел пробрался ближе середине вагона. Пожилой, седой мужчина, судя по выправке, скорее всего военный в отставке, оказавшийся поблизости, вызвался поставить сумку Павла на багажную полку, а авоську повесить на свободный крючок на стене. А народ все прибывал и вскоре Павел был от-теснен от мест, где осталась его поклажа. Электричка тронулась. Павел по-грузился в раздумья.

«Ты должен успокоить, ободрить его… Сказать, что же ты, мол, брат из-за бабы…Да за тебя любая пойдет…», вспомнились Колькины слова. В общем, все, что говорил Колька, было правильным, но начинать с этого разговор Павлу не хотелось. Неплохо вначале осмотреться, понять в каком состоянии находится брат. Чтобы приблизить себя к реальности, Павел представил себе, как войдет в дом Сергея. «Вот он входит в двери, видит перед собой неухоженное без женских рук жилище, стол с бутылками, замусоленными стаканами с остатками закуски: пустые консервные банки наполненные окурками, заскорузлые корки хлеба, увядшие огрызки огурцов… И Сергея опухшим, с красными глазами…» Дальше ничего Павел представить не смог, да и что удалось, тоже никак не вязалось с Сергеем. Во-первых, Сергей никогда не курил и потом Павел никогда не видел его пьяным…

Поезд на стрелке сильно качнуло, и взгляд Павла, подчиняясь какому-то неизвестному инстинкту, отыскал свою сумку. Сумка, как ему показалось, раскачивалась от движения поезда больше других вещей стоявших на полке. Невольно он посмотрел и на тех, на чьи головы могла упасть сумка. Возмож-ных жертв было двое: тот седовласый пенсионер с газетой и дама с пухлыми, капризными и с копной крашеных волос, на коленях она держала корзину, из которой торчала голова большого сибирского кота. Он несколько минут несколько минут неотрывно глядел на сумку, пока не убедился, что опасения его напрасны, и сумка на своем месте стоит достаточно устойчиво. Взгляд невольно опустился ниже – к авоське. По спине пробежали мурашки. Угол матерчатой сумки угрожающе потемнел. «Рыба!», - отозвалось в голове. «Два пакета – не должно протечь», - рассудил он, понаблюдав за сумкой некоторое время, и вновь вернулся к своим раздумьям.

«Что же ты брат, из-за бабы! Так, мол, и так…», - опять завертелись в памяти Колькины наставления. «А может быть сделать вид, что я ничего не знаю, и приехал в родную деревню просто так, без какой-то определенной цели», - толкнулась свежая мысль. Мысль очень понравилась Павлу. « Прие-хал и приехал. Просто так, приехал. В гости. Соскучился по родным местам. Ничего не знаю…» Глаза Павла блуждали по лицам людей, попутно читали названия газет в руках пассажиров, заглядывали за окно и как-то снова набрели на авоську. То, что Павел увидел, бросило его в дрожь, и он почувст-вовал, как на лбу выступила испарина. На углу сумки зрела мутная капля. Надо было что-то делать. Первую мысль: добраться до мест, где висела авоська, пришлось оставить, проход был наглухо забит людьми и сумками. Можно было подать знак отставнику, чтобы он снял авоську, но тот безотрывно смотрел в окно. Ничего неподозревающая блондинка мирно дремала, прижав свою пухлую щеку к раме окна, так же безмятежно спал в своем решетчатом контейнере кот на ее коленях. Меж тем капля росла, озорно поблескивая на солнце. Павел закрыл глаза, а когда открыл их, той капли уже не было, но зато набирала критическую массу другая… «А черт с ней с этой рыбой», - нашел он самое простое решение проблемы, лишь представив, что его ждет, если блондинка обнаружит, что ее голову методично орошают рыбные капли, и каким скандальным будет выяснение, кому принадлежит протекшая авоська. «Пусть себе висит. Не мое это…» - отрекся от авоськи с рыбой Павел и стал смотреть в окно. За стеклом бежала однообразная лесополоса из молодых, в один рост, елок. Смотреть долго за окно было скучно, взгляд снова вернулся в вагон: лица пассажиров, газеты, сумка, дама с котом, авоська, опять дама…

В среднем каждая следующая капля, как подсчитал Павел, росла пять-шесть минут. И за час в пышной прическе блондинки их исчезло не меньше двух десятков. Перед большой станцией народ в вагоне оживился, засуетились старушки сумковозчицы, стали готовиться к выходу и другие пассажиры. Блондинка распахнула свои густо накрашенные ресницы, широко зевнула и посмотрела в окно. Почувствовав пробуждение хозяйки, кот пробудился тоже. Он тоже зевнул, встал и как мог, потянулся в своем тесном заточении. Хозяйка отстегнула верхнюю крышку контейнера, дала животному волю. Кот снова зевнул и снова выгнул спину уже свободнее, потом повел носом и полез хозяйке на плечо. Та посчитала его действия, как проявление безмерной любви, умильно улыбаясь и что-то приговаривая, принялась оглаживать коту бока.

Поезд застучал на станционных стрелках. Народ потянулся к выходу. Блондинка уже в который раз пыталась водворить кота обратно в контейнер, но он привлеченный пикантным рыбным запахом снова и снова штурмовал ее плечо. Когда же ей силой удалось отодрать кота от себя и засунуть его в контейнер, в спешке, закрывая крышку, она прищемила ему лапу, кот заорал дурным голосом.

Душевный покой Павел обрел, когда снял авоську с крючка и сунул ее под ноги.

 

6

 

Ближе к конечной станции, пассажиров в вагоне почти не осталось. Павел вышел в тамбур покурить. Там, у замызганного стекла двери стоял пьяный, по его физиономии блуждала блаженная улыбка. Увидев в Павле возможного собеседника, мужик для затравки спросил время. Разговаривать, тем более с пьяным Павлу не хотелось, и он отвернулся к окну. Отечное, с мешками под красными глазами, лицо мужика, вернули его к мыслям о брате.

Ехать оставалось еще минут сорок и, вернувшись на место, Павел при-слонил голову к окну, прикрыл глаза. Как-то само собой представилось внутреннее убранство дома Сергея. Веселые, пестрые половики на полу, русская печь с цветастой занавеской, шкаф с посудой, стол. На столе бутылки, стаканы, растерзанная буханка черного хлеба, рассыпанная соль, огрызки зеленых огурцов. Уронив голову на крышку стола, в грязной, растегнутой рубахе – Сергей.

«Что же ты брат?.. Что, ты с собой сделал? – говорит Павел. Сергей голову от стола отрывает не сразу, что-то бормочет, а когда Павел видит его отекшее лицо с красными глазами, понимает, что перед ним вовсе не брат, а совсем другой человек, которого он не знает, но где-то видел, и видел совсем недавно…

Павел вздрогнул. Электричка мчалась вдоль широкого, на сколько хватало глаз, уходящего под самый горизонт, ржаного поля. Из открытого окна занесло аромат поспевающей ржи. У Павла захватило дух. Что-то вдруг вспомнилось из детства… Так пах сноп сжатой ржи, стоявший в его классе с уборочной. Зимой, Павел подходил к снопу, закрывал глаза и зарывался в душистые колосья, чтобы вспомнить лето…

Час в духоте раскаленного автобуса не располагал, к каким бы то ни было размышлениям. Чуть прохладнее стало, когда автобус свернул с асфальта трассы на проселок, в тень наступающего с обеих сторон векового соснового леса. Автобус то проваливался в глубокую колдобину, то взмывал ввысь, на смену духоте пришла липкая пыль. Когда дорога снова выползла на солнцепек, до деревни оставалось три километра. Там же у молочной фермы в автобус подсели доярки, возвращавшиеся с дневной дойки. Одну из них Павел знал, когда-то они учились в одном классе, и даже какое-то время сидели за одной партой. Отличила его среди других пассажиров и она, присев рядом.

- В гости, Павлуш?

- В гости, - кивнул Павел, обрадованный, что знакомая сможет рассказать про брата, и тогда он хоть как-то будет подготовлен к встрече с ним. Но одноклассница про Сергея не говорила и больше интересовалась жизнью самого Павла. Не посвященная в детали событий последних двух лет в его жизни, она сыпала вопросами:

- Как живешь, Паш? Работаешь? Сын растет? Еще одним ребенком не решили обзавестись?..

Наконец, после его не вполне внятных, односложных ответов, когда она за-думалась, о чем спросить его еще, Павел задал свой главный вопрос:

- Ну, как там брат?

- Приболел, Сергей Николаевич! – вздохнула знакомая. – Скорую помощь даже вызывали. В больницу хотели забрать, но он отказался… А ты, разве ничего не знаешь?.. – удивленно посмотрела она на него. – Я думала, раз едешь, значит в курсе… Он ведь сейчас один…

Павел насторожился и приготовился слушать, но автобус затормозил и остановился. Пассажиры поднялись со своих мест.

- Да, что я тебе буду говорить, сейчас встретитесь, он сам тебе все рас-скажет, - улыбнулась она на прощанье.

 

7

 

Чем ближе подходил Павел к дому Сергея, попутно раскланиваясь со знакомыми, тем больше росло его волнение. Выкурив одну сигарету, он тут же прикурил следующую, когда увидел знакомый, покрашенный зеленой краской забор.

Двор брата был тщательно выметен, в загоне за металлической сеткой гуляли куры, на воротах гаража, на дверях сарая, погреба висели одинаковые замки.

«Не пропадет Серега, - подумал Павел. – Один живет, и после всего, что с ним произошло, дело не забывает, порядок блюдет…»

Дверь в террасе была не заперта, Павел прошел и постучал в дверь, кото-рая вела в дом.

- Заходите, открыто! – донеслось из-за двери.

Павел резко выдохнул, словно готовился спрыгнуть с большой высоты, вытер со лба выступившую испарину и толкнул дверь. Сергей вышел из комнаты навстречу гостю, придерживая толсто перевязанную у запястья руку, другой рукой. Братья обнялись.

- Вот уж не ждал, так не ждал!.. – возбужденно говорил Сергей. – Ты обычно к грибам приезжаешь, в августе… А тут…

Выглядел он бодрым и даже помолодевшим, чуть запавшие глаза на его заметно осунувшемся лице, смотрели живо и весело.

Да, знаешь, подумал вот и приехал, значит,… Отгулы были, - бубнил Па-вел. – А как же! Брат к брату… Что ж… Не чужие ведь…

- Конечно, не чужие, - согласился Сергей, отпуская Павла. – Ты бы телеграмму дал, встретили бы! Я-то,.. – показал он руку, - сейчас не могу сам, но кого-нибудь из лесхозовских прислал бы… Ну проходи. Не разувайся – на улице сухо. Бросай свои сумки и проходи.

- Жарко! – расстегнул ворот рубашки Павел, стараясь унять охватившую его, вдруг, дрожь. – Погода, какая стоит… В огороде, наверное, все посохло. Я, видишь, как взмок пока добрался до вас… До тебя…

Какой посохло! – рассмеялся Сергей. – Вчера почти весь день дождь полоскал, и ночью тоже лил. Вот только с утра и распогодилось. А что у вас в городе сушит? Хотя у вас на асфальте всегда жарко, - спрашивал и сам себе отвечал он. – Давай к рукомойнику, умойся с дороги. А я пока насчет поесть соображу. Посидим, поговорим, - взял он ключи от погреба. – Я мигом.

Павел мылся долго и с удовольствием, пока в умывальнике не кончилась вода. Причесав волосы, он освеженный присел на табурет у стола. В кухне было прибрано и чисто.

«Не пропадет Серега, не пропадет. За такого, действительно, любая пойдет. И будет, как за каменной стеной… – определил он один пункт разговора. – Ну, а что с этим… Если захочет сам расскажет. Я ему не советчик. А если нет… Спрашивать не буду».

Сергей вернулся и сразу принялся накрывать на стол. На нем появилась миска с малосольными огурцами, нарезанное сало, грибы, зелень, на сковородке аппетитно зашипела яичница.

- У меня тоже кое-что есть, - спохватился Павел, вспомнив о своих сумках.

- Твое потом, - остановил его брат. – Давай поедим нашей крестьянской пи-щи! – выставив на стол тарелку с нарезанным хлебом, пошел в комнату.

Ну что, позволим себе за встречу? А, Павло! – подмигнул он, перебрасы-вая с руки на руку бутылку водки.

- Да, я… - смущенно потер подбородок Павел. – Я, Сережа, сейчас не пью…

- Что так. Бросил? – искренне удивился он. – И давно?

- Уж скоро год, как.

- Молодец! Сам? Без всякой химии?.. Или, как это сейчас, гипнозом от этого дела отучают…

- Сам!

- Ну, в таком разе и я не буду тоже. Так сказать, в знак солидарности. В знак братской солидарности! – поправился он и сунул бутылку в буфет. – У меня квасок есть. Специально в холодильнике держу, чтобы холодненький был всегда.

Они сели за стол.

- Ну, рассказывай!.. Как живешь? Что нового? – спрашивал Сергей, раскладывая по тарелкам яичницу.

- Да, так… - развел руками Павел. – Все по-прежнему. Что у меня нового может быть… Работаю там же, живу тоже…

- Сына навещаешь?

- С днем рождения поздравлял. Ездил к нему. Подарок возил…

- С женой виделся?

- Так, издалека один раз было… Да, что все про меня то… Ты как? – попытался перехватить инициативу в разговоре Павел. – Слышал, заболел ты… - кивнул он на руку брат.

- Тут канитель такая была, что и не расскажешь сразу… - усмехнулся Сергей. - Думал, Паш, каюк мне пришел…

Павел отложил вилку.

- Кровь как брызнула! Артерия ведь. И остановить не могу. Жгут бы нало-жить, а как наложишь одной-то рукой. Дома никого. А главное, корова кровь почувствовала и давай орать да рваться с привязи, того и гляди удавиться…

- Корова!.. – ничего не понял Павел.

- Ну да. Корова! Я же тебе не рассказал, как было дело. Доить корову ко мне ходит соседка. Я – то сам так и не научился... Не получается.., - улыбнулся Сергей. – Вот и попросил соседку доить. А тут гляжу, рама в окне прогнила совсем. Неудобно перед посторонним человеком. Заказал в мастерской новую раму. Сделали. Вот и пошел я ее ставить. Стал старую снимать, стамеской поддел, а стекло с трещиной было, и тут возьми и расколись… И прямо мне на руку. По артерии…

- Так, значит, ты руку стеклом?.. – выдохнул Павел.

Сергей удивленно посмотрел на брата.

- Стеклом… Ну вот. Кровь из меня, как из поросенка. Хорошо сосед на лавочку покурить вышел. Я ему машу, мол, помоги. Кое-как кровь остановили. Соседи и «скорую» из района вызвали. Хотели в больницу везти. А я им говорю: «нельзя мне в больницу, никак нельзя». Жена ведь тоже сейчас в той больнице лежит. А узнает, что и меня туда раненого привезли… Ей сейчас волноваться нельзя…

У Павла пересохло в горле.

- Как это?

- Обыкновенно как. На сохранении. Ей в сентябре рожать. Я же говорил, что двое детей для нас не предел. Ничего серьезного - для профилактики по-ложили. А ребята с тещей ее навещают…

- Вы же развелись… - плохо соображая, что говорит, прошептал Павел.

- Постой, постой! А это откуда тебе известно?.. – пристально посмотрел на брата Сергей и тут же хлопнул себя по лбу. – Тетка Натаха!.. Как же я не догадался. Она тебе сообщила, про развод наш? Ну, прокурор! А я думаю, с чего ты вдруг приехал…

Павлу не оставалось ничего, как прочитать брату теткино письмо.

- Правильно, - вытер слезы от смеха Сергей. – Видела она меня в магазине. Я тут задумал прудик вырыть у бани, чтобы с пару окунуться можно было, и для полива. Хочу сделать по всем правилам, дно зацементировать, оградить… Одному все сделать мне не под силу, придется кого-то просить. Расплачиваться как? Валюта у нас, сам знаешь, какая… А с разводом нашим, другая история. У нас здесь, когда колхоз расформиро-вали и сделали акционерное общество, стали землю на паи делить. Один пай на семью. А если человек один на него тоже один пай. Так у нас вся деревня в ЗАГС рванула. Разводиться! Работники ЗАГСа за голову взялись. Ладно, мы – еще молодые. Старики, состоявшие в браке по шестьдесят лет, тоже разводиться приходили… Вот так мы тут живем, - закончил он

- И теперь, как? – спросил Павел.

- Как! Опять жениться будем. Приезжай на свадьбу, - улыбнулся Сергей. – А вообще, Паш,.. – лицо его стало серьезным. – Хорошо, что ты приехал. Я с тобой давно хотел поговорить. Серьезно поговорить, по-мужски… Не надоело тебе по чужим углам обитаться? Не пора ли подумать о своем доме, о семье… Бог знает, что там, у правителей наших на уме, может я и ошибаюсь, но проскакивают у них время от времени рациональные идеи. Вот у нас сейчас мясомолочный комплекс собираются строить. Чтобы не только растить свиней и коров, а делать конечный продукт, чтобы сразу на прилавок. Каменщик ты от Бога. Без работы не останешься. А там, глядишь, дом себе построишь и всем прочим для жизни обзаведешься. Жену найдешь, такую, чтобы с тобой до конца была, как мать с отцом. Корни наши здесь. Вон на кладбище посмотри, до пятого колена предки нашей фамилии здесь лежат… Подумай.

Павел хотел что-то сказать, но не смог. Поставив на стол локоть, уронил на свою большую ладонь голову…