Татьяна Осинина

 

ПРО ЛЮБОВЬ И ЖИЗНЬ

 

ИСПОВЕДЬ В БЕРЕЗОВОЙ АЛЛЕЕ

 

Он позвонил. Я знакомых по голосу сразу узнаю, хоть двадцать лет не виделись, хоть сто. Лица я запоминаю плохо, иногда встречу кого-нибудь, вроде что-то знакомое, но пока не заговорит, – не узнаю. И его я узнала сразу, с первых фраз. Когда-то учились вместе в институте. Мы были немного влюблены, но романа не получилось. Мы все время острили, смеялись, нам было весело друг с другом. А для романа веселиться мало, надо иногда грустить.

Договорились встретиться в парке, вспомнить былое. Мне особенно похвастаться нечем, никаких успехов особенных не было: семья, взрослые дети, внуки, работа – вот и все достижения.

Он настаивал, я согласилась.

Несмотря на сентябрь, стояли теплые погожие дни. Березы в парке лениво отпускали золотые пряди. Осторожно шуршал листопад. Очарованная межвластием дня и ночи, прозрачными и легкими тенями, я сидела на скамейке и ждала.

Сразу узнала, хотя он не просто изменился, а стал совсем другим человеком. Я даже задохнулась от странной боли, сжавшей грудь сожалением, печалью и чем-то темно-тяжелым, что хотелось вытолкнуть из себя. Мне самой непонятной была острота отзыва на появление этого, в общем-то, чужого, давно канувшего в прошлое человека. Поджарая юность уступила место тяжеловесной мясистой зрелости, он теперь смахивал на штангиста тяжелого веса.

Поздоровались. Сел рядом, глубоко сунув руки в карман, толстый и снисходительный. Даже сквозь ботинок заметно, что и стопа у него очень плотная – стопа большого тучного человека.

Разговор не клеился. За двадцать с лишним лет много воды утекло. Веселость наших прежних разговоров не возвращалась, мы стали другими. Лениво вспоминали старых друзей, поговорили о работе, о начальниках. Разговор иссякал, чтоб как-то поддержать, я спросила его о семье.

Здесь что-то произошло с ним, в народе говорят, прорвало. Начал говорить, а я слушать. Что ж поделать? К тому же он меня и не спрашивал, хочу ли я слушать. Про себя отметила нашу чисто российскую слабину: грешить с аппетитом и раскаиваться с удовольствием.

- Я не в обиде ни на своих жен, ни на судьбу. Зачем? Сам виноват в том, что мои дети называют теперь папами других мужчин. Надо было ко всему подготовиться серьезно, а не пороть горячку, не рубить с плеча. Хоть легко сейчас рассуждать, а тогда…

Он замолчал. По лицу пробегали тени-лоскуты воспоминаний.

- Помнишь Наташку из параллейной группы? – не дождавшись ответа, продолжал,- ей было 19 лет, мне 20. На второй день нашего знакомства мы пошли в кино. Но все полтора часа смотрели не на экран, а в глаза друг друга. И как смотрели! После кино решили пойти ко мне домой. Ни она, ни я в те «наэлектризованные» минуты не загадывали, что будет дальше. В один из вечеров мы, счастливые, гуляли по этому парку. Вдруг Наташа огорошила: « У меня будет ребенок…. Вот тебе, думаю, бабушка, и Юрьев день.

- Вы поженились?- спросила я.

- Нас поженили родители, как они выразились, «спасли девушку от позора». Родилась дочь Светлана.

- Ну что ж, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается,- пытаюсь я прекратить эту исповедь. Сложно брать в душу чужие проблемы, когда своих горы.

- Смешно и одновременно грустно мне вспоминать сейчас этот первый брак, - не обращая внимания на мои слова, продолжал он, - да и как мы могли воспитывать ребенка, если сами не знали где жить и на что жить. Не знали самых элементарных истин семейной жизни. Самым страшным оказалось, что мы не знаем друг друга. Мы по-разному думали, по-разному смотрели на жизнь... Пошли бесконечные ссоры. Я ушел из семьи, когда Светлане исполнилось год. По молодости я не понимал, не осознавал простую истину, что жениться желательно только раз, что осталась маленькая дочурка, сердечко которой не поделишь пополам.

Лицо его стало грустным, меж бровями появилась складка. Сумерки поглотили его пиджак, как будто лопающий по швам. В сумерки ушли его большие толстые руки, только лицо светлело – слепое лицо с закрытыми дрожащими веками. Я, сраженная его словами, молчала.

- Вторая жена уже успела побывать замужем до нашего с ней знакомства, имела ребенка. Но меня это не смущало - сам ведь не без греха! Да и потом, Андрейка был на редкость чудесным мальчиком: никогда не капризничал, не спорил. Со временем мы с ним так привязались друг к другу, что он совсем забыл о том, что он мне неродной.

Говорит, и беглый, быстрый взгляд в мою сторону. Я пытаюсь его поддержать, лепечу что-то насчет двух встретившихся, наконец, половинок.

- Она было умницей: всегда знала, что сказать и как поступить в любой ситуации. У нас уже было, где жить и на что жить. Оба работали, прилично получали. Могли себе позволить крупные покупки, поездки на юг, к морю. Жена старалась сделать мою жизнь приятной, чувствовалось, что она извлекла хороший урок из первого замужества. Помню, как она встречала меня с работы! Всегда опрятная, добрая, внимательная! Поцелует, обнимет, что-то нежное шепчет и обязательно расспросит, как дела. Жить бы с ней да жить…

Встал, прошелся вдоль аллеи. Снова сел, глубоко засунув руки в карманы, и говорил, говорил - толстый, большой с вздыбившими, небрежно зачесанными волосами, с полными губами, выдающими чувственность, и маленькими глазами, пристальными и умными.

- Но я вдруг вошел в роль закоренелого семейного патриарха, безразличного к интересам ее жизни. Придя, домой, ужинал, смотрел телевизор, читал газеты и ложился спать. И главное, как должное ждал от жены внимания, ласки, а сам в ответ мог прикрикнуть, ударить. Да! Да! Мог! - почти кричал он. - Я видел ее испуганные глаза и не мог сдержаться – бил! Она подала на развод, а что ей оставалось делать. Жалко Андрейку. Помню в прощальный день он, понимая своей маленькой душой, что я собираюсь уходить, подбегал то ко мне, то к матери и все спрашивал « А как же я?». В ответ мы оба молчали.

Прервать я его уже не смогла. Он продолжал говорить с каким-то отчаянием.

- Третий брак был настолько коротким и неприятным, что о нем даже вспоминать не хотелось бы. Она влетела в мою душу, как смерч, все, в ней настолько запутав, закрутив, что я не успел опомниться, как стал ее мужем. И только мелькнула мысль: женщины с ума посходили, что так рвутся замуж. Поженились, она прописала меня на свою жилплощадь. Не успел опомниться, как стал чем-то вроде крепостного мужа. Чуть что, у нее заготовлена фраза «Тогда я тебя выпишу!» Я даже забыл, что такое собственное мнение, не говоря уже о кулаках. В один из дней мне настолько надоело это состояние вечной зависимости, что я взял да и высказал все, что думаю о ней. Не забыть, как ее взгляд сразу метнул в меня тысячи самых ярких искр. Финал моего чистосердечного признания "«боярыне Морозовой"»- как она и обещала...

Он смотрел на меня так пристально, с таким странным, я бы сказала, назойливым любопытством, что мне становилось не по себе. Я сидела, опустив голову, в конец расстроенная, и думала, что нет ничего, глупей, признаний непрошеных.

- С четвертой женой было долгое время трудно, пока не нашли отдельного жилья. Со временем повезло, все устроилось как нельзя лучше. Шесть лет я прожил с ней. В этом браке все было честно, искренне, просто. Я верил, что он будет последним в моей жизни. Поэтому, собственно, и решились на рождение ребенка. Жена была хорошей хозяйкой, любящей матерью, верной женой. Все у нас было хорошо, и … все равно мы расстались. Жестоко судьба распорядилась и здесь…

- Судьба?! Она умерла? – воскликнула я.

- Да нет, жива. Расстались мы из-за моей работы.

- ???

- Работа у меня появилась интересная, хорошие друзья, коллеги. Стал поздно приходить с работы. Да и что греха таить, частенько под хмельком. Деньги стал уносить из дома. Не знаю, как заклинило меня. В семье пошли скандалы, ругань. Вот уже три года живу один.

Он повернул ко мне лицо и, глядя, совершенно честными глазами, спросил:

- Как ты думаешь, почему мне не везет с женами? Неизвестно сколько продлится мое одиночество, так как пока я женщину могу представить кем угодно: коллегой, соседкой, приятным собеседником, хорошим другом, но только не женой…

И дойдя до этого места, он захохотал. Так искренне и раскатисто, как хохочут только в детстве. Похохотал, обтер оба глаза клетчатым носовым платком и снова осел на скамейку, о чем-то задумавшись.

- А любил ли ты хоть одну из них? – не выдержала я.

- Любовь?! По мне любимая женщина – это что-то возвышенное, святое, гордое, ради чего я бы с поднятой головой пошел на плаху.

Он встал и, даже не попрощавшись, пошел вдоль аллеи. В сгустившиеся сумерки. Пожилой, сгорбленный человек, в жизни которого так и не встретилась настоящая женщина, ради которой он бы на плаху.

 

.

 

ЗАВТРА БУДЕТ ЯСНЫЙ ДЕНЬ

«Легкая жизнь ничему не учит.

Главное в нас – накопленный

нами опыт, чему мы научились

и как вы выросли»

Ричард Бах

 

« Завтра будет ясный день»,- подумала Валентина, взглянув на небо. Именно в то мгновение, когда она поднимала лицо к небу и увидела за ветками луну среди перистых облаков. В памяти всплыли мелочи, мельком замеченные сегодня и показавшиеся городскому человеку пустяшными, ей выросшей в деревне они говорили о многом.

Днем по тропинке, что петляет в лесу, недалеко от дачи, неуемно, по-летнему бежали муравьи. Сейчас, при луне, прорезались легкие перистые облака, отливающие синевой. Все это вместе – муравьи, закат и ночные облака – предвещало хороший день на завтра. И еще сегодня не болела голова, не тянуло ноги. Тоже признак хорошей погоды. Погоды и настроения. А потому и удачного дня. Удачного, как сегодняшний.

Она хорошо поработала на огороде. Много читала. Муж раньше, чем ожидала, вернулся из города. Все дела, что он наметил за неделю сделать, успешно завершились. Поужинали. И потом, в загустевшей тишине, поглаживая ее руку, рассказывал он ей все городские новости. Впереди месяц отпуска. Они проведут его вдвоем на даче. Значит впереди рыбалки, походы за ягодами, грибами. Дочка с внучкой обещались приехать в гости. Счастье переполняло сердце Валентины, ей не спалось. Она тихонько встала, чтоб не потревожить спящего мужа и вышла на улицу.

Несказанная радость – слушать темную тишину мира, видеть небо, звездочку, проколовшую бездну.

Валентина поправила платок, чтоб он не мешал ей видеть небо. Было трудно смотреть вверх, но она часто это делала. Потому что птицы, вершины деревьев, солнце, звезды и луна – только там, наверху.

Валентина не сетовала на свою жизнь и на болезнь. Жизнь ей нравилась, а болезнь почти обошлась. Она и не мечтала уж брести куда захочешь, жить, как нравится. Диагноз врачей прозвучал как приговор. А ведь бродит и живет.

Да и в болезни винить нельзя никого, кроме себя. Если же сама виновата – значит, никто не виноват. Теперь она понимала, что болезнь – часть жизни, получалась она от жизни, от самой себя, и сетовать на нее – все равно, что зимой жаловаться на мороз.

И удивительно: по-настоящему только там, в больнице, она поняла цену жизни. После больницы оценила ее радость. Радость оттого, что живешь и видишь мир, радость самой пройтись по земле. Радость, прислонившись к дереву, посмотреть на небо, погреться на солнышке, послушать птиц, увидеть луну и звезды.

После смерти мужа она одна воспитывала дочь. Работал на две ставки, учила ее в институте. Как-то и не задумывалась, что есть жизнь. Стремилась побольше заработать. Суетилась что-то купить, достать. Обустроить быт, приодеться, чтоб как у всех было. Сейчас дочь крепко стоит на ногах. Валентина с благодарностью вспомнила, как она буквально не выходила из больницы, помогала ей бороться за жизнь.

После больницы врачи посоветовали ей жить на даче, на свежем воздухе. После городской суеты, больничных коридоров она вдруг поняла, что есть другой мир. Мир легкого и свежего ветерка, чистого успокающего неба. Она стала мало – помалу возвращаться к жизни, и, как у всех воскресающих после тяжелой болезни, она испытывала теперь в высшей степени физическую радость существования. Свойственным выздоравливающим инстинктом самосохранения, она удалила от себя все тяжелые, серьезные мысли. Все ее помыслы и желания сосредотачивались теперь на мелочных радостях и печалях, какими богата жизнь, и мелочи эти принимали, в ее глазах странную, непропорциональную важность; все опять приобретало для нее прелесть новизны, как для ребенка. Она впервые серьезно задумалась о том, как безгранична и щедра жизнь. В суете утомительных, однообразно бегущих дней мы забываем, что на земле есть иной мир - мир тишины, душевного согласия, радости, солнца. И вот теперь ежедневно наслаждаясь днями и ночами природой, она поняла, что никогда не надо отчаиваться, роптать на жизнь, считать себя неудачником и самым, что ни наесть разнесчастным человеком. Когда ей было тяжело, она шла к озеру, в лес. На удивление всем знакомым она быстро поправилась и даже как-то помолодела.

Тогда же, вскоре после больницы, она влюбилась. И горевала сначала, что влюбилась. Даже на Бога роптала, что хватит ей испытаний в жизни. Она сразу и не поняла, что это дар небес.

Валентина смутилась, вспоминая первые дни своей влюбленности. Как она мучилась стыдом, когда поняла, что любит. Надо же, после тяжелой болезни своей, изломанная, сорокапятилетняя, разбитая – влюбилась. Да в кого, сорокалетнего мужчину. Соседа по даче. У него что-то не заладилось с семьей, он жил на даче. Они часто разговаривали, оказалась, что на многое в этой жизни они смотрели одинаково. У обоих было ощущение, что они знают друг друга давно, только вот расстались на время, и говорили. говорили, говорили… Они рассказывали друг другу всю свою жизнь. Сейчас даже не вспомнишь о чем, хотя так хочется иногда.

Влюбилась отчаянно, горько. Себе – то признаться боялась, а не то чтоб людям сказать. Разум говорил одно, сердце вещало другое. Она так в молодости не любила. Просыпаясь, открывая глаза и видя его рядом. Она испытывала огромное счастье. Теперь по прошествии времени она понимала. что судьба решила таким подарком одарить, а так бы она и не узнала. что такое – любить.

Чудо невозможное! Но ведь свершилось! Он полюбил ее. И сейчас любит. Идут годы, а он ее любит. Что она его любит – в этом нет ничего удивительного, но что он – для нее всегда останется чудом.

С мужем у них сложилось все сразу. Они оба удивлялись тому, что и привычки друг друга как будто знают, и притираться друг к другу не пришлось. И любовь их была не придуманная, а настоящая.

И вся жизнь после больничного ужаса неподвижности – чудо. Валентина никак не могла привыкнуть к этому счастью, и от этого мир искрился, переливался всеми цветами радости, от которых душа сначала замирает, а потом танцует как мотылек. Видно, когда женщина любит, то она не ходит. А парит над землей и светиться каким-то необычным внутренним светом. Валентина чувствовала такой прилив энергии, столько радости, что жалея, делила ее просто с прохожими.

Прошли годы. Радость чувства не остыла, они не стали друг к другу равнодушными. Случалось затишье, спокойствие. Но это не от равнодушья – скорее тишина, успокоение, благополучие чувства. Их любовь переросла в крепкую дружбу. И вообще, что такое любовь? Как она зарождается для двоих? Мысленно спрашивала себя Валентина не раз. И сама же себе отвечала, что, вряд ли кто ответит на этот вопрос. Просто тот, кто испытал это чувство, может как-то понять другого человека, но ответить – нет. Ну а тот, который не имел счастья любить ему и рассказывать – то не стоит. Не поймет. Валентина с сожалением подумала, что слово «любовь» сегодня кажется маленьким и затертым. Его так измызгали, засюсюкали и запели, что сейчас оно не у места. Ее чувство было огромным, как сама жизнь. А может это и есть настоящая жизнь человека. Чудо жизни.

Валентина счастливо улыбнулась, мысленно поблагодарила Бога за все хорошее. Помолилась о здравии мужа, дочери и ее семьи, за родных и близких. Пошла, спать с твердой уверенностью, что завтра будет ясный и

удачный день.

 

ХАН « Из тысячи и одна ночь»

 

Первые страдания, как первая любовь

Не повторяются…

И.Тургенев

 

Первое настоящее осеннее ненастье было таким внезапным, таким холодным и дождливым, что казалось: не будет больше ни солнечных лучей, ни красивых закатов, и погаснут, не разгоревшись, костры золотой осени. Но в один из вечеров открылась на западе узенькая полоска зари. Ветер оставил в покое мокрые деревья и, поднявшись повыше, погнал сизоватые тучи на восток. К полуночи звезды засияли по всему небосклону, а утром следующего дня наступило ласковое бабье лето.

Мария проснулась. Взглянула на часы, но вставать не хотелось. Сегодня воскресенье, можно позволить себе лишний час поваляться в постели. Закрыв глаза, она попыталась вспомнить свой сон. Он выплыл откуда-то из подсознания сразу. Обидный, мучительный…

Снова снился муж. Снилось, что она его нагоняет, а он прячется и смеется. И она будто дышать переставала от горькой обиды. Память услужливо начала раскручивать прошлое.

Он и Она встретились. Он работал и учился. Она тоже. Он исповедовал максимум интересов духовных и минимум житейских - материальных. Она – тоже, хотя, как всякая женщина, не была равнодушна к красивым вещам. Он часами просиживал за книгами. И она глотала запоем. Он был сдержан и молчалив, не выносил суеты. Ей же нравились шумные споры с друзьями, веселье и толкотня многолюдных компаний. Но они не мыслили жизни друг без друга. Так он стал мужем. Она - женой.

Год за годом прошли пятнадцать лет. Жизнь была всякой. Случались недели и даже месяцы, когда они никак не укладывались в свои зарплаты, и приходилось где-нибудь подрабатывать. Они с самого начала решили быть экономически независимыми. У нее мать и отчим на пенсии. А у него одна мать, которая рада была отдать им все, но «всего» было не так уж много, и брать у нее они себе не позволяли. Родились сын и дочь. Обросли материально. Знакомые говорили, что они прекрасная пара.

Главное, они понимали друг друга, а к слабостям были более или менее терпимы. Бывали и срывы, но она (как правило, она, а не он!) умела потушить конфликт вовремя. А потом – рядом были дети. В одной комнате с детьми не очень-то поссоришься. Они так пугаются громких и сердитых голосов, что поневоле им приходилось переходить на другие ноты, а ссориться ласковыми словами у них не получалось.

И вдруг все полетело вверх тормашки. Это, как она теперь понимает. Произошло в командировке в том городе, где он сейчас живет. Он ушел к другой. Она видела ее – молодая, красивая, веселая

«Терпи» – говорили ей родные.

« Терпи» – говорило общественное мнение.

Молча терпела, работала, растила детей. Через обиду желала ему счастья. Только в тиши ночи, отдаленная от нее годами – исплаканная, избитая, сто раз про себя повторенная – жила рядом с ней, ее обида

И жили, жили в тиши ночи, пролетевшие через годы слова его жесткого признания:

- Я люблю другую.

Как глупо, как беспомощно она тогда опустилась на пол и выдохнула:

- Ну, чем мы тебе не нравимся…

- Я … не люблю тебя…. И никогда не любил тебя!

- Не любил? – приподнимаясь, нелепо спросила она.

- Да!

Из ночи в ночь думалось, зачем тогда при расставании, занеслась над ее душой его рука? Зачем, раз все и так для человека было потеряно, нужны ему были слова запоздалого и такого странного признания.

Он не любил. Все было ложью.

И тогда, когда бегали целоваться на берег речки под черемухами. Когда наши глаза светились от счастья, и свет этих глаз был ложью. Теплой и легкой тяжестью лежала на ее плече его рука. Родное тепло. Родное дыхание. И это было ложью…

И тогда была ложь, когда рождались наши дети. Он встречал ее на ступеньках родильного дома. Целовал, дарил цветы. Лицо его светилось счастьем.

И это было ложью.

Он не любил, когда купали детей. Когда суетился и все просил быть поосторожней с ними.

Наши обеды и ужины всей семьей – все было ложью.

Он не любил. Жил, таясь, молчал рядом…

Он ждал ее свою любовь. И дождался.

Зачем не солгал? Ведь мог же сказать, что ошибался, что любовь была, но ушла. Что другое чувство, гораздо более сильное вытеснило все то, что было прежде. Что ушла их молодость, и любовь, в безвозвратные дали.

Зачем казня, разрушая, из ночи в ночь, настигали ее слова его позднего признания…

Мария встала, занялась привычными домашними делами. Ее жизнь давно уже вошла в определенное русло.

И однажды он вернулся.

Она смотрела на него, слушала его и не понимала, о чем он говорит:

- Не было дня, чтобы я не думал о тебе. С каждым днем, годом я все больше убеждался, что совершил ошибку.

Он говорил, а она смотрела на этого, совсем незнакомого человека и не могла уловить смысл его слов.

- Поначалу эта девушка поразила меня инженерной эрудицией, она чуть не положила меня на обе лопатки на совещании, нас едва разняли. А вечером мы с ней случайно оказались за одним столиком в кафе. Сначала старались не смотреть друг на друга, а потом встретились глазами и расхохотались. Так началось наше знакомство. Когда я приехал домой, все вокруг показалось мне унылым и серым. Ты старалась меня развеселить, устроила праздник по случаю моего возвращения. Даже решила, что я заболел. Но я был уже другой. Что тут рассказывать! Чем дальше, тем больше я отходил от тебя, от детей. И настала минута, когда дальше тянуть нельзя было. Надо было решиться, и я решил отрубить так, чтоб больше не было вопросов.

- Зачем так горько?

- Она моложе меня и тебя, и это меня радовало. Первое время мы ходили в кино, в гости, даже было свадебное путешествие. Она кокетничала, это нравилось мне. Но все чаще я стал ловить себя на том, что играю в игру, но выигрыша мне не надо. Постоянно вспоминал тебя и детей.

- Если сначала было хорошо, то почему ты думал обо мне?

- Сначала я думал о тебе, о детях чисто с материальной стороны. Но успокаивал себя, плачу алименты. С твоей экономностью вам должно было хватить. А я узнал, наконец, счастье. Очень скоро я стал, притворятся, что люблю, что мне хорошо. Я затосковал.

Слезы застилали ей свет.

- Почему ты не вернулся, не попросил прощения за свои слова?

- Я не знаю. Я считал себя ханом из «Тысячи и одна ночь» Душа моя была глуха ко всему. Впереди улыбалось, искрилось счастье новой жизни с молодой женой.

Ее захлестнула жалость к себе, к нему. Он старался ответ рассмотреть в ее глазах. И вдруг она поняла, он пришел за поддержкой.

- Я понимаю, что вторая жена с дочкой, ни в чем не виноваты. Виноват я. Потерял тебя, первых детей и вряд ли удержу последнюю. Хотя мы с ней ничего не говорим, дочери и оба стараемся держаться так, словно в семье все благополучно. Но каким-то чутьем, нюхом каким-то она почувствовала неблагополучие. Она ни о чем не спрашивает, только иногда так смотрит. И вот эти испуганные, тревожные, страдающие глаза преследуют меня. Как ты все это вынесла, ума не приложу. Теперь настал мой час. Прости!

- Бог простит. Наши с тобой дети выросли. Прошлого не вернуть. Живи с миром.

Она глубоко вздохнула. Тяжесть всех лет куда-то ушла. Она поняла, что простила, и что для нее наступает новая жизнь.

Раньше, утром сквозь сон, она обычно вспоминала вечер, усталость, как с трудом засыпала, как тьма вечернего города поглощала мутный свет луны. Но сегодня ей, как никогда, хочется вскочить, взглянуть на мир, поздороваться с ним, и бежать к нему на встречу.

 

.

 

ШУТКИ ЛУНЫ

 

Однажды летом, прошлого года мы провели с нашими бывшими одноклассниками Денисом и Евгенией, которые теперь стали мужем и женой несколько дней на даче. Дни выдались ясные, прозрачные, наполненные синевой и легкой солнечной беззаботностью.

В лесу появились грибы. Мы каждый день ходили собирать их. Дел невпроворот с грибами: собрать, почистить, засушить, засолить, зато потом, когда в дверь начнет стучаться холодная вьюга, можно достать из банки целенький грибок, и в дом ненадолго вернется лето. Повеет теплом, а сильный грибной дух приятно защекочет ноздри, поднимая настроение.

В лесу мы с Денисом немного приотстали. Шли, смеялись, шутили, вспоминая школьные годы. Еще до моего замужества мы с ним встречались, но серьезных отношений не получилось. Однако, какая-то серебристая грусть о несостоявшемся чувстве, нас связывала.

Лес сменился – поляной, поляна - болотом, и снова потянулся лес. Мы не сразу осознали, что давно не слышим голоса наших вторых половинок. Стали громко кричать, но ни звука в ответ. Медленно пришло понимание, что мы заблудились. В душе тлела надежда, что стоит пройти несколько сот метров, и мы выйдем на дорогу.

Шли долго, а лес все не кончался, и не было никакой надежды понять, куда же мы все-таки двигаемся. Наконец, справа между деревьями блеснул осколок воды. Озеро, к которому мы вышли, я видела впервые.

В лесу было жарко и даже душно, солнце светило во всю, и хотя тени от деревьев были длинные, предвечерние, мы решили искупаться. В надежде, что это освежит наши головы и мой пошатнувшийся топографический авторитет восстановится.

Денис, оказалось, совсем не умел плавать, только немного побарахтался возле берега, несколько раз окунулся и стал вылезать. Я же, хотя и сказала ему, что плаваю средне, на самом деле плавала хорошо. Вода всегда была моей стихией. И я решила, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, продемонстрировать сразу несколько стилей - «кроль», «брасс».

Денис сначала шел сзади меня, потом, смеясь, сказал, что его могут утащить лешие, пошел впереди. Я поняла его маневр, он решил сам попробовать найти дорогу. Становилось все темнее и темнее. Теперь он шел впереди меня и почти не оглядывался. Только иногда, когда раздавался какой-нибудь непонятный лесной скрип или шорох, останавливался, поджидая меня, словно я была величайшим знатоком и толкователем всей ночной жизни в лесу. И поскольку он был истинным горожанином, я старалась не разубеждать его в этих мыслях; и каждый раз, когда он безмолвно обращался ко мне за объяснением незнакомого звука, я делала рукой успокоительный жест, как бы говоря, что все в порядке, что мне ничего не угрожает, пока он со мной.

Сумерки еще не до конца превратились в ночь, а между верхушками деревьев возникло и двинулось, вслед за нами, желтое пятно лунного диска. Оно было такое янтарно-прозрачное, свет от него лился золотистый, делая все вокруг неузнаваемым, как будто мы находились совсем одни на другой планете. Березы и осины разрисовали землю сложным узором.

Чем темнее становилось в лесу, тем смелее выходили из-под кустов и деревьев черные краски ночи, тем надежнее, круглее и ярче становился лунный диск. Лесное озерцо сверкнуло между деревьев глянцевым отблеском своей неподвижной поверхности. Луна на секунду окунулась в воду, мы свернули налево, и луна снова прыгнула вверх, на верхушки деревьев, и снова двинулась за нами – близкая, круглая, пронзительно яркая и неотвязчиво преданная.

Лес внезапно оборвался, я сделала несколько шагов и, почувствовала, что вокруг что-то изменилось. Оглядевшись, мы увидели, что стоим на вершине небольшого холма. Впереди, внизу перед нами лежала огромная, ярко освещенная лунным светом безмолвная равнина. Она была так велика и тиха, что зрительные и звуковые границы ее были почти неразличимыми, исчезали, терялись где-то там вдалеке. Мы, завороженные этой картиной, поглядели друг на друга, в глазах у обоих недоумение, в карельских лесах этого быть не может. Что-то необычное, что-то такое, чему мы не могли найти ни объяснения, ни названия, произошло с лесом. Безмолвие этой картины особенно усиливалось и подчеркивалось множеством больших, вытянутых в длину стогов сена. Эта бесконечная, безмолвная равнина звала нас, изрядно измученных, отдохнуть. Мы, не сговариваясь, взявшись за руки, побежали к первому стогу. Груз прожитых лет слетел с наших плеч, растворился в золотистом свете луны. Где-то по краям равнины рождались туманы, зеленовато-пепельные в свете луны. Они бродили вдалеке, не приближаясь, окружая нас едва различимым дымчатым кольцом.

Мы легко бежали по прозрачному лугу, к первому стогу сена, бежали как первые люди на земле. Напружинив все свои мускулы, мы как бы взлетели на верхушку стога. И замерли, удивленные новым видом лунной равнины, которая лежала теперь не только впереди, но и вокруг нас. Кромка леса куда-то исчезла.

В глубине наших сердец первоначальное удивление робко озарилось тихой радостью. Нашло успокоение и уверенность, что с нами будет все хорошо, и мы дома. Долго стояли, взявшись за руки, зачарованные видом равнины и волнами ночного света, неощутимо и равномерно падающими сверху. Нам казалось, что мы вознесены над землей высоко-высоко, что ничего нет между нами и небом – только огромная одинокая луна, заполняющая весь мир своим пронзительно ярким светом.

Денис повернулся ко мне. И я, услышала, как где-то в глубине его существа трепетно рождается чувство страсти. Я словно ждала чего-то, в тоже время сопротивлялась чему-то, не решаясь переступить рубеж, отделяющий добро от естественности. Возникла пауза, извечно прекрасная, трепетная пауза, перед тем как два человеческих существа, может быть, бросят свои сердца навстречу друг другу. Но мое сердце не открывалась, оно было заполнено любовью к другому человеку, моему мужу.

Полнолуние недаром считается колдовским временем. Луна как бы проверяет человека на прочность. Каков ты есть? Древние считали, что у нас есть две луны: Белая Луна, Селена и Черная Луна, Лилит. Родные сестры не дружат и борются за каждого человека в отдельности. Лолит усиливает тягу к темным поступкам, Селена – к светлым.

Наверное, в эту ночь царила Лилит.

Она неистововала, она обрушивала на нас потоки света. Луна властвовала и играла, луна танцевала и шалила. Она терпеливо и настойчиво поджидала того, к чему привыкла за долгие годы знакомства с людьми. И надеялась увидеть, как хорошо изученные ею человеческие инстинкты и нравы легко, как скорлупки, закачаются на этих холодных ночных волнах. И хотя мне было далеко за тридцать, и Денис тоже разменял свою тридцатку, мы медлили. Мне казалось – сделай я хоть один шаг, хоть одно движение – вся моя жизнь оборвется как перекрученная струна, все разрушится и полетит вниз, потому, что мы соврем.

- Давай спать – первой нарушила безмолвие этой лунной равнины я.

Каждый сделал в сене небольшие ямки, забросал себя сеном, оставив открытой только голову. И так мы заснули, каждый в своем гнезде. Заснули над миром, над луной. И все заснуло вместе с нами – и лунная равнина, и посеребренные стога.

Я проснулась первой и не сразу поняла, где нахожусь. Слабо брезжил серый рассвет. Лунный диск угасал разочарованным. Мир рождался заново, нехотя выходя из тумана, неопределенного и расплывчатого. Повернув голову налево, я увидела Дениса. Он лежал на подстилке изо мха, свернувшись замысловатым клубочком. Над нами простирала могучую крону огромная сосна, ствол которой с каждой минутой наливался медью от молодого солнца. Лицо Дениса было по-детски доверчивым и безмятежно спокойным. Я вдруг попыталась представить, какими могли быть наши лица, если бы вчера все было не так, как было. Слезы, упреки, стыдливо опущенные глаза …. Неожиданно я до боли в сердце, поняла, что люблю детей, мужа.

Взошло солнце, и он проснулся. Увидев меня, Денис открыто улыбнулся.

- Где мы? И что это было? – спросил он.

- Не знаю, - ответила я, - наверное, нам все это только приснилось.

- Двоим один и тот же сон не может сниться, - засмеялся он,- как говорят герои одного известного мультфильма, вместе только гриппом болеют.

Мы долго молчали. Первым заговорил Денис:

- Может быть, судьба испытывала нас на человечность. Не знаю, но чтобы это не было, было здорово, и мы с тобой молодцы. Мы с тобой настоящие.

Позавтракали ягодами, и пошли искать дорогу. Через час мы вышли прямиком к дачному поселку, где наши родные были уже в панике.

С тех пор прошло много лет. Мы по- прежнему дружим семьями. Многое изменилось за эти годы, но больше всего изменились мы сами. Когда наши с Денисом глаза встречаются, в них вновь можно увидеть краски лунной долины, однако, приходит понимание: люди должны быть людьми. Должны дарить красоту равных возможностей и равных обязанностей. И самое страшное невозвратимо ограбить свое сердце и свою совесть.

 

ПРИЗНАНИЕ

Моему мужу посвящаю…

 

« Мы совпали с тобой,

Совпали в день запомнившийся навсегда.

Как слова совпадают с губами,

С пересохшим горлом – вода…» Когда-то написал Роберт Рождественский о своей любви.

Мне 36, тебе 42. Мы оба пережили трагедию. Я смерть мужа, ты смерть жены. По-разному мы прожили уже немалую часть жизни. Разные сложились привычки. У меня двое девочек, у тебя сын. Мы как растерявшиеся дети. Налаженная жизнь рухнула, что дальше, не знаем.

23 февраля. Был снежный, ветреный день. Злой, хлещущий. Хотелось укрыть одеялом город. Хотелось без конца пить чай, упрятав ноги в тепло. Хотелось на русскую печку под тулуп детства. Я все это нашла в твоем доме. Живой огонь печки, ласку, чай. Мы встретились случайно, по инициативе наших общих друзей. И с этого дня мы не расставались. Мы не говорили о любви. Было ощущение, что мы знаем друг друга вечно. Мы просто взялись за руки, и пошли по жизни, принимая радости и горести вместе. Мир наших душ соприкасался, вливался один в другой. Наш мир оказался огромным. Это помогло нам увидеть каждому свою жизнь в отдельности. Мы как бы отошли в сторону и наши глаза, словно с берега, видели, как мы жили до нашей встречи.

Я вглядываюсь в твои светло-голубые глаза своими синими, в твою открытую улыбку. Твоя рука гладит мою руку, она нежная. От нее исходит тепло, надежность.

Я замираю.

И понимаю.

Я видела тебя во сне, я видела тебя наяву. Я всегда чувствовала, что ты где-то по земле ходишь.

Мы говорили и говорили. Вперемешку с сегодняшними проблемами рассказывали друг другу о своем детстве. И как признак сердечности и доверия, о рухнувших семьях. Мы пытались развязать узел прошлого, хотя это было очень болезненно. Но мы ворошили прошлое. Искренне и с сочувствием внимали исповедям друг друга, чем уменьшали душевную боль. Мы понимали, что не сможем реконструировать прошлое, решили строить наше настоящее.

Мое состояние напоминало мне чувство рождения ребенка. Я слышала родное биение сердца. Возможно, это и есть состояние души человеческой, именуемой любовью.

После горя, обжигающая радость любви.

Кто сказал, что нет на свете настоящей любви? Есть! Есть!

Нежная, тихая или бурная, яростная или мятежная, или гибельная. Но всегда необходимая, как жизнь, она рождается для двоих. Она есть! И каждый о ней мечтает.

Мечтала о ней и я. Она приходила ко мне в счастливых снах детства. Когда я с ней встретилась – все переплелось, смешалось. Мы вросли друг в друга, как одни кровеносные сосуды соединяются с другими, так мы соединили свои сердца. Общие мечты, как ласковые зверьки, закопошились, закружили нас. И одному уже не донести тонну желаний.

Мы тянулись друг к другу с нежностью трогательной наивностью, и обоим становилось, порой, страшно от этого пробуждения большого чувства.

И как в сказке. Сыграли свадьбу, мед, пиво пили. Стали мы мужем и женой. И пошли рука об руку по трудной, но вместе с тем радостной дороге жизни. Это так, присказка. Дорога-то и впрямь была тяжелой, мы-то с тобой знаем. И счастливой. Это любовь превращала наш быт в рай. Прошло больше 23 лет. И ни одного дня, ни часа, ни минуты я не хочу убрать или забыть из нашей любви. И жить так же хлебосольно и весело, пока есть силы. Я знаю о тебе все. Какие книги ты читает перед сном. Твое лицо, когда ты что-нибудь фантазирует. Глуховатый, чуть неуверенный, напитанный добротой и юмором голос. Я знаю твои любимые кушанья. Я знаю, как ты тихонько стонет во сне. Я знаю, как ты снашивает каблуки обуви. Я знаю, как ты любишь спать. Одну подушку кладешь под голову, а второй закрываешь лицо, выставив нос. Любимый твой «спальный бутерброд». Я знаю запах твой кожи, это самый замечательный запах мира. И все это я люблю. С тобой легко и приятно, тебе хочется исповедоваться, излить душу, что и делают твои многочисленные друзья.

Я знаю твою насмешливость, твой порой точно – убийственный юмор, от которого порой сжимаешься. Ты прекрасно разбираешься в характерах людей. Снайперски точно даешь им характеристику. Ты весел. Иногда бесшабашен. Думаю, втайне мечтаешь о комфорте, спокойной и устроенной жизни. Но, увы, со мной, как на вулкане. Ты не притязателен и умеешь приспосабливаться к любым условиям и людям. Нас соединило то, что других наоборот бы разъединило: квартирный вопрос и трое детей, постоянно безденежье. Ведь при той системе заработать больше оклада было немыслимо, а воровать мы с тобой не умели. И характеры наши не веревочные, в руках не вились.

Ты терпим, не стараешься никого исправить. В твоей душе уживается безмятежность, которой мне катастрофически не хватает. Иногда мне кажется, что часто ты испытываешь чувство усталости, тогда мы устраиваем праздник. Я уже поняла, что в сером постоянстве ты видишь скуку и монотонность. Сразу начинаешь ворчать «про казарму».

При этом ты очень удачлив, в отличие от меня, тебе все дается легко. Ты спокойно принимаешь все, что преподносит тебе жизнь. Иногда тебе не хватает выносливости для покорения труднодостижимых вершин. Вот тут в дело вступаю я, льщу себе, что я волевая личность, которая задает программу, дисциплинирует. Однако когда вершина покорена, оказывается, основную часть работы сделал ты. Я делала рывок, а ты подхватывал.

С тобой я открывала и открываю неповторимую красоту Карелии.

Заонежье. Мы с тобой на острове в деревне Вигово. Твой детский причал. Дом родителей твоего отца.

Солнце незаметно опустилось за горизонт. По воде пошли красноватые отливы заката. Постепенно они переходили в нежно-синие, гасли и наступали серебристые сумерки. В тишине серебристого вечера рождались звуки озера, полные своеобразной прелестью. Взошла луна. Нежный зеленоватый свет превратил все окружающее, и озеро, и лес – в сказку. По широкой озерной глади нет – нет, да и пробежит шаловливый ветерок. От его ласкового дуновения на воде ерошились серебристые чешуйки. В этом мире, таком уютном и теплом, только мы вдвоем. Взявшись за руки мы, медленно переступая, не желая топтать ногами уже по-осеннему расцвеченные травы, пробираемся к центру острова.

-Тебе хорошо? – каждый спрашивал другого. Об этом можно было и не спрашивать, об этом говорили наши лучившиеся радостью глаза. Удивительно красивой и желанной я себя ощущала. На остров опустилась глубокая, но прозрачная ночь. Низины подернулись клочковатым туманом, но нам тепло. Тепло исходило от разведенного костра и наших тел. Мы говорили или просто молчали, вслушиваясь в озерную тишину. Наверное, радость тогда бывает по настоящему полной, когда приходит после трудной полосы жизни. Только тогда человек назначает ей истинную цену и вволю наслаждается ею. Словно первой весенней капелью после вьюжной морозной зимы, словно крепким грозовым ливнем после палящего зноя. Но весенняя свежесть, затянись она надолго, либо бесконечные летние ливни тоже очень скоро потеряют свою привлекательность, если на смену не придет другая погода. Всему своя мера и всему свой черед. Однако ж, как там не подсчитывай. Солнца и тепла человеку все-таки хочется более, нежели пасмурных дней и морозов. Вот и в нашей с ним жизни наступило умиротворение. Дети живут своими семьями. Но нам с ним по-прежнему тепло и хорошо друг с другом. Можем заняться творчеством, садом и огородом. Заняться собой.