Ну вот, и ты собрался в путь. И ты отважился хлебнуть Живой романтики глоток. Присядь, поговорим, сынок! Послушай старого поэта, Что морю душу запродал, Не обойдя и четверть света. Его седая борода Знавала всё: морские дали, Восторги встреч, разлук печали И Южный Крест, и Орион, И бесконечный горизонт От Антарктиды до Словении, От Сингапура и до Кении. Он маме изменял не раз. Однажды от зелёных глаз Сошёл с ума, иссох как тень, Рогат как северный олень И глуп как пень. Зелёна Змия Алкал набраться от души... Эй, сердце, только не спеши, Не спотыкайся в аритмии! - Забудь кошмары чёрных дней, Не трогай памяти о ней! Сынок, ты слышал много песен Про необъятный океан. Теперь послушай как он тесен: Тайфун, торнадо, ураган Бледнеют перед теснотою, Когда матросскою толпою Слепые камеры кают По трое-четверо забъют И направляют к Кергелену В субантарктические воды – В тех коммуналках Диогена, В той тесноте пройдут полгода. И повезло, когда сосед - Не меланхолик-самоед Нелепых не задаст вопросов; Не доморощенный философ, Он не впряжёт своих коней В карету версий-ахиней; Не жрёт сосед одеколона И даже каплей самогона Готов по-братски одарить. Да что тут много говорить! Случалось обитать в каюте, Где днём ещё найдёшь покой, А ночью - вовсе бесприютен. То не каюта, - клуб ночной... А члены клуба, между прочим, Уверены, что жить им в Сочи, Знай только прикуп! Вчетвером, В зубах зажаты сигареты, - Над преферансом...Дым – столбом! И так – до самого рассвета. А ты усталый и несчастный Охрип от ругани напрасной И дышишь гарью мизеров, Немыт, нечёсан, нездоров. Ещё один типичный случай, И кончим этот разговор, - Я тему подыщу получше: В команду затесался вор. Известно, море...очищает. Что ни скажи, а всё ж одной На корабле живём семьёй: Кают никто не закрывает, Не прячет тощий кошелёк Ни под подушку, ни в чулок. Но люди группами живут: Сегодня мотористы пьют, А завтра палуба гуляет, - Здесь даже вахты разобщают В какой-то мере. В атмосфере, Где быт покоится на вере В Достоинство и Чистоту, Ворьё успешно: там ли, тут Часы пропали, пара баксов. И там, где Холмс и доктор Ватсон Бессильны, судовой комсорг, Модель интриги соблюдая, Првозгласил, что он – боксёр. А вора он подозревает В тралмастере... Тот был судим... Судим?.. За что?.. Ну... я не знаю!... Уж посчитаемся мы с ним!... Я верил. Глуп и я бываю. Так по-шекспировски понёс Свой крест оболганный тралмастер – Достоинство не терпит слёз! Катился рейс. Копились страсти, Сушился хворост... Час придёт, - И кто-то факел поднесёт. А в остальном недели эти Ползли привычно: тралы, сети, Подвахты, сауна, кино, И уж конечно, домино, В кают-компании – аккорды, В библиотеке – тоже клуб. Комсоргова лоснилась морда: И активист, и правдолюб, По-кировски жирком облитый, Он обретался в рыбцеху. Ходил слушок, что наверху Ему пророчат - в помполиты. Да, видно волею светил Он сам себя опередил... Прошли полгода по минутам... Гостеприимные каюты В замках... Торопимся домой... Два океана – за кормой. А справа аравийский берег Следит за нами, - молчалив, Суров, нехожен и немерен, Встаёт из моря вечный клиф. И зажигает душный вечер В пустыне газовые свечи. Прошли Синай, за ним – Суэц... И мы – в канале, наконец. Идём в составе каравана, Забыв кипение страстей, Мелькает посреди барханов Лес труб и рубок, и снастей. И наша палуба отмыта До блеска. А по берегам Ползёт, войною позабытый, Навстречу нам железный хлам: Вот танк горой металлолома, Вот покорёженный понтон – Картина штурма и разгрома. И тишина со всех сторон. А на корме араб-задира Твердит, что руси – карашё, Израиль – плёхо. А ещё Он предлагает сувениры: Нефертити, Тутанхомон, Богов забытый пантеон, Брелки, браслеты, кошельки. Поодаль мнутся моряки Как символ кризиса и краха. «Давай штаны! Берём рубаха!» – Базар бурлит. А помполит Невинный бартер запрещает. Его обходят, избегают, Ворчат беззлобно «чёрт принёс!» - Грядёт коммерческий психоз: Как на липучую бумажку Садятся мухи, на рубашку, Что у тралмастера ж и спёр, П р и л и п комсорг. Страстей костёр Заполыхал... Его зовут В рыбцех...И грянул самосуд! Жестокий, страшный, справедливый, До цвета, что синее сливы, - Не за рубашки и часы, Но за недели, дни, часы, Что жили мы в канаве сточной - Его бы разорвали в клочья! Но тут вмешался в мордобой Тралмастер – окатил брандспойт Толпу зверья в жестоком клинче – И зашипело пламя линча. А оскорблённый паренёк «Кишку» отбросил и залёг Один в каюте. В грозной жути Застыл рыбцех... Вошёл стармех, Окинул мудрым взглядом всех, Брезгливао бросил, что «боксёр» Сегодня схлопотал за всё. И выдали ему сполна: Детей таким мурлом пугать! Ну и довольно с пацана! - И припечатал «вашу мать». Не ведалось, что через год Тралмастера волна слизнёт В Антарктике. И над водой Повиснет похоронный вой Десятка ржавых кораблей. А через два – умрёт стармех. И только в памяти моей Не потускнеет, как на грех, Тот самосуд без приговора... И всё ж, отдам Златые Горы За бризы в алых парусах, За джигу в грязных кабаках, За то, как ищет Одиссея Его сварливая жена! Благославенны времена Моей недолгой одиссеи Прервал безжалостный вердикт. В нём медицина говорит, Что отгулял Синбад по свету, - «Мотор не тянет»! Эстафету Тебе, сынок, передаю У ойкумены на краю! Керчь, 1989 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
