Мандарины! Вокруг меня море мандаринов! Да все один-в-один огромные, слегка перезревшие: тронешь цедру – и она сама сползает с мякоти. Экая роскошь! Я глотаю их жадно, не в силах остановиться. Мимо проходят члены команды СРТм «Мыслитель». Они упорно не замечают постороннего человека на своей палубе. Наконец, насытившись, как с неба свалившимися на меня цитрусами, я иду искать начальство. Если быть точным, то это я свалился с неба прямо на гору мандаринов, вываленную на палубу «Мыслителя». Из крымского марта (от молодого чеснока) перелетел в март Южного Полушария – к перезрелым мандаринам. Как-то несерьёзно всё получилось. «Мыслитель» уже три месяца отработал в океане, когда наше министерство вдруг ринулось помогать республике Мозамбик. Начальник рейса Владимир Ильич Ланин, друг и соавтор, и потому для меня - попросту Володька, напланировал выполнить комплексное обследование африканской части Мозамбикского пролива. Всё это, на предмет поиска скоплений крупных хищников: тунцов, мечевидных рыб и акул. Ну и чудесно. Работа не сложная. Особого таланта не надо. Могли бы обойтись и своими силами. Так нет. Этот охломон требует именно моего участия. Ну и что? С общего согласия дирекции и министерства просидел я на чемодане без малого четыре месяца: то валюты нет на покупку билета, то мест, а то и рейс отменён. Вылетел так неожиданно, что не успел даже пополнить запас сигарет: с двумя блоками «Ту-134» на два месяца. Летел я в порт Мапуту с чужой командой и, можно сказать, даже с риском для жизни. Всю дорогу заглядывал через плечо соседа-американца. Тот лениво листал огромный фолиант «Болезни Африки». Чего там только не было: страшные язвы и нарывы, чудовищного вида паразиты, лепральные маски негров-альбиносов. Упаси, Боже! Экспедиция на «Мыслителе» всё это время дожидалась моей незаменимой персоны. А прилетел - в упор не видят. Между тем, до конца рейса осталось два месяца.

Стоим у пирса уже трое суток. В городе постреливают. Порт закрыт. Тоска и скука. А каково ребятам, что уже семь месяцев видят друг друга? Вся научная группа - это Володька, его супруга Валентина – переводчица, Саша – ихтиолог и я. Валентина и Саша свои многомесячные распри, что не стоят и выеденного яйца, несут ко мне, новичку. Володька не вмешивается, он – начальник рейса и муж по совместительству. Это усложняет ситуацию. В нашу компанию входит и капитан «Мыслителя» Сергей Николаевич. Сергей весьма образованный человек, с прекрасным английским языком. Ему интересно вникать в работу научной группы. Мы, со своей стороны, заинтересованы в тесном сотрудничестве с капитаном, учитывая его эрудицию и громадную силищу.

Наши киномеханики поменялись фильмами с южноафриканским сухогрузом «Дурбан», что стоит рядом. Долго совещались, чем их удивить, наконец остановились на фильме «Гусарская баллада». Они нам тоже принесли что-то, по их мнению, интересное. И, наверное, тоже долго совещались. Южноафриканский фильм не произвёл впечатления на команду «Мыслителя». Разговоры фермеров-буров, разговоры чёрных фермеров, стрельба. По общему решению собрались нести ленту обратно. А их ребята тут, как тут, возвращают нашу «Гусарскую балладу». Так и познакомились. На следующий день от южноафриканцев пришёл парламентёр с приглашением к нашей научной группе. Посетить кают-компанию соседей сам бог велел. Собрались и всей группой пошли. С одной оговоркой: с нами напросился рыбмастер Саша.

Представьте себе могучего узкоплечего парня ростом без малого два метра. Саша слабоват на спиртное. Оно слишком быстро укладывает его на палубу, по пути развязывая язык. Саша это знает и честно старается избегать участия в попойках. Любимое орудие труда Саши – мачете. Им он ловко разделывает туши тунцов и акул. Вне работы Саша – агнец. Был бы кофе, без которого жизнь ему не в жизнь. Максимум зверства, который Саша может себе позволить, будучи в ярости, это выбросить за борт наш лабораторный чайник, полный дефицитного напитка. Хотя, мне рассказали случай и посерьёзнее. Каждый моряк «тюлькина флота» изучает курс «Ядовитые и опасные морские животные» и обязательно сдаёт соответствующий экзамен. Как случилось, что Сашин приятель, обслуживающий ярусную лебёдку, избежал этой участи, мне не сказали. Во время выборки яруса лебёдчик первый прикасается к хребтине. Поэтому на его руках не матерчатые, а толстые резиновые перчатки с крагами. Предосторожность совсем не лишняя. В тропиках на хребтину налипают тела медуз и сифонофор. Горе плавцу, попавшему в скопления медуз, хотя бы черноморских корнеротов. Но жить он будет. А вот нервно-паралитический яд сифонофор убьёт на месте. Наш недотёпа не знал этих элементарных вещей. Он решил по-дружески подшутить над Сашей. Собрал свисающую с хребтины слизь да и бросил этот студенистый комок на голую спину приятеля. Саша немедленно отправился в нокаут. Посинел от удушья. Изо рта пошла пена. Докторша еле-еле отходила. Если бы не могучий Сашин организм... Пришёл-таки Саша в себя. Поймал бывшего приятеля (куда деться на корабле), бил и приговаривал: «Учи, гад, ядовитых и опасных животных! Экзамен уже завтра!» Когда я прилетел на «Мыслитель», инцидент был исчерпан, дружба кончилась, а виновник знал всех опасных и ядовитых животных моря.

Пришли мы на «южноафриканца». И сразу бросилась в глаза расовая сегрегация: весь «офицерский» состав – белые, включая акустика палестинца Али, все матросы – чёрные. В кают-компании дежурный бармен, опять-таки белый. Рассаживаемся за столами. Наши хозяева по очереди заказывают выпивку и угощают нас, гостей. Благодаря Валентине разговор клеится. Мы обмениваемся скудной информацией о том, что происходит в городе Мапуту. Общими усилиями нарисовалась следующая картина. Несколько лет назад в Мозамбике победила партия ФРЕЛИМО, называющая себя социалистической. И лозунги у партии были подходящие: «Долой рабский труд!», «Долой белых предпринимателей!», «Все удобства – трудящимся!» В Мозамбике живёт смекалистый народ. Этот сразу определил, что работа на плантациях маниоки – это и есть рабский труд. И потянулся в столицу, из которой уже выехало большинство португальцев. Остались лишь те, кто заключил индивидуальный трудовой договор с правительством новой республики. Крестьяне из глубинки занимали освободившуюся жилплощадь из расчёта «одна семья на одну квартиру». Но численность семьи общинно-родового типа подсчёту поддаётся слабо. Ныне столица перенаселена. Продуктов питания не хватает. Уговоры правительства заняться, наконец, общественно-полезным трудом пока безрезультатны. Умный человек впрягаться в рабское ярмо не желает. Этим и пользуется «оппозиция»: шалят-постреливают в городе.

Мы все уже были в хорошем подпитии, когда в кают-компанию вошёл высокий, статный мужчина лет пятидесяти с густой шевелюрой в благородной седине. Его приход сопровождался дружескими возгласами «О! Оur markoni!». Дежурный по кают-компании хочет представить вновь пришедшего. Валентина приготовилась переводить с английского языка на русский. И тут мы слышим голос вновь пришедшего:

«Друзья! Не надо английского! Давайте поговорим на русском! Курт Миллер! Для вас - просто Курт! Начальник радиостанции на этом сухогрузе! Молодёжь считает душой кают-компании! Не отрицаю!»

«Курт! – Восхитился Володька. – Откуда у вас такой правильный русский язык?»

«Я под Сталинградом воевал! Похвально штудировал разговорник завоевателя! – Усмехается немец. – Только всякая глупость наказуема: схлопотал ранение в живот! Зато излечился от идей Мирового Господства! Как Мальбрук из стихотворения Гейне!»

«Да ладно тебе, Курт, мы не в Нюрнберге! – Вырвалось у меня. – С тех пор прошло тридцать пять лет! Давай лучше выпьем! А потом спокойно расскажешь!» Почему-то я проникся симпатией и доверием к этому человеку. Мы поднимаем стаканы и чокаемся.

Коктейли быстро набили оскомину. Я уже тайно мечтал хоть о какой-нибудь закуске, когда Валентина перевела нам требование кают-компании разрешить «израильско-палестинский конфликт». Палестинца и меня вытолкали в центр помещения. Курт навис над нами в качестве рефери и переводчика. Под бурные овации мы с Али выпили на-брудершафт.

А потом мы с маркони уединились в его каюте. Я жевал чужой шоколад, курил чужие сигареты и слушал рассказ удачливого солдата. Курт был четвёртым и самым младшим мужчиной в семье, приближённой к фрау Розенберг. К тому времени, когда юный воспитанник гитлерюгенда был мобилизован на восточный фронт, отец и два старших брата (члены фашистской партии) уже погибли в боях. Самому Курту осколком снаряда разворотило живот за два месяца до окружения армии Паулюса. Его успели эвакуировать в Германию. Мать умолила фрау Розенберг похлопотать о разрешении на перевозку последнего, уже совсем плохого сына на излечение в Южную Африку к дальней родне. Вот так и стал он южноафриканцем.

А я рассказал о том, что у мамы было восемь сестёр. Перед войной женский клан Эпштейн состоял из девяти семей. Войну пережили только три. Даже могил не осталось.

«Вот поэтому с сорок третьего года я в Европу - ни ногой! – Сокрушенно качает Курт своей красивой седой головой. – Ну его, этот комплекс вины!»

Мы вернулись в кают-компанию. И тут с опозданием «выступил» рыбмастер Саша:

«А здорово, Фриц, тебе под Сталинградом п....ды вломили?!»

«Хорошо, сынок, что тебя там не было!» – Не полез немец за словом в карман. Я грустно улыбнулся, - мне нравились оба дискутёра.

Выходим на обследование Мозамбикского пролива. Португальский гидрохимик Антонио Перейра работает на Комитет Рыбных Ресурсов Мозамбика с романтическим названием «Маса Пешка», то есть - рыбное изобилие. Он идёт с нами. Сотрудничество республики с русскими Антонио считает большой ошибкой. И не скрывает своих взглядов. Тем более, что уже есть прецедент. На днях из Мозамбика выгнали нашу сельскохозяйственную экспедицию. Стоила она дорого, как золотой рейс! Естественно, что в её состав попали не «агрономы от Бога», а сынки министерских прихлебателей. Прибыли они в Мозамбик. Съездили в саванну. Посмотрели как аборигены мотыгами культивируют выжженные поляны, как на этих полянах выращивают маниоку – главный местный овощ. И приговорили: требуется вспахать всю целину, без остатка. Как, бывало, в родном Казахстане. И вспахали. А первый же тропический ливень возьми да и снеси всю почву в Замбези. Наш представитель при Маса Пешка подтвердил правдивость этой истории. Антонио рекомендует Комитету Рыбных Ресурсов многолетнее сотрудничество с норвежцами. Скандинавы предложили Мозамбику весьма обширную природоохранную программу по Мозамбикскому проливу. И, естественно, не задаром. Однако, голодная республика пока предпочитает наши бесплатные сырьевые исследования.

Вместе с Антонио идёт сотрудник Маса Пешка, здоровенный африканец по имени Мойзеш. Судя по его эрудиции, в Маса Пешка он занимается чем угодно, только не морской наукой. Но то, что Мойзеш является функционером ФРЕЛИМО, известно всем.

«Мыслитель» - развалюха. Плавает он не менее двадцати лет, и всё время в тропиках. В отсутствии кондиционеров в каютах всегда сыро. Одежда плесневеет. Спать в трёхместной каюте душно и неуютно. После нескольких мучительных ночей я перебрался на спардек. Вот славно-то! Засыпаешь под качающимся звёздным пологом. Спишь под одеялом, как убитый. Где-то в четыре часа утра наступает похолодание и выпадает обильная роса. Одеяло можно выжимать. И тут уже не до сна. Разобравшись с ночной динамикой температуры воздуха, я накрыл своё ложе целлофановой плёнкой. Теперь до восхода солнца сплю без проблем. Не опасаюсь даже частых ночных дождей. Но утреннее светило превращает мою постель в мини-сауну.

Всё научное оборудование на «Мыслителе» – это лебёдка, а к ней - сеть Джуди для сбора планктона, да батитермограф. Антонио уверен, что обследование пролива только этими приборами, без специального оборудования не приблизит нас к решению поставленной задачи – выделению продуктивных участков моря. У нас другое мнение. Мы – прикладники. В нашем институте имеются кое-какие наработки в этой области. Но зачем же навязывать свои знания человеку, априори обвиняющему нас в подлоге. На обследование мы планируем не более двух недель. За этот период требуется выделить участки выраженного термоклина вод, наиболее богатые планктоном. Под термином термоклин понимается перепад температур. Чем короче будет срок обследования, тем ярче полученная картина. Остальное время мы потратим на ярусный облов этих потенциально продуктивных участков.

Ох уж эти вахты восемь через восемь часов! Ох уж этот двухпудовый груз-утяжелитель планктонной сети! А после каждой вахты ждёт тебя ещё и подвахта продолжительностью до четырёх часов, за которую нужно успеть с обработкой собранного материала! Скорее! Скорее! На сон остаются короткие четыре часа. А могучий Мойзеш, которого Володька поставил мне в помощь, считает такую работу ниже своего достоинства. Всё свободное и несвободное время он читает «Путешествия Васко-Да-Гама» на португальском языке. Судя по потёртости, это очень интересная книга из общественной библиотеки. В глубине души я понимаю парня. В его возрасте я и сам с трудом оторвался бы от такого чтива. Но судя по объёму фолианта, Мойзеш покончит с ним только к концу обследования. Просьбы и уговоры бесполезны. Зато на матерщину, выпущенную мной всердцах, этот тип отреагировал вполне адекватно - помчался с жалобой к Володьке:

«Мистер Израиль сказал на меня плохие слова! А я эти слова знаю! Я протестую!»

Володька с Антонио урезонивают меня, что так нельзя, так мы вызовем международный скандал. Ладно, говорю, попробуем без скандала. И в их присутствии состоялся следующий диалог. В переводе с английского он звучит так:

«Мойзеш! Ты мужчина или женщина?»

«Почему ты спрашиваешь? – Вопит африканец. – Конечно же, я – мужчина!»

«Если ты мужчина, приступай к работе с сетью!»

В диалог вступил незаметно подошедший Сергей Николаевич:

«Мойзеш! Если мистер Израиль ещё раз скажет на тебя плохие слова, я сам напишу в Маса Пешка, что ты бездельник!»

Инцидент был исчерпан, акценты расставлены. С этого дня Мойзеш работал на-совесть. А я молился на его силищу. На судне сложилась поговорка: «Бросается на работу, как Мойзеш на сеть».

Ну вот, закончили обследование, затратив на него всего десять дней. Копии готовых к анализу материалов вручили Антонио. Мы уходим в Момбасу (Кения) пополнить горючее и воду. К нашему возвращению через полмесяца Перейра должен проанализировать материал и составить свою карту продуктивных районов в проливе, как он её видит. Но мы уже раскусили нашего «друга», пусть себе жонглирует в Маса Пешка нелюбовью к русским. А карту эту мы составим самостоятельно. Борт под выстрел, небось, не подставим! В заштатном даже по мозамбикским меркам порту Бейра мы меняем наших гостей на парочку других. Эти совсем юные. Один из них – Луиш, парнишка лет двадцати с явной примесью португальской крови, другой – шестнадцатилетний африканец Антонио Мубанга. За очень малый рост мы нарекли его Антониньо.

Двигаясь на север, судно подошло к западному побережью танзанийского острова Пемба. И здесь посетили один из малых коралловых островков. Просто смыть с себя трудовой пот, отдохнуть на пляже несколько часов. С вечера «Мыслитель» встал на якорь рядом с коралловым рифом. Кто-то первым забросил донку с пятисантиметровым крюком. Наживка – мелкая мороженная ставридка. И сразу схватила крупная рыба. После недолгой борьбы на палубе забился луциан, один из видов коралловых окуней. Он был зубастый, весь красный, длиной около метра, а весом двадцать килограммов. Что тут началось! Народ выстроился вдоль борта. Капроновый фал и крючья – нарасхват. Когда на противоположном конце снасти бьётся рыбина, по силе почти равная человеку, тебя охватывает невероятный азарт: «кто кого перетянет». Тут уж будь осторожен, не вступи в петлю фала! А то неровён час... В итоге мы выловили до полутонны этих вкусных рыб.

С утра большая часть команды на катере отправилась к необитаемому островку. Все одеты весьма живописно. У меня когда-то перебитый правый голеностоп перетянут ортопедическим бинтом. На ногах – старые босоножки, на теле – плавки и майка, на шее – фотоаппарат, на голове – желтый платок, в руке – марлевый сачок для ловли бабочек и морилка с хлороформом. Вряд ли я их здесь поймаю. Но раз обещал дочурке погоняться, то исполняй. На подходе к островку встречаем местных рыбаков (мужчину и малыша лет восьми) в дубке с балансиром. Я фотографирую, они охотно позируют. На мелководье все попрыгали в тёплую воду. К берегу идём вброд. Катер возвращается на «Мыслитель». Группа робинзонов сиротливо толпится на белом коралловом песке пляжа. В двух шагах начинаются непролазные заросли колючих кустарников семейства бобовых. Огромные, до десяти сантиметров, плоды в форме слегка изогнутой фасолины покачиваются у самого уреза воды. Корни растений укрепились в массиве отмершего кораллового рифа. Его поверхность выветрилась неравномерно, превратилась в плотные параллельные ряды острых известковых лезвий. Ходить по такому грунту опасно - живо порежешь и обувь, и подошвы ног. Через пролив чётко виден берег острова Пемба и какое-то селение на нём. Скучновато. Остаётся только купаться. Но сколько можно барахтаться в воде. До прихода катера остаётся ещё три часа. Я сдаюсь первый. Обойти островок, что ли. Заодно измерить его диаметр. При подходе он казался круглым. Скорость ходьбы, с учётом неизвестного ландшафта и моей хромоты, примем за пять километров в час. Засекаю время. Вперёд! Минут двадцать иду по пляжу, иногда бреду по мелководью. Всё те же заросли. Ни озера, ни речки.

Вдруг, впереди раздался детский вопль. Выхожу из-за поворота и натыкаюсь на уже знакомый дубок. На берегу устроена временная стоянка: четыре шеста и тент. На ветках вялятся небольшие луцианы. Разведён костёр. А рядом с ним чёрный мужик стоит на коленях и держит за ножку ревущего малыша. В пятку мальчика вонзился растительный шип. Кривым ножом папаша выковыривает его. Операция без наркоза. Кровь и слёзы. Нужно как-то помочь. Срываю марлю с каркаса сачка. Сооружаю тампон. Разматываю ортопедический бинт со своей ноги и перетягиваю раненную пятку. Кровь остановлена. Вежливо киваю рыбаку и иду дальше. Шагаю осторожно, опасаясь наступить на подобный шип. Сколько же времени я потратил на медицинскую помощь? Наверное минут десять. Иду ещё минут двадцать и неожиданно выхожу к бухточке робинзонов. Ну вот, окружность островка примерно три тысячи двести метров. Диаметр его, по известной формуле, один километр. Воды на острове нет, следовательно он необитаем. Энтомологические изыскания отменяются. Да простит меня дочка. Но чем же ещё заняться? Подходит заскучавший Саша-ихтиолог. Информирую его о результатах моего обследования. Молодой человек заинтригован, предлагает обойти островок уже вдвоём.

Когда мы подходим к стоянке африканцев, они призывно машут мне руками. Над костром кипят два котелка. Отец расстилает на земле мешковину. Очевидно, это скатерть. Мальчик берёт меня за руку, заставляет сесть рядом с ним. Отец приглашает к «столу» Сашу. Он явно восхищён сашиной семимесячной бородищей. Из многословного приглашения на местном наречии мы улавливаем только одно слово: маниока. Мальчик показывает на огромный корнеплод, что лежит рядом с ним: по форме – сахарная свекла, по размерам - сравним с самим мальчиком. Я столько читал про маниоку, а вижу впервые. Беру нож, которым родитель оперировал малыша, отрезаю кусочек и пробую. По консистенции это похоже на давно перезревшую редиску. В перекрестиях её тяжей покоются крупные зёрна крахмала. Он скрипит на зубах. Африканцы смеются. Я понимаю, что так маниоку не едят. В четыре кокосовые посудины отец наливает рыбный суп. В нём плавают исключительно жабры и внутренности луцианов.

«Это же нельзя есть, Израиль Геннадиевич!» – панически шепчет Саша.

«Молчи! Напросились – ешь!» – тоже шопотом отвечаю я, не меняя выражения лица. Быстро съедаем пикантную уху. В опустевшую посуду отец-африканец накладывает какую-то кашу желтоватого оттенка. Мы пробуем и согласно киваем головами: вкусно!

«Маниока!» – восторженно скандирует мальчик, похлопывая себя по животу.

«Маниока!» - вторит Саша, выскребая из бороды остатки каши.

«Маниока!» – восхищаюсь я невероятной метаморфозой корнеплода.

Мы смеёмся, обед заканчивается весело. С благодарностью поднимаемся из-за «стола». Но оказывается это ещё не всё. Отец знаками предлагает нам поехать с ними в виднеющееся вдали селение. Я также знаками объясняю, что время наше уже на исходе, что мы ждём катер. Прощаемся за руку. Я хлопаю мальчугана по плечу:

«Ну, выздоравливай, Ахиллес! – И повторяю на английском. – Feel better, Achilles!» Африканцы заливаются смехом. Похоже, имя гомеровского героя созвучно чему-то очень забавному в их языке.

Через три часа, с приливом, «Мыслитель» поднял якорь и направился к выходу из бухты. Наперерез нам из селения на берегу острова Пемба вырвалась байда под прямоугольным парусом. Ну, конечно, это наши знакомые. И с ними ещё две женщины. Лихо подрулили к правому борту, приняли швартовый конец. Боцман выбросил шторм-трап. Сергей Иванович на прекрасном английском приглашает их на борт. Никакой реакции. Нет, реагируют: знаками показывают, чтобы подали им шкентель лебёдки. Из байды взлетает строп, полный свежесрезанных кокосов, бананов и ананасов и осторожно опускается на нашу палубу. «Акиле-е!» – слышится прощальный крик мальчугана.

Только на четырёх небольших участках севернее устья Замбези обнаружены характерные признаки повышенной продуктивности. Наша задача оценить каждый из них. Палубная команда затемно ставит ярус. Что такое ярус? Ну, перемёт-то, которым перегораживают русские речки при ловле щук, вы помните? Ярус – это тот же перемёт, но длиннющий, в несколько сот километров. Основу этого орудия лова составляет хребтина (многокилометровая верёвка на поплавках). Через равные промежутки к ней подвязаны поводцы. Поводец – это тоже верёвка, на нижний конец которой прикреплён тонкий стальной тросик, а уже к нему - крюк с приманкой. Длина поводцов отрегулирована по глубине, на которой обнаружен термоклин. На наших участках он располагается на глубине сто – сто сорок метров. Наш поисковый ярус очень короткий, всего пятьдесят километров. И каждый поводец пронумерован.

Уже в восемь утра начинается выборка. Рыбины, попавшиеся на приманку, появляются из глубин вслед за быстро выбираемой хребтиной. Лениво выплывает огромный полузадохнувшийся тунец. Возмущённо сопротивляется свирепая акула мако. Марлин, точно по Хемингуэю, свечой вылетает из моря, потом пытается вновь спрятаться в глубине. Но нет, не сорваться с крючка, не перекусить стальной поводец.

«Ры-ы-ба! Поводец семнадцать!» - истошно кричит лебёдчик.

Сергей Иванович с багром и боцман с петлёй устраиваются у борта. Их выход первый. Рыбу подводят к борту «Мыслителя». Острый шип багра вонзается в жабры, петля обвивается вокруг хвостового плавника. Трепещущее тело взлетает над бортом. Едва рыбина касается палубы, рыбмастер точным ударом мачете перерубает позвоночник. Страшный хвост уже не причинит вреда.

«Тунец желтопёрый, длина метр двадцать!» – это информация от Саши-ихтиолога.

«This weight is ninety two kilogram!» – Антониньо кряхтя тянет через блок фал динамометра. Это вес к номеру семнадцать. Саша-рыбмастер ловко вспарывает брюхо рыбы. Бросаю туда мимолётный взгляд, пишу в журнал: «Поводец 17, тунец ж-пёрый, 120 см, 92 кг., желудок 3, мелкие кальмары, пол....».

«Ры-ы-ба! Поводец восемнадцать!» - На сей раз над палубой зависает крупная акула.

«Синяя акула, самка, длина три метра тридцать сантиметров!»

«Female!» – запоздало по семнадцатому номеру информирует Антониньо.

«Акула, вес триста семьдесят килограмм, самец, в желудке переваренная рыба!» – Это исчерпывающая информация от Саши-рыбмастера.

«Ры-ы-ба! Поводец двадцать!»

«Тунец большеглазый, длина метр пятьдесят пять!» – снова Саша-ихтиолог.

Я поспешно заполняю в журнале информацию по восемнадцатому поводцу. Дописываю пол тунца по номеру семнадцать. Перехожу к двадцатому... Мельком замечаю, что вся палуба залита кровью. Антониньо повис на фале, пытаясь взвесить тушу тунца. Саша-рыбмастер одной рукой разделывает акулу, другой помогает африканцу опуститься на палубу.

«Tuna! This weight is one hundred thirty kilogram!» – задыхается Антониньо.

«Ры-ы-ба! Поводец двадцать первый! – Азарт в голосе лебёдчика. Смотрю в море, а там красавец-марлин пляшет на хвосте. Но куда ж ему деться от багра.

«Синий марлин! Длина два метра сорок девять сантиметров!»

«Tuna is male!»

«Марлин, вес триста девяносто восемь килограмм, в желудке алепизавр!»

«Ры-ы-ба! Поводец двадцать второй!»...

Моя задача – зафиксировать биологическую информацию, ничего не перепутав, и подготовить её к анализу, Заглядываю в распоротое брюхо тунца. отмечаю «мелкие кальмары». Снова осматриваю «поле боя»: Сергей Иванович с боцманом у борта тешатся тяжёлой атлетикой, Володька помогает ихтиологу в измерении рыб, рыбмастер пасёт Антониньо – всё нормально... Стоп! А где Луиш? Опять этот бездельник филонит. Сказать Сергею, что ли? А... не моя это вахта! Он и сам видит.... На сегодня ещё много работы: на нашем ярусе сотня поводцов.

«Ры-ы-ба! Поводец сорок седьмой!» – в голосе лебёдчика уже слышится усталость.

«Тунец желтопёрый! Длина метр семдесят!»

«The weight of this tuna is one hundred five kilogram!»...

Скорее! Скорее! Пока хищники не сожрали наш улов. Время от времени лебёдка поднимает только голову тунца. И каждый раз Антониньо переживает это событие как собственную неудачу. Обычно туша рыбы обрезана ровно и аккуратно, как бритвой. Это - след зубов акулы. Ткани, клочьями свисающие из-под жаберных дуг, уличают в безобразии мелких зубатых китов. Мы работаем до захода солнца. А с наступлением ночи сменная вахта уже ставит новый ярус. Завтра – новый день азарта и разочарований.

На переходах между участками я обучаю Антониньо препарировать челюсти акул для музея Маса Пешка. Володька пытается ввести его в курс метода поиска. Антониньо очень старательный мальчик. Но школьная подготовка слаба. Ему бы учиться дальше. Оказывается, университет – золотая мечта парня. Но денег на учёбу у родителей нет. Они же прибыли в Мапуту из саванны. А для приёма на курс с бесплатным обучением требуется направление предприятия. Тронутые исповедью Антониньо, мы с Володькой пишем парню рекомендацию для поступления в университет. А вдруг, да сработает?!

С полными трюмами идём на юг. Богатыми оказались все четыре участка. На пятнадцать ярусов мы поймали двести тонн первосортной рыбы. Заходим в порт Мозамбик, чтобы высадить Антониньо и Луиша. По суше они скорее доберутся до Мапуту. А сами идём в кино. В обшарпанном кинотеатрике собралась почти вся команда «Мыслителя». Идёт новый для нас фильм «Jowls» (челюсти). Незамысловатый сюжет триллера, захватил. Никто из нас не смог отличить электронную модель акулы-людоеда от живой твари, грызущей доски палубы. А ведь мы видели акул ежедневно. Поражали только размеры кино-чудовища. Обаяние фильма сказалось на людях весьма своеобразно. Как-то сами собой прекратились ночные походы по малой нужде к шпигатам. Из–за безотчётного страха, что ли? А уж когда на отмели Софала (против устья Замбези) на ярус попались несколько воистину больших тигровых акул... Вначале из-под воды появляется голова, на которой запросто уместятся сразу три библейских пророка. За ней – метровой высоты спинной плавник. Поводец натягивается струной. И вдруг со звоном лопается перекушенный стальной тросик. Чудовище не спеша ныряет, грациозно унося в пучину необъятную серую тушу. Последним исчезает под водой гигантский хвостовой плавник.

За неделю до окончания рейса и отлёта в Союз «Мыслитель» стоит на рейде Мапуту. Мы не арестованы. Но пирс нам не дают. Выход на берег также запрещён. Капитан снёсся по радио с нашим представительством в стране. Там нас только кроют матом. Сергей тоже не остался в долгу, он может быть и неинтеллигентным. Нервы взвинчены. Что же варится в Маса-Пешка? Наконец, за двое суток до отлёта команды «Мыслитель» ставят к пирсу. И сразу к трапу подъезжает микроавтобус с высокой комиссией из Маса-Пешка, сопровождаемой Антониньо и Мойзешом. В хвосте тянется наш представитель. Предводимая Антониньо, комиссия направляется к кормовому трюму. Зовут капитана и начальника рейса. Сергей, Володька и Валентина не спеша выходят на палубу.

«Откройте!» - голосом сердитого полицейского требует наш представитель. Трюм открыт и высокая комиссия зрит многотонный груз свежезамороженной продукции.

«Я же вам говорил! И носовой трюм тоже полный! – Переводит Валентина страстную речь Антониньо. – Я сам участвовал в биологической обработке этой рыбы!» - Мальчик демонстративно встаёт между мной и рыбмастером.

«Кто ещё вступится за человеческого детёныша?» –Дурачится Саша, дружески обнимая нашего добровольного защитника.

«Господа! Результаты вашей экспедиции впечатляют! – Обращается к Сергею и Володьке директор Маса Пешка доктор Луис Маркеш. - Мы были дезинформированы! Приносим свои извинения! К сожалению, время упущено! А нам хотелось бы познакомиться с вашим методом поиска, а также со статистикой уловов! Коллоквиум в Маса Пешка»...

«Доктор Маркеш, рейс окончен, в представительстве валюты нет, билеты заказаны! Команда улетает!» – парирует представитель нашего министерства.

«Маса Пешка просит остаться только научную группу! В качестве гостей Мозамбика!»

Тем же вечером в порту ошвартовался сухогруз «Дурбан», и я зашёл навестить Курта.

«А что это за статус «гость Мозамбика»? – Усмехается «маркони». – Наверное, на уровне консула?»

«Ага! Держи карман шире! Жить и питаться будем в гостинице. Маса Пешка платит за всё, кроме спиртных напитков и курева. Своё представительство не даёт даже на спички!».

«Сигаретами поделюсь! Тут у меня четыре блока «Данхилл». Самому хватит двух, через десять дней вернёмся в ЮАР. Бери остальное! Но без русской водки в Мапуту больше не появляйся!»

Две недели комфортно живём в «Hotel Tourismo». Собираемся в моём, самом вместительном номере. Каждое утро за нами приходит машина, чтобы увезти в Маса Пешка. Питаемся здесь же в ресторане. Разнообразно и вкусно. Но покорило нас блюдо под звучным названием «грилядо камарао», - гигантские креветки, жареные в оливковом масле. Этих раков, обитающих в устье Замбези, называют банановыми креветками. На наш стол для четверых едоков приносят гору креветок на обширном подносе. Первая мысль – нам с этой горой не справиться. Однако, за сорок минут справляемся. Креветок облюбовали не только мы. Весь интернационал: немцы, скандинавы, корейцы, китайцы, японцы и ещё бог знает кто – все заказывают исключительно «грилядо камарао». К креветкам подаётся набор специальных вилочек и ножей. Как всем этим пользоваться мы не имеем понятия. Стали присматриваться к соседям, ближним и дальним. И обнаружили, что все поголовно игнорируют сей столовый прибор. Едят руками так, что масло стекает по локтям. Точно, как те черкесы из толстовского «Кавказского пленника». Но однажды в ресторан вошла молодая европейская семья: папа, мама и дочка лет восьми. Заказали «грилядо камарао», взяли в руки вилочки и ножички. И зал замер, засмотрелся. Вилочки и ножички мелькали у их ртов, как крылья стрекоз. Масло ниоткуда и никуда не стекало, не капало на рубашку. У этой семьи аристократизм был в крови, в генах. Признаюсь, я смотрел на них как гадкий утёнок на взрослых лебедей. Через десять минут мама, папа и дочка покончили с «грилядо камарао», встали и, не вытирая совершенно сухих рук, вышли из ресторана. А зал снова приступил к долгому пожиранию креветок единственно доступным нам способом.

Время от времени зал посещал метрдотель. Он останавливался около очередного стола и настойчиво просил не злоупотреблять креветками:

«Это очень дорогое блюдо! Пожалуйста, закажите на завтра что-нибудь другое! Есть вырезка буффало, есть окорок свиньи-бородавочника, есть седло антилопы, есть..». И от каждого стола бедняга получал неизменный ответ: «Маса Пешка платит за всё!»

В свободное от консультаций время мы зашли в местный зоопарк. Барьер, отделяющий посетителей от крокодилов, представляет собой частокол, высотой не более семидесяти сантиметров. Вот так просто: я нахожусь по одну сторону, а трёхметровое чудовище – по другую, растянулось вдоль частокола. Очевидно, не может преодолеть сие препятствие. И поэтому в упор меня не видит. Или делает вид. А я ловлю себя на «обезьяньем рефлексе»: мне страстно хочется запустить кирпичом в его голову. И обязательно с победным воплем. Но камней поблизости нет. А полисмен – вот он, рядом. Подхожу к вольеру с надписью «Мangouste». Мне приходилось видеть разных мангустов. В порту Аден семья крупных мангустов-рыболовов абсолютно индиферентно отнеслась к моему присутствию. На Цейлоне ощетинившийся маленький дьявол, только что пойманный в джунглях, готовился дорого продать свою жизнь. А тут стоило подойти вплотную к вольеру, как из будки-домика выбежали два шерстяных комочка и с утробным ворчанием полезли по тончайшей металлической сетке к моим рукам. Нет они не просили подачку. Они отказались от печенья. Они просто ласкались к человеку. И снова меня посетила крамольная мысль: разорвать бы сетку, да и сунуть за пазуху этих славных зверьков. Воровато оглядываюсь: на меня смотрит полисмен и, кажется, тот же самый. Уже на выходе я наткнулся на древовидный кактус. Такого вида у моей супруги нет. Наметил я отросток и аккуратно отрезал его перочинным ножом. Немедленно нарисовался полисмен. Наблюдал за моими действиями с неподдельным любопытством, как только что я сам смотрел на мангустов.

По магазинам и торговым рядам я старался бродить в одиночестве, поскольку за два месяца не заработал валюты. А завидовать приобретениям коллег как-то не прилично. Заглядывался на маски, вырезанные из пальмовых досок. Гротескные физиономии на дереве поначалу вызывали озноб: может быть это что-то ритуальное? Потом я невольно классифицировал их разнообразие, выделив несколько типов. И вдруг обнаружил, что ничего страшного в них нет. Маски с большой долей юмора шаржируют типы лиц, обитающих здесь племён.

Однажды к нам забежал Антониньо. Он передал нам приглашение доктора Маркеша совершить с ним небольшое турне по Мозамбику. Завтра с утра он приедет за нами на лендровере. Счастливый мальчик сообщил, что нашу рекомендацию приняли во внимание (спасибо доктору Маркешу!) и юноша зачислен на сырьевой факультет университета. В тот момент мы не предполагали, что разговариваем с будущим директором Маса Пешка.

У бразильца Луиса Маркеша персональный договор с правительством Мозамбика. Как руководитель Маса Пешка он доволен результатами нашей экспедиции. На их основании можно заключать договор с японской тунцеловной компанией.

«А почему мы не видим нашего друга Антонио Перейра?» – невинно спрашивает Валентина.

«Доктор Перейра отправился в длительный отпуск!» – дипломатично отвечает Луис. Мы уже в курсе дела, что Маса Пешка расторгает договор с нашим недоброжелателем, перепутавшим морскую профессию с международной политикой. И он действительно взял отпуск перед увольнением. «Ишак вырвал кол. - Цитирую я восточную мудрость. – И нанёс другим один удар, а себе – два». Но Валентина не берётся правильно перевести её на английский язык.

По профессии Луис – мой коллега, бентолог. Разговор на биологические темы идёт легко. Да и Валентина рядом, всегда готова помочь. По дороге наметили маршрут экскурсии. Первым делом – посмотреть саванну и там, в глубинке страны посетить местный базар. Далее Луис обещает показать супер-современный христианский храм. Ну а если останется время, он повезёт нас полюбоваться мангровыми зарослями в устье Лимпопо.

Едем по разбитому просёлку. В воздухе висит пыль. Вдоль дороги поникли высокие травы. Время от времени проезжаем купы баобабов, почему-то лишённых листвы. Потом встречаем и причину их облысения – маленький медеплавильный заводик. Шлейф дыма из его трубы расстилается на многие километры. Подъезжаем к деревне, расположившейся на пологом холме. У его подножия разлилось довольно большое, но мелкое озеро. У нас на глазах многочисленная бригада чернокожих, растянувшихся цепью, вытаптывает из донного грунта моллюсков-сердцевидок. Каждый моллюск размером с две пригорошни взрослого человека. Тут же под навесом из жердей их пекут на огне и поедают.

«Это должно быть вкусно, Луис! – Говорю я. – Я бы хотел попробовать!»

«Не советую! – Смеётся бразилец. – Все они заражены ленточными червями! Нет, коллега, будешь пробовать только то, что я тебе разрешу! Тут тебе не Антарктика, где безопасно грызть даже доски палубы!»

Идём на местный базар, тоже расположенный под навесами. Сюда стекаются автомобили, пешеходы, а также верховые на верблюдах и ослах. Пешие африканцы несут сюда собранных сердцевидок. Со стропил свисают недавно снятые шкуры молодых львиц. Рядом в тучах мух томится ободранная туша буйвола. Циновкой прикрыты мелкие тушки свиней-бородавочников. Тут же, на базаре искусно плетутся тростниковые корзины.

«Коллега, ты это узнаёшь? – спрашивает Луис. На земле сидит опрятная пожилая негритянка. Перед ней разостлан большой клетчатый платок, такие носят женщины в российских деревнях. А на платке красуется высокая куча очень крупных сушёных гусениц. - Местный деликатес! Попробуешь, коллега?»

«С тобой в компании я готов, Луис!»

«Нет, я это не ем! Слишком много липидов!»

Я тоже решил поостеречься. И мы едем к модернистскому христианскому храму. Он построен в форме пионерского горна, поставленного на раструб. Только ручка отсутствует. На месте «загубника» красуется единственный крест. Под раструбом располагается кольцевидный придел. Акустика внутри – божественная: любой шопот усиливается до трубного гласа. Молитвы лучше возносить молча. А рядом с храмом некий зодчий-оригинал поставил живописную скульптурную группу: тиранозавр, диплодок, игуанодон, цератозавр...

Солнце клонится к закату, и мы возвращаемся в Мапуту. Несмотря на возражения Саши, Володьки и, особенно, Валентины, мы всё-таки ненадолго заворачиваем к манграм. Я выбрался из машины, зашёл подальше на песчаный пляж и замер. Через некоторое время из норок полезли на свет кроваво-красные манящие крабы. У каждого одна клешня недоразвита. Зато другая – размером со своего хозяина. Ею-то краб и подманивает. Вот только кого? Стоило мне пошевелиться, и вся орава мгновенно скрылась в норках. Эх! Всегда не хватает времени для наблюдений!

Всё. Завтра улетаем. А сегодня звонит Володька:

«Израиль, у нас гость! Через десять минут собираемся у тебя!»

Начальник рейса бросил трубку. Я жду. Пришёл Саша. Затем в сопровождении Володьки и Валентины ввалился Мойзеш. На левой ручище устроилась крохотная дочурка. В правой – бутылка виски. С шумом рассаживаемся за столом. Мойзеш на правах хозяина разливает горячительный напиток: всем на два пальца, а мне – на четыре.

«Moizesh, why?» - спрашиваю я.

«I can see are you a man or woman?