Над зеркалом глухого пруда, мелеющего год от года, мошки злокозненные гуды, рябящей оспинами воду, да порх сердитый диких уток от люда. Борщевиков пустые трубки, полёгшие в пожарах лета, осыпаны охряной крупкой средь паутины мелких веток. На иле высохшем и хрупком - скорлупки Побеги узколистой ивы под небом яростно-бездонным пронзают, нежны и пугливы, сухих суков, к земле склонённых, густоплетёные извивы: “Мы живы!” Осоки ус усох и съёжен. И мутен взгляд в июньском жаре коряги, в мареве похожей на голову болотной твари крадущейся, морщинокожей, с кормёжек. Степи и трав, дороги пыльной полынный запах, ила, тины… Далёкий стрекот лесопильни, и высоко в ультрамарине стремительные птичьи крылья в плавильне. |