Те ее друзья, которые изучают славяно-арийские веды, верят, что грядет великий переход: люди обретут совершенное духовное зрение, благодаря которому темные и низшие сущности станут, наконец, видны всем. Иногда мне кажется, что эта безумная группка фанатиков не так уж безумна, что с некоторыми из нас это уже происходит, что это происходит даже со мной.

Можете смеяться, но не далее как позавчера я видел одного из них, одного из этого темного воинства, которое пугает своими размерами, силой и уверенностью, которое искушает тебя каждый день и заставляет делать то, чего ты на самом деле делать вовсе не хочешь. А как еще, кроме как кознями злой сущности, можно назвать то помрачение сознания, которое всегда подстерегает тебя вдруг, абсолютно неожиданно, когда ты идешь бриться или даже покупаешь цветы любимой девушке. Вот сейчас ты держишь в руках тысячу рублей, чтобы купить те чудесные алые розы, и вдруг ты уже в узкой темной трубе, в конце которой видишь только то, что тебе подсовывают и, поверьте мне, это далеко не розы! А ведь ничего не остается кроме как идти этой гадости навстречу, кроме как завладеть ею снова и тем самым открыть себе выход из злополучной трубы хотя бы на время.

Никакие доводы тут не работают. Ум может сколько угодно лепетать, что ты взрослый, здоровый, самостоятельный мужчина, который сам расставляет приоритеты в своей жизни и сам принимает решения, но – раз! – и выбора никакого у тебя уже нет. Ты шатаешься, пьяный, по мокрым улицам или долго стоишь один, прислонив-шись щекой к шершавому камню какого-нибудь недружелюбного дома, и струи дождя стекают тебе за шиворот. И ты сам не понимаешь, как такое могло слу-читься, так ты сюда попал. Становится чуточку легче, когда видишь, как она торопится к тебе на встречу, как перебегает улицу, как, входя в кафе, отряхивает зонт, одновременно развязывая шарф, но легче становится не надолго, потому что видишь, даже отвернувшись и уперевшись лбом в стену, все равно видишь, как она садится за пустой столик, оглядывает зал и терпеливо безропотно ждет тебя, ждет несколько часов, в то время как ты здесь, на улице, мокрый, грязный и без цветов, стоишь, прижавшись к шершавому камню, и холодные струи дождя текут по твоей спине. Ведь ты этого не выбирал, ты просто сам не заметил, как так получилось, ведь ты в жизни не обидел бы это дорогое тебе существо, может быть последнее, которое тебя еще любит. Конечно это оно всему виной, это темное воинство, эти мыслящие (и хитро мыслящие!) существа! Разве обезличенные желания, простые, естественные физиологические процессы организма могут быть так коварны?

Вот на репетиции в понедельник. Разве я хотел говорить друзьям все эти грубые глупые вещи, разве хотел вести себя как безумный, молотить кулаками в стены, бить чашки, пинать ногами стулья, разбрасывать вещи, будто они мои злейшие враги? Напротив, я всегда с почтением относился к вещам, ведь их кто-то делал, кто-то вкладывал в них свою душу, свое умение, свой талант. Талант… он похож на варенье, на которое летят осы и мухи. Может быть не будь его у меня эти сущности оставили бы меня в покое… Но нет, стоит совсем немного расслабиться, и они уже тут как тут, уже грызут, уже набрасываются, как тараканы на оставшиеся после ужина крошки, как только выключишь свет. Свет нельзя выключать, никогда нельзя выключать свет. Она знает, моя Света (ей ли не знать с таким именем!), она всегда помнит про свет, когда приводит меня домой, всегда включает лампу в коридоре, всегда оставляет дверь приоткрытой, чтобы я мог видеть на ковре теплый конус света. И она всегда улыбается, всегда слушает, даже когда никто больше не слушает. А ведь они не слушают! Они никогда не слушают! Они только едят! Едят и трепятся, трепятся и едят!

Олежек удивляется моему возмущению: мы не в концертном зале, а в ресторане, куда люди в последнюю очередь приходят за музыкой. Но он идиот! Он не понимает, о чем говорит! Они же, эти люди, все чувствуют, все понимают, они же просто не могут, потому что никто не позаботился о них, никто не оставил для них зажженную лампу в коридоре, никто не приоткрыл для них дверь. Их же тоже обманывают, их же тоже заманивают в эту трубу и там показывают только тарелки и вилки, мягкие диваны и прокисшие новости! Люди не виноваты, это все эти ненасытные темные существа, эта жадная орда, которая присосалась к каждому, вот к каждому глубоко-глубоко, так глубоко, что сердце выворачивается, когда пытаешься представить насколько. Я не знаю можно ли их еще разделить, ведь они у каждого из глаз глядят эти темненькие. Конечно, зачем им являться прямо, в своем истинном облике, чтобы любой мог их заметить и распознать! - они слишком хитры и коварны, но я хитрее, я ведь человек, и у меня есть инструмент, есть скрипка, которая дает мне еще одну пару глаз, еще одно сердце, еще одну душу, чтобы разгадать их хитрый камуфляж, чтобы сломать их зловредные планы. И они знают это, знают, что я могу зажечь свет, и потому все летят на меня, потому постоянно преследуют. Но им меня так просто не сломать, хотя они, твари, подбираются к самому дорогому и неприкосновенному.

Всего несколько часов назад, в ресторане, они почти обманули меня, почти смутили, почти заманили в свою паучью паутину. Они ведь как пауки, которые оплетают своими слюнями бабочку, чтобы она больше не могла двигаться, чтобы никто не мог разглядеть цвет ее крыльев.

Она была так похожа на нее! Нет, не просто похожа, она была в точности как она. Я же не сумасшедший, я из миллиарда узнаю этот профиль, этот оттенок волос, эту манеру прикладывать руку к горлу, будто бы ей не хватает воздуха в душном зале, среди всех этих людей и их взглядов. Я играл соло, и в это время у нее зазвонил телефон, и она сняла трубку. Сняла трубку и стала говорить по телефону. Она не слушала! Боже, не знаю, как я не кинулся со сцены, чтобы придушить ее там же, за уставленным закусками столиком! Наверное, потому, что звучала музыка, и я должен был продолжать играть. Кто-то из музыкантов наступил мне на ногу, потому что скрипка визжала в моих руках, будто зверек, которого медленно давит гранитным прессом. И тут она повернулась и посмотрела мне в глаза. Фатальная ошибка! Можно подделать что угодно – жест, мимику, весь внешний облик, - но только не взгляд, только не взгляд! Это был двойник, двойник с ее лицом и с их темными глазами. Я понял, я разгадал. В эту же минуту они заставили двойника собрать вещи и уйти. Партия сыграна со счетом 1:0 в мою пользу. Но чего мне это стоило, сколько я пережил за те несколько минут, пока думал, что это она. Видите, как они хитры, видите, что они делают? И так на каждом шагу, каждую минуту, каждый день – никогда нельзя расслабляться! Никогда!

Так они заманили меня в эту поездку. Я ведь не хотел никуда ехать, но они подстроили все так, что у меня просто не осталось выбора. Я дважды терял билеты, но они немыслимым образом возникали снова, я выключил будильник, но они заставили кого-то из музыкантов вызвать такси, я не хотел ехать, совсем не хотел, мне казалось случится что-то плохое, но все смеялись и только она поняла, Света все поняла, она всегда понимает. Когда мы садились в вагон, она перекрестила меня, и, может быть только благодаря этому, поезд не сошел с рельс. Они заманили нас в клуб, где не было ни одного человека – только их двойники с темными глазами и жадными руками, которые требовали все больше и больше, ничего не отдавая взамен. Я едва стоял на ногах, когда все закончилось, потому что пришлось сражаться с ними на протяжении всего концерта. На этот раз они хотели подобраться ко мне через инструмент. Скрипка была вялая, совсем не звучала, я ничего не мог из нее выжать, играл механически и в какой-то момент вдруг понял, что кто-то другой управляет моими мыслями и действиями, а я только наблюдаю за всем этим со стороны. Я вспомнил, как Света перекрестила меня, ощутил тепло в солнечном сплетении и, наконец, почувствовал в себе силы бороться. И я стал вытягивать ноту за нотой. Во имя Отца и Сына и Святого Духа… И она зазвучала, затрепетала, задышала снова, - моя скрипочка, - паучьи слюни исчезли и показались крылья бабочки, прекрасные разноцветные крылья.

Я не помню, что было потом, и как я вернулся домой. Это плохо, потому что постоянно нужно быть начеку, чтобы не допустить их новой атаки, но так трудно сохранять ясность сознания, когда у тебя жар. А у меня жар, я болен, я потерял слишком много сил, но здесь, в этой комнате я в безопасности, здесь они до меня не доберутся, нужно только больше света. Моя последняя победа подорвала и их силы тоже, теперь они вынуждены будут, наконец, предоставить меня себе самому хотя бы на время.

- Но где же свет, почему так темно? Света?!

Если есть темное воинство, должно быть и светлое. Если есть светлое воинство, в нем должна быть ты. Ты и скрипка – вот мое белое воинство.

- Наконец, ты здесь, и я это я… обними меня, держи меня, не дай им завладеть мною снова. Нет, не уходи, пусть окно будет закрыто, пусть душно, не уходи, держи меня за руку, они не посмеют подойти, когда ты так близко. Я хочу быть здесь и сейчас, хочу, чтобы никаких нитей больше не было над моей головой. Ведь их нет? Ведь нет никаких нитей? Посмотри, Света, посмотри, там нет нитей?

Она обнимает меня, она шепчет «все хорошо, поспи». Она будет рядом всегда: я буду играть, она будет слушать – вот наша неприступная белая крепость, которая выстоит против дикого натиска темного воинства.