Не берут на работу Любовь Сергеевну. За шестьдесят ей. Вроде бы на вид здоровая, габаритная, со взглядом лучистым. С помыслами сердечными. Но без английского, и другого какого-нибудь языка иностранного. По-русски шпарит. С матами иногда. И с откровенностью деревенской. К примеру, сегодня, звонок от очередной клиентки:

 

- Хелло, Вы, няня?

 

- Да уж, пяйсят лет, как числюсь, ни одного, а с десятока три подняла на ноги.

 

- Сколько Вам лет?

 

- Шестьдесят… - пауза мгновенная…

 

« Дай-ка совру на удачу» - промелькнуло так невзначай, и исполнилось:

 

- Шестьдесят будет через пятнадцать!

 

- Какими языками владеете?

 

- Русскими.

 

- Рекомендации имеете?

 

- На хера Вам рекомендации, когда всю жизь только воспитанием чужих и зймаюсь.

 

- Простите, Вы не подходите.

 

- Ну, и пошла на х…

 

Пи-пи-пи…

 

« Надо ж, и эта стервь туда же!!» - бросив трубку, стряхнула со лба капельки пота Любовь Сергеевна.

 

Уж запричитать собралась. Звонок телефонный. Явно междугородний:

 

- Баб, Люб, ты это?

 

- Я сокол, Я! Откуды гутаришь?

 

- Из Германии.

 

- Вовчик, голубчик! Как там делы?

 

- Никаких делов, баб Люб. Родители, как овчарки, рассорились. Я у них вроде ублюдка русского.

 

- Покойно, Вовуля! Энто кто так изрек, маманя?

 

- Нет, пахан.

- Чево энто Клаусу вздумалось не знамо?! Но ты, Вовчик, на их б--тва вниманию не обращай. Перебесятся. Знамо дело, маманя у тя изыскана. На фортепьянах самодельствует. Вот Клаус и взбесился. Они гдей-то сегодня?

 

- Он в гостиной. Она на концерте.

 

- Дайка -сь ему трубочку.

 

- Бабуль, может не надо.

 

- Надо, Вовчик, надо, пиз--лей в е….ть оглядно филосопу.

 

Пока в трубке скрипело, шуршало, возюкалось, в мыслях няни бушевала буря негодований:

 

« Изверги, дремучие, увезли парнишку незнамо в какие края, подолее от меня, а теперь изгиляются несусветно». Ангелина, паскуда всегдайта ставила свою фонберию музыкальную на первые места, а мужика с сыном на вторые блюда. Злокачественность какая! Предсказывала. Перед отъездом наказывала. Вот финтюфлюшка! Ладно бы с мужиком, что с дитем сотворяють!»

 

- Але! Але! Клаус?

 

- Рад Вас слышать, Баба Люба.

 

- Значит, Баба Люба! А ты козлина непроходимая! Чево с сыном вытворяешь?! Энто кто тебя так обезобразил, шо свово кровного за чужака воспринимаешь?! Ангелина чистый ангел хранитель. Вспомни, кады ты тут пьянствовал, как она тебя на руках носила? Как отстирывала помои тои?!

 

- Баб Люб, Я ничего, она противопоставила….

 

- Г..но выносить из дому негоже, понял?

 

- Она Генделю отдалась.

 

- Вовчик твой кровный, понял?

 

- Она Шопеном бредит.

 

- Тебя, ковырялку, из омута вывезла не она ли?

 

- Любовь Сергеевна, дорогая, не мог ли бы Вы выехать на недельку к нам? Дорогу, и все остальное, обеспечим.

 

- Могла бы. Ради Вовчика мово любимого.

 

- Ждите вызов.

 

Пи-пи-пи…

 

Связь оборвалась.

 

« Чево с ими паршивцами делать, коль в своих кровных порастерлись?.. Либо самой на вешалку , либо их на помойку?.. Господи, да, чтой-то вытворяется на белом свете?! Никто никого не обожает, не верит, не любит, не чувств человеческих?»

 

Минут через пять раздался звонок. Любовь Сергеевна, замотанная шалью в холодной избе с двумя окнами на окраине города, с зубной ноющей болью, и стрельбой несказанной в правом ухе, сидючи, в кресле «Каролина» из совкого периода, все же подняла трубку:

 

- Алло!

 

- Да-с, я няня.

 

- По тому поводу и звоним. Я Александра. По рекомендации Алины, подруге моей, хотим с Вами познакомиться.

 

- Что у Вас за дела?

 

- Дочке пять лет…

 

- Зовут-то как?

 

-Алина.

 

- А Вас?

 

- Надежда.

 

- Наденька, шас не смогу помочь, в Берлин отправляюсь завтра. С внуком дела порешим, а опосля уж? по приездию? и Вами займусь.

 

Пи-пи-пи…