В солёной воде океана, на очень большой глубине, пространства открытая рана зияет, как космос в окне. Там нет беспокойных течений, песок не тревожит волна, и свет незабвенный вечерний совсем не доходит до дна. Он сразу слабеет, хиреет, ломаясь о зыбкую грань, и вот уже вовсе не греет прибрежную мелкую дрянь. Грубеют, сгущаются тени, темнея из зелени в мрак, как будто огромные стены дрожа осыпаются в прах. Густеет клубами невидный, невинный бутылочный цвет, - так травы порою совиной толпой наполняют кювет, так холод ползёт из подвала, так страх разжижает кишки, так медленно бомж у отвала золой набивает мешки, так сердце сжимается птахой, так ступни гранит леденит, так шея немеет над плахой, так горло от яда саднит… Тускнеет зеркальное небо, сереет, мрачнеет и вот исчез запрокинутый невод зыбучей поверхности вод. Всё ниже, и тише, и глуше, и, сдавленно тяжела, безжалостно давит на уши массивная тишина. |