— Мама, а самолетик упадет? — на весь салон, пребывая в состоянии небывалого оживления, спросил у мамы Аззамчик, одновременно пристегивая ремень безопасности, заглядывая в иллюминатор и открывая раскладной столик...

 

— Зайчик, успокойся, — прижав палец ко рту и показывая, что надо сидеть тихо, попросила сына мама.

 

— Мама, упадет, да? — не унимался мальчик. Он никак не мог понять, как эта огромная махина может летать, если даже крошечные игрушечные самолетики как бы высоко он их ни подбрасывал, все равно в результате падали на пол.

 

— Нет, не упадет, Инша Алла, — краснея оттого, что к их разговору уже стали прислушиваться соседние пассажиры, почти шепотом ответила она.

 

— Мама, ну он поломается?

 

— Котик, помолчи, пожалуйста, я тебя прошу...

 

Аззамчик улыбнулся, сверкнул огромными глазищами и стал увлеченно разбираться в устройстве ремня безопасности. Вообще он любил летать с мамой...

 

А вот мама с ним летать не любила. И у нее были на это свои причины. Вот, например, в прошлый раз, когда они вместе летели в Киев, Аззамчик еще до взлета самолета успел проверить у всех соседних пассажиров натуральность прически. Особый восторг у юного путешественника вызвал почему-то лысый дяденька, сидящий впереди справа от него. У которого, по всей видимости, собственных детей не было. Потому что он не смог догадаться, что двадцать два «тук-тук» детским кулачком по взрослой лысине — это такая игра. И как только мама ни пыталась отвлечь сына от этой увлекательной затеи, он все равно умудрялся раз в минуту подпрыгнуть и стукнуть понравившегося дядю по голове, причем со всей силы. В сотый раз извиняясь перед озверевшим уже пассажиром, мама была готова провалиться сквозь землю, а сынуля все не унимался.

 

На выручку в последний момент, когда дядина макушка уже успела превратиться, правда, скорее все же от злости, в пунцовую лампочку, подоспела добрая тетя-стюардесса. Мило улыбаясь черноглазому чуду, она протянула ему огромное красное яблоко, чтобы чем-то занять неугомонные ручки. Малыш, естественно, обрадовался... Мама только и успела сказать «не на...», потому как в следующую секунду яблоко уже полетело в голову... Да, да... именно в ту самую голову, которая до этого уже успела получить «двадцать два тук-тука»... Дядя от неожиданности прямо взмыл над своим сидением, выдав при этом совершенно нечленораздельные звуки, а тетя-стюардесса с открытым ртом так и застыла на месте, в то время как Аззамчик начал громко хлопать в ладоши, радуясь, что ему наконец-то удалось расшевелить дядю-мячика.

 

Мячика, конечно, после этой выходки прорвало, и он рассказал маме мальчика, все что думает о ней и о ее сыне, а заодно о стюардессе и вообще об этих «гребанных», как он сказал, авиалиниях. В Египте, судя по всему, ему тоже не понравилось, потому что и отдых свой, и весь арабский народ он тоже успел вспомнить, как говорят на Украине, «незлым тихим словом»...

 

Правда потом, к всеобщему счастью, пересел подальше от Аззамчика. Но мама была практически на грани срыва, когда самолет приземлился в Борисполе. Где она тут же пообещала всем встречающим родственникам и себе, что больше никогда-никогда, ни за что-ни за что, никуда-никуда не полетит вместе с Аззамчиком не то что вместе, а даже просто в одном самолете. Пусть с ним летит кто хочет — дедушка, бабушка, папа... Но она больше никогда и ни за что... И даже сделала сыну отдельный паспорт.

 

Но, как говорится, «куда же денешься с подводной лодки?»... Снова пришло лето, снова папа занят делами, а домой ой как хочется, и мама с Аззамчиком, да еще и маленькой Даночкой опять засобиралась в Киев. Честно говоря, ей было очень страшно, потому как теперь карапузов у нее было в два раза больше: целых два маленьких чертенка. Но на родину безумно хотелось, и мама, заходя в самолет, уже мысленно готовилась к четырем часам позора, которые ей предстояло заплатить за три месяца счастья.

 

Вопросы Аззамчика во время посадки в самолет уже не предвещали ничего хорошего. Поэтому мама тяжело вздыхала и уже готовилась к тому, что это будет самый тяжелый перелет в ее жизни.

 

Когда уснула Даночка, несчастная женщина все еще боялась верить своему счастью, но все же вздохнула с облегчением. Ведь Аззамчику уже три с половиной года, и он уже не тот неуправляемый озорник, которым был в прошлом году. А вот Даночка, ей доводы логики пока — все равно что флешка египетскому феллаху, — ни о чем не говорят, и то, что она уснула — это ни дать ни взять счастье... Счастье, которое длилось всего лишь десять минут и над которым нависла реальная угроза... Потому как в следующем ряду, прямо за ними, внезапно раскричался полуторагодовалый малыш... и орал он так, что никакой рев двигателя не мог надолго приглушить всю полноту его истерики...

 

Мама, снова тяжело вздыхая, прижала Даночку к себе, пытаясь закрыть ей ушки одеяльцем, но... она понимала, что этот приём лишь оттягивает неизбежное...

 

Неожиданно для всех чужой малыш сначала совсем успокоился, затем начал довольно что-то лепетать, а потом вообще залился счастливым детским смехом.

 

— Какой хороший мальчик! Правда, Марк? — раздался женский голос совсем рядом, — Как тебя зовут?

 

— Аззам, — услышала мама ответ сына.

 

Обернувшись, она увидела, что Аззамчик строил рожицы соседскому бейбику, угощал его конфетами и вообще веселил как мог.

 

— Очень хороший мальчик! — довольно повторяла мама малыша. — Как-как тебя зовут? — видимо не расслышав непривычное для украинского слуха имя, переспросила она.

 

— Аз-зам, — в этот раз по слогам произнес «юный спаситель спокойствия в салоне»,а потом, видимо, решил еще что-то рассказать о себе, — мне три года. Это моя мама — Таня, а это Дана — сестричка...

 

— Очень хороший мальчик, — как мантру, еще несколько раз повторила чужая тетя, а затем, снова удивленно приподняв бровь, переспросила, — Аззам?

 

— Да!

 

— А это Марк. Марк покажи мальчику как баранчики делают... бе-бе... молодец.

 

— А бабу зовут Мохсен.

 

— Твою бабушку зовут Мося?.. — еще больше удивилась тетя. Маме Аззамчика очень хотелось увидеть выражение лица незнакомки в этот момент, оно, наверняка, составило бы достойную конкуренцию предыдущему изображению баранчика ее краснощеким карапузиком. Ведь их попутчица скорее всего даже не догадывалась, что в арабском языке буквы «п» — нет, и не знала, что Аззамчик на египетский манер часто вместо папа говорит «баба», впрочем, как и все дети в Египте.

 

— Нет, — сообразив, что видимо не до конца перешел на русский язык, поспешил объяснить собеседнице Аззамчик, — папа Мохсен — папа...

 

Мама, все же не включаясь в разговор, гладила кудряшки спящей Даночки и довольно слушала, как чужая тетя хвалит ее сына. Она все еще не верила своему счастью...

 

«Малыш, хочешь яблочко?» — вдруг услышала она голос проходящей мимо стюардессы, и тут же последовавшее за ним: «Да» — ответ Аззама. Ее от неожиданности даже передернуло. Резко повернув голову, она с замиранием сердца взглянула на Аззамчика.

 

Сын довольно хрустел яблочком.

 

«О таком прекрасном перелете я даже и мечтать не могла, — мысленно ликовала мама, целуя своего первенца в пушистые ресницы, и одновременно обнимая спящую как ангелочек доченьку, — Хам дуль Илля!»

 

Далеко-далеко внизу под редкими кудрявыми облаками блестела гладь Средиземного моря... «...снова до боли знакомый, безумно любимый и всегда долгожданный маршрут, — размышляла она, — Красное море, Каир — уже позади... Сейчас Средиземное море — потом будет Турция... дальше — Черное Море ... а там уже и Украина: сначала Одесса — а потом и КИЕВ... А там... Май... цветущие каштаны... сирень... ландыши!» Мама мечтательно закрыла глаза, погрузившись в сладкое предчувствие...