…Неспешное приятное пробуждение…

Она так любила это состояние!..

Тело еще окутано сном, а душа, эта непоседа, встрепенулась и, оттолкнувшись ото сна, прильнула к нему, уютно устраиваясь на плече.

Сквозь веки пробивался утренний призрачный свет, не хотелось открывать глаза – блаженство и нега…

Нехотя неспешно пробуждалась и плоть, потревоженная его ласковой рукой.

Как славно!..

И сама потянулась к нему – родное до замирания сердца тело!..

Они всегда начинали утро с нежностей, просыпаясь в ласки…

Наслаждали друг друга, получая ответный чувственный отклик. В этом были: и потребность души, и чудо постижения, и радость дарения…

Ее рука, рассыпая жгучие искорки-стрелы, блуждала по его телу, неспешно, но неумолимо приближаясь…

Замер – весь ожидание, выдержала паузу, поддразнивая…

Дрогнул, затрепетал! Нежные сокровенные касания: едва-едва, словно нехотя, невзначай.

Почувствовала его пробуждение…

Встала (еще полусонная) и, не изменяя традиции, направилась в ванную, не оглядываясь, чувствуя спиной его взгляд, намеренно раздражаемый колебаниями стана, небрежностью бедер.

…В этом состоял свойственный им любовный ритуал.

 

Она принимала душ – горячий, затем холодный.

Он же отправлялся на кухню готовить ее любимый кофе по-варшавски. Не совсем, правда, по-варшавски, кроме горячего молока добавлял в него еще и взбитые сливки…

Обычно, когда она выходила из ванной, на тумбочке у постели ее уже ждала дымящаяся чашка с любимым напитком. Наслаждаясь, неторопливо пила кофе, ожидая его, настраиваясь, предвкушая…

 

…И сегодня, как всегда, она стояла под холодной струей воды, окончательно освобождаясь от объятий Морфея.

Взяла полотенце, стала вытираться.

Вдруг ее как ударило!

Его же нет! Он умер! Умер?

– Господи, как же так!

Как она могла забыть такое! Его лишь вчера похоронили!

Пала в ванну, забилась в истерике:

– Нет! Нет! Нет!..

Но ведь только что она вполне определенно наяву осязала его, ощущала тепло рук и не только!

Что ж это было! Явь? Сон?

Бред!!!

– Почему! Я не хочу! Нет! Нет! – Отказывалась она принимать непоправимое.

Лежа в холодной ванне, трясясь, ничего не понимая, выла от горя, вновь и вновь переживая случившуюся беду.

…Десять лет они жили душа в душу, не зная ни обид, ни ссор.

Жили в ее квартире. Оба имели взрослых детей, оба разведены.

Вот ведь как бывает – они жили в одном доме уже много лет, но в разных подъездах. Друг друга не знали, а однажды он просто помог ей поднести тумбочку, которую она с трудом тащила на ручной тележке в подъезд. Помог ей занести тумбочку в квартиру, не отказался от предложенного чая, да и задержался у нее на десять лет, увы, лишь на десять…

Несколько дней назад его вызвали дети. Две семьи (двух его сыновей) делили одну квартиру в этом же доме – не поделили. Она не хотела его отпускать, словно предчувствуя.

Вернулся он к ночи крайне расстроенный.

Утром почувствовала как обычно его руку на себе, но она была тяжела и холодна…

А может, все это (весь этот кошмар) – страшный сон, и она сейчас войдет и увидит его?..

Качаясь от дурноты и слабости, цепляясь за стены, потащилась в спальню.

Вошла со странной надеждою.

Увы, пусто!

И тут же рухнула без чувств, сраженная увиденным – на тумбочке возле кровати стояла чашка с только что приготовленным дымящимся кофе по-варшавски…