Ах, мама, ты едва жива, не стой на холоду,

Какая долгая зима в сорок втором году…

(Из песни)

 

– Оставьте меня, я буду вам обузой, – просила мама, в предсмертном бреду. Ее сознание помутилось, утеряв связь с реальностью (концом 1981 года), и перенеслось на сорок лет назад.

Видимо, в своих последних проблесках память высветила самые тяжелые, самые мучительные и болезненные воспоминания ее жизни – события военных лет конца 1941 года, эвакуацию…

 

Вот то немногое в вольном изложении, что рассказывала мама.

 

I

…Москва. …Конец холодной осени 1941 года – пятый месяц войны.

Вой сирены…

– Миша, – просила мама, – не тащи ее, не успеешь, – мать отца парализована уже второй год.

Все же взвалил свою мать за спину и потащил на лестничную клетку. Лифт не работал – пришлось тащить все 10 этажей и еще до метро (бомбоубежища). Мама, волоча годовалого сынишку, семенила рядом.

Оставив живую поклажу на маму, он тут же умчался на крышу дома, бегом все те же десять этажей – на пост, где задача его и других назначенных жильцов дома – была сбрасывать зажигательные бомбы с крыш домов вниз.

 

Дом, в котором жили родители в то время, находился в районе Колхозной площади.

В нем жили высокопоставленные правительственные чиновники, жившие сытой, но невыносимой жизнью постоянного страха.

Всем хорошо известен “дом на набережной”.

Так вот 10-ти этажное здание на Колхозной площади – стало одним из таких же домов, где основная жизнь его обитателей в 1937-1938 и 1941 годах начиналась ночью в страхе ожидания.

Визг тормозов! Шаги по лестничной клетке – к кому сегодня?..

 

А еще раньше в 1934 году в этой же (в то время общей квартире) на 10 этаже проживали мой отец со своей первой женой и дочкой – школьницей. Их соседка – Софья Маркус – сестра жены С. М. Кирова Марии Маркус.

 

Через год после убийства Кирова Соня куда-то исчезла, ее жилплощадь перешла подруге – жене отца, в те времена работавшей партийным секретарем “Института Красной профессуры” – кузницы партийных и руководящих кадров. В 1931 году она и отец его закончили.

Большую часть выпускников института расстреляли, некоторые все же умудрились остаться живыми и совсем немногие – на свободе…

 

Неприятности у моего отца начались еще раньше, когда к нему неожиданно нагрянул его брат (Иван) – в прошлом белый офицер, голодный, грязный и оборванный. Жена отца и Соня не пустили его даже на порог комнаты!

Отцу удалось тайком что-то всунуть брату, и потом он всю жизнь мучился этой своей виной, и единственно, чем искупил, назвал его именем много лет спустя меня – последнего своего сына…

 

II

…А осенью 1937 года судьба отплатила им за такой прием (Соне это отозвалось раньше).

Смелый умирает единожды, трус – многократно.

Увы, трусилась вся страна! В одну из ночей страхи для одного из обитателей квартиры на 10 этаже закончились – бояться стало нечего.

Арест снял страхи – хуже не будет! Под жернова попала первая жена отца.

Мерзкие рожи… мат… обыск… Лубянка.

Дальше все покатилось по наклонной. Пятьдесят восьмая… длинные очереди… издевательства… наглое отбирание продуктов… отправка… лагерь… Казахстан.

На десять лет человек исчез, испарился, пропал, слава богу – не “высшая”…

 

В Москву она вернулась почти через 20 лет больная и старая.

Ее реабилитировали – дали квартиру, правительственный паек, что позволило прокормить и себя, и семью дочери…

 

Трудно понять этих партийцев, но после смерти Сталина, находясь еще на выселках, она сказала безмерно поразившую мою сестру фразу: “Как же мы теперь будем жить без него (Сталина)”?

 

Бред!

Не подлежит осмыслению!

Что еще могло изменить ее фанатичную преданность?..

 

…Для моего отца на удивление все обошлось относительно безболезненно.

Естественно, исключение из партии, отмена защиты диссертации, потеря высокой должности, а с ней и пайка.

Его отправили в “ссылку” – в отдел кадров Госплана СССР, где он стал заниматься кадрами (приемом на работу).

Квартиру пока не отобрали. Ну и бесконечные вызовы в известные кабинеты, где под непрерывным давлением он постепенно отступал в “оценке” своей жены, тем не менее, так и не признав ее “врагом народа”…

Казалось бы, все ужасно!

Ан нет! Свято место пусто не бывает!

Крах старой семьи привел к рождению новой.

Как говорится: “Не было счастья”…

 

…Прошло два года.

Отец принимает (оформляет) на работу мою мать, что завершается весьма удивительно. Немолодой мужчина пятидесяти пяти лет влюбляется в молодую женщину (на 20 лет моложе), и пока его жена “отдыхает” в местах не столь отдаленных, сходится с той (у каждого уже по ребенку), и в течение восьми лет они производят на свет еще четырех отпрысков в основном мужского пола – очевидно, по причине войны.

 

Вернемся, однако, к концу сорок первого года.

Немцы подходили к Москве и наши доблестные “органы” не нашли иной затеи – стали “добирать” дополнительные кадры для штрафбатов и бесплатной работы в “теплых” краях.

Вновь ночи страха в “доме на набережной” и других подобных сильно опустевших домах, естественно, и в квартире новоиспеченной семьи.

К тому времени моя мать уже добавила стране будущего воина и была на пятом месяце беременности еще одним…

 

В конце ноября маму попросили зайти в отдел кадров Госплана, где работал отец, и его начальник шепотом (сильно рискуя) посоветовал ей очень быстро собраться и в течение нескольких дней “исчезнуть” из Москвы в неизвестном направлении под предлогом эвакуации.

Видимо, к нему просочились сведения. Отец повис на волоске…

 

III

Вечером долго горела лампа на 10 этаже, впрочем, незаметная снаружи.

Решалась неразрешимая задача.

 

Остаться? Максимум через неделю семья лишается единственного кормильца.

А в семье: парализованная мать отца, годовалый Мишутка, их сынишка, Ирина – дочь отца (студентка), неделями пропадавшая на “окопах”, 9-летний Лева – сын мамы.

 

Эвакуироваться? Куда? Эвакуация с учреждением исключалась – отца легко бы “достали”. Ехать в “никуда”?

Начали собираться – выхода не было.

Даже по минимуму вещей набралось в сумме 2 чемодана и 4 больших узла. И лишь две руки для переноски…

Увольняться отец не стал по понятным причинам.

Квартиру оставили на Ирину, которая на месяц отбыла на “работы.

Леву с трудом “сбросили” его возмущенному отцу (первому мужу матери). Через месяц он попадет в интернат, где проведет 4 долгих года войны…

Лева так и не простит матери. И на похороны из Москвы приедет неохотно под очень сильным давлением жены.

Ирину же через некоторое время “выперли” из квартиры на 10 этаже в никуда.

Родители потом сильно жалели о потерянной квартире, особенно об оставленной огромной библиотеке и старинной мебели…

 

… Ярославский вокзал. На узлах, раскиданных на полу в углу зала, лежит парализованная старуха.

Молодая обезумевшая женщина с ребенком на руках мечется по залу. Сынишка орет. От старухи тянет “амброзией”.

Третий час ни билетов, ни мужа…

 

Наконец, появился. Разводит руками.

Почему???

Оказывается, необходимо назвать пункт назначения, а он не знает, куда брать билеты. Отстоял безрезультатно три очереди. Куда знал и хотел – билетов не было, а в “никуда” билетов не дают!

 

Для ясности надо описать, что представляли собой родители.

Известный анекдот, где японцы о русских говорят: “Дети у них хорошие, а вот руками они ничего делать не умеют”, – впрямую относился к ним.

Замечательные специалисты в своей области, живя в тепличных условиях, они были беззащитны перед невзгодами.

Это усугублялось еще тем, что отец, интеллигент до мозга костей, не в силах был что-либо “пробить”.

Умница, веселый, добрый, насмешливый, обладавший удивительным чувством юмора – он так и не научился добиваться, отбирать, выбивать…

 

Мама махнула рукой и с сыном на руках отправилась за билетами. Через 20 минут с четырьмя билетами на Тамбов (почему Тамбов?) вернулась.

Как ей удалось взять билеты она потом рассказала.

Подошла к началу очереди, вынула сухарь изо рта Мишеньки, который тот сосал вместо соски, включив, таким образом, живую сирену. И под возмущенные крики очереди и значительно более громкие вопли сына пробилась к кассам.

Очередь расступилась – такое мало кто мог выдержать!..

 

Теперь необходимо было перебраться на Казанский вокзал, откуда вскоре отходил поезд.

Решили так. Отец с самым большим узлом перетащит свою мать поближе к месту посадки. Положит на узел живую поклажу, затем вернется за другими. Окончилось это тем, что когда они подошли, старуха лежала прямо на снегу возле поезда. Узла, естественно, и след простыл. Это была первая потеря, увы, не единственная…

 

В вагоне, в который они с трудом пробились, все места были заняты. Отец так и не смог с этим разобраться – билетов продавалось почему-то значительно больше, чем было мест, единственно, что им удалось, не без вмешательства мамы, отбить одно нижнее место, куда положили парализованную женщину и, сдвинув ее к стенке, сели остальные.

 

В плацкартном купе оказалось относительно тепло, но лучше это было бы не так! И хоть они наглухо “закатали” в теплые вещи благоухающую мученицу, запахи неумолимо пробивались.

Они смешивались с другими благовониями, и от Мишеньки, и от других не слишком одержимых чистотой попутчиков, образуя невыносимую зловонную смесь .

К утру стало холодать, дрова кончились, вода в туалете замерзла. К чему это привело нетрудно себе представить!..

 

…Неожиданно поезд резко затормозил. Но это была не плановая остановка – вокруг укрытые снегом поля. Часть пассажиров “выкатила” из вагонов.

Послышался гул самолетов.

Видимо, машинисты имели инструкцию, и при появлении немецких самолетов, поезд останавливали, а пассажиры разбегались от него врассыпную. Для моих родителей вопрос не стоял. Они сидели на месте, обреченно ожидая вой и разрывы бомб.

 

Пронесло! И через полчаса поезд потащился дальше…

 

Состояние моих родителей не трудно понять.

Ну, доедут до Тамбова, что дальше? Они постоянно говорили об этом, пытаясь что-нибудь придумать.

Их разговор подслушал один из попутчиков – небритый мужичок с вороватыми глазками. И под “секретом” сообщил, что в деревне Федоровка, что по пути, имеется большой колхоз, в котором требуется счетовод, и поскольку, все грамотные на фронте, а оставшиеся даже писать не умеют, можно попытать счастья.

К вечеру поезд должен был дотащиться до полустанка, что в нескольких верстах от деревни. Он пообещал помочь с выгрузкой. Сам (по его словам) ехал чуть дальше…

 

IV

Выхода не было, и родители согласились.

Уже в сумерках за две минуты, что стоял поезд, торопливо сбрасывали на снег чемоданы и узлы с вещами. Стащили недвижную старуху.

Едва успели. Поезд ушел.

И лишь тогда заметили, что одного узла не хватает!

Мужичок все-таки нашел свой интерес!

Таким образом, достоверность его слов оставляла большие сомнения.

Ситуация стала угрожающей! Но что-то надо было делать!..

 

У полуразрушенного строения полустанка стояла лошадь с деревянными санями, в которые что-то грузили. Мать поторопила отца, и тот побежал к саням, проваливаясь в снег чуть ли не по пояс.

Не успел. Сани тронулись и, несмотря на его крики, благополучно укатили.

 

Сволокли пожитки и парализованную женщину к полустанку.

 

Может быть кто-то подъедет, к следующему поезду. Темень быстро опустилась на землю.

Но ничего не нарушало замерзающую тишину.

Резко похолодало.

Стало ясно, что через час ждать уже будет некому.

 

Двинулись по заметаемому тянущемуся в лес санному следу.

Выглядело это так.

Сначала отец перетаскивал два узла с вещами, оставив у чемоданов жену с малышом и недвижной матерью. Затем возвращался назад за своей матерью, волочил ее по снегу и, уложив ее на узлы, наконец, отправлялся за женой и чемоданами…

 

Потянула поземка. След саней почти замело.

Сколько идти, куда и зачем?..

Отец боялся за свою мать, не имевшую возможности сообщать о своем состоянии, вполне могла замерзнуть.

Лишь мычанием и мольбой в глазах просила оставить ее и дать спокойно умереть.

Затем вовсе прикрыла глаза. Лицо покрылось инеем. Растирали руки и лицо и тащили, тащили, не надеясь дотащить живой.

Их городская обувь уж никак не была предназначена для путешествия по такому снегу, но выхода не было. Жарко было только отцу, остальные были на грани обморожения.

Мама постоянно согревала дыханием сынишку – тот уже не кричал, лишь поскрипывал…

 

Вдруг мать вскрикнула и села на снег, ухватившись за живот.

Почувствовала голодные требовательнее толчки изнутри.

Этого еще не хватало!

Отчаяние нарастало. Сколько идти?

Правильно ли они идут? След от саней давно не просматривался.

Но и останавливаться нельзя – это конец!

И когда они уже ни на что не надеялись, послышался отдаленный лай собак.

Повеселели.

“Только почему собаки лают и воют?” – думала мама. И лишь, увидев, что отец полез в чемодан, вытащив столовый нож, поняла – выли волки.

Они тянулись к жилью, надеясь поживиться. Если они учуют ночных путешественников – те станут их легкой добычей…

 

Отец делал теперь очень короткие рейды. Боялся далеко отходить.

Вдруг парализованная женщина открыла глаза, забеспокоилась, замычала. Отец понял ее. Она также услыхала вой волков и просила оставить ее, чтобы, пока голодные хищники разберутся с ней, остальные успели отойти подальше…

Не понадобилось!..

 

Замаячило первое жилье.

На их стук никто не отозвался.

И только у третьей убогой избушки после долгого отчаянного стука и криков, послышался недовольный женский голос.

Впустили и то лишь благодаря позолоченному подстаканнику, которым мама помотала перед лицом недовольной женщины – та такое и во сне не видывала!..

 

Эта избушка стала их долгим пристанищем – до осени сорок четвертого года и практически все их сбережения и ценности перекочевали к хозяйке.

 

Здесь появились на свет еще двое детей – мальчик и девочка.

Но отец не останавливался и упрямо продолжал свой род, а ведь на выходе был уже его шестой десяток лет, но ничто не могло его остановить!..

 

По поводу вакантного места счетовода тот мужичок все же не соврал, что, в конечном счете, спасло семью от голодной смерти.

 

Работа счетовода для экономиста с двойным экономическим образованием не представляла труда, хотя?.. Директор колхоза вел странную двойную бухгалтерию, которую не понимал и не приветствовал отец, чем очень сильно усложнил свою жизнь, но иначе не умел…

 

К весне матери отца не стало – отмучилась.

Как они жили в эвакуации можно долго рассказывать, но это уже другая история…

 

Война, эвакуация, голод, лишения, но мама как-то проговорилась, что эти почти три года вынужденной ссылки стали в ее жизни самыми счастливыми…

 

И еще, в качестве резюме вполне определенно можно утверждать – не для всех семей страны власть тирана явилась разрушительной силой, в некоторых случаях произошло обратное.

 

Благодаря или вопреки?..