Крохотный черно-белый комочек опустился в раскрытые ладони. Сотрудница спешила удалиться. Быстро сказала на прощанье: «Только тебе я доверяю котенка сразу на второй день после открытия глазок. Знаю, ты выходишь». Дожидаться моего ответа не стала, исчезла мгновенно. Я глупо и наивно улыбалась пушистому чуду, а оно, чудо это, заявило о себе сразу же неугомонным писком и беспокойным поведением. Я, явно, сильно уж отличалась от его матери. Заменять же ее, хочешь или нет, все-таки надо. Какой же наивностью с моей стороны было предполагать, что котенком займутся дети. А, может, я не решила им доверить младенца, хоть и звериного… Ведь я все-таки мать, к тому же, с опытом. Вот и баюкала на руках орущий комочек, пичкала молоком из медицинской пипетки. Все позади…

 

И вот у нас в доме красавец-кот в контрастной черно-белой шубе. Гордый, независимый, с диким нравом. Неподступный и недоверчивый – и это на всю жизнь. Никого не любящий, почти никого. Из всех членов семьи выбравший только меня. Ходящий за мной по пятам, из комнаты в комнату. Тихо и неподвижно наблюдающий за всеми моими домашними делами, но никогда не мешающий их выполнять.

 

Только ему была интересна моя деятельность, когда поздними вечерами, под настольной лампой, я что-то писала на тетрадных листочках за письменным столом. Он всегда был рядом в такие минуты. Уверена, что это были его самые любимые в жизни минуты. Находясь на письменном столе, рядом с этими листочками, внимательно и неотрывно следил за движением моей руки по бумаге, вглядываясь в каждую букву. И так все четырнадцать лет. «Профессор», - шутили мы. В последние годы старческими подслеповатыми глазами ему все трудней было видеть то, что я пишу. И он опускал голову все ниже и ниже, почти носом уткнувшись в мои листочки. Неотступно следовал за мной к компьютеру, вглядываясь то в монитор, то в клавиатуру. Мой постоянный соавтор. Все четырнадцать лет жил моей жизнью. Эх, Барсик, зачем? Разве не ведомо тебе было от матери-Природы, что жизнь-то одна? И каждому надо прожить свою жизнь, а не чужую.

 

Устраивал в доме разгром, когда я уезжала. Сбрасывал на пол вазы, цветочные горшки, книги, бумагу, посуду. Домашние понимали, что это от отчаяния, от разлуки. От жуткой тоски. Понимали и терпели. Он не хотел ждать меня тихо и спокойно. Боролся с горем, сопротивлялся. Никак не хотел мириться с моим отъездом. Всегда был отчаянным и смелым, сильным и своевольным.

 

Он первым показал нам власть Времени. Через четырнадцать лет у меня вновь на раскрытых ладонях невесомый комочек. Я не чувствую веса, протягивая его ветеринарному врачу для лечения. Но доктор ясно дает понять, что со Временем он тягаться не в силах. При майском восходе солнца с дрожащих ладоней слетела пушинка. И я вдруг понимаю, что так бездумно-отчаянно ждать моего возвращения домой уже никто не будет. И никто не будет ежедневно интересоваться моей писаниной. И никто не будет жить только моей жизнью. Все правильно, каждый живет своей. Вот только жаль, что мой четвероногий друг этого так и не понял.