Так получилось, что я сталкивался с рассказами Владимира Моргана и в конкурсах, которые судил, и при подготовке некоторых его публикаций в журнале. Кратко (ибо если говорить много - а говорить и вправду есть о чем! - то сделать это придется очень обстоятельно и с уважением к Автору, коим Владимир Морган, несомненно, является) расскажу о своих впечатлениях.

Так вот, одна из многих тем, которую разрабатывает Морган, и которая была одной из ведущих в текстах, оказавшихся у меня, была тема, в моем читательском восприятии отразившаяся как тема преодоления пустоты внешней опредмеченности жизни в стремлении к ее внутренней полноте в ситуации утраты прежних духовных основ жизни. Причем под духовными основами имеется в виду даже не идеология, с которой герои Моргана порывают еще до эмиграции. А скорее речь о глубинном естестве жизни, о чувстве наполненности жизнью, о, если хотите, экзистенциальной состоятельности героев. Чувствуя свою ущербность, возникшую в результате внешних жизненных коллизий, герои Моргана всячески стараются обрести утраченную целостность, "врасти корнями" в совершенно иную жизненную среду. Разумеется, процесс этот - глубоко трагичный по своей внутренней напряженности.

Самое интересное, что для передачи вот этой трагичности совсем не обязательно насыщать ткань повествования броскими трагическими событиями, трагизмом ситуации. В таких текстах герои ведут себя по жизни как вполне обычные, заурядные в целом персонажи, в чем-то даже близкие типажу "маленького человека" в классической русской литературе. Главным, выходящим на первый план повествования, оказываются не ситуации и даже не чувства, а разговоры и мысли как источник первых. Вот этот своего рода поток мучительной экзистенциальной рефлексии, которая видна за каждым действием, внешним выражением чувства, жестом, взглядом - и есть подлинно разворачивающаяся трагедия героев Моргана.

Конечно, в своих описаниях Владимир Морган не стесняется показывать самые разные стороны жизни своих героев (особенно эмигрантов): здесь и нарочитая физиологичность чувств, и отсутствие стеснения автора перед передачей откровенной пошлости, и - нередко - кажущаяся "нехудожественность" описания (но при всем при том - именно художественный прием)... И если в восхождении к теме "маленького человека", во внимании к обыкновенным коллизиям его обыкновенной жизни проза Владимира Моргана, думается, наследует традиции русской классики, то в способе, в манере раскрытия эмигрантской экзистенции мне видится что-то близкое к Ремарку в романе "Земля обетованная".

Возможно, это смелое сближение, но мне оно видится небезосновательным.

И в этом я усматриваю отнюдь не вторичность, но несомненное мастерство Владимира Моргана!