Осташись вдовой, новая поселянка Кастабраха стала гнать самогон и продавать его по рублю за бутылку. Кроме того, она проповедовала принцип: «Курочка по зёрнышку клюёт и сыта бывает» и клевала всё, что ей предлагали. Вскоре все мужчины в округе знали: мало того, что у неё можно в любое время дня и ночи купить выпивку, так она ещё и позволит приласкаться к ней любому, кто принесёт хоть что-то полезное для её семьи.

 

Пожилая соседка Прасковья попробовала урезонить Кастабраху, упрекнув однажды:

- Уж больно ты горяча, Брашка! Уймись! Что люди-то скажут, когда узнают, что к тебе каждую ночь мужики через забор сигают, один за другим, один за другим. Ведь не только самогоном ты их потчуешь, иной мужик засиживается у тебя шибко долго. Не ровен час, соберутся бабы и окна повыбивают в хате и тебя поколотят. Да и дочь у тебя растёт. Ей твоя слава достанется. Кто её замуж потом возьмёт?

Кастабраха смерила Прасковью презрительным взглядом, усмехнулась, подбоченилась и пошла своей объёмной грудью на старуху:

- За дочку мою не переживай. Будет приданое - любой за счастье посчитает. А будет у неё мой ум - так она и без приданого любого окрутит.

А кто меня поколотит, тот сидеть будет. А кто только языком трепать станет, у той мужа уведу. Не для того, чтобы с ним жить, а чтобы ей насолить. Будешь ты трепаться – и твоего деда уведу. Хочешь? Он ещё ничего у тебя. А когда разведётся с тобой, так мне всю свою долю имущества подарит. Хочешь на старости лет по миру пойти? Пущу.

Прасковья растерялась. За всю свою долгую жизнь она не встречала такой вот бойкой женщины.

- Никому не скажу. Ну тебя от греха, – повернулась и ушла. А Кастабраха с довольной ухмылкой поглядела её вслед и произнесла вполголоса:

- То-то, бабка! Со мной лучше не связывайся.

 

А Прасковья полдня потом сама с собой разговаривала вслух и всё твердила:

- Вот дура-то старая! И кто меня за язык тянул! Говорят ведь: «Не тронь, оно и не пахнет». Вот дура-то старая! Ещё отравит или наколдует чаво. Ой, дура я, дура!

 

- Мать! Что ворчишь там? – спросил муж, вернувшийся к вечеру из конюшни.

- А, да так я. Так я. Бабка Мотя приходила, опять на детей жаловалась. Это всё пустое. Бабье. Не вникай. Лучше скажи мне, залёточка Иванушка, тебе супчику или кашки? - ласково обратилась она к мужу.

 

Дед, увидев улыбающееся лицо своей жены, удивился. Отвык он от её улыбки. Уже и не помнил, когда она в последний раз ему улыбалась. Да и залёточкой, а тем более Иванушкой, она его вообще никогда не называла.

Недоверчиво посмотрев на жену, дед решил проверить, не потеряла ли жена деньги или ещё чего не натворила ли. Пошёл в потайное место, где они с Прасковьей всю жизнь деньги держали, заглянул. Достал. Пересчитал. Всё цело. Убрал. Пошёл во двор. Осмотрел всё нажитое: тяпки, лопаты и прочее добро. Всё как всегда. Поглядел на поросёнка. А тот ему весёло хрюкнул, вроде как поприветствовал хозяина. Кур пересчитал. Все целы.

Вернувшись в хату и подойдя к жене, пытливо заглянул в её глаза:

- Мать, с коровой что?

- А что с коровой? – переполошилась Прасковья.

- Да я у тебя спрашиваю: с коровой всё в порядке?

- Доила в обед. Весёлая была. А что? Вань, что? Ходила доить. Молока много. Густое. Вань, что случилось?

- Да это ты мне, мать, скажи, с чего ты сегодгя такая ласковая? Признавайся! Что опять натворила?

- А ничего, Ванятка. Ничего.

- Точно? А ничего у тебя не болит? Или сон дурной приснился?

Обычно, если Прасковья видела плохой сон про Ивана, особенно, если этот сон мог предвещать смерть, вдовство, то очень пугалась. И потом неделю, а то и две, не могла надышаться на своего мужа. Но вот залёткой не называла, Иванушкой тоже. Только Иваном звала, а когда рассердится, то Ванькой. Но Иванушкой и Ваняткой она только сына называла, да и то, когда тот был маленьким. А теперь и его только Иваном зовёт.

 

- Сон, Вань! Сон! Будто ты, Вань, женился на молодой, а потом умер! – вдруг выпалила Прасковья.

- Ну, мать! Ну, удумала! – рассмеялся довольный дед.

Ему польстило, что жена его всё ещё ревнует, а значит, любит. И более того, считает его способным понравиться молодой женщине.

 

- Зачем мне молодая? Да ты и сама у меня ещё молодая! Ай, нет? – дед осторожно приобнял жену, опасаясь, что она может оттолкнуть, раскричаться и с такого приятного радушия перейти в ругань. Но Прасковья не оттолкнула мужа. Напротив! Она прильнула к нему всем телом, тоже обняла и жарко зашептала:

- А помнишь, Ванечка, как ты меня в первый раз обнял?..

 

Иван задохнулся от счастья, которое не посещало его уже много лет...

 

В тот вечер они уснули, как молодожёны…

 

Казалось бы, поселилось в деревне зло в лице бойкой Кастабрахи, а вот в одной избе стало теплее. Правда, нет ли, но утверждают, что так работает закон равновесия: если увеличилась доля зла, то обязательно увеличится и доля добра.