Посвящается

начальнику Туркменской железной дороги

Худайкулы Халлыкову

 

Его нашли на насыпи новой железнодорожной ветки, проходящей через пустыню в столицу страны. Он лежал лицом к щебню. Охранники исправительного лагеря перевернули беглеца. На них смотрело гордое лицо человека, на котором засохли два грязных потека от слез.

Начальник караула, отвечавший за поселенцев Школы перевоспитания, с размаху ударил беглеца прикладом автомата по голове. Пленный скорчился, повернувшись на бок, и тотчас же получил сапогом в живот.

- Эй, Орзу! Хватит! В тебя что, шайтан вселился?

Это крикнул один из подчиненных начальника караула. Он был не молод, и служил в полиции по контракту.

- Если ты такой жалостливый, Бек, то веди его сам все семь километров в село, - ответил Орзу. Он сплюнул на землю и выругался.

- Хорошо, - ответил Бек, - поведу, а не то ты забьешь его до смерти.

Орзу и двое охранников сели в старенький «уазик», и машина, петляя по бездорожью, развернулась в сторону аула.

- Вставай, Бакыев, - сказал Бек. – Ты можешь подняться?

Пленник, было, зашевелился, встав на карачки, но тотчас же рухнул на землю. Он все еще держался за голову руками, пальцы его были в крови.

- Дай-ка посмотрю, - подошел к нему охранник.

Он заставил пленника убрать руки, достал из сапога острый нож и отсек с головы часть волос. Затем вынул из маленькой аптечки йод и пролил немного капель на рану.

- Шишка есть, но кровь изза содранной кожи. Не так все страшно… Не хочешь идти? Ладно, посиди.

Бек сел на насыпь. Пленник присел рядом.

- Спасибо за то, что вступился, - сказал он глухим голосом.

- Тебе уже за шестьдесят. Раньше такой возраст уважали, - ответил Бек. Он посмотрел на вытянутое лицо пленника, на его умные раскосые глаза. – Ты из какого племени?

- Из дураков.

Бек отложил автомат в сторону и встал перед пленником. Приложив одну руку ко лбу, а другую к сердцу, шутливо поклонился:

- Вах-вах! Такого дурака сослали! Вы, уважаемый, хотели уехать на поезде или броситься под колеса?

- Нет. Я пришел посмотреть на эту дорогу. Я ее строил…

- Эй, неужели вы тот самый Керим Бакыев, что был начальником дороги? Будете насвай?

- Давай.

Охранник достал из кармана вырезанную из дерева грушу, окрашенную в желтый цвет, вытащил пробку и насыпал сначала Бакыеву на ладонь, затем себе по щепотке наса. Каждый положил его себе под язык. Так издревле курили здесь в пустыне кочевники. Благодаря небольшому количеству наркотика, нервы людей успокаивались.

- Да, вы были большим человеком! Что же случилось?

- Оговор.

- Вах-вах! Почему не постояли за себя?

- У меня внуки. Я согласился на измену стране. Если бы не согласился, то родных бы пересажали в тюрьму.

- Ты настоящий мужчина.

- Нет, ошибаешься, - я трус! Мне не надо было верить глупым бредням нашего…

Они замолчали. Собеседники знали о ком идет речь.

Но здесь до их слуха дошел какой-то звук. Вдали из-за невысокого холма появился поезд. Он шел с юга на север.

- Сборный идет, - сказал Бакыев, - по звуку слышу – около полусотни вагонов. А тащит их «ушка».

Пленник посмотрел на охранника.

- Это тепловоз такой, у него в названии есть буква «у», русская буква.

- Давайте отойдем.

Они отошли метров на пять к низкорослым акациям. Поезд приближался. Из трубы локомотива шел черный дым.

- Не отрегулировали подачу горючего, - выругался Бакыев. Он выпрямился, сдвинув брови, словно приготовился слушать доклад, а может, и объяснения по поводу плохого ремонта тепловоза. Да, он и в самом деле был таким, строгим и непримиримым к недостаткам. Еще был вспыльчив. Люди всегда отступали, когда Бакыев настаивал на своем.

Тепловоз тащил за собой состав на малой скорости – дорога шла на подъем и по кривой. Из окна локомотива на этих двоих внизу смотрел машинист. Он был не в форме. На голове – тюбетейка.

Вдруг машинист произвел экстренное торможение, всего-то метров пятьдесят оставалось до людей внизу. Он выскочил из кабины и побежал к ним.

- Керим-ага, Керим-ага! – кричал он на ходу, размахивая тюбетейкой.

Когда подбежал, то замер, с болью разглядывая своего бывшего начальника.

- Мурзаев? Это ты!

Бывший начальник дороги шагнул к машинисту. Они обнялись и так долго стояли, покачиваясь, сглатывая слезы.

- Ах ты, шайтан! Ты что так дымишь! - Бакыев отстранил от себя машиниста и стал его отчитывать. - Ты думаешь, пустыня большая, вытерпит?

Тот стоял, утирая слезы: - Машина не достояла на ремонте, ее вытащили на маршрут…

- Как так?

- Не хватает локомотивов.

- А что без помощника?

- Помощников нет, да и платят за одно лицо больше… А мне деньги нужны - у меня двенадцать детей, восемь внуков… Если бы не корова да теленок. Я рядом с депо живу.

- Знаю, - ответил Бакыев, - забыл, что на свадьбу старшего сына приглашал?

- Да помню, помню и подарок от руководства дороги, автомашину. Почему так произошло с вами, начальник? Почему аллах допустил, что все изменилось?

- Ну, хватит, - ответил бывший начальник. Ты же знаешь народную мудрость: беречь надо то, что есть. Не уберегли… Все, хватит разговоров, иди, диспетчер там, наверное, разрывается? Как остановку-то оправдаешь?

- Найду причину! Столько недоделок! Вон шлангов и ремней кучу запасных везу.

- Они тебя вычислят по месту остановки с нашим лагерем. Беды не оберешься! Уходи!

Бакыев аж топнул ногой, как это делал, когда заставлял слушать его приказания.

Но послышался лишь слабый хруст песка.

Машинист встал на одно колено перед бывшим начальником дороги, взялся за полу его халата и поцеловал грязную, запыленную, забитую песком ткань. Словно это было знамя страны, которой надо было присягнуть на верность. Но оба знали, что это была всего лишь дань погибшему миру, в котором жили без Вавилонской башни.

Когда старый машинист поднялся, они обнялись.

Слезы появились снова, когда машинист в кабине тепловоза взялся за контроллер, а охранник снял свой автомат с куста пустынного дерева.

Он коротко приказал Бакыеву:

- Пошли… пошлите…домой!Так и разошлись – люди и поезд, чертящий в небе хитросплетения из колец дыма, которые быстро рассеивались.

Вскоре на этом месте никого не было. Постороннему взгляду это показалось миражом, что так часто появляется в воображении людей, потерявшихся в пустыне.

На этот раз пустыней была их прежняя жизнь…