Звия

 

Предчувствие

 

Вы думаете, что невозможно перешагнуть через миллионы лет?

Ещё как возможно! Надо подумать о том, как оказаться в очень далёком будущем. Но сначала следует понять, что в другом времени многое не так, как в твоей жизни: и философия общества, и его развитие — совершенно иные… И тогда на помощь необходимо призвать анализ тенденций своего времени. Этот экскурс в диалектику даёт направление фантазии, как проекту будущего.

Необходимо отталкиваться от того, что мысль строит мир. Сначала это модель, цивилизация может воспользоваться и ею, а иногда и в сочетании с другой, не менее сумасшедшей, на первый взгляд мыслью. Ведь то, что происходит сегодня — разве не безумие, с точки зрения людей, живших всего лишь полвека назад?

Итак, я, как автор, начинаю верить в то, что пишу, когда «нащупываю почву» под ногами. Ведь так поступает и учёный, когда создаёт теорию, основанную на первых лабораторных результатах, когда вещество показывает неожиданные и противоречащие фундаментальным теоретическим основам свойства. И тогда человек начинает строить такую систему логических умозаключений, которая оправдывает новое поведение материи.

 

Глава первая

 

Через 1 час после вспышки

 

Конец июля 1982 года выдался архижарким. В Вашингтоне ближе к полудню уже плавился асфальт. В пятницу генерал Хейг с семи утра был в своём кабинете.

— Мэри, — вызвал он по селекторной связи секретаршу.

— Да, генерал.

Мэри никогда не называла шефа госсекретарём. Она стояла перед ним навытяжку, не старая и не молодая, не красивая и не безобразная.

— В корпорации «Дженерал Электрик» тебя ждут. Вот телефон. — Хейг перегнулся через стол, бросив подготовленную им карточку. — Свяжешься, когда тебе будет удобно.

— Спасибо, — несколько суховато для благодарности сказала женщина.

Спросила:

—Подать сводку?

— Неси. О моей отставке президент доложит на утренней встрече. А пока не будем нарушать порядка.

Он хитровато взглянул на женщину. Она промолчала. Его воспитание!

Все помощники госсекретаря Александра Хейга тоже были на местах. За информацией Central Intelligence Agency следил референт доктор Браун. Но сводку он передавал опять же через секретаря. Так уж было заведено. Но на этот раз Хейг, просматривая последние события, вызвал Брауна.

— Джордж, присаживайтесь. Вы должны поладить с Шульцем.

Доктор не дошёл до кресла и остановился. На лице его было написано крайнее недоумение.

— Почему?

— Ну, не надо изображать невинность, вы же аналитик.

Браун изогнул бровь:

— Ну да, имена у нас сходятся.

— Не поладите, пристрою. А теперь ответьте, что это?

Он протянул лист сводки с отмеченной красным цветом фломастера строкой. Сведения об СССР он помечал именно этим цветом.

Доктор ответил:

— Зафиксирован мощный выброс фотонной энергии на территории СССР. Это произошло на территории Туркменистана, почти в центре пустыни.

— Что значит — фотонной? Объясните — это связано с ядерной энергией?

— Нет. Это нейтральная элементарная частица с нулевой массой и спином 1.

— Отлично! Вспомним Гарвард. Итак, это природное явление или взрыв?

— Это шло от поверхности земли. Но не пуск ракеты. Время зафиксировано: 13.44 по Москве.

— Вы уже живёте по Москве?

Государственный секретарь подошёл к окну. Солнечные лучи упали на его лицо. Он резко развернулся и посмотрел на помощника:

— В недавней речи на пленуме Брежнев хвалился новым сверхмощным оружием, способном вызвать природные катаклизмы.

— Это возможно, если взорвать водородную бомбу на определённой глубине океана, что позволит спровоцировать цунами и вызвать гигантскую волну, которая сможет «вылизать» любое наше побережье километров на сто.

— А что, если предположить, что они сумели обуздать фотонную энергию? В чем это может выразиться?

— Пока это из области фантастики, — пожал плечами доктор. — Русские в Дубне пытаются раскрутить частицы, но фотоны неуправляемы.

— А если они их приручили? Фантазируйте, доктор, ну! — потребовал генерал.

— Если допустить прорыв русских в экспериментах, то они могут через два-три десятилетия вывести космические корабли на световую скорость, или… Нет…

— Продолжайте, не стесняйтесь.

— В сочетании с лазерными установками они могут сжечь из космоса любой объект на нашей территории. Вывести из строя мощным направленным лучом любые атомные реакторы.

— Вы это серьёзно?

— Вы потребовали фантазий, я допустил это.

— И что же у них там, в пустыне?

— В том квадрате лишь буровая. Шахты ракет у них гораздо севернее, вот здесь.

Браун подошёл к карте СССР на стене и ткнул указкой, которую он снял с крючка за драпировкой.

— Тогда я не завидую Шульцу, он ещё не знает коварства Советов. У них всегда что-нибудь подают на десерт.

Генерал сделал паузу. Опять мысли об отставке. Его Рональд дрогнул. Да, это не съёмочная площадка, господин президент.

— Наши друзья в сенате,— по тону Хейга было ясно, что это за друзья, — хотели избавиться от «ястреба»! Но ведь кто-то должен клевать головы русским. Да и не только им... Проект о вводе экономических санкции против Польши предложил как раз я, «ястреб». И вот, поверьте, доктор, осенью на выборах в конгресс демократы, используя мой уход, продвинутся. За нами останется сенат, но дальше — не знаю...

Александр Хейг как в воду смотрел. За две недели до Рождества Палата представителей Конгресса США откажется удовлетворить запрос президента Рейгана о выделении 988 миллионов долларов на строительство и испытания первых пяти из 100 ракет класса «MX». Но это уже другая история. А в то утро генерал Хейг сложил свои полномочия государственного секретаря Соединённых Штатов стал Джордж Шульц. Он отправил доктора Брауна дослуживать в Центральное разведывательное управление.

 

36 часов до вспышки. Москва

 

Сергей Лемешев опаздывал. Он быстро проскочил вахтёра, лифт услужливо открыл дверь, и оказалось, что придётся подниматься на шестой этаж одному. Неужели все уже работают? Когда он шагнул в полутёмный коридор, то понял, что ошибся этажом, в запарке нажал на пятый. Это был закуток главного редактора, его заместителей и ответственного секретаря. Ковры, кондиционеры, тишина. Дом отдыха!

— Молодой человек! Лемешев, зайдите ко мне!

Ну надо же, главный редактор помнит его ещё молодым человеком!

Андрей Николаевич Артухов, как и все люди невысокого роста, славился коварным гостеприимством. Он, как рыбак, вылавливал опоздавших и тащил на леске вежливых слов в свой кабинет, на ходу приказывая секретарше подать им чая, а лучше — кофе, на две персоны. Первая персона был он сам — бог и царь всех этажей, где располагалась редакция «Комсомольской правды». Вторая — подвернувшийся под руку сотрудник. Чем грозила беседа в кабинете главного? Да ничем особенным: в конце мирного разговора о «Спартаке» и «Динамо», видах на урожай зерновых, происках американских спецслужб в странах социалистического лагеря, Артухов звонил редактору отдела, в котором работал провинившийся, и приказывал оформить командировку такому-то туда-то! Обычно место командировки выбиралось такое, чтобы болельщик «Спартака» почувствовал, что о «Торпедо», любимой команде шефа, нельзя отзываться пренебрежительно! И в командировочном удостоверении появлялись Колыма, Аральское море, Монголия...

Так что дисциплина в редакции два года, пока Андрея Николаевича не перевели в ЦК ВЛКСМ, была железной.

— Давно не были в командировочке, Сергей Иванович? — ласково заглянул в глаза Лемешеву главный.

— Да вот отписываюсь после Молдавии…

— Михаил Абрамович, — энергично звонил главный в отдел Сергея по телефону, — Лемешева — в Ашхабад. Нет, не через неделю, и не завтра, а сегодня! Во вторник должен быть материал.

Всё коротко и ясно!

— Андрей Николаевич! — попытался было увильнуть от поездки Сергей. — Там же на солнце в июле 70, по Цельсию, градусов! В пустыне, говорят, яйца мгновенно запекаются.

— Где-где запекаются? — но рукой Артухов показывал на один из телефонов, который залился трелью. Мол, всё, аудиенция окончена, дела.

— В песке запекаются.

Уточнение было уже сделано рядом с массивной дверью, обитой кожей.

— Надо же, — послышалось сочувствие главного, — береги себя, Лемешев.

Это уже по ту сторону двери, как по ту сторону жизни.

Про яйца Сергей сказал от отчаяния. Волновало другое: на пятницу у него была назначена встреча со Светочкой Сергеевой, которая пригласила его на дачу родителей, с ночёвкой. Молодые люди познакомились в метро, у касс. В вагоне выяснилось, что имя и фамилия у них совпадают перекрёстным образом. Чем не повод для более близкого знакомства? Они уже успели встретиться несколько раз. Наконец Светочка предложила дачу. «Будем одни!» — сказала она. Сергей настроился на очень приятное во всех отношениях рандеву. И вот облом из-за какого-то опоздания на работу! Артуховская казарма!

— Попал, дорогой? — Михаил Абрамович Коган вырастил огромные усы a-la Щорс, в которые коварно улыбался. — Не удивительно, что Туркмения! Вчера Артухову подложили на стол республиканскую молодёжную газету, в которой промелькнула короткая заметка о колодце глубиной 220 метров! Самом глубоком в Каракумах! Вероятно, и во всём мире, если не считать природный колодец в Италии, близ Рима. Тебе обязательно следует побывать на его дне! Вернёшься с полосой, — шеф сделал паузу, чтобы вложить в последующие слова весь пафос того замечательного времени, когда знаменитым можно стать, подвергнув себя смертельному риску ради общего дела, — встретим, как героя космоса!

Сергей просунул руку за огромную тумбу своего письменного стола и вытянул недавно купленный индийский «дипломат», в котором находилось всё, что необходимо было для таких экстренных случаев, от зубной щётки, блокнота для записей до фотоаппарата «Зенит». Через минуту он уже забыл о свидании на даче.

 

24 часа до вспышки. Борт самолёта Москва – Ашхабад

 

Жара при выходе самолёта при подлёте к столице Туркменистана сдавила «героя космоса» словно противник в классической борьбе, намереваясь положить на обе лопатки: между ними текли реки пота. Салон ТУ-104 превратился в парную бани. Взмокла рубашка, хоть снимай и отжимай!

Хорошо, что народ здесь приветливый! Подкатила к трапу «Волга» ЦК комсомола Туркменистана. Инструктор отдела пропаганды и агитации Какагельды Байрамов, важный, сановитый, с животиком — спутником излишеств, вышел, чтобы под белы руки проводить гостя к машине. И гостиницу подыскали уютную, коттедж в Ботаническом саду.

— Это же настоящий оазис прохлады, дорогой, — по-свойски склонился над ухом Какагельды.

Он лично провёл гостя в домик, открыл холодильник, забитый египетским пивом Stella, копчёной каспийской осетриной, запотевшими бутылками водки. Камера для овощей была полна крупным виноградом сорта «Дамский пальчик», гранатами и инжиром.

В первый же вечер Какагельды и редактор «Комсомольца Туркменистана» Мурад Гафуров в ресторане, примыкающем к Ботаническому саду и скрытым под сенью густых, экзотических для Туркмении дубов, угостили москвича пловом и шашлыком под многочисленные тосты. Наконец Сергей пришёл в тупое созерцание стройных ног разбитной официантки, которая разве что не садилась к нему на колени! И села бы юная проказница, сделай москвич ей намёк. Но единственное, на что был способен столичный журналист, так это вспоминать со смешанными чувствами благодарности и ненависти Артухова…

Утром его поднял звук клаксона «Волги», остановившейся перед гостиницей. По Ашхабаду уже бегали «Жигули» первых моделей, но престижными в мире партийной и, естественно, комсомольской номенклатуры оставались «Волги», машины Горьковского автозавода.

Лемешев, морщась от боли в висках и тяжести в затылке, или наоборот, войдя в ванную, взглянул в зеркало. Но вместо мрачного человека, страдающего синдромом похмелья, увидел молодого мужчину с весёлым оскалом ровного ряда белых зубов. В отражении светлые, почти льняные, волосы истинного русича очень необычно сочетались с чёрными бровями. Голубые глаза, как у Алена Делона. Всё это производило на женщин неизгладимое впечатление.

Он знал об этом, но считал, что не родилась на свете та женщина, которая бы завлекла его в сети Гименея.

— Ты презираешь всех нас, красавчик, — сказала однажды на вечеринке в столовой редакции бойкая машинистка Глория, она же Акулина Мамонова из-под Тулы, мечтавшая подхватить москвича с университетским дипломом и родителями — партийными боссами. По энергии и любви к экспромтам она походила на героиню Ирины Муравьёвой из кинофильма «Москва слезам не верит». Холостяк Сергей Лемешев давно привлекал её внимание, хотя это «давно» составляло всего семь месяцев после появления Глории в редакции.

— Это наглый поклёп, — усмехнулся Сергей, и после вечеринки девушка оказалась в его квартире.

— Потрясно! — так Глория выразила своё восхищение большим количеством африканских масок в комнате Лемешева и плюхнулась на тахту, открыв для широкого обозрения привлекательные ноги. Плюшевая кукла, подаренная мамой Сергею в его детсадовские времена, подскочила и неуклюже зарылась головой в угол тахты, прижимая к своим тряпичным ушам полусогнутые лапы. Приговор был окончательный. Как истинный джентльмен, лишь ближе к полуночи Сергей вызвал для Глории такси, которое доставило девушку в редакционное общежитие в Сокольниках.

Это было ещё при жизни мамы Лемешева, которая была очень рада, узнав, что Глория выскочила замуж за старшекурсника факультета геологии МГУ, что принёс в редакцию свой труд для публикации. Это было что-то о психологии молодёжного коллектива геологической партии в условиях суровой тайги...

Сергей расслабленно сидел на переднем сиденье «Волги», которая несла его на аэродром. По очереди инструктор Какагельды Байрамов и Дурды Сахатов — худощавый главный инженер треста «Туркменспецводопровод» — развлекали его анекдотами. Затем разговор принял темп неспешных вопросов и таких же обстоятельных ответов.

В этой республике Сергей был впервые. Здесь успешно работал их собственный корреспондент Василий Кирсанов. Но его месяца два назад взяли в «Правду». Вот почему Артухову нужна была «география» и «экзотика».

Что за порода людей, думал Сергей, наблюдая за своими собеседниками. Просто из чиновников, добравшихся до заметных вершин, но ещё не почувствовавших предела мечтаний «аппаратчика-альпиниста»? Или это была смесь истинного гостеприимства с расчётливой восточной угодливостью: что в Москве скажет о них он, человек с трудной для произношения фамилией? Дурды Сахатов так и переспросил при знакомстве: «Лэмэсев»?. На это Сергей с улыбкой ответил, используя вчерашнее общение в кругу туркмен: «Ова, ова», «Да, да». Не станешь же поправлять людей, в алфавите которых нет мягкого знака!

Их ждал вертолёт МИ-4 зелёного цвета. Когда все оказались в его по-армейски простом салоне, главный инженер, человек простодушный, достал из своего портфеля (Сергей усмехнулся — прекрасное изделие из кожи крокодила служило котомкой!) бутылку туркменского коньяка, «визитную карточку» в длинных коридорах министерств в Москве.

— По глотку, Сэргэй?

— Нэт, дарагой, — в тон Дурды (почему-то к имени инженера хотелось добавить «Мурды») ответил корреспондент, — мне бы аспиринчику.

Инженер с явным непониманием обстановки пожал плечами, пряча бутылку (сам он не очень любил коньяк, русская водка лучше), и достал аспирин, обнаружив этим полную осведомлённость о состоянии корреспондента и готовность всячески угодить.

Организм быстро согласился с приёмом лекарства, и голову отпустило настолько, что Сергей задумался над судьбой мух, жужжащих в салоне. Вроде бы праздное занятие, когда летишь над морем серо-жёлтого песка, которому ветры придали вид огромной стиральной доски. Блеснула нитка идущего к столице канала. О его строительстве писали только в восторженных тонах. Потянулись барханы и низины между ними, с тёмными вкраплениями пустынной растительности. Приземлится вертолёт, мухи вылетят, лениво иронизировал по поводу своих мыслей Сергей, а что потом? Они же, как домашние животные, пропадут без человека!

Что за чушь лезет в голову? Зря он отказался от коньяка. Не ровен час, по мухам заплачет! А Светочка обиделась, когда он отложил встречу из-за командировки. Студентка планового института немного помолчала и объявила в телефонную трубку, что последует вечному закону арифметики о том, что от перестановки слагаемых сумма не изменяется. «Жаль, но это не смертельно».

В свои 33 года журналист сумел выработать защитную реакцию от всякого рода недоразумений с прекрасным полом — равнодушие и к их и своей судьбе. Он закрыл глаза. Шум двигателей уже не раздражал, а стал убаюкивать. Растревоженный темой любви, он подумал об однокласснице Наденьке Свирской. После выпускного вечера они уединились у Верки Самойловой и до самозабвения целовались, настолько распалив себя, что дошли до неизведанного, а затем, до конца не осознавая, что произошло, вернулись к столу и поклялись любить друг друга до гроба.

Получилось — до Наденькиного. Через день её сбила машина, и Сергей, это случилось одиннадцать лет назад, впервые после смерти отца познал мерзкую способность жизни создавать вакуум желаний. Сергею вспомнилась мало кому известная тогда в стране трагедия в Донецке, когда пятиэтажный дом ушёл под землю — в рукотворный вакуум выработанных шахт. Дом стал могилой для многих людей. Лемешев, спецкор «Комсомолки», летал тогда на место трагедии, но репортаж из-за цензурных соображений так и не вышел. Сейчас Сергей подумал, что его любовь к Наденьке была таким же исчезнувшим в пустоте земных пород домом...

Дурды-Мурды показал рукой в иллюминатор: там детской игрушкой замаячила буровая вышка. Базировались колодцекопатели в двухстах метрах от посёлка буровиков. Поэтому вертолёт пошёл на посадку.

 

4 часа до вспышки. Центральные Каракумы, колодец Азатлык

 

Ничего похожего на строительство колодца не было. Сергей увидел хибару из самана, которую, вероятно, построил самый ленивый из известной троицы поросёнок Ниф-Ниф. Неподалёку застыл в нелепой позе колёсный трактор «Беларусь», был ещё холм какой-то глины, спёкшейся на солнце в тёмную, шоколадного цвета массу. За холмом мелькнуло и пропало серое кольцо колодца.

Бригада строителей собралась в полном составе. Семь человек поочерёдно протягивали то ли грязные, то ли загоревшие до коричневых оттенков кожи руки для приветствия. Затем все расположились под навесом из брезента с восточной стороны домика, который оказался достаточно крепким (всё-таки его построил трудолюбивый Наф-Наф!). Горячий ветер пустыни нёс удушье начинающейся жары. Было часа два до полудня, небо потеряло синеву, превратившись в блёкло-грязную шатровую накидку.

Пили зелёный чай и вели неспешную беседу. Больше о политике, которую делали в Москве. За тысячи километров от столицы СССР в пустыне, оторванные от жизни, строители, комсомольский функционер и главный инженер треста задавали Сергею вопросы односложные, но с глубоким подтекстом: «А правда ли то, что?» Лемешев не знал, от чего больше устал: то ли от жары, то ли от искреннего интереса людей к жизни политической верхушки. А что в ней интересного? Люди у власти были такими же в своих обыденных поступках, как все смертные, но у них было больше возможностей предавать своим страстишкам статус государственной необходимости.

Наконец, бригадир, невысокий коренастый туркмен с чёрной копной волос, перемешанной с песком, придавшим голове пепельный налёт, оценил скрытое раздражение гостя, вынужденного говорить, а не заниматься делом, кивнув ему и Паше-мотористу, направился к колодцу. Лемешев с радостью схватил свой рюкзачок и вышел за бригадиром.

В пустыне с полудня до шестнадцати часов негласным распорядком дня установлен обед с дремотой. В норах в это время спали тушканчики, степные лисы и волки, вараны «зем-зен». Даже змеи, найдя тень в сплетениях пустынной полыни, экономили силы для ночной охоты на мелких грызунов. Лишь медленно ползущие черепахи в растерянности смотрели на свои укрытия, не понимая, как это они отважились покинуть их?

У Мереда-ага был свой резон быстрее ознакомить москвича с колодцем. Ему надо было к вечеру закончить облицовку самой нижней части южной его стены.

Внешне колодец пустыни не отличался от обычных, какие можно встретить в сельских дворах туркмен, где не было водопровода. Снаружи он представлял собой кольцо, обложенное кирпичом и покрытое слоем штукатурки, в которой было больше цемента, чем песка. Если заглянуть в такой колодец в ауле, то можно увидеть тёмные отблески воды. Сергей ничего, кроме пустоты, в нем не увидел. Его «о-го-го!» безвозвратно ушло в нутро колодца.

Моторист засмеялся:

— Ответа не жди.

Однако Сергею показалось, что эхо всё-таки пришло вздохом человека, ослабевшего в бесполезных потугах выбраться на поверхность, «ой-ой-ой»...

Бригадир лично осмотрел трос, заставив моториста запускать лебёдку на спуск и подъём. Ещё раз изучил состояние «парашюта» — кожаных ремней, переплетённых крест-накрест в виде сиденья. Включил свет в колодце: по электрическому проводу от генератора трактора вниз была спущена 12-ваттная лампочка. Всякое ведь предполагалось! Профессия колодцекопателя опасна. И об этом говорили их названия. На севере Каракумов один такой назвали «Адамбосаном» — «Человека задавило», рядом «Адамо;клен» — «Человек умер». В ста сорока километрах к северу от Ашхабада — «Ойкенсиз» («Нечем дышать»), а чуть ближе к Старому Мерву есть колодец «Джангуторан» («Спас себя»). Колодец с таким названием копал сам Меред-ага. Это его слава!

И, дав инструкцию ни в коем случае не приближаться к краям и не трогать стены, пригласил москвича занять место в «парашюте».

— Несколько снимков и сразу же наверх! — напутствовал бригадир. Его важным кивком головы поддержал главный инженер. Инструктор остался в кибитке. Было слышно, как он кричал, захлёбываясь от смеха: «Вах, шайтан, вах-вах, шайтан!»

Когда Сергей занёс ногу, чтобы просунуть её между ремнями «парашюта», вертолёт, взревев двигателем и подняв песчаную бурю, резко ушёл на юг. Он улетел на базу до завтра. Сергей Лемешев не знал, что это завтра будет совершенно отличным от других дней его жизни.

 

18 минут до вспышки

 

Впоследствии Сергей вновь и вновь будет пытаться повторить спуск в колодец, приведший его к находке, которая перевернула его жизнь в самом буквальном смысле...

Итак, всё начиналось с неторопливого спуска вниз. Когда пошли оштукатуренные стены колодца, ещё освещаемые дневным светом, у него вывалилась записная книжка. Она, шурша, прошлась по жерлу колодца, а затем где-то далеко шлёпнулась. Звука Сергей не услышал, ревел двигатель трактора, но появилось представление о шлепке. Сергей незло выругался, но тотчас же забыл о блокноте, потому что сравнил колодец с глубоко врытой в землю гигантской пушкой, из которой Жюль Верн запустил снаряд к Луне.

Ствол колодца книзу постепенно расширялся, превращаясь у дна в сферу для заполнения двумя-тремя тоннами холодной пресной воды. Ею можно вдоволь напоить отару овец. Ничего интересного в стенках колодца, обработанных цементом, Лемешев не увидел, хотя предполагал за ними настоящее наслоение геологических эпох.

Вчера в ресторане, между тостами, в их беседу вмешался оказавшийся за соседним столиком директор Института пустынь Академии наук республики Агаджан Бабаев. Он бубнил специфическими терминами о том, что Каракумы — это намётанный древними реками песок, что раньше здесь было сравнительно мелкое море, подступавшее к Памиру. Доказательства — в найденных в песке пустыни морских кораллах и окаменевших страусиных яйцах.

Когда ноги коснулись дна колодца, движение остановилось. Там, наверху, трос был размечен красными полосками, а журналист перед спуском гадал, глядя на банку с краской, зачем здесь малярные работы?

Только тишина и тьма, потревоженные дыханием человека и автомобильной лампочкой, испуганно мерцавшей на глубине 220 метров. Сергей, слегка раскачиваясь в «парашюте», думал о том, что 120 миллионов лет назад здесь было тёплое мелководье моря. А, может быть, остров с тропическими растениями и животными. Различные твари, ползающие, прыгающие и летающие, грызлись между собой. Они подавали пример обезьянам, а те сохранили этот образ жизни для людей...

Сергей усмехнулся. Он увидел записную книжку, валявшуюся птицей, сбитой и распластавшей белые листочки, как небольшие крылья. Презрев предупреждение бригадира Мереда-аги, вылез из «парашюта» и встал на грунт. Дно дрогнуло, словно живое, потому что под ним уже накапливалась вода, просачивающаяся из подземной линзы. Свет лампочки, бросаемой при движении сполохи, освещал не до конца обрешеченную стену. Оставался лишь сегмент в рост ребёнка. Там была земля невероятной древности!

Лемешев, опустившись на колени, дотронулся руками до грунта и ощутил прохладу сыроватого песка, который был крупнее того, что наверху, горячего, пыльного, истерзанного ветром. Сергей прижался ладонями и щекой к влажному песку, как путешественник, вышедший из жаркой пустыни и упавший на берегу моря. Остатки похмельного вхождения в рутинный репортаж вмиг исчезли. Неплохо бы найти в этом песке древнюю ракушку или окаменевшее яйцо какого-нибудь «завра» той эпохи!

Лемешев, как ему казалось, осторожно погрузил пальцы в песок. Тот уже подсох, даже на такой глубине, и легко поддался. Ещё усилие и кончики пальцев действительно упёрлись в нечто твёрдое. У Сергея сразу же от волнения захватило дух: либо это камень, либо яйцо динозавра! Ладони уже ощущали его гладкую поверхность. Наконец обе руки захватили некий круглый предмет. Внезапно зашуршало под ногами. Молодой человек замер, вспомнил об инструктаже бригадира быть осторожным. Но когда он решился рвануть находку, стремительная лавина песка опрокинула его.

Последнее, что даже не услышал, а почувствовал Сергей — это хруст в спине, принёсший сильную, но кратковременную боль, которая была последней в этой его жизни...

 

Миллионная доля микросекунды до вспышки

 

На грудь мёртвого человека, согнутого в нелепую позу вывернутой навзничь куклы, выкатился мяч. Он вспыхнул и занял всю сферу колодца. Неуклюжее тело было поднято в центр этой светящейся сферы, которая через мгновение скатилось мячом на дно колодца. Человека в нём не было. Так Сергей Лемешев перестал существовать для Земли.

 

Глава вторая

 

После вспышки

 

Это был удивительный сон! Сначала был яркий свет. Затем каким-то внутренним зрением, не ограниченным рамками времени и пространства, Сергей увидел неведомую прекрасную планету. Он взлетел высоко-высоко и стремительно ринулся вниз на кроны деревьев. Вдалеке виднелся океан, его скалистый берег, мелькала голубая змея реки. И никакого намёка на присутствие людей. Единственным человеком был он сам, лежащий на низкой тахте с тускловато-белой поверхностью в нелепой позе бесчувственного манекена, облепленного песком.

Эта картина не вызывала ни ужаса, ни сочувствия. Было лишь ощущение некоей развязки, что тело, неподвижно лежащее на столе, уже никогда не оживёт. Возможно, появится патологоанатом, который, покуривая дешёвые сигареты, вкатит тележку со скальпелями, пилами и ручной дрелью — нечто похожее на комплект инструментов краснодеревщика. Чуть позже выкурит всю пачку, раскромсав тело, измочалит полотенце о свои руки и лоб, ожидая подхода практикантов местного мединститута, чтобы те зашили всё, что осталось на столе. И молодые ребята начнут тыкать в него, Лемешева, иглами и с опаской поглядывать на лицо покойника: не поморщился ли тот от боли?

Но в «операционную» влетело пульсирующее облако. Оно зависло над неподвижным телом, словно изучая его состояние двумя изумрудами, затем обратилось к сознанию Сергея с вопросом: «Будем жить?»

Тот попытался в ответ кивнуть головой в знак согласия. И этот внутренний жест был понят облаком. На глазах Сергея столешница стала мягкой и обрела форму саркофага, непонятно откуда взявшаяся прозрачная жидкость залила тело, которое оказалось будто под коркой льда. В одном из фильмов про Аляску по Джеку Лондону Сергей видел подобный кадр.

И всё. Сознание Сергея погасло и провалилось в темноту и безвременье.

 

Десять земных минут после вспышки

 

В веки бился свет, и Лемешев приоткрыл глаза. Колодца не было, а был лишь потолок больничной палаты — без трещин на стыках плит и осыпающейся извёстки. Совершенно идеальный! Вероятно, Сергей попал в палаты Четвёртого управления для цэковских больных! А как же иначе, смешливо подумал Лемешев, и стал поочерёдно поднимать руки и ноги, проверяя своё состояние.

Похоже, его вытащили из колодца и вертолётом отправили в Ашхабад. И это произошло так давно, что боль осталась в прошлом, а теперь каждая клетка его тела рапортовала о силе и неограниченных возможностях! Так было в шестнадцать лет, когда он, на глазах Наденьки Свирской, взобрался на самую верхнюю площадку вышки для прыжков в бассейн. Тогда ему показалось, что он высоко взлетел вверх, и, вынырнув, он сильными рывками поплыл к девушке, подбежавшей к краю бассейна.

Сергей поднялся, свесив ноги на пол. Никаких видимых следов от травм и операций в прошлом не было. Посмотрел на запястье правой руки и не обнаружил шрама. То был след о схватке у кафе, когда он, защищая Наденьку от подвыпивших ребят, подставил под нож руку. Но ещё более поразительное открытие ввело в шок — не было шва от аппендицита!

Затем пришла очередь для изучения колена левой ноги со сдвинутым мениском. Чашечка сидела крепко и не думала шататься.

«Чьё это тело?» — недоуменно подумал Сергей.

Словно в ответ его грудь вздыбилась от избытка свежайшего воздуха, несмотря на то, что палата была похоже на изолированный куб.

Он спрыгнул на пол и обнаружил под столиком нишу, в которой лежали аккуратной стопкой майка, трусы, бежевые рубашка и брюки, носки. Лёгкие туфли стояли чистые. Ничто не говорило о том, что он был вынесен вместе с каракумским песком. На стопке лежали паспорт, удостоверение корреспондента, бумажник с выданным авансом, разные мелочи. Всё в целости и сохранности! Вот за это огромное спасибо администрации больницы!

Сергей быстро оделся, отметив необыкновенную шелковистость и мягкость тканей. Всё было свежим и благоухало лёгким запахом хвои. Да и его туфли выглядели так, будто только что сошли с фабричного конвейера!

Вот это обслуживание! Всё новое! И одежда, и обувь и... тело! Да, тело — от этого можно было рехнуться! В волнении Сергей зашагал из угла в угол, меряя шагами небольшое пространство неожиданной камеры. Несколько раз он пнул ногой в стену. Нога крепка, а стены крепче! Неужели он попал в психушку? Если так, то многое объясняется. У него больной мозг и он не видит своего старого тела. А не произведён ли над ним эксперимент? Может, это секретный научно-исследовательский институт?

Друг Пашка, старший лейтенант из КГБ, рассказывал как-то ему об исследованиях, проводимых на Западе с ЛСД — мощным наркотиком-галлюциногеном. Друг утверждал, что ЦРУ экспериментировало с особым грибом, мескалином, амфетаминами и марихуаной. А в качестве подопытного материала для исследований широко использовались бомжи и проститутки. ЦРУ заманивало их в конспиративные квартиры, где их поили соответствующим образом приготовленными коктейлями, после чего скрупулёзно фиксировали их реакцию на препараты.

А кто мешает КГБ поэкспериментировать над ним? Возможно сейчас, когда он иллюзорно воспринимает себя, своё тело, идёт скрытое наблюдение и запись его поведения и реакций...

И вдруг он вспомнил, что был в командировке и полез в самый глубокий колодец! Значит, с ним что-то произошло, и он доставлен сюда на излечение. И вот он здоров, а в голове полная неразбериха! Если так, то хрен с вами, наблюдайте! Лемешев, уже одетый, снова демонстративно лёг на стол, закрыл глаза и...

Его камеру наполнил запах полевых цветов, словно приоткрылось окно в его далёкое детство, на их летней даче! И острота ощущения возврата в те счастливые годы была такой сильной, что Сергей услышал гомон птиц, скрытых в кронах деревьев, лай соседской собачонки, урчанье подвесного мотора лодки, скользившей по небольшому, но глубокому и чистому озеру, которое было видно из их маленького дома.

Он услышал, как родители прыскают от смеха в своей комнатке под ним, на втором этаже, и снисходительно улыбнулся: такие взрослые, а забавляются, как дети!

Он помнил, что мама с распущенными по плечам волнистыми волосами цвета начищенной меди всегда вызывала в отце восхищение. «Моя прекрасная Медь!» — это слова отца. А сам он всегда был подтянутым неунывающим человеком. Батя — так его звали и дома и на корабле — всегда возился с книгами, удочками, охотничьим ружьём...

Неожиданно Сергей увидел себя с Катенькой Свирской в парке Измайлово. Тогда, на День Победы, был точно такой же майский луговой запах цветов. Они сидели под тенью лиственницы и любовались друг другом, хотя договорились готовиться к экзаменам. Раскрытая на «Евгении Онегине» хрестоматия лежала на их плотно соединённых коленях...

Сердце забилось от счастья человека, возвратившегося в город юности после долгого отсутствия. Он открыл глаза и нахмурился: снова тот белый куб. И ни одной зацепки на то, что над ним наблюдают. Ни отверстия, ни скрытой заслонки, ни зеркала, за которым бы стояли люди в белых халатах...

Вдруг одна из стен санитарного блока стала на глазах истончаться, пока не исчезла совсем. И открылся захватывающий дух простор, залитый солнцем и морем цветов. Это был запах смеси клевера, ромашки, полыни.

 

Неизвестный мир, имя которому Тигион

 

Сергей выбежал на поляну, и ноги сразу же оказались по колени в цветах. Он остановился, чтобы понять, где находится.

Поляна была пологим берегом озера, противоположная сторона которого упиралась в плотную стену вековых сосен. Слева от себя он увидел пещеру. По каменному козырьку грота с лёгким плеском стекала широкая полоса воды. За ней угадывалась каменистая площадка. И, похоже, на ней кто-то был. Или ему показалось?

В бликах водной глади озера отражались солнце и облака на небе, неестественно синем, словно взятым с глянцевой открытки.

Что это за местность? Обернувшись, Сергей увидел, кроме санпропускника, у которого исчезла стена, ещё несколько невысоких строений с ущербностью недостроенных домов. У некоторых не было крыш, не хватало даже двух стен, словно это был недостроенный детьми городок из конструктора. Но ни одной души в этих полудомах и рядом с ними не было. Лишь ветер покачивал верхушки деревьев, рябил поверхность озера, заставлял кружить в неопределённом танце одуванчики.

По времени похоже на позднее утро, когда солнцу до зенита оставалось подниматься час-полтора, и пока не чувствовалось изматывающего обилия ультрафиолетовых лучей.

Всё было таким неназойливо-первозданным, дышащим покоем и красотой, что приходили мысли о рае. О рукотворном рае, потому что лубочные синева неба, искусственная извилистость озера, немыслимое смешение самых разнообразных деревьев и полевых цветов требовали выглядывающего из чащобы ветвистого оленя и пару лебедей на глади озера в искажённой перспективе.

Лемешев побежал к воде, раздеваясь и бросая на ходу вещи. Вода, принявшая его с какой-то почти осязаемой готовностью, была тёплой, но необычайно плотной. Он легко держался на плаву, поняв, что здесь не утонешь. Сквозь идеальную прозрачность воды он видел водоросли, разбросанные островками, стайки не боящихся человека пресноводных и морских рыб, речных раков и крабов. И все занимались своим делом, но не мешали человеку, словно им был дан некий запрет на любые контакты с людьми. Странный мир.

Притягивало дно, и он, сделав кувырок, сильными движениями рук стал опускаться вниз. Но вода с погружением вниз становилась все плотнее и плотнее, словно Сергей давил своим телом на пружину, и она, сжатая до конца, резко выбрасывала его, Лемешев вылетал высоко вверх, как пробка! Это было бы забавно, находись он в компании друзей и девушек. О, здесь происходило нечто необыкновенное!

«Я должен достать дно», — приказал он себе. И неожиданно вода отступила, ноги Сергея коснулись твёрдого дна. То ли спрессованный песок, то ли… искусственный материал. Но не отсутствие ила поразило Сергея, а догадка, что в этом мире всем управляет мысль человека, его желания! Чтобы подтвердить это безумное открытие, Лемешев приказал: «Буду дышать здесь!»

Вода отступила, потеряв свойства жидкости, и окружила человека обычным воздухом, и он, как мифическое божество, гордо зашагал по дну, направляясь к пещере. Именно к ней вели кем-то проложенные широкие ступени.

Когда его голова задышала над поверхностью озера, то он более ясно увидел широкий водяной занавес, закрывающий вход в пещеру. Лучи солнца искрились в потоке воды, падающей с каменистого козырька грота, и в их преломлённом водой свете мелькнул силуэт женщины.

С радостью человека, ожидающего встречи с близким и любимым родственником, Сергей решительно, почти бегом, преодолел последние ступени, прошёл завесу из очень холодной родниковой воды, и оказался в нескольких метрах от девушки, которая играла с потоком воды — ловила ладонями струи, плескала себе в лицо и, казалось, не видела ничего вокруг, наслаждаясь одиночеством и наготой.

 

Встреча

 

На вид она была очень молода, но с телом, бесподобным по пропорциям, лишённым малейших погрешностей, какие природа любит оставлять, как художник свою подпись в затемнённом уголке картины. Но был изъян, который сразу же насторожил Лемешева: голова незнакомки была лишена волос. Кроме того, судя по мимике лица, безмолвно открывающемуся рту, обнажавшему идеально белые изящные зубы, девушка была ещё и глухонемой.

Несмотря на эти не очень весёлые наблюдения Сергей заворожённо смотрел на прекрасную грудь, живот, соблазнительный треугольник, длинные стройные ноги девушки, на вид лет пятнадцати. Она взглянула на него, словно давно уже зная своего гостя. И улыбнулась, не говоря ни слова.

И снова пришла мысль о том, что здесь какая-то лечебница, в которой выправляют мозги. А, может быть, ей голову выбрили перед операцией? И это предположение сделало невыносимым незнание подробностей того, что с ним всё-таки произошло. Лемешев спросил:

— Где я и кто ты?

Его слова взорвали тишину, оказавшись слишком громкими. Всё вокруг озера и само оно словно оцепенело от неожиданности — вода прекратила шуметь, птицы и звери в чаще замолкли. Девушка взглянула на Сергея в упор. При виде её огромных зелёных глаз того охватила паника: ему показалось, что он видел эти горящие сапфиры — в каком-то сне или в бреду.

— Ты находишься у меня, точнее, в моём тигионе. Я — Звия.

У неё был чистый и мелодичный голос. Слава богу, она говорит и слышит! Но тут же пришло понимание, что они оба обнажены. Это заставило его скрестить руки на паху и покраснеть. Чёрт, как всё вышло, одежда осталась на берегу.

— Тебе неприятно быть без одежды? — с любопытством взглянула ему в глаза Звия. Она уже поработала с телом гостя, по сути оживив его и придав организму невиданные на Земле его времени свойства. Вот эта манерность и стыдливость от своей обнажённости её немного веселила, но женщина не подавала вида.

— Да как-то…

— Привыкай, мы здесь живём без комплексов. Здесь место, где я отдыхаю и могу позволить делать всё, что хочу. Мой тигион - мой мир на не очень большое время! Больше мы спим, как и во все времена. Как видишь, ничего не изменилось!

После её слов и уверенности, что нет ничего предосудительного в их наготе, а, главное, от убедительности её тона, Сергей забыл об одежде. Он ждал объяснения своему появлению здесь, в этом прекрасном мире. И ещё обрадовался тому, что Звия не глухонемая.

Девушка засмеялась горным ручейком.

— Ты посчитал, — сказала она, — что я ничего не слышу и не могу воспроизводить звуки?

— Любой бы на моём месте так подумал, когда бы увидел пантомиму игры с водой. Теперь объясни — это больница?

— Больница? — удивилась Звия. — Очень странное, необычное название. Нет, здесь не лечебное заведение, ты находишься в моём мире. Здесь только я и ты. И я уже забыла о том, как знакомиться с новыми людьми. Так что, я рада твоему неожиданному появлению у меня.

— И этот тигион, в смысле дача, и он отрезан от цивилизации? — настойчиво гнул свою линию Лемешев.

— Дача? — снова осмысление нового для себя слова. — Нет, это не загородный участок с домом, — Звия говорила, словно сверяясь с невидимым справочником о жизни того времени, в котором жил Сергей. — Это, говорю по слогам - т-и-г-и-о-н, – словно учительница младших классов непонятливому ученику. - Каждому из живущих на Земле после пробуждения даётся право иметь свой тигион. Это мой мир, в котором я нахожусь после Саркофага.

— А что такое Саркофаг?

— Это хранилище наших тел.

Ну, вот он, налицо бред шизофренички с комплексом кладбищенского склепа.

— Каких тел?

— Триллионов людей, которые живут тысячелетиями, благодаря созданию виртуально-материального тигиона.

Опять этот тигион! У неё тигиономания…

— Хорошо, — Лемешев уже махнул рукой, — об этом можно поговорить позже. У тебя есть родные? Родители, братья, сёстры? Ты слишком молода, для владения таким участком, с лесом и озером, или тебе всё это дали родители?

— Много вопросов, и все они, так или иначе, приведут к тигиону. Можно пройти в более удобное для беседы место. Я могу приказать выстроить здесь гостиную, установить тишину, но не хочется всё это – озеро, лес, пляж, поляну цветов - ломать. Полетели!

Вот-вот, Сергею осталось ещё немного полетать!

Звия взяла Сергея за руку, при этом он почувствовал необъяснимо родную волну тепла, и они тотчас же выскользнули из-под козырька пещеры, поднялись в голубое небо и полетели над поляной. Просто так, словно это было продолжение бесконечного сна!

Они зависли (как же без этого!) над одним из домов с недостроенной крышей, спустились внутрь и оказались в просторном помещении. Всё произошло по тем же законам отключки в глубокий сон — быстро и, как бы выразился Сергей, безболезненно. Поэтому ему оставалось только созерцать то, что с ним происходит.

— Мой дом для гостей, располагайся, — сказала Звия и спросила, — ты любишь посидеть дома под шум дождя за окном?

Сергей кивнул головой: ещё бы, это его самое главное желание после полётов!

Звия была рада, что её предположение о внутреннем мире гостя, как о человеке сентиментальном, не лишённом поэтических стремлений, подтвердилось. Конечно, ей проще было читать в его голове незаметно для Сергея о мыслях - страхах и восторгах, желаниях и сопротивлении недостойных поступков, отвлекая реальным общением. Но в своей жизни она усвоила твёрдое правило: хочешь добиться успеха в каком-либо деле, а общение с себе подобными самое сложное из них, будь честна и оправдывай доверие собеседников. Кажется, это правило заметил и оценил Великий Графист. Но об этом позже.

 

Дом

 

Гость Звии услышал лёгкий шелест. Он поднял голову. Открытое пространство над ними быстро затягивалось прозрачным куполом. Тотчас же небо заволокло тёмными тучами и по куполу забарабанили капли, разбиваясь о прозрачную преграду. Света в помещении не убавилось, но он при своей силе он стал слегка приглушённым. И исходил он всё от того же купола.

Звия заняла удобное кресло, с готовностью вобравшее её. Она была по-прежнему обнажена и не озаботилась какой-либо накидкой. Лишь когда она подтянула к себе край круглого стола, отчего тот, словно был из пластилина, твердеющего на глазах, образовал удобный сегмент, на её прекрасной твёрдой груди появилось нечто грудничка перед кормлением.

Но не только это удивило Лемешева. Он прошёлся по комнате. У глухой стены на уровне коленей находилось нечто вроде колыбели, на две трети ушедшей в стену. Сергей потянул за выступающий край этого предмета и он поддался, обнаружив себя как выдвижную кровать. Стало ясно, что она может быть таких размеров, какие понадобятся, чтобы уложить или одного человека или гарнизон гостей. Сергей с мыслью о том, что может оказаться на ней вместе со Звией на долгую безумную ночь, покраснел и тотчас же лёгким движением руки вернул соблазнительное ложе на место. Он догадывался, что все его мысли обнажены, как и он сам, и не являются секретом для девушки. От этого краска не сошла с его лица, и он поспешил к окну скрыть своё неловкое обращение с желаниями.

Окно привлекало какой-то неправильной перспективой. И Сергей стал изучать ещё одно техническое изобретение, явно не доступное простым смертным. Всё-таки это лаборатория! Он покрутился у окна. Если смотреть прямо, то открывалась та панорама, которая соответствовала действительному расположению дома, но, стоило посмотреть из окна вбок, как открывался угол дома, а за ним и вся поперечная стена снаружи, и при желании вид задней стены. Это было похлеще аттракциона кривых зеркал в летнем городском парке!

Звия наблюдала за ним с интересом патологоанатома: каждое слово, словно надрез на теле. «Странно, - подумала она, - только что узнала человека и за ним одним начала понимать мир, в котором он только что жил, и, вероятно, вернётся в него. Кто же ей позволит принять ещё одного нахлебника Саркофага? Может как раз его появление и нарушит священный баланс веса спящих людей и самой Земли? Впрочем, что она в этом понимает? Это задача Великого Графиста!»

В то время Сергей снова встал строго по его центру. Перед ним была поляна, а дальше тускло блестело озеро, покрытое пузырьками от лёгкого дождя. Пейзаж был бесподобным, словно принадлежал кисти художника или мечтающему о совершенстве человеку. Звия заметила, но спокойно и не ревниво, что этот любимый пейзаж, почерпнутый ею из книг и тех видеокартин, что ей довелось увидеть в период взросления в Интернате Великого Графиста, нравившийся ей какой-то грустной умиротворённостью, для её гостя был нечто иным: детским любопытством перед ожидаемой сказкой.

Да он игрался, словно в песочнице в их Интернате. Когда Лемешеву захотелось увидеть противоположный берег, то окно любезно предоставило ему необходимый обзор на расстоянии двух-трёх метров от человека. Словно дом перенёсся над озером и завис у берега. Лемешев даже подпрыгнул, чтобы ощутить какое-либо качение. Какая бесподобная готовность читать мысли человека! Лемешев тут же подумал подняться над самыми высокими деревьями на берегу. И тотчас дом взметнулся вверх, заняв заданную высоту. Открылась великолепная перспектива, которую можно было приближать или удалять. Словно это был управляемый мыслью летательный аппарат! Лемешев приблизился к горам, поднялся над ними, а затем, с высоты пяти-шести тысяч метров, перед взором Сергея предстал океан. От его вида у молодого человека свело дыхание.

— Ты можешь подумать об острове и просто ступить на него, выйдя в окно, — прокомментировала его изучения Звия, которая уже стояла рядом, положив свою горячую руку на его плечо. От девушки шли чистое дыхание и аромат, мутящий сознание близостью прекрасного существа. Но она сама вдруг ощутила себя очень важным и добрым существом рядом с несмышлёнышем.

Он повернулся к хозяйке дома:

— Но это же немыслимая фантастика, неужели в Советском Союзе идут такие испытания? И ты хочешь сказать, что управляешь этим проектом? Сколько тебе лет?

Звия с готовностью любящей няни улыбнулась:

— Начну с последнего, с вопроса о возрасте. Мне 1237 лет.

Сергей небрежно от неосмысленности факта, не соответствующего реалиям, кивнул головой, мол, нормальный библейский возраст.

— Тигион — это мой мир. За ним планета, покрытая Саркофагом…

— Кладбищем живых людей? — уточнил Сергей.

— Не совсем так. Мы спим там. А здесь бодрствуем и занимаемся тем, чем хотим. Я археолог культуры. И сейчас ты в мире, очень далёком по времени от твоего.

— Насколько далёком? Говори быстрее: в сто, двести, а может и в тысячу лет? Если больше, то я свихнусь.

Звия внимательно взглянула в окно, словно хотела сама узнать, как далеко она от времени гостя.

— Твоей голове не грозит такая перспектива, как свихнуться. Мы научились держать сознание в узде.

Она взяла Сергея за руку и повела к креслам.

— Садись. Я немного знаю об обычаях в твоём мире. Да и мы, нередко после пробуждения, если собираемся вместе на конференцию, понимаем, что надо включить инстинкты пищеварения, которые отвлекают от проблем и позволяют увидеть их глубину. Чтобы успокоиться, человеку необходимо сесть и выпить… Неважно чего. Это всё рефлекторные вещи.

Сергей сел и тотчас же на сегменте его края стола появились стаканы с тёмной жидкостью. Но гость всё-таки успел удивиться тому, как эти бытовые вещи просто произошли от поверхности стола?

Он взял стакан в руки, рассматривая его содержимое. Звия молчала. Лемешев отпил немного жидкости, оказавшейся приятной на вкус, словно смесь холодного чая и лёгкого кофе. И тут же отметил, что все вопросы, волнующие его, как бы отступили на задний план. Он уже умиротворённо смотрел на свою собеседницу и подумал, что, вернувшись домой, продолжит эту традицию — жить обнажённым, обязательно рядом с прекрасной женщиной. Хотя, что придумывать? На Западе пытаются создавать сообщества нудистов, словно копируя некоторые племена в Африке и Австралии, которые не заботятся о нравах в одежде.

Глубокое кресло и вся обстановка в доме расслабляли, уводили мысли о несущественном. Это было именно то приятное созерцание жизни с прекрасной женщиной и эрудированным человеком, которое существует во снах. Здесь не надо изворачиваться в оправдании мелких взглядов и поступков. В этом мире болото предрассудков не засасывает вечно сомневающегося интеллигента!

«Всё-таки в этом чае что-то есть от алкоголя», — подумал Лемешев, но тотчас же переключился на рассказ Звии.

— Ты находишься на Земле, - какой раз терпеливо объясняла она. - Модуль, который ты нашёл, перенёс тебя на миллион лет вперёд, — сообщала Звия. — Ты погиб от обвала грунта в колодце и, если бы не наш аппарат, который ты обхватил, тело твоё нашли бы твои современники.

Она сделала паузу, чтобы Лемешев осознал факт своей гибели и воскрешения в далёком будущем.

— Великий Графист разбудил меня, потому что дал о себе знать модуль, который я, спасаясь от динозавра, оставила. Это было при посещении Земли два миллиона лет назад, — продолжила Звия. — Тот аппарат был самой первой серии, без маяка. И если бы не второй модуль, который принадлежал моему другу по экспедиции, то вряд ли я тоже была бы здесь. Хотя, возможно, моё тело клонировали по любой клетке и тогда бы я была своей копией. А клон есть клон…

— Подожди, — неожиданно встрепенулся Лемешев, — ты хочешь сказать, что если меня восстановили, то я тоже, как ты говоришь, клон?

— Не совсем так, - Звия дотянулась до руки гостя. - Мой домашний «доктор», назовём его для понимания тобой так, восстановил твоё тело по большинству имеющихся клеток, но более ранней регенерации. Основа нынешнего твоего мозга принадлежит тебе. Это значит, что почти полностью сохранена твоя индивидуальность.

— Слава богу, — вздохнул Лемешев, — хоть основу сохранила. А есть чужое?

— Да, ты обладаешь мыслительными и иными способностями моих современников. Поймёшь это сам.

Сергей всё-таки не смог усидеть от подобной информации. Он вскочил, несколько раз прошёлся по комнате, затем вернулся в кресло и уже более осмысленно отпил из стакана.

Он был готов снова слушать Звию. Однако сам же от понятия «слушать» оторопел — он же не слышит ни своего, ни её голоса. И в панике крикнул, избавившись от «гипноза»:

— Мы, оказываемся, разговариваем не открывая рта? Вот как ты изменила мои мозги! Что называется «слегка изменила»…

Звия засмеялась, что давно не делала, если не считать в долгих снах в Саркофаге.

— Да, слегка. И нечему удивляться: твой мозг восстановил давно утраченное свойство.

— А что это за напиток?

— Сложный коктейль, созданный на молекулярном уровне. Рекомендуют его пить сразу же по пробуждению и выходу из Саркофага. Я подумала, что и тебе необходимо привести свои мысли в порядок. Ты же, в своём роде, тоже попал в Саркофаг, именуемый смертью.

— По-моему, этот уже надоевший мне Саркофаг подавляет и желания. Мы оба сидим здесь обнажённые, и ничего между нами не происходит. Расскажи я об этом кому-нибудь в редакции, смех стоял бы, как от анекдотов Аркадия Райкина.

Звия не сразу поняла его:

— Разве между мужчиной и женщиной обязательно должны быть половые контакты или иные телесные соприкосновения при каждой встрече? Мы давно прошли путь к размножению людей, отвлекающий бессмысленными эмоциями и безнравственными поступками!

— Ну, вы и дожили, — съехидничал Сергей, — А как же любовь? Ведь именно она становится причиной того, что появляются дети!

Он уже не обращал внимания на то, что не открывает рта. И это показалось спасительным, когда тема разговора перешла в плоскость щекотливых поисков смысла жизни.

Но он тут же ощутил на себе пытливый взгляд Звии, прекрасного существа на вид подростка, но которому уже исполнилось 1237 лет! И вместе со знанием, которое он получал здесь каждое мгновение, пробилась жалеющая это поколение человечества, которое спит в Саркофаге, и лишь немногие миллионы, а может и тысячи людей по велению Великого Графиста (вероятно, машины), бодрствуют, находясь в своих тигионах, выполняя необходимую для человечества работу, которая, по сути дела, никому не нужна!

Он с ужасом осмыслил положение землян, на планете в кризис избыточной массы человечества, лишённого простых радостей жизни! И за свои 1237 лет Звия не знает ни мук, ни ликования от деторождения, аккуратно посещая специальные донорские центры, где скрещивали мужские и женские клетки в дозированном количестве и тщательно проверенном качестве.

О родителях подросткам не говорят, когда им исполняется Первое совершеннолетие, и, как правило, дети ничего не знают о своём рождении.

Лемешев узнал и о других сторонах жизни Земли будущего и нервно засмеялся, прерывая процесс восприятия знаний о будущем:

- Вы живёте в большой консервной банке, придуманной вам вашим Великим Графистом! Кто он, и что это за оболванивание, когда чудо-коктейль контролирует вас?

И, словно осознавая своё вторжение в устоявшийся мир, который спас его от небытия, попросил Звию разрешить ему позвонить в Москву.

— Звони, — только и сказала она, буднично кивнув на небольшой полу встроенный в стену секретер. На самом же деле он поднял бурю чувств и эмоций, недозволенных сомнений в правильности их жизни под руководством Великого Графиста, никогда не допускающем ошибок!

Она тотчас же пригубила коктейль и успокоилась, позволив себе все-то же состояние исследователя экспоната из 1982 года. Это её работа археолога культуры. А в такой деятельности допустимы потрясения. Но она контролирует себя!

 

Телефонный звонок

 

Он проследил за движением её руки и увидел серый болгарский аппарат, наподобие того, что был у него дома. Чёрт возьми, здесь по мановению волшебной палочки появляется всё то, к чему он привык и что составляет его часть его мира!

— Не вставай, — посоветовала Звия, — протяни руку. При этом её ошарашила мысль, что такой образ жизни на Земле Лемешева считается верхом жизненного благополучия и совершенства, но умные люди, стремящиеся сохранить своему телу гибкость и силу, будут заниматься спортом, туризмом, бегом, различными тренировками. А здесь, у неё, тонус жизни поддерживают технологии клонирования органов и мышц. Иначе, как бы она действовала и двигалась без постоянного восстановления?

Тем временем Сергей последовал совету, и тотчас же трубка оказалась у него в левой руке. Он приложил её к уху. Ни гуденья, ни потрескивания, словно он взял палку от городка. И удивлённо посмотрел на женщину.

— Тебе кого? — спросила она голосом заправской телефонистки.

— Когана.

— В какое время?

Сергей прикинул, что шеф, вероятно, на даче.

— Он должен быть на даче, если я нахожусь здесь около суток.

— Это не имеет значения, — сказала Звия, — соединяю.

И тут же трубка ожила, и послышался недовольный голос шефа:

— Кто это?

— Я, Лемешев.

— Что за чёрт! Я на даче! И мне позвонил... черенок лопаты! Ты что, телефон в неё вмонтировал? Или это твои друзья из «конторы»?

— Какая лопата, Михаил Абрамович?

— Такая, шутник! Ладно, разберёмся. Когда приедешь?

— Не знаю, тут такое дело... А как дела в редакции? Да, скажите, сколько на ваших часах и какой сегодня день?

— Лемешев, ты что там, запил?

— С чего бы это? Я трезв как стёклышко!

— В колодце побывал?

— Да. Так какой сегодня день?

— Воскресенье. И на моих 13.40. Когда возвращаешься?

— Сергей посмотрел на Звию.

«Скоро», — раздалось у него в голове.

— Скоро!

— Ну-ну, отключайся, мне ещё надо вскопать участок под вишней.

Связь прервалась. Сергей тупо смотрел на трубку в руках. Затем — на Звию. И снова на трубку. Гробовое молчание. Безмолвнее того деревянного черенка, что был у Когана накануне переговоров.

— Может, ты ещё хочешь с кем-нибудь поговорить? — предложила Звия, явно забавляясь.

— Теперь с самим господом Богом, если он здесь где-то за углом! — тихо, но с чувством выдавил из себя Лемешев, он поднял даже вверх руки. Но тут же потянулся за стаканом, который оказался полным, и выпил его до конца. И тотчас же все его смешавшиеся чувства и мысли выстроились, как солдаты на плаце в воинской части.

 

В это время на Земле образца 1982 года

 

Михаил Абрамович долго смотрел на лопату. Он сидел на крыльце дачного домика и думал о том, что может случиться с человеком, который после трудовой недели решил отдохнуть на даче, с лопатой в руках? Он должен забыть всё на свете, даже проблемы французских коммунистов, которые из своего устава беззастенчиво убрали упоминание о диктатуре пролетариата.

Лопата Михаилу Абрамовичу понадобилась действительно для того, чтобы взрыхлить землю у вишни. Он собирался слегка подрубить траву и раскопать вокруг всего на пол штыка. Он мечтал чуть позже взобраться в гамак и почитать вышедший сборник рассказов Василия Шукшина. Меньше всего его заботила командировка Лемешева. Нарвался на главного — вот сам и отдувайся!

О чём это он? Ах, да о Лемешеве, голос которого ему пригрезился. Мало того, что пригрезился, он сам, Коган, ещё и задал вопрос, когда подчинённый сотрудник приедет.

— Миша, — услышал он зов супруги из дачного домика, — иди, поешь! Всё готово.

Вот она, реальность!

 

Эксперимент

 

Дождь за окном усилился. Казалось, что конца ему не будет. И его монотонное скольжение по прозрачному куполу, комфорт внутри дома сблизили двух представителей Земли разных времён. Беседа Сергея и Звии становилась более спокойной, сердечной. А когда стемнело, дождь неожиданно прекратился, словно с этого момента начинался новый отсчёт в жизни двух людей. В окно запустила свои серебряные лучи полная луна. Мужчина и женщина встали и подошли к нему, любуясь прекрасной ночной перспективой. Уже блестящим металлом сверкала гладь озера. Были слышны ночные звуки, как на даче, в детстве Сергея. Трещал сверчок где-то в углу комнаты, а за домом в чаще леса ухала сова. Кричал ещё какой-то зверь, вышедший на ночную охоту.

Сергей почувствовал бедро женщины. Оно было горячее. Звия встала за ним, пытаясь понять, на что обращено главное внимание гостя. Но то резко развернулся к женщине и обнял её.

Звия не отстранилась, её тело стало наливаться необъяснимой истомой, словно его подогревал изнутри особый душевный огонь. Ей хотелось ответить на эти объятия и так же неожиданно, как и возникли. Но уже со своей стороны. Она почувствовала, что стоит на пороге какого-то необыкновенного открытия, связанного только с её телом.

— Хочешь, я покажу тебе ночное таинство? – шепнул Сергей на ухо женщине, которую он собирался соблазнить, словно девушку, никогда не слышавшую о любви.

Звия кивнула головой и сама сильно прижалась к Сергею, который положил руки на её удивительно тонкую талию:

— Покажи.

— Прикажи дому взлететь высоко, высоко, к самым звёздам!

И дом тотчас же поднялся в небо, врезавшись в гущу звёзд, которые казались очень близко. Окно развернулось в обратную сторону и люди «понеслись» над большим массивом леса. Затем они увидели реку и полетели вдоль неё до самого океана.

— А за ним что? — спросил Лемешев.

— Земля. Та же суша, где стоит мой дом.

— Невелика же твоя планета, — констатировал гость Звии.

— Мой тигион стандартный, — ответила женщина, — я выбрала немного суши, горы, одну реку, океан. Другим нравятся льды, третьим — пустыня, кишащая львами. Я могу поменять свой ландшафт.

— Вроде выбор есть, всё здорово, каждая мысль улавливается твоим тигионом. Я даже сегодня ходил по дну озера и остался жив. Но это уединение хорошо, когда человеку хочется освободиться от общества, побыть наедине со своими мыслями, когда у него сложный период в жизни.

— А работа? Разве она не требует уединения? — спросила Звия. — Мы можем выйти из моего пространства и посетить Землю. Но у нас там пустота. Города исчезли. Природа в запустении. На восстановление планеты необходимы такие же ресурсы, как и на создание тигионов. Есть у нас тигионы для общения. В них есть и города, и развлечения. Но Великий Графист разрешает их посещать только после окончания работы.

— Но работы много, — закончил её мысль Сергей, — и на отдых нет времени. И затем вы возвращаетесь в свой Саркофаг. Это же тоже отдых. Да, придумано на зависть мощно! Мы уходим с планеты со своей смертью, вы уходите в небытие, твёрдо уверенные, что возвращение будет, что вы снова займётесь своим любимым делом. Да и семья ни к чему не обязывает. Удобно. Очень удобно.

— Нет обществ без изъянов, — поняв его иронию, тихо сказала Звия, — я хочу узнать, что такое семья и, как ты сегодня назвал состояние, любовь?

Она упустила контроль над «полётом» дома и тот оказался на своём месте, а комнату освещала щедрая луна. Звуки вдруг перестали проникать в помещение. Замолчал и сверчок. Всё прислушалось к дыханию двоих людей.

— Ты это серьёзно? Я обычный мужчина, меня сводит с ума твоё тело, это страсть, а не любовь.

— Хочу почувствовать страсть.

Сергей притянул Звию к себе. Она прижалась к нему. Её живот горел огнём и манил своим жжением.

Мужчина прикоснулся к губам женщины, ощутив сладкий привкус молока. Женского грудного молока.

Его руки нежно гладили спину женщины, сначала ласково касались твёрдых ягодиц. Ладони обводили их по бёдрам и скользили по безволосым припухлостям женщины, отчего она вскрикивала, но настоящий животный крик вырвался у неё, когда гость опустился на колени, и проник в неё своим языком.

«Прекрасное создание, — говорил мысленно Сергей, — ты создана для любви».

«Я не знаю любви, — слышался её ответ, — учи, учи меня этому!»

Сергей легко поднял Звию на руки и понёс к колыбели. Приказывать той было не надо. Она уже занимала половину помещения.

 

Земля образца 1982 года. Через 6 часов после вспышки

 

В пятницу, последнюю пятницу июня 1982 года, Председателю Комитета государственной безопасности СССР Юрию Андропову оставалось пять месяцев до момента, когда партия передаст ему бразды правления одним из могущественных государств планеты.

Утро этого дня началось с просмотра письменного доклада о происшествиях в мире. О смене в правительстве США он уже знал, и перед ним лежали распечатанные листы характеристик новых чиновников Америки.

Все «новички» были республиканцами, как партии победителя. Ужесточение кадровой расстановки — это своеобразная реакция делового мира на запрет своего правительства на поставку материалов и оборудования для газопровода Сибирь – Западная Европа, производимых по американским лицензиям. Другая новость Запада — аналитики работали над избранием Роя Дженкинса лидером Социал-демократической партии Великобритании. Ещё одна расширенная справка была посвящена готовящемуся вторжению иранских войск на территорию Ирака с целью захвата Басры, хотя шансов на успех у иранцев было мало. А ведь советские дипломаты предупреждали Саддама по дипломатическим каналам, но получили, как говорится, вежливый «отлуп». Ну, что ж, наше дело сказать...

— Юрий Владимирович, к вам полковник.

Это в селекторный динамик вещала секретарь Марина о визите Семёна Дягенцева. Тот просто так напрашиваться на встречу не будет.

Полковник вошёл с папкой. Протянул главе могущественной организации один лишь листок.

— Ну и что?

— Некая уникальная вспышка в Каракумах.

— Чей спутник засёк?

— И наш, и американский, тот был в зоне...

— Что это?

— Ни старт ракеты, ни испытательный взрыв.

Андропов исподлобья посмотрел на Дягенцева.

— Короче — что это?

— Не знаем.

Такого беспомощного ответа Андропов от Дягенцева не слышал. Он встал и подошёл к полковнику почти вплотную.

— Юрий Владимирович, — тот ожидал такой реакции, — вот мнения ядерщиков, в том числе и наших аналитиков.

Дягенцев уже протягивал листы с машинописным текстом. Андропов вернулся за стол. Он внимательно читал. Значит, фотонный поток. Осторожные комментарии авторитетов науки.

— Итак, у нас испытали новое оружие, но мы не знаем, кто?

— Я бывший ядерщик, работал с Курчатовым, — Дягенцев изысканно напомнил о своём прошлом, — поэтому предполагаю самое невероятное: в центре Каракумов проявилась внеземная технология.

— Час от часу не легче, — Андропов стукнул кулаком по столу. — Чёрт знает что! Зелёных человечков нашли?

Он встал и нервно прошёлся по кабинету. Остановился у карты Советского Союза.

Дягенцев оказался рядом:

— Вот здесь, Юрий Владимирович.

Он ткнул короткой указкой в серое пятно пустыни.

— Похоже на проявление технологии очень далёкого будущего. Докладываю то, что сообщил мне академик Дробышев. Он любит внеземные цивилизации. Мы провели запись спутниковых снимков через вычислительную машину Института физики Академии наук, картина оказалась похлеще. Доказано, что произошли две вспышки, совпавшие по времени друг с другом с разницей в миллионную долю микросекунды.

— Яснее!

Андропову надоели подступы к главному. Он не дёргал подчинённых по пустякам, но здесь нечто выходящее из ряда вон. И не дай бог, американцы уцепятся!

— Это мог быть только... результат работы машины времени.

Председатель КГБ даже не повернулся к нему. Нет, не от того, что не поверил выводу учёных, а чтобы скрыть изумление и растерянность от подобного факта. Он мгновенно оценил преимущества овладения технологией перемещения во времени. И не мог удержаться от соблазна представить себя чуть раньше своего времени, лет так на шестьдесят, чтобы встретиться с вождём мирового пролетариата с глазу на глаз. Он бы рассказал Ленину о тех «чудачествах», которые натворил Сталин! А что было бы сказано о Брежневе?! Ещё подумал о том, что с перемещением в будущее некоторых специалистов оборонки, многие их игры с империализмом покажутся пустыми и глупыми.

— Наш человек вылетел на место, — донеслись до него уверения Дягенцева во владении ситуацией, — всё произошло в районе буровой и объекта «Туркменсельхозводопровода».

— Не понял, — повернулся Андропов лицом к полковнику.

— Это название треста. Там вырыли глубокий колодец. Спутник точно указал на него. На дне этого колодца что-то произошло.

— Дальше!

— Ещё эту вспышку зафиксировал американский спутник.

— Это видно по вашему взгляду на карту США. Ну что ж, вы, признаюсь, сделали много для столь короткого периода.

— Спасибо.

— А теперь давайте сядем и обсудим кое-какие детали, чтобы понять, о чём докладывать правительству.

Они сели рядом на два стула, предназначенных для не очень важных посетителей, у стены.

— А они, американцы, не могли что-нибудь сбросить, скажем, по ошибке?

— Вряд ли. На нашу территорию, после сбитого У-2, они заглядывают только из космоса. А расстояние от Ирана достаточное... Одним словом, никаких диверсий. А вот известно, что в глубокий колодец полез корреспондент из «Комсомолки», он был с фотоаппаратом, делал снимки с фотовспышкой.

— А они, магниевые, не могли быть восприняты спутником?

— Могли. Но сила света фотовспышки и реальной от некоего прибора разница в миллионы раз.

— Корреспондент? Кто такой?

— Сын капитана первого ранга Лемешева. Покойного.

— Значит, в колодце был или есть предмет иной цивилизации?

— Я предпринял меры. Учёные подъедут, а оперативный контроль за действиями корреспондента возьмёт на себя наш работник. Я уже определил с местными кандидатуру.

— Кто?

— Женщина. Половцева Марина, из республиканской молодёжной газеты. Наша сотрудница. Экипаж вертолёта, что её привезёт, — из подразделения «Альфа».

— Не круто ли?

— Если засекли и американцы, то их резидентура может пойти на риск. Начнутся гамбиты.

— Ну, что ж, начинайте спецоперацию. Не только же американцам находить инопланетян...

Но Андропов при этом замечании не улыбнулся. Он думал о том, стоит ли ему докладывать генсеку или немного подождать? Брежнев слишком стар, чтобы понять, с чем может столкнуться мир. Машина времени. Какая чушь! Но — посмотрим...

Через десять минут в Ашхабаде, в одном из кабинетов республиканского Комитета государственной безопасности, уже шёл инструктаж о проведении операции в Каракумах. В столичном же аэропорту в дальнем секторе спецперевозок готовился вертолёт.

 

Марина

 

Быть молодой женщиной, редактором отделы республиканской молодежки и агентом одной из сильнейших систем государственной безопасности в мире — это ли не наилучшее сочетание и в жизни, и в службе! Так говорил полковник Муравьёв, когда вёл несколько лет назад занятия с новым набором секретных агентов.

Марина, ещё, по сути, девчонка, воспитанная родителями в строгости и понимании любви, как высшего дара людям, стеснялась некоторых занятий в буквально тесном контакте с мужчинами. Это касалось борьбы, физической подготовки, уединённого изучения технических средств. Её неопытностью и наивностью воспользовался один из инструкторов. В результате — аборт, который поставил крест на планах о семье со своими детьми. После небольшого амбулаторного лечения её оставили на курсах благодаря заступничеству одному из могущественных друзей отца. После курсов осталось немного девушек и почти все разъехались по стране.

Марина в эти годы окончила университет и полностью погрузилась в работу журналиста. Её не трогали, лишь несколько раз в году она писала докладные записки в КГБ о положении в средствах массовой информации, не особенно мучаясь совестью, потому что писала об уродах — взяточниках, тихих извращенцах, гадких людях. В отделе иногда посмеивались, читая её гневные и эмоциональные обличения, причём нередко — на таких же секретных агентов, как она.

Этот день начался с её вздоха, когда она села за свой письменный стол в редакции молодёжной газеты.

— Опять прислали любовное письмо!

Марина Половцева, уже как редактор отдела писем «Комсомольца Туркменистана», отбросила в сторону одно из очередных посланий, в котором ей признавался в любви парень из Чарджоу. Он писал, что видел Марину весной, когда она приезжала на завод в командировку.

«Мариночка, — писал он, — после того, как я Вас увидел, не могу сомкнуть глаз! Вы такая красивая, такая чистая! Я решился написать и узнать, замужем вы или нет?». И так далее, три листа пылких попыток привлечь к себе внимание. Что толку от её красоты, вздыхала девушка, и прятала письмо в дальний ящик. От её красоты одна морока, то шеф пытается затащить её в постель, как будто жены ему не хватает, то в ЦК вызовут, и облапают сальными разговорами и предложениями выехать на выходные в зону отдыха, в Фирюзу.

Раздался глуховатой трелью телефон на её столе. Марина подняла трубку.

— Марина Александровна, вы не сильно заняты?

— Да. Я только что пришла на работу.

Она уже знала, что звонят оттуда.

— Не могли бы вы помочь нам написать статью в следующий номер? Это важно. Говорят из известной вам школы. Детали обговорим.

Марина узнала голос Муравьёва. И это был приказ срочно прибыть на улицу Молланепеса.

— А как редактор?

— Он поддерживает вашу инициативу. Мы ему звонили.

Вот так, именно «вашу инициативу»! Работают в КГБ быстро и чётко. Редактор газеты может, и не знал, куда вызывают его сотрудницу, но он чутьём потомка коневодов из Ахал-теки чувствовал её силу. Но, однажды в своём кабинете, он, Мурад, не выдержал и повалил на стол заседаний Марину. Осталось чуть толкнуть и забросить себе на плечи её ноги. Так он представлял себе долгожданное овладение русской девушкой. Но она применила какой-то странный приём, в результате шеф оказался на полу, и она, держа его руку в захвате, прошипела: «Будешь инвалидом, Мурад-ага, если ещё раз дотронешься до меня!» Марина, как коренная жительница Ашхабада, прекрасно знала не только город, но и быт и поведение его коренных жителей. Тогда она лишь усмехнулась, что было достаточно, чтобы дать понять её высокопоставленному ухажёру тщетность усилий. Русские девушки не сдаются! Вот тогда-то он и смекнул, что за птичка, эта Половцева.

Итак, её срочно вызывают. Она быстро собралась и вышла на улицу из здания редакции, с виду напоминавшим барак. И это почти в центре столицы! Можно было дойти до явочной квартиры пешком. Но срочность вызова заставила её поднять руку. Вместо такси остановился «Москвич». Водитель, пожилой туркмен, спросил:

— Куда?

— В театр.

Академический оперы и балета был в двухстах шагах от домика за высоким дощатым забором, куда ей надо было прийти. Водитель был очень интеллигентным и вежливым человеком, и предложение оплатить поездку воспринял с лёгким юмором.

— Я признаю только одну валюту, — сказал он.

— Какую?

— Улыбку такой красавицы, как вы.

Марина щедро улыбнулась на прощание. Вскоре она достала свой ключ, открывая калитку глухого забора. Лениво залаял алабай Маймун. И тотчас же замолк, узнав хозяйку, редкую на посещения, но хозяйку. По дорожке, устланной жжёными красными кирпичами, чуть присыпанными песком, надо пройти четыре метра. На веранде уже кто-то сидел.

 

США. Лэнгли. Метаморфозы жизни

 

Уильям Джозеф Кейси родился 13 марта 1913 года в Нью-Йорке. Он окончил Фордхэмский университет, получив степень бакалавра точных наук. Затем — юридическую школу Университета Св. Иоанна, получив степень бакалавра юридических наук. Работал адвокатом, занимался бизнесом.

В 1943 г. поступил на службу в ВМС США. В том же году был переведён в УСС. Работал в секретариате штаб-квартиры УСС, затем направлен в Лондон на должность помощника начальника лондонского отделения УСС. В 1944 – 1945 гг. — начальник Отделения секретной разведки (Secret Intelligence Branch) УСС на европейском театре военных действий.

После окончания Второй мировой войны преподавал налоговое законодательство в Нью-Йоркском университете и в Институте практического законодательства в Нью-Йорке, работал адвокатом в Нью-Йорке и Вашингтоне.

В 1966 г. баллотировался в Конгресс от округа Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, в качестве кандидата от Республиканской партии, однако не был избран.

В 1968 г. участвовал в избирательной кампании будущего президента Никсона.

Через три года возглавил Биржевую комиссию (Securities and Exchange Commission). Прежде чем стать президентом и председателем Экспортно-импортного банка, год поработал заместителем госсекретаря США по экономическим делам. Пытливость, связанная с поиском высоких учётных ставок, обнаружила в нем некие исследовательские качества и перед тем, как возглавить предвыборный штаб кандидата в президенты Рональда Рейгана, он успел поработать в президентском консультативном совете по внешней разведке в качестве «рядового», как он любил подчёркивать, его члена. Широта взглядов, напористость, умение не обращать внимание на такие вещи, как «совесть», «порядочность», послужило ему неплохим трамплином в служебной карьере, хотя, как покажут дальнейшие события, он не сможет правильно дать оценку событиям в Иране.

Но 20 января 1981 г., вступив в должность Президента США, Рейган в тот же день назначил Кейси директором ЦРУ. 27 января кандидатура Кейси была утверждена Сенатом, а 28 января он вступил в должность.

 

Анализ

 

Доктор Браун стоял у окна своего персонального кабинета. Ему повезло, его блок, огороженный стеклопластиком и внутренними окнами с жалюзи, выходил на улицу. Сегодня первое его утро в качестве заместителя руководителя отдела научного анализа ЦРУ. Он несколько раз говорил не только себе, но Кейси, что будет чувствовать в Лэнгли, как в своей тарелке. Аккуратность ведения финансовых дел, как в качестве советника госсекретаря, так и на новом месте, позволила ему заказать неплохой домик в окрестностях Вашингтона. Сара была очень довольна перспективами его работы, и её не волновали долгие отлучки мужа, связанные как со старой его старой, так и с новой. Ведь он был профессором... биосферы, ну, что-то связано с пустынями.

Это всё соответствовало его легенде. Доктор Браун вёл и до этого очень активную преподавательскую и научную деятельность: читал лекции, выступал на симпозиумах и конференциях по проблемам биосферы. О том, что он раньше, ещё студентом Йельского университета был осведомителем ФБР, а затем выполнял некоторые заказы ЦРУ, знали лишь соответствующие документы.

Два часа назад на встрече у директора ЦРУ его представили начальникам отделов и служб, и тотчас же завязалась серьёзная дискуссия по характеру вспышек в Каракумах.

— Наш спутник засёк очень странный выброс энергии, — докладывал инженер космического наблюдения Энтони Блэк. Это был молодой человек, в больших роговых очках, в рубашке стального цвета с короткими рукавами, но жёлтым галстуком. И это раздражало многих сидящих, не менее, чем то, о чём говорил инженер. А говорил он невероятные вещи, пугающие не воображение, а перспективой оказаться в техническом отношении далеко позади русских. Тот же Энтони Блэк хорошо помнит свой поход десятилетним мальчиком в кинотеатр маленького городка, когда новый фантастический фильм был прерван, и на сцену перед экраном вышел директор кинотеатра и сообщил с совершенно потерянным видом, что русские запустили в космос искусственный спутник Земли...

— Мы пропустили сигналы спутника через специальную программу компьютера. Оказалось, что мощная вспышка была засечена не на поверхности, что отметает вариант отражения активности Солнца, а из глубины. Небольшой, порядка 200-250 ярдов. По времени пеленгации выходит, что выброс был сделан из некоей шахты. Если говорить о природе излучения, то такого мощного потока нейтронов...

Кейси оценивающе обвёл взглядом сидящих. Упоминание о шахте — это вариант взрыва ракеты под землёй. Если бы был пуск, то ракету могли засечь на высоте тысячи метров, но пуска не было. Только вчера Рональд предложил страшилку под голливудским названием «Звёздные войны». А уже сегодня русские показали, что имеют нечто, что может изменить весь мир, а может, и привести их к полному господству в мире. И тогда от Советов можно ожидать чего угодно в их стремлении совершить, точнее, довести мировую революцию до логического конца! Он снова и снова разглядывал исподлобья собравшихся. Каждый из них по оперативному могуществу мог считаться министром обороны средней страны. Но им, как серьёзным финансистам, нужны были неопровержимые факты, чтобы потребовать от бюджетного пирога лакомый кусок.

— Опустите ссылки на научные доказательства, они изложены в обзоре доктора Брауна, — предложил он инженеру.

Это был один из немногих случаев, когда на совет директоров был приглашён вместе с начальником отдела простой инженер.

Энтони Блэк, используя шанс ещё немного побыть на виду, приберёг одну сенсационную деталь, которую вряд ли заметил этот выскочка Браун, и которая должна ошеломить любого трезвомыслящего человека.

— О том, что это совершенно необыкновенный технологический прорыв русских, — сбавил тон и почти задушевно произнёс молодой инженер, — говорит то, что спутник засёк одновременно две вспышки. Когда мы стали раскручивать запись по времени, то вышло, что между выбросами, а их было два, прошла тысячная микросекунды реального времени. Полной совместимости по времени не было.

Теперь Энтони обвёл взглядом сильных мира плаща и кинжала. Но, похоже, они ещё не осознали, а может, и никогда не поймут факта, о котором писал Герберт Уэллс в своих фантастических романах.

— Но в это мгновение могли войти часы, дни, а, может, годы и века. При спектральном анализе вводные вспышки в пустыне «разбежались» в эффекте Доплера на неопределённое время. Наши аналитики подставили экспериментальные значения зависимости массы частиц и скорости... Объяснение фантастическое: эта вспышка — результат работы... машины времени!

Воцарилась тишина, не сразу, но последовали смешки, закончившиеся взрывом смеха. Но он быстро погас, оставив в сознании каждого присутствующего воронку. Мощную воронку!

Долго после совещания Кейси не знал, как подать это сообщение президенту. Рейган — актёр с огромным опытом морочить мозги зрителям, но машина времени в его правление — это слишком красиво! Но то, что русским не надо ломать голову над ответным космическим оружием, если они смогут притащить образцы новейших вооружений из будущего, и, вполне возможно, изобретения самих же американцев — да, такая перспектива достойна смеха, но только очень и очень горького!

В Лэнгли никогда долго не смеялись. Доктору Брауну было приказано срочно лететь в Туркменистан, сначала в Ашхабад, а затем в Репетек. Служба агентурного влияния в тот же день вышла на своего глубоко законспирированного агента. В Туркмении была ночь.

 

Через 19 часов после вспышки

 

Первого августа утро в Каракумах было таким же жарким, как все 90 дней, прошедших с апреля. Хотя, иногда появлялись перемены. Аральское море катастрофически мелело, оно уже не могло останавливать своим дыханием потоки воздуха и становилось всё более «дырявым» для атмосферных масс из средних широт. Над Каракумами стали появляться в июне и даже июле (!) облака, а местами выпадал тёплый дождь, который, впрочем, испарялся ещё на подлёте к земле. В Ташкенте, Самарканде, Бухаре, Чарджоу могли даже в самые жаркие месяцы года пройти быстротечные грозы. Туркмены, узбеки, да и русские старожилы удивлялись таким явлениям, и считали, что всему виной является непомерно масштабное выращивание хлопка-сырца, который требовал всё больше и больше воды от Амударьи и Сырдарьи — рек, впадавших в Аральское море.

Аликпер Гусейнов, буровой мастер, пил уже пятую с утра пиалу чая. Настолько крепкого, что сердце другого человека не выдержало бы. Но Аликпер прошёл закалку в зоне. В молодости он напал с ножом на человека, слишком сладострастно посмотревшего на его девушку. Срок был не очень большим, потому что человек этот выжил.

Но сегодня его сердце было взволновано от того, что по рации дежурный из треста «Небитдагнефть» передал ему содержание телеграммы на имя Гусейнова.

— Алик, тут тебе телеграмма из дома с пометкой «срочно». — В голосе дежурного, а это был Данилыч, которому перевалило за пятьдесят, не было скрыто раздражение. Текст был дурацким, и не стоило бы ни его, ни человека на буровой тревожить такими пустяками! Но пришлось читать в микрофон. — Слушай, когда твоё имя будут правильно писать? — дал волю раздражению Данилыч. — Надо «п», а тебя через «б» называют!

— Сам ты через «б»! — не выдержал мастер. — Читай дальше! Путаница с глухими и звонкими буквами в его имени была не случайна, это давал о себе знать резидент в Баку. Речь идёт о задании.

— Сегодня гость проездом Москвы вагон восьмой тчк подарком лично тебе дню рождения тчк ждет денек-два тчк дети просятся в зоопарк тчк Мамед просит велосипед тчк Лейла куклу тчк ждем тчк Латифа тчк. Всё я прочитал! Вопросы есть?

— Кто подписал?

— Я же читал, Латифа. Нет, подожди, напечатано Латипа. Вот безграмотные! Девчонки совсем там сидят на телеграфе, вот и не знают, как писать.

— Хорошо, всё, спасибо, досматривай свои сны, отец!

Аликпер отпустил кнопку связи. Он уже знал, что ошибка в подписи — это подтверждение того, что это текст резидента. Пометка телеграммы «срочная» — дело не просто неотлагательное, а немедленное. «Сегодня гость проездом Москвы вагон восьмой» — это означало, что появившийся вчера рядом с буровой человек прибыл действительно из столицы и имеет у себя некий аппарат, который далее назван «подарком». «Лично тебе ко дню рождения» — необходимо забрать этот аппарат. «Ждёт денёк-два» — За это выдадут двести тысяч долларов. «Дети просятся в зоопарк» — привести прибор в Репетекский заповедник. «Мамед просит велосипед» — добираться до Репетека на личной машине Аликпера. «Кукла» — после передачи немедленно ехать в Красноводск и поставить машину на паром, идущий в Баку. «Ждем» — ночью не спать, а ждать катера, который подберёт Аликпера, прыгнувшего в море с парома. «Латифа» — в Иране встретят.

Аликпер насчитал семь «тчк» — это означало, если всё изменится, и он не успеет передать прибор в Репетеке, то ему необходимо с ним лететь в Баку и принести его на явочную квартиру лично.

После такой телеграммы, а, главное, суммы, и без чая можно взбодриться! Но привычка есть привычка! Долго ждал такого предложения мастер, он же инженер, окончивший до зоны Бакинский институт, там же завербованный «туристом» из Германии. Итак, вчера прилетал вертолёт. Сам же Аликпер ходил брать для себя почту и привёл ребят за продуктами. Видел он какого-то русского, которого сопровождали и встречали, как дорогого гостя. Значит, это и есть москвич. Вот с кем надо будет иметь дело. Гусейнов тотчас же дал телеграмму в главк с просьбой предоставить ему отпуск на несколько дней за свой счёт.

 

Глава третья

 

Тигион Звии

 

Гость тигиона дал себе полную волю. Сама красивая хозяйка была увлечена необычными для её мира действиями молодого мужчины. Оказалось, что древний инстинкт женщины не пропал в ней. От акта к акту её желания восстанавливались, и появившийся оргазм был бесподобным по силе ощущений. Она вдруг поняла, как были обеднены женщины её времени.

Сначала диким показался ей обряд поцелуя в губы. В тигионах были бактерии, благодаря которым флора и фауна этого мира поддерживалась в определённом равновесии программой Великого Графиста. Но целоваться? Такого никому из землян не могло прийти в голову. А если бы и пришло, то было бы подвергнуто остракизму, а Великий Графист мог надолго оставить такого человека в Саркофаге, если даже не забыть о нём навсегда.

Но то, что делал Сергей с её телом, и то, что заставляло саму Звию совершать в ответ — уже должно быть давно наказано. Совокуплений в её мире не было, лишь Великий Графист мог соединять опосредовано мужчин и женщин в специальных лабораториях, где происходил процесс искусственного зачатия. А сейчас её связь с мужчиной, по всей видимости, даже поощрялась. Эта мысль, когда в окно пробился первый луч солнца и таинство ночи при свете дня ужаснули Звию. Она неожиданно прекратила ласки и обратилась к Великому Графисту за разъяснениями, направив мысленный посыл Ему.

— Находка модуля, потерянного тобой в далёкие от нас времена, — услышала она голос машины, правящей миром Звии, и он показался ей усталым, — стала шансом исправить ход развития Земли. Мы зашли в тупик. Я признаю свою великую наивность! Нам надо было активно осваивать космическое пространство, новые планеты. Огромная масса человеческих тел может привести к разрушению Земли. Необходимо менять путь нашего развития. И самой эффективной точкой, по моим расчётам, должно стать возвращение развития во время твоего гостя. С его прибытием я начал эксперимент, и тебе, Звия, довелось стать его непосредственным координатором. Суть опыта в том, что ты первая на нашей планете забеременеешь. Но плод твой будет вынашивать женщина, современница твоего гостя. Рождённый ребёнок по внесённой нами в генетический код изменит ход развития человечества. Я появлюсь раньше на пятьсот тысяч лет. И тогда мой строгий контроль сведётся к рождаемости, к отбору людей. И рассылке их на планеты различных звёздных систем. У них там будут и свои, и общественные тигионы. Ты уже забеременела в натуральном для человека виде. Но, возможно ты исчезнешь с его рождением, как и все мы. Ты готова к такой жертве во имя счастья человечества?

Великий Графист умолк. Звия была потрясена — она уже носит одного с Сергеем ребёнка и с разрешения самого Великого Графиста! И это принесёт в жертву её и триллионы спящих людей! Правы ли они с Великим Графистом на такое изменение истории Земли?

И словно в ответ на свои мысли она услышала такое, отчего её сердце впервые наполнилось состраданием.

— Я люблю тебя, Звия, — сказал Великий Графист, — я всех люблю в этом мире. И мне горько сознавать, что я оказался несовершенным. Но ошибки никогда не поздно исправлять, никогда!

— Значит, ты жертвуешь собой и всем человечеством? — спросила Звия.

— Увы, всеми вами, мои дети. И вы спите. Но лучше не появиться в будущем, чем погибнуть так ужасно! Ты должна уйти на время вместе со своим гостем в его мир. А возвращаться будет некуда. Я не знаю, куда вернёт тебя модуль. Не знаю. Позволь мне мысленно обнять тебя на прощание.

Звия неожиданно ощутила его объятия. И это были руки человека, у которого было дыхание, и даже слезы. И тогда Звия поняла, что Великий Графист никогда не был и не есть машина. Он был самым умным и могущественным из всех живущих на Земле во все её времена человеком!

Он исчез, а рядом сидел гость, ставший родным.

Звия с нежностью посмотрела на него, принёсшего удивительные чувства и ощущения, ставшего ей родным.

Сергей взял её руку в свою:

- Я слышал, я был свидетелем твоего объяснения и прощания с Великим Графистом. Не думал, что стану виновным в вашей драматической судьбе.

- Поцелуй меня и забудь. Я полюбила тебя. Во мне сейчас миллионы женщин нашей планеты, истерзанных чувствами. Я бы очень желала каждое утро видеть на своем столике перед кроватью простые полевые цветы от тебя. Вдыхать их запах, но думать только о тебе. Я уже, как говорили в давние времена, «понесла» от тебя. Но во имя всех живущих сейчас и в будущем людей твоя задача забыть обо мне, принять и полюбить другую женщину. И ты должен уже любить её сейчас! - сказала женщина тоном и голосом человека, принявшего важное решение.

Они соединились в сладком и вечном друг для друга поцелуе.

 

30 секунд после вспышки. Земля

 

Сергей лежал на дне колодца и слышал, как его кто-то звал. Он открыл глаза.

— Сэргэй, — неслось сверху, — ты жив?

Жив? Что за глупый вопрос! Сергей вскочил на ноги. Дно под ним закачалось. Лампочка не работала. Но он прекрасно видел в темноте. Ему доставало и того света, что доходил сверху. И эта способность видеть ночной совой окрылила его. Давно ли он примерял очки, которые не стал брать по совету друзей, мол, глаза сразу «садятся»! А здесь, в кромешной тьме он видит и стену колодца, и самого себя!

Да, он спал, но его будоражила память о сне. Ему приснилась необыкновенная планета и изумительная женщина. Ей было очень много лет... Её звали... Звия! И ей принадлежал мир со странным названием. Тигион!

И они много говорили.

И Звия рассказывала о том, что с ним случилось в этом колодце, и как его перенёс в далёкое будущее модуль в виде шара.

Сергей посмотрел под ноги. Там лежал шар.

Сергей поднял его. Шар был холодным, каким бывает металл, но почти ничего не весил. Странно. И он придавал уверенность в том, что нет ничего невозможного в этом мире. Сейчас Сергей был готов взлететь, и чувствовал, что для него это не составит труда, стоит ему только оттолкнуться и он окажется наверху.

— Сэргей!

Это был голос Мереда-аги. И слышал его Сергей так, будто они стоят рядом.

— Да, я! — крикнул он вверх. И был уверен, что бригадир его хорошо слышит.

— Поднимаю «парашют».

— Я готов.

Трос дёрнулся. Сергей на ходу влез в «парашют». Подъём был медленный и времени обдумать, что же произошло с ним, было достаточно.

И память словно прорвало. Он даже ощутил ту мгновенную боль, когда услышал хруст в позвоночнике. Прикрыл глаза от яркой вспышки шара. И снова радостно забилось сердце, когда он мысленно полетел над планетой. Затем были лаборатория, озеро, водопад... Он помнил, как звонил шефу на дачу.

Итак, он помнил всё! Вдруг пришло понимание того, что делать дальше. Если он хочет снова увидеть Звию, то ему необходимо никому не говорить о модуле.

И он положил шар в рюкзак. Когда он взял в руки модуль, то уже знал, что через несколько минут бригадир назовёт Лемешева «шайтаном», и ещё долго будет его тискать и осматривать, после того, как корреспондент невинно признается, что полез в песок, а тот обрушился. Меред-ага удовлетворённо заметит, что нет ни царапин на лице москвича, ни ушибов на его теле. «Вах-вах» скажет он, спустившись сам через полчаса вниз и увидев полтонны песка, на котором остался след человека. Его опыт, его чутьё будут утверждать, что на дне этого колодца, который назовут «Лемешкой», произошло нечто, но то будут знать только москвич и Аллах.

Действительно, Сергея встречали как героя космоса. Это и предсказывал его шеф Коганов. Ему пожимали руки, обнимали, называли настоящим пустынником.

— Что у тебя там вспыхнуло? — спросил бригадир.

— Снимки делал.

— Шайтан! Ай, шайтан!

В голосе Мереда-аги звучала радость, что всё обошлось.

Через сорок минут он сам спустился и почти час осматривал дно колодца, а когда его подняли, качал головой, как китайский болванчик:

— Вот шайтан! Родился в белой рубашке! Я тоже — только в халате!

 

Через 13 часов 20 минут после вспышки

 

Сергей спал на крыше домика. Меред-ага, опасаясь за жизнь гостей, настоял на том, чтобы для него и инструктора была там расстелена кошма. Крыша предохраняла, конечно, условно, от ползучих гадов, а валяная шерсть — от скорпионов. Если бы знал бригадир, что вышедшему из колодца москвичу не страшно ни одно существо на свете, то не волновался бы так за его жизнь.

Какагельды Байрамов чмокал губами и слегка постанывал. Вероятно, ему снился минет, который совершала хорошенькая секретарь комсомольской организации швейной фабрики Валечка Сырова. Лишь несколько дней Какагельды был на фабрике, но безумно влюбился в эту русскую чертовку. Ему казалось, что она не прочь развлечься с самим инструктором ЦК. И вот это исполнилось, но только пока во сне.

Если бы он знал, что сейчас произойдёт, и какую красавицу он увидит! Рюкзак, лежащий со стороны Лемешева, не был завязан. Из него выкатился шар, который ярко засветился, увеличился в размере и из него вышла Звия. Она была обнажена, но вытянула из шара нечто, похожее на чемодан. Уложив модуль в рюкзак, она выбрала из чемодана костюм спортивного покроя, быстро в него облачилась, и, спрыгнув с крыши, стремительно побежала с чемоданом в сторону шоссе.

Какагельды сел на кошму с выпученными от удивления глазами. Но красавица обернулась и послала ему странный привет взмахом руки, отчего инструктор смежил глаза и тотчас же уснул.

 

Звия на Земле

 

Через час Звия вышла на трассу Мары – Ашхабад и остановила «Волгу», идущую в столицу Туркмении. Председатель колхоза «Красный Октябрь» Сапар Агаджанов с удовольствием остановился, не спрашивая ни себя, ни её, как женщина, подобная пери, могла оказаться здесь, на трассе, в час ночи.

Он усадил её рядом, и только тогда задал явно запоздалый вопрос:

— Что с вами произошло, девушка?

— Так уж случилось, — ответила она, повернув к нему лицо. Её огромные изумрудные глаза могли свести с ума любого человека.

— Но как можно такую красавицу бросить в песках?

— Я не брошенная, я Зоя, — ответила женщина из будущего, — я командированная. Успокойтесь. — Она слегка дотронулась до руки председателя колхоза, — всё будет хорошо, и со мной, и с вами. Расскажите, чем вы здесь живёте?

Сапар Агаджанов, и по природе очень спокойный человек, совершенно выбросил мысли о причинах появления одинокой девушки на трассе. Он подумал, что именно так надо, так иногда поступают русские. Может, это какая-то комиссия из Москвы.

Немногословный, он неожиданно для себя стал рассказывать о своей нелёгкой доле председателя крупного животноводческого хозяйства, когда надо крутиться и между районным, и областным начальством. Постепенно он рассказал о себе, своей семье, о жизни туркменского села. Он всё время шмыгал носом, и это особенно обострилась, когда они проехали небольшую рощицу пустынных акаций. Он в оправдание сказал:

— Вот так всегда. Как жаркое лето – у меня насморк. Не пойму, отчего.

- Это аллергия. Вот это вас вылечит, - сказала Звия.

Она дала понюхать Сапару небольшую блестящую коробочку. И через мгновение спросила:

— Как теперь?

— Что как?

— Насморк прошёл?

— Насморк? Ах, да, куда всё делось? Никакого насморка! Как это вам удалось, уважаемая? Вы доктор?

— Да, — улыбнулась Звия, с нежностью подумав о Лемешеве, — в последнее время мне приходится возвращать к жизни и лечить.

Председатель колхоза ничего не ответил. Ему стало очень хорошо, и его посетили мысли, как построить из ничего ферму в пустыне.

Через три с половиной часа они въезжали в Ашхабад. Утро обещало жаркий день — ни на горизонте, ни на всем небосклоне не было ни тучки. Сапар и Звия расстались у гостиницы самыми лучшими друзьями. Неожиданная попутчица дала Сапару все тот же небольшой приборчик и пообещала, что ни у кого в колхозе «Красный Октябрь» не будет насморка в середине лета. Надо только приложить прибор к носу.

 

Через 19 часов 20 минут после вспышки

 

Проснулся Лемешев рано. Он чувствовал себя великолепно. Встал у края крыши. Высота — метра два. Внизу мягкий и ещё прохладный песок. Хотелось взлететь птицей, высоко, высоко! Не раздумывая, он взмахнул руками и прыгнул, готовясь подпружинить ноги при приземлении. Но случилось нечто странное. Он летел к земле по очень странной траектории, которая напоминала растянутую горизонтальную линию латинской буквы «L». Вместо того, чтобы тотчас же упасть у стены кибитки, он оказался в пятнадцати метрах от неё, дотянув до взрослого саксаула с раскоряченными ветвями.

— Вот это прыжок!

Сергей увидел идущего на него человека, поднявшего в приветствии руку. Им оказался буровик Аликпер Гусейнов, который вчера был в гостях у строителей колодца, и предлагал замысловатые восточные тосты.

— Приветствую гостя из Москвы!

Аликпер протянул для пожатия руку.

— Я ещё не умывался, — Лемешев как-то неопределённо махнул рукой, словно хотел сбросить с неё что-то неприятное.

— Да ладно, — смеясь, проследил за рукой мастер, — мы сами здесь ничего не моем, бережём воду в пустыне! Как спалось?

— Нормально. А у вас, что, с утра вахта?

— Вахта, вахта! Пойдём, дорогой ко мне! У меня есть хороший коньячок. Вчера вы погуляли, а я дежурил. Хочется слегка расслабиться. Ты вчера в колодце фотографировал. А у меня есть фотолаборатория. Увлекаюсь, понимаешь... Хочешь, плёнку проявим? Идёт!

— А как её промыть? Воду в пустыне берегут!

— На это у меня целая цистерна в песке зарыта с технической водой! Что нам литр-два? Через три дня привезут ещё.

«Ну что ж, проявить плёнку — неплохая идея, подумал Сергей. Ему самому не терпелось посмотреть, что получилось?

— Уговорил, Алик. Сейчас на крышу поднимусь, возьму рюкзак, там фотоаппарат.

Сергей по лестнице поднялся за рюкзаком, хотя чувствовал, что мог легко допрыгнуть до крыши с одного раза.

... Вагончик мастера был разделён на три части: нечто, похожее на прихожую, затем небольшая конторка с канцелярским столом из ДВП и двумя скамьями в виде досок. За слегка приоткрытым занавесом в глубине вагона виднелись кровать и тумбочка хозяина. Заметив взгляд гостя, Аликпер показал рукой на свой закуток:

— Там у меня ящик с рукавами, для работы с плёнкой. Давай фотоаппарат, вставим плёнку, зальём проявитель.

Сергей раскрывал рюкзак и тотчас же наткнулся на шар. Его заметил и буровик.

— Э, что за камень? Или это мяч?

— Это модуль, — начал было Сергей, но осёкся. — Вчера в колодце нашёл.

— Дай взгляну, я ведь геологический факультет заканчивал.

Сергей нехотя протянул шар мастеру.

— Он почти ничего не весит! Это не камень, это высохшее яйцо, только форма у него идеальная для этого.

«Прибор! Это и есть тот «велосипед» из телеграммы! Как мне сразу повезло!» — подумал Аликпер. «Но как там быстро узнали? Вот у них разведка! А, может, шар радиоактивный, и его сами американцы оставили? Не зря двести тысяч баксов платят за его возвращение! Надо бы запросить вдвое больше! Хоть поживу как король! Но поживу ли после радиации?»

— Держи, — резко отдал Аликпер шар Сергею и получил взамен фотоаппарат «Зенит».

Мастер ушёл в свой закуток. Там он достал из холодильника початую бутылку коньяка, вытащил из аптечки таблетку теразина и бросил её в коньяк. Не смертельную дозу, а так, вырубить часа на два-три. Затем Аликпер в специальном мешке вставил плёнку в бачок. Налил проявитель, стоявший тоже в холодильнике, и посмотрел на часы. Через три минуты можно промывать и фиксировать плёнку.

Они выпили по полстакана, Сергей закусил долькой разломанной холодной плитки шоколада. Мастер не успел выпить, посмотрев на часы:

— Нельзя, чтобы перепроявилось. Чёрное всё будет!

Сергей нередко пил коньяк. В этом стакане ему показалось некое искажение вкуса. Знание того, что ему подмешали снотворное, пришло тотчас же, как и то, что ему не грозит опасность потерять над собой контроль. Он закрыл глаза, и перед ним предстала тихая суета бригадира за ширмой, когда он разливал коньяк по стаканам. Таблетки с теразином. Сосредоточенное лицо, с еле уловимой ухмылкой.

Ну, уж усыпи! Посмотрим, что у тебя выйдет, мастер!

 

Бегство Аликпера

 

Принципы жизни у Сергея были просты и незатейливы. Он считал, что встречи с людьми обогащают его. Хороши ли эти люди или плохи — это уже другой разговор. Мотивы поступков, поведение, мысли, высказываемые откровенно или служащие щитом скрытности характера — вот что было интересно журналисту. Лемешев был наделён и интуицией и прозорливостью. Всё в меру и в соответствии с личным жизненным багажом. О том, что буровой мастер неспроста пришёл утром, Сергей понял сразу, ещё у саксаула. Но последовавшее за этим знание о замыслах Аликпера поразило его своей неожиданной новой для него способностью. Действительно, мозг работал чётко и ясно. А шар, на котором лежала рука Лемешева, как бы успокаивал: «Пока я с тобой, тебе нечего опасаться!»

Аликпер, залив в бачок закрепитель, отодвинул занавес. Москвич сидел на длинной скамье вдоль стола, его руки лежали перед рюкзаком, ладонь правой руки лежала на шаре. Сам Сергей спал.

«Готов, — подумал Аликпер, — надо бы его перетащить на кровать. Плёнку можно уже сушить, хватит и пяти минут. Вертолёт прибудет через двадцать минут. Все идёт, как надо. Пока хватятся москвича, я буду далеко».

— Эй, друг, — толкнул он Сергея,— тебе плохо? Давай, я положу тебя на койку. Поспи немного.

Москвич промычал что-то неопределённое. Мастер просунул две руки под мышки гостю. Вскоре он заботливо укладывал Лемешева поверх одеяла на свою кровать.

 

Репетек, Туркмения. Биосферный заповедник

 

Директор биосферного заповедника Веисов сидел в своём кабинете, окна которого выходили на шоссе, соединяющее Чарджоу с Ашхабадом. Он отвлекался, когда смотрел на проходившие мимо машины. Особенно он завидовал пассажирам автобусов. И не важно было, в какую сторону тот направлялся. Ехать — вот чего хотелось Сувхану.

Кондиционер еле выжимал из себя прохладу, хотя было около десяти часов утра. На солнце — уже 32 градуса по Цельсию. Многие сотрудники уже поработали с восходом солнца в пустыне, а теперь сидели под тенью гостиницы заповедника, перед самой развесистой акацией в Центральных Каракумах. Лишь Вера Колобова всё оставалась в зарослях чёрного саксаула наблюдать за ящерицами. Она готовила кандидатскую диссертацию о грызунах Каракумов. Ей было почти 40 лет. Но она хотела быть кандидатом биологических наук, даже если получит степень вместе с пенсией!

Неожиданный звонок заставил вздрогнуть директора заповедника.

«О, Аллах, — подумал он, глядя с недоумением на телефонный аппарат из чёрного эбонита — тот тоже был старым, его установили сразу же после войны, — кому сейчас хочется говорить? Мне? Нисколько!»

— Салам алейкум!

Сувхан Вейсов узнал голос замминистра. Он даже вскочил от волнения, вытирая потной рукой лоб.

— Здравствуйте, здравствуйте, уважаемый Сергей Павлович!

Так уж получилось, что замминистра, русский, обратился к директору по-туркменски, а подчинённый — по-русски. И всё встало на свои места. Это была привычная практика в те времена.

— К нам, точнее, к вам, едет американский учёный. Это доктор Браун.

— Вах, вах! Это тот Браун, что написал монографию о пустыне Мохаве? Я читал... Интересный взгляд! Но почему он заранее не дал понять, что собирается прибыть к нам?

— Да, это несколько неожиданно и для нас, потому что такие вещи обговариваются как минимум за полгода. Но выяснилось, что везде ему дали «зелёную улицу». Завтра он прилетает в Ашхабад, возможно, к вечеру. Вы встретите его, договорились?

— Встретим, всё расскажем и покажем.

— Вот и чудесно. Сагбол, яшули!

— До свидания, Сергей Павлович!

 

Буровая. Вагончик Аликпера Гусейнова

 

Аликпер, убедившись, что москвич спит, быстро выхватил шар из рюкзака и выскочил из вагончика. Рядом стояла его личная машина «Победа», заправленная бензином и радиатором, залитым водой по крышку. Ключ от машины был всегда с Аликпером.

Он завёл машину и, прижимаясь к кустам с редкой травой, направился в сторону трассы Ашхабад – Чарджоу. До неё было 89 километров, часа два езды по пустыне.

При первых же звуках заработавшего двигателя Сергей поднялся и увидел уходящую от посёлка буровиков «Волгу».

«Далеко не уедет», — усмехнулся он и присел на ступеньки перед дверью в вагончик, решив как следует всё обдумать.

О том, что колодец стал дверью в другой мир, репортаж не напишешь. Это первое. Но об этом стало известно неким людям, которые уже охотятся за модулем. На кого Аликпер работает? Если он украл шар, значит, о модуле узнали за бугром? Израиль? Возможно. Но у него нет спутника, который бы засек работу модуля. Выходит, это спутники США.

Следовательно, он, Лемешев уже стал объектом изучения. Почему тогда медлит КГБ? Наши не церемонились бы с ним! Психотропные таблетки, яркий свет в глаза, допрос двух — «хорошего» и «плохого» — дознавателей. Всё это впереди, если его поймают. О чём он скажет в «конторе глубокого бурения»? О том, что он «воскрес» и затем провёл бурную ночь с девушкой, которой исполнилось 1237 лет? Учёные станут изучать модуль. Обливать его кислотой, ставить под пресс, чтобы вскрыть, а при неудаче, когда поломают не один механизм, пронзать рентгеновскими, да и любыми другими лучами. Нет, ему этот дурдом не нужен!

Что остаётся? Наложить на себя руки? Кажется, это невозможно, потому что Звия изменила структуру клеток его организма. Уйти в мир Звии? Но исчезнет, если… Он же должен найти женщину, которая выносит общего со Звией ребёнка! Где эта женщина? Как подойти к ней и попросить стать матерью?

Нет, это дурдом!

Если найдётся, то как исчезнуть с ней и ребёнком, затеряться в этом мире? В СССР это невозможно, если только не пойти к Агафьевым «на постой», в сибирскую глухомань. Это, разумеется, не тигион, в котором только подумай о бутерброде и он у тебя в руках! Податься в США? Это такое же государство, которое ради гонки вооружений пойдёт на всё. Затеряться в джунглях тропических стран? Впрочем, это то же, что исчезнуть в Сибири.

Итак, вывод — он, Лемешев, себе не принадлежит. Но ему принадлежит модуль, который остаётся последним его прибежищем. Надо от него срочно избавиться! Но за ним придёт Звия.

На его лице появилась блаженная улыбка. Ах, эта красавица Звия! Только она должна стать его женой! Но не станет.

Сергей хмуро встал, обошёл вагончик и быстрым шагом направился по следам уехавшего автомобиля. Сначала ровно, затем ускорил шаг и, не почувствовав ни малейшего намёка на усталость, побежал. Но не как обычный бегун на стадионе. Его шаги увеличивались по мере желания преодолеть за один толчок как можно большее расстояние. Он почти летел, слегка касаясь ногами земли. Это было ощущение свободы, большей свободы от привычного тяготения Земли! Это было великолепно! Ну, теперь он поживёт в этом прекрасном мире! Он станет олимпийским чемпионом! Маленький Мук в сапогах-скороходах!

Да, его бег был сказочным! Но управляемым ли? И Лемешев вдруг резко остановился. Прямо перед застывшим в ужасе пустынным зайцем. И вовремя.

Вдали, в трёхстах метрах от себя, он увидел машину Аликпера. Она не двигалась, буровой мастер обходил её кругами. Аликпер взбрасывал руками, как это делают водители, которым неведомо, почему такой надёжный транспорт отказывает, и не поможет ли небо в этом пустяшном для бога деле? В надежде кому-нибудь поведать о своём горе, Аликпер поднял голову и увидел Лемешева. Тот спокойно приближался к нему. Буровой мастер стал протирать глаза. Но москвич был реальностью и в руках за уши он держал зайца.

Аликпер забежал со стороны водителя, посмотрел на приборную доску. Расстояние было пять километров. Прошло девять минут! Он бросил своё тело внутрь, открыл бардачок. Шар был на месте. Но ведь этот шайтан-москвич шёл за ним, за этим шаром. И он обязательно отнимет его.

Аликпер поднял сиденье пассажира и вытащил из-под него новенького «Макарова». Тот был заряжен. Из десяти патронов лишь два он использовал вдали от буровой, стреляя вот по таким зайцам, что в руке этого шайтана. Мастер снял пистолет с предохранителя.

Но когда он вышел, Лемешев уже стоял рядом с машиной.

— Уважаемый, — сказал он, — верните шар. Он мой.

— Нет! Ты должен спать, гяур! — воскликнул Аликпер.

— На меня теразин не действует. — Сергей протянул руку. — Шар!

— Ну, тогда, пули подействуют!

Раздались три выстрела подряд. Но москвич даже не шелохнулся. Он протянул Аликперу руку, сжатую в кулак. И когда открыл его, на его ладони лежали три пули.

Другой рукой Лемешев подал Аликперу зайца:

— Бери, он уже совсем ручной.

— Шайтан! Ты шайтан, гяур!

Аликпер бросился на колени.

— Нет, ты сам Азраил! Пощади! Бери свой шар! Но не убивай!

И он с возрастающим удивлением увидел, как этот небожитель, спустившийся на землю, протянул руку к открытой дверце машины. И к нему на ладонь лёг шар. Затем он быстро перекочевал в рюкзак москвича. Сергей пристально взглянул на мастера:

— Кому стал нужен модуль, Аликпер?

— Моим друзьям.

— Каким друзьям?

Мастер суетливо завертелся. Но под пристальным взглядом москвича кивнул головой на запад.

— Они далеко.

И вдруг он сел на песок рядом с машиной, обхватил голову руками и, покачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик, разрыдался:

— Вай-вай, что будет со мной?

Что здесь скажешь? Судьба предателей везде одинакова: и свои не пожалеют, и наниматели не защитят...

 

Глава четвёртая

 

23 часа 30 минут после вспышки. Колодец. Центральные Каракумы

 

Его уже искали. Когда он вышел из-за бархана с видом путешественника, внимательно знакомящегося с природой, ему простили отсутствие. Солнце уже пригревало. Но Сергея это абсолютно не беспокоило. Он чувствовал необычайный комфорт. Он думал о том, что его новый организм всё-таки прихватил часть свойств тигиона, потому что ему не было ночью холодно, хотя температура в пустыне падает до пяти-семи градусов, а то и меньше, а сейчас, когда на солнце подкатывало к 30 градусам, он не чувствовал жары. Кожа не поддавалась загару и не меняла цвет.

Минут семь назад он уходил от Аликпера не спеша, раздумывая над своим положением. Мысли крутились о перемене профессии. Теперь ему можно запросто идти в разведку. Ведь он супермен.

Как бы в подтверждение этой мысли он увидел убегающую лису. В несколько прыжков догнал её и стал бежать, петляя, как и она. Смеялся, пугая животное. А сам поражался собственной реакции. Все преграды на такой скорости он успевал обходить.

Когда он оказался перед высоким барханом, то не выдержал и прыгнул вверх. И не рассчитал, оказавшись по его другую сторону, зависнув над кустарником. Именно зависнув, потому что какая-то сила не давала ему приземлиться на колючки и предложила скольжение в сторону. Так он оказался на земле, а не на кустарнике.

Он лёг на песок и сомкнул глаза.

 

Наставление

 

— Ты станешь мостиком, который свяжет две наши цивилизации. — Звия сидела рядом с ним на кровати в домике тигиона. Это было продолжение разговора, когда они на словах стали партнёрами в необыкновенном проекте. — То, что между нами произошло, изменит мир. Твой мир. И моё время изменится. У нас должно быть всё по-другому.

— Что же произойдёт? — спросил Сергей. Он был благодарен Звии за минуты блаженства и страсти. И подумывал о том, не начать ли все сначала. Усталости он не чувствовал.

— Не стоит начинать заново, мне вредно, я беременна, — Звия посмотрела на Сергея с чувством благодарности, — но родит нашего ребёнка другая женщина. Как жаль, что этого не смогу я.

- Почему?

- Рождение ребёнка – это моё исчезновение. У вас называют это смертью. Но смерть во имя другой, лучшей судьбы, это не смерть. Хотя, о чём я? Да и счастлива я благодаря тебе. Я прожила с десяток ваших жизней по времени, а хватило нескольких часов с тобой. Спасибо, мой любимый!

Сергей вспомнил, как он тупо смотрел на купол дома Звии, который золотился первыми лучами солнца. Это было солнце искусственного мира. Такие солнца всходят сейчас у миллионов не спящих в Саркофаге землян в их домах-тигионах. Но, вероятно, никто из живущих не имеет проблему передачи не родившегося ребёнка другой женщине, живущей миллион лет назад. А вот в этом тигионе всё возможно!

Звия улыбнулась:

— Извини, я не удержалась, прочитала твои мысли. Я буду стараться больше не пользоваться своим преимуществом.

Он посмотрел на неё. Действительно, виноватый вид, готовая покорность.

— Всё это дико! — Сергей всё-таки вскочил с кровати.

— Это решение Великого Графиста, а значит и моего мира!.

 

Пустыня

 

Он открыл глаза. Гребень бархана. Рядом пробежала ящерица. Затем послышалось более громкое шуршание. Он увидел, как к его ноге подползает змея. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он знал, что змея его не тронет. Та, словно увидела камень, прижалась к нему и, извиваясь, постаралась сбросить часть омертвевшей чешуи. Итак, он сверхчеловек, и прежнего Сергея больше нет!

От этой мысли его передёрнуло.

«Подожди, — сказал он себе, — но ведь чувства остались». Осталась и память о своём прошлом. Он помнит о матери и отце. И помнит более обострённо, чем это было всего несколько дней назад. Он помнит запахи детства. Он помнит слова, брошенные ему родителями, он помнит всё, словно с его мозга сняли плёнку. И чувства! Он по-прежнему любит Наденьку, хотя переспал уже со множеством женщин, и с одной из далёкого будущего. Виноваты её красота, её невинность тысячелетней женщины. Нет, Звия не всколыхнула у него чувства любви. И он не мог понять, почему его сердце молчало.

Может быть, его реакция на близость самой страшной пустынной змеи — гюрзы — говорит о том, что он — камень. Но правда ли это?

Лемешев не знал, что ответ на этот вопрос придёт к нему в этот же день.

 

Встреча

 

Его приняли с восторгом. В нём почувствовали человека, которому не страшны ни люди, ни природа, хотя толком и не знали, что с ним произошло за эти сутки. Да и он ощущал прилив некой силы, дающей ему право быть абсолютно свободным и независимым. Внешне смысл этого чувства был в том, что не ужалила змея, не укусил варан, не хватил солнечный удар, не подействовала вчерашняя попойка. Сергей обнялся с бригадиром и с инструктором и главным инженером, словно отсутствовал не один месяц.

Неожиданно до их ушей дошёл звук летящего вертолёта. Вскоре тот опустился на площадку перед буровой вышкой. Открылась дверь, и из него второй по очереди вышла девушка в летнем сарафане, достаточно откровенно открывавшем её прекрасные белые плечи и стройные ноги. Инструктор ЦК Какагельды узнал редактора отдела молодёжной газеты Марину Половцеву. Обуреваемый джентльменскими инстинктами, бросив на прощание Сергею извинительный жест, поспешил к девушке под вихрь от лопастей вертолёта.

— Ай, какая неожиданная встреча! — залопотал он, стараясь перекричать шум винта. — Как вы кстати! Как вы узнали про нашего гостя?

— Ах вы недогадливый! Организовали приезд, так сказать, на мой объект коллеге из Москвы, а про меня забыли?

Марина слегка подтянула к себе Какагельды за галстук, словно опасалась, что инструктора поднимет на лопасти. И выглядели эти два человека как заговорщики.

— Я же два раза прилетала сюда, это мой объект.

— Вах-вах! Наша вина, драгоценная ханум, что мы ничего не рассказали вам о нашем госте! Но твой редактор? Это он всё сказал?

Какагельды умел быть по-восточному расторопным и услужливым. Он смекнул — не иначе, как здесь проявилась воля первого секретаря ЦК. Вертолёт — это не шутки!

Марина махнула рукой. Ну что теперь, мол, говорить, время ушло.

Какагельды, прекрасно разбиравшийся в тонкостях этикета бюрократии, вдруг почувствовал страх: ему пригрезилась страшная сила, исходящая от этой Половцевой. И он решил быть верным её рабом. Марина прекрасно поняла его состояние. Да, здесь она хозяйка положения! Она видела, как зорко следят за обстановкой первый и второй пилоты. Эти ребята обучены многому, не только водить летательные аппараты. Операция началась!

Лишь главный инженер Дурды оставался самим собой. Он радостно приветствовал Марину, решив, что москвичу прислали эту девушку для развлечения. И он представил её Сергею.

Марина первая протянула руку, и молодые люди обменялись приветствиями, с интересом разглядывая друг друга. Марина подумала, что москвич прекрасно выглядит для прилетевшего с северных широт, на него не подействовали ни постоянное движение, ни условия пустыни. Очень красивый мужчина, смотрится свежо, молодо, не скажешь, что ему за тридцать! Но каким он станет, если затаскают по кабинетам следствия? А оно уже идёт... Ведь ради этого Лемешева поднят на ноги весь комитет республики!

— Не может быть! — неожиданно вырвалось у Сергея.

— Что не может? — ошарашено спросила Марина.

Сергей смутился от того, что проник в её мысли?

И вывернулся:

— Я не могу поверить в то, что такая красивая девушка уже не раз приезжала сюда!

Получилось напыщенно и глупо, мол, что ей здесь делать?

— Эта красавица уже спускалась в колодец два раза, — встал на защиту девушки Меред-ага.

Ему, как давнему знакомому, Марина пожимала руку с особым чувством.

— Да, я была здесь на отметке 170 метров. Вода даже и не предвиделась. Было сухо. А вот вам удача подвернулась!

— Если не было воды, почему не прекратили строительство? — поинтересовался Сергей.

— Меред-ага положил на чашу весов свой авторитет бригадира, — ответила Марина. — Здесь хорошие пастбища, дальше, в низине. А воды нет. Все в республике говорят, что вы были на дне колодца.

— Был, — ответил Сергей , — но откуда республика знает?

— Знает, — улыбнулась Марина. — Как вам там, не страшно было?

— Он герой! — спутал всю беседу Какагельды. — Мы хорошо отметили его спуск. Он хулиган, внизу слез с «парашюта». Хорошо, что всё обошлось.

— Вы делали внизу снимки?

— Да, старался, но не получилось, — виновато развёл руками Сергей. — Плёнку мне проявил буровой мастер, но она оказалась засвеченной.

— Жалко. Так вы и поднялись с пустыми руками?

— Да, можно сказать, — ответил Сергей.

— Тогда я спущусь по вашим следам сама! Может, мне повезёт? Поможете, Меред-ага?

— Нет, не помогу. Я вчера всё закрепил. Там всё сохнет, — ответил бригадир. — И уже стала накапливаться вода. Через недели две будем готовить колодец к приёмке.

— А что Сергей, много вам напортил? — не отступала девушка.

— Полтонны песка высыпалось, — ответил Меред-ага. И добавил: — Наш гость в счастливой рубашке, как говорят русские, родился!

— Ну-ка, ну-ка...

Марина осмотрела рубашку Сергея. На ней не было ни пятнышка, от неё исходила невероятная свежесть.

— Как это у вас получается? — удивилась девушка. — И песок не задел и в ближайшую прачечную успели сбегать? И кто-то здорово утюгом поработал? Фантастика! Это в Москве сейчас так стирают и подглаживают...

Сергей заметил помощника пилота, который напряжённо вслушивался в их беседу.

Именно в это время Марина оглянулась на него. Произошёл мгновенный обмен взглядами.

— Хорошо, я тогда просто подготовлю свой материал, а вы мне расскажете. Вы со мной поделитесь или всё увезёте в Москву? — наконец сдалась Марина.

— Тогда мы сможем вернуться сегодня же в Ашхабад? — тут же выступил помощник пилота. Он был похож на атлета, которому хотелось немного позабавиться подбрасыванием пудовых гирей. Мышцы играли, взгляд прошивал всё подряд...

— Да, похоже, мы скоро вернёмся, — ответила Марина.

Но этого не произошло. События стали развиваться совершенно неожиданным образом.

 

24 часа после вспышки. Колодец. Центральные Каракумы

 

И гости, и строители уже больше часа сидели в кибитке, ожидая, когда Марина наговорится со строителями, наснимает вдоволь своим фотоаппаратом.

Солнце в пустыне стало огромным. Его красный овал, искажённый испарениями песка, был виден в открытую дверь.

Вдруг сразу же повеяло прохладой. Пустыня резко теряла тепло.

Говорили о всяком. Когда в кибитку вошла Марина, Сергей снова рассказывал о московской жизни. Он говорил интересно, с живым юмором.

— У меня есть хороший знакомый Борис Велицын. Он знает всех артистов и знаменитостей страны. Через него я познакомился с Владимиром Ивановым и его милейшей супругой.

— Это он играл Олега Кошевого в фильме «Молодая гвардия»? — живо спросила Марина.

— Да. И он вёл на протяжении многих лет дневниковые записи. Некоторые мне показывал. Например, про сына Сталина Василия. Бесшабашный был гуляка и не мог обходиться без любимого им артиста. В каких только ресторанах их не видели вместе... Но больше в «Астории». Вот приглянулся, и всё тут!

На пороге показался Виктор.

— Я получил по рации предупреждение, — сказал он, выразительно вглядываясь в Марину, не пора ли, мол, перейти к более решительным действиям, — нам дают всего два часа.

— Это так необходимо? — спросила Марина.

— Присоединяйтесь к нашему столу! — пригласил пилота Какагельды. — Мы тут Марину уговариваем остаться на ночь. Улетайте, а утром мы все уместимся в вашем вертолёте.

— Решайте, как хотите, — сказал атлет-вертолётчик. — Я присмотрел тут вагончик. Он не закрыт?

— В песках ничего не закрывают, дорогой, — сказал бригадир. — Нет, не закрыт.

Марина села с Лемешевым рядом на пол, и он стал ухаживать за ней. Девушка старалась, чтобы её ноги, в меру полные, стройные и оголённые в таком положении почти до трусиков, были повёрнуты к нему коленями. Выходило так, что она просто прижималась ими к Лемешеву.

Он же скрестив свои на турецкий манер, сидел гордо, не шелохнувшись, как истинно восточный человек.

— Где вы так этому научились? — с восхищением, тихо спросила Марина.

Но шёпот не получился, все услышали.

— А ведь вчера наш гость маялся, как ему лучше сесть, — покровительственно похлопал Дурды по плечу Лемешева. — А сейчас сидит, как истинный бахши. Это в колодце так тренируют?

Все засмеялись.

Сергей шепнул Марине:

- Чего смеются? Я был там убит.

— Ну и шуточки у вас!

Марина потянулась за виноградом, который привезла с собой. Она чуть привстала и невольно все взгляды мужчин обратились к её оголённым белым бёдрам.

«Надо было взять с собой подругу, — подумала она. — Они же меня глазами сто раз изнасиловали. Что этот инструктор, бабник, что инженер, что все строители, давно, что ли, не видавшие жён? Только москвич выдерживает такт. Да, он ещё тот мужчина! А может атлет-импотент?»

— Расскажешь мне после про своё воскрешение, — шепнула она, перейдя на «ты» и громко добавила, — Сергей, пойдём, прогуляемся.

Они поднялись и вышли за дверь. Навстречу шёл всё тот же Виктор. Он кивком головы подозвал Марину. Хотя они стояли в десятке метров от Сергея, он слышал, о том, что осмотр колодца ничего не дал, плёнка, действительно, была проявлена, но валялась засвеченной в вагончике Аликпера. Специалисты определят, что испортило чувствительный слой. Может смогут и восстановить. Пора докладывать в центр.

Даже когда они пошли к вертолёту, Сергей, не напрягаясь, а это было почти тридцать метров, слышал, как она передавала по рации: «Контакт установлен. Осмотр колодца показал, что радиации нет, стенки не оплавлены. Некое круглое тело находится в рюкзаке Лемешева. Во время следующего сеанса доложу подробнее, что это. Возможен вылет ночью».

 

Откровение мужчины

 

Марина вернулась к москвичу, и они ушли в пустыню. Надолго. Ветер, дующий с запада, постоянно играл с сарафаном девушки, задирая его, словно нетерпеливый любовник. И она поправляла, большей частью механически, подол.

— Да сними ты его! — смеясь, предложил Сергей.

— Да? А это идея, почему бы и нет! — сказала девушка. — На мне купальник.

Они уже прошли первый бархан и направлялись ко второму, менее высокому, но более объёмному в диаметре. Марина отстала.

Сарафан был сброшен и Сергей по достоинству оценил фигуру Марины, когда она его догоняла, легко преодолевая сыпучий песок. Конечно, в её теле не было безукоризненных пропорций, но девушка казалась более живым человеком, чем Звия.

— Так о каком собственном воскрешении ты мне говорил? — спросила девушка, нисколько не запыхавшись. С физическим состоянием у неё был порядок.

Это был тот вопрос, ответ на который должен был расставить всё по своим местам. Сергей выбрал честное признание, пусть нелепое и фантастическое...

— Марина, я видел, как перевернулся мир. В буквальном смысле.

— Что это значит? Это связано с тем, что ты носишь в рюкзаке?

— Да, и благодаря модулю я воскрес.

— Не понимаю. Ты серьёзно?

— Я тебе всё расскажу, но не потому, что ты агент КГБ.

Марина с изумлением, но сердито посмотрела на него,

— Ты же не отстанешь. Это ясно. Но, предупреждаю, тогда и у тебя изменится жизнь, и возврата к прошлому не будет. Так мне кажется. Скажу, что я не тот человек, который жил в Москве, и не тот, что летел сюда, в Каракумы, на вертолёте, и даже когда спускался в колодец. Я тот, кто пережил свою смерть, даже не заметив этого. Последние сутки представляются мне чем-то наподобие сна с перерывами. Если я тебе все расскажу, то и ты переживёшь нечто похожее, пусть не смерть, но прежней никогда не станешь! Согласна?

«Чепуха, — подумала девушка, — он или искренен, но тогда любит читать фантастические рассказы, или хитёр. Он же вычислил меня. Неужели он мой враг, враг моей страны, враг моей жизни?»

Сергей остановил её, повернул к себе, взял за плечи:

— Я не враг!

Марина встала как вкопанная:

— Ты что, и мысли читаешь?

— Читаю. Я слышал твоё донесение по рации. Повторить?

— Повтори!

— «Контакт установлен. Осмотр колодца показал, что радиации нет, стенки не оплавлены. Некое круглое тело находится в рюкзаке Лемешева. Во время следующего сеанса доложу подробнее, что это. Возможен вылет ночью». Достаточно того, что бы ты мне поверила?

Марина смотрела на него со страхом и изумлением. Нет, всё это не похоже на обычное задание, здесь какая-то мистика!

А Сергей не унимался:

— Видишь того тушканчика, что на нас смотрит?

Марине было не до пустынных зверьков! Но всё-таки проследила взглядом за его рукой. В ста метрах от них застыл в смиренной позе просителя, сложив передние лапки на груди, зверёк.

Сергей, словно огромный кенгуру, неимоверными скачками бросился к зверьку и тотчас же вернулся к девушке. За шею, как котёнка, он держал тушканчика. У Марины всё поплыло перед глазами. Она села на песок.

— Господи, какая я дура! — воскликнула она. — Во что же я вляпалась? Это же невозможно!

Сергей сел рядом, отпустив зверька. Тушканчик посмотрел на него, как бы спрашивая, свободен ли он, и бросился наутёк.

— Кто ты, прыгающий быстрее зверя? — закричала Марина. — Ты прилетел с другой планеты? Ты человек или какой-то робот, засланный к нам? Я не пойму, что происходит! Объясни!

В её голосе было столько отчаяния и страха, что Сергей не выдержал и обнял её за плечи. Марина прижалась к Сергею, но сразу же отстранилась. Её добила рубашка Лемешева, которая сильно излучала необычайную свежесть. «Ангелы не потеют», — почему-то подумала девушка и разрыдавшись, уткнувшись в плечо мужчины. Это единственное, что могла сделать агент КГБ в этой странной обстановке.

Сергей смотрел на запад, куда почти стремительно скатывалось солнце. Когда она успокоилась, и отодвинулась, Сергей вынул из рюкзака шар и протянул его девушке:

— Вот цель твоей командировки. Я отдам его тебе. Но захочет ли он оставаться в твоих руках?

— У него есть выбор? — спросила Марина, вытирая глаза маленьким шёлковым платочком, державшим запах тонких духов. Но и этот запах казался грубее того, что исходил от одежды Лемешева.

— У него, похоже, да, — усмехнулся Сергей, — но у нас — нет!

И он стал рассказывать о том, что с ним произошло. Об этом модуле, о прекрасной и почти пустой планете, о Звии и её тигионе.

— Невероятно, но... — так несколько раз вскрикивала девушка.

И Сергей ей неизменно отвечал:

— А шрам здесь? Ты видишь его? Ах, да это не твой шрам! А мениск? Он в как влитой, и это через семь лет! Я могу гонять в футбол... и вывести страну в число победителей мира. Раз и навсегда! А здесь был порез... Но его нет! И ты думаешь, что твои друзья по конторе возьмут меня? В меня уже стреляли с метра! Я отдал пули стрелявшему, и он сошёл с ума!

Он рассказал Марине об Аликпере. Погоня Сергея за агентом ЦРУ, отданная пригоршня пуль… Да начни она рассказывать эту историю в кабинетах с государственными гербами и высокими потолками, поверит ли ей кто? Она представила встречу с председателем республиканского КГБ Сергеем Ивановичем Ежовым. И тот обязательно спросит: «А хрен у него работал, когда рассказывал эти сказки?» — «Что? Я не знаю, товарищ генерал…» — «Я тебе не товарищ, Половцева, а твой начальник. Лечь должна была последней сукой, но выведать его секреты! У тебя, что, давалка испортилась? Е… вашу мать!» — Марина однажды присутствовала на полугодовом разборе деятельности внештатного актива. Там не стеснялись в выражениях.

И эта предполагаемая сцена вырвала последний кирпичик в огромном здании жертвенности, фанатичной убеждённости, что партия все знает и несёт за все ответственность. И это здание моментально рухнуло. Она оцепенело смотрела на темнеющий горизонт, и ей казалось, что её собственная жизнь находится там, за линией горизонта, и на неё с пугающей неотвратимость надвигается темнота. От одной только этой мысли как неимоверно она устала, пришло понимание, что Сергей прав: земля враз уже ушла из-под её ног! Из-под её красивых ног, которым нужна опора! И вот она одна против такой мощной организации, как КГБ. И никогда не была с ней заодно, потому что была тем болтиком, который выпал, закатился под огромную машину. Пройдёт механик, заметит освободившееся место и приладит новый. А кому нужна какой-то сотрудник молодёжной газеты? Да пропади она, кто её будет искать? Родителей нет, мужа нет, даже любовника и того не заимела! Марина поёжилась, передёрнула плечами:

— Обними меня, мне холодно, а в тебе столько тепла!

— Я стал всяким, сейчас — как атомный реактор, — хмуро, видимо, тоже от своих невесёлых размышлений, сказал Сергей, но лёг спиной на песок, а Марина примостилась на его руке, сжавшись в комочек, который слегка вздрагивал от волн холода, накатывавшихся вместе с мыслями об ужасном положении. Но всё-таки она успокоилась и, похоже, даже вздремнула. Её голова лежала на груди мужчины. И девушка стала тихо, словно боялась, что её подслушают, рассказывать о своей жизни.

 

Откровение женщины

 

Ей было, что рассказать о службе отца, о постоянных переездах из гарнизона в гарнизон, о годах жизни в Кушке. О том, как он и её мама погибли в вертолёте во время рейда над Афганистаном... И как наступило одиночество, которым воспользовались «друзья» отца из КГБ.

Марина не стесняясь, горестно рассказывала об «экспериментах» Муравьёва, об «экзамене», когда её трахал молодой и ненасытный сержант, а за этим актом за какими-то зеркалами следила комиссия глумливых и похотливых мужиков в военной форме, как топорщились их гульфики. Многое, чего она заметила. Но не заметила, как из чистой девушки превратилась в ***ь.

Да, Марина произнесла это слово, но не вслух, потому что Сергей прикрыл её рот ладонью руки. И тогда она, оглушённая своим искренним порывом, замолкла. Попыталась отодвинуться, но сильная рука Сергея прижала её к себе.

— Я так устала от одиночества, — зашептала Марина. — Может быть, это звучит глупо, но, видимо, я ждала человека, которому бы всё вот так рассказала, не боясь, что меня будут презирать. И вот неожиданно нашла тебя. Как всё странно получилось, хотя я сомневаюсь, человек ты или робот? Тебя же ничего не берёт! Скажи, сколько будет, если 3 496 умножить на 9 738?

— 34 044 048, — не задумываясь, ответил Сергей.

— Жаль, что темно, я бы на песке проверила это, — сказала Марина. — Это у тебя с детства?

— С детства? — усмехнулся Лемешев. — Я не любил математику. Я её ненавидел. Помню, пришла новая учительница, а мы уже начали проходить алгебру…

Теперь Сергей стал рассказывать о своей жизни...

 

Последние минуты жизни Аликпера

 

Буровому мастеру не повезло. Его «Волга», было, двинулась дальше, но водитель увёл её с дороги, и она застряла в небольшом «заводи» зыбучего песка. Когда Аликпер попытался раскачаться, то задние колеса окончательно увязли в песчаной топи, и «Волга» стала очень медленно, почти незаметно, погружаться вниз. Человек сидел в ней и не думал спасаться. Он думал об ангеле смерти Азраиле, встретившим его с зайцем в руках. И хотя этот мусульманский ангел был похож на европейца — светлые волосы и серые глаза, и говорил он чистейшем русском языке, это нисколько не удивило Аликпера.

Пока он сидел, солнце высоко поднялось и раскалило крышу машины. Бурового мастера одолела жажда, и он нашёл в кармане своего сиденья две бутылки хорошего грузинского коньяка. Коньяк совсем расслабил Аликпера, и он заснул. А когда проснулся от удушья, было уже темно. И не от того, что зашло солнце, а машина оказалась в «озерке» песка по макушку. Дышать стало невозможно, мастер хватал воздух ртом и вдруг осознал, что оказался заживо погребённым. Он нащупал на сиденье пассажира пистолет, поднёс дуло к виску и нажал курок.

Выстрел прозвучал оглушительно, лопнули барабанные перепонки, но уже у мёртвого человека. Снаружи был слышен лишь хлопок, хотя пуля пробила крышу и в кабину ворвалась тонкая струйка воздуха. Вскоре крыша машины полностью скрылась под песком. Насколько опустится вниз «Волга» бурового мастера, никто в мире не мог сказать. Говорят, что такие ловушки сообщаются друг с другом подземными артериями. И что все они ведут глубоко к подземным линзам пресной воды. Сколько в этих каракумских Стиксах исчезло людей и животных? Тоже никто не знает.

 

Ашхабад. Аэропорт

 

Доктор Браун сошёл с трапа самолёта, доставившего его из Москвы. Он ждал встречи с представителем Института пустынь Академии наук республики. Но к нему подошли двое крепких мужчин в цивильной одежде и представились работниками комитета госбезопасности. Тотчас же, откуда ни возьмись, появились переводчица и человек в очках. Это был Алексей Камарин, старший научный сотрудник сектора биосферных заповедников. Он прекрасно говорил на английском языке. Он просто кивнул, глядя на доктора Брауна, и исчез. Уже в «Волге» комитета доктору Брауну было предъявлено обвинение в несанкционированном переходе границ Союза Советских Социалистических Республик. А в кабинете председателя республиканского комитета генерал хмуро сказал ему, что его возвращают в Москву для передачи посольству США.

— Кто вы, мы знаем прекрасно! Все Ваши документы на въезд — фальшивка. Мы проверили по дипломатическим каналам — Ваша легенда полная чепуха. Вы такой же доктор, как я врач-гинеколог. Ты переводи, красавица, да точнее! Впрочем, он прекрасно говорит на русском. У него дед, господин Браун, а точнее, Михаил Брайкин, был владельцем пары заводов на Урале.

Генерал посмотрел на переводчицу. Та прикладывала платочек к лицу.

— Это провокация! — возмутился доктор. — Я буду протестовать!

— А телеграмму Гусейнову, «встречать поезд из Москвы», я сочинил? Мы доберёмся до ваших знакомых здесь!

Это было грубо, это, казалось, совершенно непрофессиональным, но генерал говорил именно так и считал, что говорил правильно! Браун понял, что русские уже осведомлены не только о нём самом, но и об операции ЦРУ. От кого? Комитетчики немного поиграли с ним, но объективно документы были подлинными. Печати, подписи — всё соответствовало действительности. Только сроки были нереальными. Брауна на следующее утро отправили в Москву и передали посольству США. Вполне понятно, что советская сторона вскоре вынуждена будет пустить этого «доктора» в Туркмению. И его пустят в Репетек, но что он там найдёт?

 

Каракумы. Ночь

 

Сергей тоже был откровенен. Он рассказал о первой своей любви, о том, что скитался по чувствам, как странник по странам, но так и нигде не прижился. Единственное, о чем он затруднялся говорить, это о Звии. Это был бы нелепый разговор. И возраст в тысячу с лишним лет, и какой-то её замкнутый мир, и связь, которая была для неё учебным пособием любви, а для него — зубрёжкой донжуана. И её почти мгновенное признание в беременности. «Ты понимаешь, я побывал в будущем, оно на миллион лет впереди, и там от меня забеременела женщина». Как бы это воспринималось? Он, было, вновь заговорил о тигионе, но в это время из-за бархана до них донёсся звук вертолёта, а затем — машина с включёнными мощным поисковым прожектором. Вертолёт завис над ними, ослепляя светом.

— Лейтенант Половцева, — раздался голос пилота в мегафон, — отойдите от преступника. Возьмите прибор и немедленно уходите за бархан.

— Иди, — сказал Сергей. — Возьми модуль. Я справлюсь.

Марина медленно поднялась на ноги. Она поискала взглядом свой сарафан, но его не оказалось рядом. Неожиданно она ощутила небольшую тяжесть модуля. И медленно стала отходить из яркого света круга в темноту. Неужели всё пропало? Сергей исчезнет надолго, если не навсегда. Как жаль, что между ними ничего не произошло. Её снова заставят служить сексотом...

В это время раздалась автоматная очередь. Сергей упал. Марина побежала к нему, бросив ненужный теперь ей шар. Она упала на Сергея, но тот неожиданно ожил и прикрыл девушку собой. Раздалась новая очередь и девушка почувствовала, как Лемешева передёрнуло. Но тут же прямо перед её носом Сергей высыпал горсть автоматных пуль. В это время брошенный в трёх метрах от них шар засветился и накатился на Сергея и Марину. Модуль стал большим и прозрачным, и Марина почувствовала, что лежит уже не на песке, а на дне этого шара, который стал медленно отрываться от земли вверх, словно был метеорологическим зондом, накачанным гелием.

С вертолёта прыгнул второй «пилот». Он подбежал к модулю, зависшим на уровне его груди и стал в упор расстреливать людей в нём из автомата с коротким прикладом. Но пули, похоже, входили в прозрачную стенку модуля и растворялись в ней. Шар метнулся в сторону от вертолёта и через мгновение исчез вместе с двумя землянами в темноте.

 

Гостинница

 

Марина открыла глаза. Она лежала на очень удобном столе. Сергей стоял рядом, а в ногах девушка увидела женщину. Очень красивую. Она приветливо улыбалась.

Все трое были обнажены. «Шведская семья»?

— Вы, наверное, Звия? — догадалась Марина. — И мы у вас? Неужели вы нас унесли к себе? Вы нас спасли?

— Да, вы у меня в гостях, но в местной гостинице.

Девушка с большим облегчением вздохнула: пока спасены! Но почему она лежит? Разве она больна?

— Вы совершенно здоровы, — прочитав её мысли, сказала Звия. — Но вы перенесли операцию.

— Ничего не понимаю, — Марина привстала и оглядела себя. — Нигде не болит, никаких швов...

— Этого и не надо. У нас много способов оперировать людей, не делая им больно. Но я могу показать вам результаты этой операции.

Звия прикоснулась к стене напротив Марины. И девушка увидела чёткое изображение своего тела. Кожа живота стала прозрачной, затем исчезли мышцы. Она увидела множество сосудов. Затем все лишнее исчезло, и теперь стала обнажаться матка. Изображение увеличилось и стало понятно, что это уже уровень клеток.

— Я показываю вам оплодотворённую яйцеклетку, — прокомментировала хозяйка лаборатории.

Это было что-то невероятное. На их глазах происходил стремительный рост клеток. Они двоились, четверились, восьмерились и так по стремительной прогрессии. Две одинаковые области...

— Что это?

— Вы беременны и у вас будет ребёнок.

- Как беременна? У меня не было ничего…

- Вы беременны от меня, Марина.

Женщина тупо смотрела на Звию.

- Разве такое возможно? Со мной, с перевязанными трубами! Вы издеваетесь надо мной!

- Нисколько. Вы выносите ребёнка, которого я передала вам. Как? Это для вас не имаеет значения. Но отец ребёнка, девочки, уточню, Сергей Лемешев.

- Сергей? Я не могу поверить в это счастье! У меня будет девочка от тебя, Серёжа? Как я счастлива! ВЫ, Звия, совершили чудо, вы провели блестящую операцию! Меня же в больнице комитета признали бесплодной!

— Вас сделали бесплодной, — тихо сказала Звия. Она отвернулась, пряча слёзы.

— Что с вами, дорогая? Почему вас это взволновало? — подбежала к ней Марина. Она повернула Звию к себе лицом. И стала осыпать её поцелуями:

— Спасительница вы моя! Как я вас люблю! И как я их ненавижу!

— Мы с вами были почти в одном положении, — вздохнула Звия. — Только вам позволено теперь рожать, а мне запрещено. На нашей Земле закон суров.

— Как мне жаль вас! — воскликнула Марина.

Звия взяла её за руку:

— Это всё, что мы могли сделать, чтобы наш ребёнок изменил ход истории, — сказала Звия. — Наши технологии вечной жизни завели нас в тупик. Наша вечность — это западня! Мир не должен развиваться именно так!

— Но это безумие! Я не хочу, что бы ты исчезла, Звия! — воскликнул Сергей.

— Безумие — это как раз триллион тигионов. Безумие — это наша виртуальность.

Марина спросила:

— О чём вы говорите? Значит, с рождением ребёнка ваш мир изменится?

— Да, и ваш мир тоже, - улыбнулась Звия. - Человечество будет развиваться по пути совершенствования тела. Мы должны приспособить людей к среде космоса, его невероятных температур и глубокого холода. Только соединением виртуальных возможностей с реальным телом можно изменить физические возможности человека. Он, как в реку, должен уметь «нырять» в космос и благополучно «выныривать» на другом берегу... Всё должно пойти другим путём! Так решили лучшие умы Земли. Мы все спим, но решаем проблемы своего бытия...

Марина опустилась перед Звией на колени, её лицо выражало сострадание:

— Я выношу вашего ребёнка, Звия.

Наступило молчание. Марину и Сергея потрясла жертвенность Звии. О чём думала она в это время, знала она только сама. Но неожиданно она прервала молчание:

— Вам предстоит путешествие.

— Куда? — спросил Сергей. — В Москву, где Марину предадут суду, а меня начнут пытать насчёт модуля?

— Я знаю вашу проблему, знаю, что вы, связавшись с модулем, стали изгоями на планете своего времени. Пока существуют государства, не может быть и речи о полном спокойствии людей за свою жизнь.

— И что нам делать? — спросил Сергей. — Уехать к туземцам в Океанию? Да и наше перемещение во времени может изменить историю.

— Не надо никуда ехать, — улыбнулась Звия. — Вы будете жить на 10 лет вперёд своего времени. Это будет бурное время и уже другое государство. И вы там, действительно, никому не будете нужны. На вашей Земле исчезает ежегодно до миллиона человек. О вас быстро забудут.

— А как друзья, родственники, знакомые? Как мы сможем неожиданно появиться среди людей другого времени?

— Меня ничто не держит в сегодняшнем мире, — сказала Марина, — у меня родители погибли при аварии вертолёта под Кушкой. А тебя, Сергей?

— У меня такое же положение. Мой отец погиб на подводной лодке, когда мне было шесть лет. А мама ушла из этого мира три года назад. Есть её сестра, но она почти не приезжает ко мне.

— Может, у тебя есть девушка? — с лукавой улыбкой спросила Марина.

— Была.

Сергей обнял её за плечи.

— А теперь вы у меня обе.

— Спасибо. Но реальная Марина лучше, чем виртуальная тигионка? — по земному и слишком по женски спросила Звия. — Я слишком стара для бесконечной любви. Марина, Сергей говорил, сколько мне лет?

— Да, но я не поверила в ту сумасшедшую цифру про тысячи лет тогда, да и сейчас вы очень молоды! Намного моложе меня!

— Давай с этого момента на «ты»? — предложила Звия.

Теперь она приблизилась к ним, и Сергей обхватил обеих своими сильными руками.

— Стойте так, — сказала Звия, — мы перемещаемся в 1992 год...

— Подожди, Звия, — у Сергея появилась надежда, — ты будешь жить с нами?

— Только на период вашего перемещения. Я уже была в 1992 году, да и в последующем времени, улаживая ваши дела. На ваше имя приобретён дом в городе Самара. Мы летим обустраиваться. Всё, летим!

Шар вывел их из сознательного состояния. Через мгновение они оказались в 1992 году.

Была ночь.

 

Глава пятая

 

Самара. Ночь 24 июня и утро 25 июня 1992 года

 

Они открыли глаза и увидели, что находятся под звёздным небом среди деревьев. Яркая луна освещала сад. Когда шар откатился и принял размеры детского мяча, их обласкал лёгкий ветерок. В нос ударил запах перепрелой травы, земляники и ещё чего-то. Послышался комариный писк. Шар на мгновение засветился фиолетовым цветом, и насекомых не стало. Как после выяснилось, комары исчезли навсегда во всем этом квартале частных одноэтажных домов.

Трое людей, прибывших из прошлого, стояли на аккуратно вымощенной дорожке с бордюрами, которая вела к освещённым луной контурам дома.

— Идите за мной.

Звия уверенно пошла вперёд. Они приблизились к большому двухэтажному деревянному дому. Под Сергеем заскрипело крыльцо. Дверь была отделана какой-то древней клеёнкой с порезами, в которых угадывались куски ваты или утеплительной ткани. На двери была цельнометаллическая ручка, вылитая, вероятно, сразу после Великой Отечественной войны.

«Ну и халупа!» — подумал Сергей и вспомнил о своей московской квартире. Кто в ней сейчас?

Звия оглянулась на него с усмешкой.

— Это всё камуфляж. Внешне дом мы оставили таким, каким он был срублен полвека назад. И деревянный сарай с дровами, что за нашей спиной, модуль не тронул. И колодец остался таким, каким он был здесь десятки лет. Но он полон воды, не как в Каракумах. Лишь дорожки модуль проложил из гранита с примесью титана. Но на вид это обычные формовочные железобетонные плитки. Там в углу брошенная тачка для развоза навоза. В сарае — лопаты. Ограда на вид деревянная, калитка — тоже. Но открыть калитку никто, кроме вас не сможет, а перепрыгнуть через забор никто не отважится, так как работает система «нехорошего предчувствия», подавления личности. Подвальный этаж дома — гараж для машин. Каждому из вас по одной, и ещё одна на всякий случай, для очень дальних переездов. Машины пахнут бензином, но двигаются они на расщеплении атомов водорода. Колёса и прочее — всё это для вида. Машины могут подниматься в воздух, лететь со звуковой скоростью и быть невидимыми. Ими управляет специальный блок, который никогда не допустит столкновения с кем бы то ни было, на какой бы то ни было скорости. Машины защищены от любых покушений и проникновений. Они будут знать только вас и ваших детей. И, в случае необходимости, сами прибудут на место, где вы окажетесь без них, позовёте... Теперь о двери. Она открывается сенсорным способом. Но при нежелательных свидетелях есть ключ и замочная скважина, тоже камуфляж. Марина, поднеси руку к двери.

Дверь легко приоткрылась. Когда все трое вошли, то им предстала прихожая дома, оборудованная в стиле середины прошлого века. Вешалка, ящик для обуви, какие-то самодельные стеллажи.

— Гостиная тоже полностью стилизована под своё время, на тот случай, если у вас будут гости.

Они вошли в гостиную вслед за Звией. Вспыхнул свет люстры из оргстекла, диван, большой круглый стол посредине, и горка с буфетом. Два кресла.

— Гостиная преобразуется в современное помещение при одной мысли об этом, но не в присутствии посторонних лиц. Подумаем?

Сергей и Марина переглянулись. Кто из них первым убрал эту бутафорию? И засмеялись, но ненадолго, потому что перед их изумлённым взглядом предстала новая обстановка, выполненная из неизвестных материалов. Из пола поднялся стол. На этот раз с тремя овальными впадинами, возле каждой стояли стулья со спинками. В стенах едва выступали полки с необходимым набором посуды и вещей для любой гостиной.

— Вы садитесь, — предложила Звия, а сама подошла к стене.

Выдвинулся поднос с тремя чашками напитка. Механическая рука доставила поднос к столу. Сергей и Марина взяли их. Звия подошла взять свою.

— Это напиток, знакомый Сергею. Пейте, его не надо остужать, он необходимой для организма температуры.

Марина тотчас же пригубила и с восхищением посмотрела на Звию:

— Это какое-то чудо.

— Нравится? — Звия улыбнулась. — Здесь всё к вашим услугам. Всё, что необходимо, дом тот час же подаст. Всё построено на мысленных желаниях. Всё выдвигается из стен, мгновенно моделируется под ваши вкусы и желания. Любая мебель, посуда. Еда готовится автоматически. Но для посетителей на кухне всё, как в ваше время — плита, столы, ножи, холодильник. Они функционируют, как демонстрационная мебель. Можно готовить, парить, жарить. Но когда вы одни, всем занимается сам дом. Он моделирует любую пищу, запасы её неограниченны. Потому что всё делается на атомном уровне.

— Фантастика! — воскликнула Марина.

— Защищённость дома от потопа, наводнения, попадания снарядов, подрывов, подкопов — идеальная. Это ваша крепость! А теперь, — Звия поставила свою чашку на поднос и встала у стены, — подойдите ко мне.

Сергей и Марина подчинились.

Она протянула руку к стене, на которой тотчас же образовался силуэт вмонтированного в стену шкафчика.

— Здесь сейф с документами и деньгами.

Звия протянула руку, сейф открылся, выдвинулась верхняя полка в виде лотка. Здесь лежали разные бумаги.

— Это ваши паспорта, свидетельства о рождении ребёнка. Есть готовые свидетельства на большое количество детей или внуков...

— Можно посмотреть? — попросила Марина.

— Имена ещё не вписаны. Дом примет роды, имена, выбранные вами, проявятся. Запись будет и в Отделе гражданского состояния. А это документы на покупку дома. До 1997 года они соответствуют нотариальному режиму нынешнего времени, а вот комплект регистрационной палаты. Я выписала его на январь 1998 года. Есть водительские права на каждого из вас. Загранпаспорта. Различные членские билеты и прочее.

— Как всё тщательно продумано! — изумилась Марина.

— Да уж, набор диверсанта, — почесал в затылке Сергей. — И деньги, вероятно, как доллары?

— Сейчас в России они в ходу. В этом сейфе миллион долларов по сотням, миллиард рублей по их нынешнему курсу. Изменятся деньги или понадобится валюта любой страны, дом сделает необходимые поправки. — И без паузы Звия продолжила инструктаж: —Модуль — самая умная вещь, придуманная человеком! За электричество, газ и воду будете платить в установленном порядке. Для видимости. Настоящие источники энергии заложены в самом доме, и они вечны. И ещё. Вам нужна будет связь в этом мире. Телефон — это весь дом. Вы говорите в нём и всё. Возможности дома и в этом отношении абсолютно безграничны. Вы будете иметь доступ к разговору с любой точкой планеты, где есть телефонная связь. В том числе по радио- и сотовым телефонным коммуникациям, которые уже широко распространены на Западе. Вы можете связаться даже с космонавтами... Разумеется, все соединения будут за счёт телефонных компаний через известную только мне систему. Это дело дома. Говорите, сколько хотите и с кем хотите. Вас никогда не запеленгуют. Говорите в машине. Говорите на улице. Дом с вами везде...

— Это всё прекрасно, — сказал Сергей, — и даже не верится, что мы будем обладать таким совершенством техники. Но десять лет — это небольшой срок для спецслужб. Марину или меня могут каким-нибудь образом узнать, вычислить. Что дальше? Убегать в новое десятилетие?

— Это на крайний случай, — Звия не восприняла иронии Сергея. — Вся ваша техника легко собирается модулем, который вернётся к вам, когда я в нём отправлюсь в моё время. Не важно, как это делается. Модуль берет вас в свою оболочку, и никто вам не страшен. Вы перемещаетесь туда, где безопасно. Но это тоже крайний случай. Сергей, твой мозг обладает телепатическими возможностями, ты можешь отдать приказ преследователям забыть о вас раз и навсегда. А ты, Марина, полностью из своего времени. Тебе нельзя отрываться от Сергея. Кстати, в паспортах вы муж и жена, дата регистрации 1991 год, место — Ашхабад.

— Вот как! Нас уже поженили? — Марина радостно всплеснула ладонями.

— А что если..., — начал было с улыбкой Сергей.

— Никаких если! Надумаете уезжать? Дом уложится в модуль. Затем он примет форму любой квартиры или дачи, выбранной вами для жилья. Модуль никто у вас никогда не отнимет.

— У меня нет слов, — Сергей развёл руками.

— И всё-таки будьте внимательны и осторожны. Тебе, Сергей, не стоит показывать преимущества твоего тела. Настоящие испытания к вам придут после рождения детей. Но я не могу попасть в будущее после их рождения. У меня его там уже не будет, и я не буду в нём... Ну, вот и всё. Мне, пожалуй, пора покидать вас. Модуль доставит меня в моё время и, как я обещала, вернётся.

Звия подошла к Лемешеву. Обняла его. Он почувствовал волнение, у неё в глазах была затаённая тоска.

— Я люблю вас всех, — сказала она, — тебя, мой милый Сергей, Марину и вашу-мою девочку. Как вы её назовёте?

— Викторией, — ответила Марина и обняла Звию.

— Земной счастливой вам жизни, мои дорогие! Благодаря вам я почувствовала вкус настоящей жизни, и, поверьте, этим счастливее всех на моей Земле тигионов! Прощайте!

Модуль, поглотив Звию, мгновенно исчез.

 

Звия

 

Женщина будущего вновь оказалась в своём Тигионе. Всё, казалось, было по-прежнему. И озеро, и лес, и водопад, под которым они встретились воочию.

- Хочу улететь на Луну! – приказала Звия своему дому.

И тот понёсся в космос, навстречу светлому «блину» спутницы Земли. А Звия выдвинула кровать и бросилась на неё, страстно осыпая поцелуями простыню, на которой спал Сергей. Вскоре материя стала мокрой от её слёз. И она мешала автоматике высушить, выгладить, застелить.

- Ничего здесь не должно меняться, я приказываю тебе, мой Тигион!

Звия была нагой в своём мире, но кому теперь интересно её тело?

Здесь, в Саркофаге лежало бесконечное количество женщин с не менее прекрасными и совершенными телами. И очень мало среди них похожих друг на друга. Разных цветов кожи, строения тел, неповторимой красотой лиц. Они могли быть матерями самых красивых детей на Земле!

Рядом спали мужчины. Они были великолепны, они могли быть отцами тех детей. И они лежали здесь, в Саркофаге, под своими именами и номерами, не ведающие, что рядом их родители, которые могли бы дать им самое необыкновенное ощущение быть детьми и быть в семье!

И все эти триллионы или биллионы людей скрыты от жизни на планете, лишённой природы, рек, морей, потому что все ресурсы были брошены на создание Саркофага, усыпальницы живых. Может когда-то эта идея казалась правильной, рациональной, но реалии показали обеднение жизни людей, сведение их к деятельности на миг при огромной продолжительности существования. Противоречие противоречий! К чему тогда дни и часы, если их не считать в предвкушении встречи с любимыми людьми, бороться за секунды вздохов и взглядов, разглаживать поцелуями морщины дедушек и бабушек?

Совершенство тел и их неувядаемость важны в борьбе за новые пространства, за освоение прекрасных миров, за торжество жизни в самых недопустимых условиях!

Показалась Луна. Дом Звии сел на поверхность Озера Надежды. Здесь ещё давно была построена база покорителей Луны, но сейчас она пустовала. Космос был неинтересен миру Великого Графиста. Он требовал слишком больших вложений. Лишь экспедиции в прошлое поощрялись. Но там уже всё было пересмотрено и изучено.

Домой! И вмиг Дом оказался на своём месте. Как будто и не улетал ракетой.

Потому что ВСЕ В ЭТОМ МИРЕ БЫЛО ИЛЛЮЗИЕЙ до оживления в тигионе Звии Сергея Лемешева.

Родной, милый, нужный!

- О Великий Графист! – воскликнула Звия! Ты дал мне жизнь, тысячелетие, но и часы неведомой для триллионов людей страсти! Я прошу тебя, будь щедр со спящими. Пусть они проснутся и любят друг друга, уже не во имя потомства, а во имя самого великого ощущения близости человека с человеком. Я знаю, на каком-то этапе золотой телец запутал человечество совокуплением с однополыми ради новой моды, нового «семейного» бизнеса, ради отвлечения от насущных проблем. И Ты, Великий Графист, учёл это в своей практике смирения страстей. Но не выхолощена ли у людей природная тяга друг к другу? Дай нашему миру столько страсти и радости, после вкушения которых, исчезновение не покажется карой или трагедией! Ты видишь, я плачу. Не из-за пореза пальца, падения или по другой причине, когда больно и этот крик нервных окончаний мы заливаем слезами! Нет, я плачу по сердечному разрыву с моим гостем из прошлого. Я плачу, потому что здесь сохранился пот его тела, тела Любимого!

Неужели ты ни когда не любил?

- Любил и люблю вас всех на этой планете, - раздался в сознании Звии голос Великого Графиста. Я принял решение создать всем спящим тигионы попарно. Не сразу, а так, рассчитав время до рождения твоей дочки. А тебе я разрешаю до её появления посетить будущее Сергея и Марины, но посмотреть со стороны.

- Спасибо за великую милость!

- Лети и наблюдай за новым будущем нашей Земли!

И она полетела и видела мир счастья и любви недолгих девять месяцев.

 

Вдвоём

 

Стало грустно. Сергей и Марина отложили осмотр своего дома. Приняли душ и, войдя в спальню, в которой, на первый взгляд, были одни стены из непонятного материала, пожелали себе большую кровать с балдахином.

Но перед сном они подошли к открытому окну и долго смотрели на небо. Звия исчезла, но над ней — небо будущего в миллион лет.

Наутро они просмотрели все новостные передачи по телевизору, экраны которого представляла противоположная стена.

События, произошедшие за десять лет, изумили их. Все справки о том или ином факте новейшей истории страны и мира появлялись мгновенно на втором экране. Чаще это была программа на английском языке. И называлась она Интернет.

Наконец Сергей отважился подумать о видах Москвы. Квадрат на стене показал ему её, грязную, замусоренную, с бедно одетыми людьми, митингами, на которых шли ожесточённые споры, неслись проклятия в адрес коммунистической партии. В Москве было много иностранных журналистов.

Вспомнив о своей профессии, Сергей «заказал» улицу Правды, посмотрел на издательство. Этажи его «Комсомолки» работали. Модуль каким-то образом подступил к окну его кабинета. Там сидело три человека. Совершенно незнакомые ему люди.

Затем появилась картина его улицы и дома, старинного особняка, в котором до революции жил дворянский род, а после войны здесь получили квартиру Лемешевы.

Марина смотреть на Ашхабад отказалась. Она сидела вместе с ним на кровати, превращённой в удобный диван, прижалась к плечу Сергея и думала о будущем. Неожиданно ей показалось шевеление в животе. Она схватилась за него и тут же рассмеялась:

— Господи, не прошло и суток, как я беременна!

Сергею понравилась её улыбка будущей матери. Мысли о будущей семье сгладили потрясение, вызванное изменениями в стране. И тогда они решили войти в этот мир.

 

25 июня. Четверг. Самара

 

После обеда двое сбежавших из своего времени, облачившись в лёгкие майки и шорты, созданные домом, спустились в гараж. Там стояли машины, сделанные под шестой выпуск «Жигулей». Они сели в крайнюю, бежевого цвета.

«Цель вашей поездки?» — неожиданно в их головах раздался приятный голос. Он был похож на голос Звии. Сергей и Марина переглянулись.

— Ознакомление с городом, — сказала Марина. — Возможна и загородная прогулка. Машина скользнула в свободное боковое пространство. Над ними открылся люк, и машина взлетела на поверхность земли, выкатилась на абсолютно ровную дорожку, ведущую к воротам. Их створки распахнулись, и «Жигули» выехали на улицу.

Машина остановилась. «Закройте за собой ворота», — посоветовала машина. Сергей вышел и прикрыл ворота. Он только свёл створки, как они намертво сцепились между собой. Слегка покачивался навесной железный, но всё равно бутафорский замок. Сергей снова вернулся на место водителя. «Можете держать руль, — сказала машина, — но всё управляется по вашему желанию повернуть в ту или иную сторону, ускорить движение, остановиться. Могу подчиняться действиям ваших рук и ног. Как вам удобно, но абсолютный контроль над движением и ситуацией за мной. Для сведения — передвижение происходит в режиме воздушной подушки. Антигравитационный зазор равен нескольким миллиметрам, в зависимости от рельефа земли, грунтового, асфальтного или иного дорожного полотна или местности или водной поверхности. А при необходимости — я становлюсь подводной лодкой. На случай нападения, обстрела вступает в силу антигравитационный ресурс. При необходимости — режим невидимости для окружающих. Чаще во время перелёта через заторы или более дальних передвижений на высоких скоростях».

— Спасибо за информацию, машина. Можно назвать тебя человеческим именем?

— Да.

— Тогда ты — Альба. Мы едем.

Машина плавно тронулась. Из окна дома напротив их разглядывал мужчина. Ему понравилась машина. Новенькая, на хорошем ходу. Подвеска идеальная. Но соседи не знакомы.

Это был Василий Горбунов, водитель такси. Он приехал домой на обед. И думал о том, что надо менять колеса, карбюратор и ещё много чего. В любой момент его Волга может заглохнуть, а постовые гаишники тормознут за «лысые» шины. Василий завистливо проводил взглядом «Жигули» неожиданных соседей. Гаража у них он не заметил. Он не поленился выйти на улицу и подойти к штакетнику. Но опираться на него не стал, что-то останавливало его от этого. Сосед постарался внимательно осмотреть двор. Бывших двух женщин, хозяек дома он помнил. Но они продали этот дом, и ушли жить к детям в многоэтажку. В глубине ему показался металлический гараж. Странно, когда они могли его поставить? Или это летний душ? Но неожиданно у него стали обильно слезиться глаза. И тут же появилось желание побыстрее уйти отсюда, забыть и об этой машине и о соседях.

Василий больше никогда не взглянул в сторону противоположного дома. Даже выезжая из своих ворот, он вёл себя так, будто никакого дома напротив не существовало. А на пустырь никто не обращает внимание. А когда проезжали соседские «Жигули», то ему в голову не приходило желание подумать о них. Эта «болезнь» передалась всем членам его семьи, а постепенно и другим соседям этого квартала, окружённого домами.

 

25 июня. Самарская Лука. Окрестности села Рождествено

 

Сергей и Марина воспользовались свойствами Альбины. Они попросили стать невидимой и перелететь через Волгу. Город их утомил. Он мало чем отличался по чистоте от Москвы. И сам он, и его жильцы были запущены, отличались разве только лишь те, кто активно строил в этой запущенности своё богатое ближайшее будущее.

Солнце стояло высоко. Они выбрали поляну. Машина открыла верх. Свежий воздух, смешанный с запахами цветения полевых цветов, быстро успокоил их.

— Что произошло с нашим миром? — спросила Марина. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Везде валяются шприцы, презервативы, бутылки из-под пива. В мусорных ящиках, наравне с собаками, копаются ужасно бедные люди. В наше время это был бы позор! Ты можешь представить это в наше время?

— В стране произошла контрреволюция. СССР не стало. Это ясно. К власти пришли люди, которые говорят о свободе и демократии. Правительство собирается продать имущество государства за ваучеры. Ясно, что купят те, кто имеет деньги. Это шустрые люди. И их стало достаточно много, потому что проведены амнистии, а руководитель государства бросил клич —«Обогащайтесь, кто и как может!».

На задних сиденьях лежали пачки газет, которые они успели просмотреть. Они взяли рубли, оставленные Звией в сейфе.

— Итак, будем проедать состояние Звии, — спросил Сергей, — или возьмёмся за работу?

— Я не хочу работать, — призналась Марина. — Я хочу путешествовать.

— Это ты о медовом месяце? Как же я упустил!

— Да, нам необходимо сначала оглядеться. Посмотреть на страну, на внешний мир. Увидеть диковинные страны и обычаи...

— Принято! Сначала поедем в Москву!

Сергей посмотрел на Марину с надеждой, что она поймёт его.

— Согласна, — тотчас же отозвалась его молодая жена. — Посмотрим, кто живёт в твоей квартире?

— У меня там остались личные вещи. Семейный альбом, как память о родителях.

— Завтра же и едем?

— Да! А сегодня домой, в нашу постель! Хотя можно и здесь...

— Я стесняюсь этой говорящей машины.

— Да и дом у нас не молчун...

И они рассмеялись.

 

Книга вторая

 

Виктория

 

Глава первая

 

Виктория, студентка пятого курса медуниверситета, беззаботно шла по улице Гагарина. Девушку несла по улицам города лёгкая и радостная походка. Приветливо светились уличные фонари, окна и витрины.

Она уже миновала Революционную улицу и оказалась в районе «хрущёвок» —пятиэтажных домов, построенных в прошлом веке в годы правления Никиты Хрущёва. Первые этажи активно продавались под магазины, различные ателье, аптеки и адвокатские конторы.

Она дошла до универмага и свернула на улицу, ведущую в посёлок одноэтажных домов.

Недалеко от своего дома остановилась, услышав щелчок мобильника. Наверное, эсэмэска.

Её Nokia показывала 21.30. Девушка мгновенно прикинула, что окажется в доме через минуту и 36 секунд. Письмо пришло от компании, предлагавшей новые услуги. Стерев ненужное послание, Виктория подняла голову и увидела перед собой мужчину среднего роста.

Несмотря на то, что было достаточно темно, она ясно разглядела щетину на пропитом лице. Ещё отметила, что незнакомец был в спортивном костюме и куртке из кожзаменителя, и явно с чужого плеча. Пришла мысль, что одежонку мужчина взял у дружка, который сейчас «в отрубе».

Она не знала, что это Хмурый, и шёл седьмой день, как Фёдор Хмуров вернулся после многих лет заключения, которое было результатом неудачного нападения на кассира редакции «Вечерняя Самара», собиравшейся сдать выручку за рекламу в ближайшее отделение Сбербанка. После недели беспробудного пьянства со своим самарским дружком, Хмурый решил пройтись в поисках какой-нибудь жертвы. И она, девчонка для него, оказалась кстати. Напасть на мужика Хмурому не хватило бы духа.

Виктория поняла, что позднему прохожему приглянулся сотовый телефон, который она только что спрятала в свою сумочку. Стоил мобильник хорошо, но дома никогда не говорили о деньгах. Просто это был подарок отца, но этот тип, которому нужны деньги на выпивку или дозу, продаст его первому встречному в десять раз дешевле — за две-три тысячи рублей.

— Игрушку дай, — кивнул Хмурый в сторону сумочки.

— С какой стати? Купи себе сам, — дерзко ответила Виктория.

— Ишь ты, красивая, с норовом. Своему хахалю будешь указывать, что и кому делать.

— Отстаньте! Я позову на помощь!

— Не позовёшь!

Виктория двинулась было к углу ближайшего дома, но Хмурый распростёр руки, словно для дружеских объятий. Но о дружбе никак не говорил зажатый в левой руке нож, это был небольшой кухонный тесак для разделки мяса.

— Отдашь, — уверенно сказал Хмурый.

Виктория оглянулась — ни души. Да и кто увидит их в этом небольшом посёлке?

— Вот видишь, пожадничала и теперь придётся расплачиваться с процентами. Пальтишко-то расстегнёшь, трусики снимешь, повернёшься ко мне спинкой. Я шустро, я стосковался по бабам.

«Ну, уж этого не будет!» — решила Виктория. На курсах самообороны в универе учили, что при нападении необходимо прижаться к стене любого уличного здания или забора, найти палку или увесистый камень и, не раздумывая, обороняться ими. И кричать о помощи. Она тотчас же прижалась к стене дома. Хмурый, увидев, что его жертва заняла позицию сопротивления, подошёл вплотную, приткнув нож сбоку. В его похмельной голове возникла вполне трезвая мысль, что девчонка, ясно, просто так не сдастся, и будет сейчас кричать. Надо бы её слегка придушить, но теперь не получится — она повернулась лицом и надо давить только на страх. Или пошутить, мол, проверка, он её отпускает, с напутствиями быть бдительной. Но отступлений он не признавал, да к тому же нужны деньги, а сумке этой шлюшки они есть. Притом он знал немало приёмов, как утихомиривать девиц. Главное — таким наперво надо врезать посильнее и зажать рот. Тогда они становятся от боли отупевшими и податливыми.

В зоне с ним сидел учитель физкультуры, который изнасиловал до полутора десятка оглушённых девчонок, идущих с электричек. Но сел за кражу школьного спортинвентаря и ему, вот что нелепо, влепили девять лет. Разве это не судьба? Насильник часто смаковал подробности самых изуверских способов сношений, отчего Хмурый зверел и дал себе слово — перетрахать на свободе столько, сколько не сможет ни один мужик в мире.

— Ша, сука! — зашипел Хмурый в лицо Виктории. Поворачивайся, счас мы с тобой займёмся половыми процедурами.

Виктория открыла рот, но крика не получилось: вырвалось лишь слабое сипение, словно из спущенной велосипедной камеры, на которую наступили ногой. Пространство вокруг словно вымерло. Даже собак, что всегда тявкают, не слышно! Хмурый уловил беспомощность девушки. И ему нравилось не спешить, смаковать, чтобы она даже через пальто чувствовала, как напор руки с ножом постепенно усиливается. И при этом он повторял:

— Счас мы займёмся половыми процедурами.

Виктория не понимала, почему её подвело собственное горло, и готова была разрыдаться от бессилия. Но когда почувствовала, что свободная его рука стала задирать подол пальто, её глаза вспыхнули таким страстным огнём ненависти, что Хмурый отпрянул, словно обжёгся о раскалённую плиту. На мгновение насильник растерялся, но тотчас же бросился на девушку, и она с ужасом почувствовала, что уже находится в объятиях этого негодяя. Виктория задыхалась от его вонючей ладони, сжимавшей ей рот.

Но настоящий кошмар начался тогда, когда ощутила, что он начал рвать её нижнее белье и вдруг его рука уже прикоснулась к обнажённому животу. Именно это прикосновение вывело Викторию из шока: она резко выпрямилась, плотно прижимаясь спиной к стене дома, и что есть силы, отбросила негодяя. Это был мощный толчок для слабой на взгляд девушки, но Хмурый отлетел на полтора-два метра к кустам, и для Виктории было достаточно времени, чтобы убежать. Но уже она не стала торопиться, чувствуя прилив такой ненависти к существу, оказавшемуся на её пути, что готова была идти до конца, лишь бы стать победителем в этой схватке.

Хмурый тоже был ошарашен и сосредоточил свои мысли только на одном: убить эту девчонку. В душу закрался страх быть осмеянным воровской братвой, и поэтому он подобрался, словно для разбега, подтянул одну ногу к себе, а другую чуть отставил, точно, как опытный легкоатлет перед стартом.

В тот же момент Хмурый ощутил укол в груди. Он быстро распознал испытанное уже один раз жжение под солнечным сплетением и подумал, что сердце готово его подвести. Однажды в тюремной санчасти пожилой майор медслужбы Сиротин предупредил: «Прекрати чифирить! Ты уже состарил своё сердце на двадцать лет! Ещё несколько резких движений — и оно окажется на воле. Только статья о помиловании будет посмертной».

Но Хмурый оттолкнулся от земли. Девушка читала, что в минуты смертельной опасности время меняет для человека свой бег. Приводились примеры с лётчиками, успевавших в экстремальных ситуациях проделать массу переключений на приборной доске, движений рукояткой управления двигателем, закрылками, элеронами и другим, на что в обычной обстановке уходило уйму времени! И они спасались!

И Виктории каким-то образом удалось разделить решающие мгновения на ещё более мелкие составляющие, приравнять каждую к вечности, подчинённую только ей. Она впилась взглядом в поблёскивающее лезвие и стала останавливать его приближение. И увидела, как лезвие сначала как бы замерло в воздухе, а затем стало пунктирно скользить, но уже не вперёд, а по иной траектории, словно это был самолёт, делающий смертельную для пилота петлю. Виктория даже усмехнулась, представив время быстрой пантерой, которую ей удалось схватить за хвост и с нечеловеческой силой сдержать прыжок этого зверя. И пантера поняла, что от неё требуется. Она рванулась и вслед за её хвостом Виктория влетела в бесконечное пространство, залитое ослепительно белым светом, будто оказалась внутри взорвавшейся шаровой молнии. Её голова была готова расколоться от страшной боли и того, что она ясно представила свою комнату...

И для Хмурого время изменило свой бег. Когда бывший зек рванулся вперёд с вытянутой рукой и устрашающе блестящим лезвием ножа, то был уверен, что пронзит этой грёбаной гордячке сердце. И ножом выковыряет ей глазищи! Пусть после этого его вяжут, топчут, убивают!

Но его бросило в какую-то прозрачную вязко-тягучую субстанцию (где-то он слышал это слово, не от того ли мудрёного физрука?), которая сдержала его бросок и медленно стала разворачивать его тело к земле. Ему изменила собственная рука, которая направила нож к груди, и с каким-то сладостным хрустом всадила лезвие в собственное сердце. «Чтоб мне сдохнуть!»

И последнее, что увидел Хмурый в этом мире, точнее, ему представилось — сердце, разложенное на разделочной доске в тюремной столовой, и толстый мясник в смятом поварском колпаке, только почему-то чёрного цвета, стал наносить по нему удары ручкой ножа. А это был тесак огромных размеров, который человек в колпаке, как ловкий фокусник, мгновенно развернул в воздухе и разрубил сердце пополам.

— Пропала жизнь!— только и успел выдохнуть бывший зек, и свалился на землю мешком.

 

Глава вторая

 

— Мамочка ты моя, что со мной!?

Виктория непостижимым для неё образом оказалась в своей комнате и дрожала от острой боли в висках. Она сделала по ковру у своей кровати несколько неуверенных шагов, словно никогда не ходила, и удивлённо осмотрелась, заметив время на электронных часах, стоявших на тумбочке. Они мигали зелёным – 21.32.

Но испугал её не период времени, в который она оказалась дома, а то, что она не помнила, как бежала, как открыла калитку и дверь дома. И как можно было избежать удара ножом матёрого уголовника, который не пощадил бы её. Уж в этом она была уверена.

И в то же время она ощутила себя существом, которое лишилось привычного покрова. Словно её вытащили из кокона, и она уже не гусеница, а свободное от земного тяготения создание, которого покорить непосильно никому в этом мире. Виктория с чувством ужаса и торжества неожиданных возможностей увидела как мама, точнее, её силуэт, заскользил по дому, закрыв за собой дверь на кухню, и направляясь в сторону комнаты дочери. Вот она и вошла.

— Что случилось? — тотчас же остановилась Марина Александровна, словно увидела не одну дочь, а несколько близнецов, и не знала, кому из них предназначались её слова.

Изумил не вид Вики, никогда не входившей в свою комнату в верхней одежде и обуви, а блеск глаз, в котором были не погасший ещё страх и чувство превосходства.

Вика тотчас же сбросила с себя лёгкое пальто, скинула туфли и бросилась к матери. В её объятьях она перестала дрожать, но по-детски расплакалась.

— Что с тобой, доченька?

Добрая, красивая и всегда молодая мама! Виктория молчала, собираясь с мыслями, чтобы рассказать о том, что произошло и что никак не укладывается в рамки нормального восприятия. Марина Александровна пришла к ней на помощь:

— Минуту назад, да куда там, полминуты назад, я была у тебя, забирая твоё большое полотенце на стирку дому. Когда ты успела войти? Мы с отцом ничего не слышали.

— Папа вернулся с Тибета? — обрадовалась Виктория, на мгновение забыв о своих приключениях. Но в то же время, отметила, что уже видела его силуэт вместе с маминым на кухне.

— Да, часов в шесть. Он поставил машину в гараж и хотел пройтись пешком, встретить тебя, но я отговорила. Всё же путь с востока нелёгок.

— О, Вика! — в комнату стремительно вошёл Лемешев.

Тотчас же дочь оказалась и в его объятиях.

— Я так рада, что мы все вместе, — протараторила Виктория. — Вы самые красивые и независимые люди.

— Точнее, затворники, — бросил Сергей, целуя в лоб и щеки дочь.

И он был прав, потому что Марина и Сергей после возвращения из Туркмении в 1992 году избегали общества и тесных контактов с людьми. Им приходилось несколько раз манипулировать со временем, когда чувствовали опасность. Да и надо было Викторию быстро продвигать по курсу обучения. Сейчас ей было 17 лет, но она через год заканчивает университет. Их одарённая дочь в более короткие сроки, экстерном, познавала врачебную науку.

— Что с тобой произошло, Вика? — спросил Сергей. — А не то спрошу у дома.

— На меня напали, — ответила Виктория, и тут же успокоила: — Но я избежала самого худшего...

— А что было бы самым худшим? — с тревогой спросила Марина Александровна.

— Смерть.

— Тебе? Кто? — кровь прильнула к лицу Сергея. — Где это случилось?

— У соседского дома.

— Тебе не нужно к врачу? — спросил отец.

Виктория сдержанно улыбнулась:

— Нет, но мне кажется, что тому, кто приставал ко мне, нужна помощь.

— Ты справилась с грабителем? — не поверил Сергей.

— Я ушла от него.

— Убежала?

— Нет, но получилось так, что исчезла и… оказалась дома.

— Как такое может быть? — не поняла Марина Александровна.

— Я представила свою комнату и… оказалась в ней.

— А не лучше ли нам присесть и поговорить? — взволнованно предложила Марина Александровна. — И ты, Викочка, спокойно всё расскажешь. Мне что-то нехорошо. Надо выпить воды.

Она взглянула на Сергея. И он коротко отозвался:

— Звия. Это привет от неё.

— От кого, папа?

— Я вернусь и все расскажу, — пообещал отец. — Надо посмотреть то место.

Лемешев набросил лёгкий плащ. Хлопнула калитка. Марина и Виктория пошли в зал, к окну, выходящему на улицу. Увидели Сергея.

— Пошли, попьём наш фирменный напиток, — предложила Марина. — Мы только что начали с отцом. Или здесь?

Виктория сделала глоток. Действительно, бальзам из будущего подействовал мгновенно.

— Ты мне не веришь, мама, думаешь, я от страха путаюсь? А я не боялась ничего.

— Хорошо, я верю тебе, придёт папа, все и обсудим.

Мама сидела и смотрела на неё, и с радостью, и с тревогой, и с гордостью, и с непонятной надеждой на какие-то важные перемены.

Сергей, подойдя к соседскому дому, ничего подозрительного не нашёл. А когда повернулся в сторону кустов, увидел человека, согнувшегося, словно при боли в животе. Лемешев взглянул на лицо: на него «смотрели» остекленевшие глаза мужчины, в которых застыли страх и удивление. Его правая рука была откинута в сторону, а в груди торчал нож.

— Кто ж тебя так? — спросил Сергей и разогнулся. — Похоже, ты получил по заслугам. Ну что же, светиться не будем.

Он быстрым шагом зашагал домой.

 

Глава третья

 

Майор Муромский заступил на дежурство четыре часа назад. Было тихо. Большинство кабинетов было закрыто, только где-то в цокольных слышались голоса. То ли спорили, то ли во что-то играли.

Только что позвонила дочь, просила дать денег. Но это нормально, он обещал дать. Как же молодёжи без денег? Это они — он да супруга, из поколений советского строя — могли обойтись рублём-вторым на день. И ничего не надо было. Лишь когда познакомился с будущей женой на танцах, полетели десятки, а то и четвертаки. Но всё как-то обходилось. Не зацикливались на шмотках и еде.

Кстати, о еде. Что-то захотелось перекусить. Немножко, чтоб не урчало в животе. Муромский достал кипятильник, взял «тормозок» из холодильника, что собрал сам перед работой. Прикинул, что съест кусочек сала с помидором и хватит, после — кружку чая.

Сержант Кисляков приоткрыл дверь и доложил:

— Ну и погода, хотя конец апреля. В ночь задубеешь…

И ушёл. Зачем и кому он сказал, с какого хрена? Муромский посмотрел в окно. На улице правили бал ночные фонари. Это самое активное время тех, кто озабочен. Выходят из своих дневных берлог и — появляются в сводках убийства, изнасилования, грабежи.

Он подумал о сержанте. Молод, вот и мается. Наверное, не хочет учиться. Здесь-то, в милиции, устав и положения! Выучил их раз в жизни, и труби до пенсии. А ведь спецом в любом деле не стать без мозгов и труда. Об этом классики марксизма говорили. Или Дарвин? А хрен их разберёт.

Опер посмотрел на часы. Пошёл одиннадцатый час, предпоследний из суток. Завтра отдохнёт. Дай Бог, чтобы всё обошлось. Он услышал звонок. Это в дежурке, старлей взял трубку...

Группа во главе с Муромским выехала через пять минут. Было осмотрено место происшествия, сфотографировано тело умершего, в присутствии понятых осмотрена одежда мужчины, в поисках документов, которые могли бы помочь установить его личность. Однако их не оказалось. Муромский предположил, что человек жил недалеко, если был одет налегке. Его помощник, следователь, принялся составлять протокол, участковый пошёл по домам опрашивать свидетелей и искать очевидцев происшествия. Александров, судмедэксперт потребовал подсветки, осматривая грудь погибшего. И присвистнул.

— Ну-ка, Дима, глянь!

Муромский наклонился и выругался:

— Ну, моё-твоё, так это Хмуров! Я узнаю его наколку, оригинальная — Андропов в кабинете. В те годы вся Самара ходила смотреть на эту живопись…

— Да я о другом, даже на первый взгляд видно, что нож вошёл под неестественным углом!

Эксперт Александр Александрович Александров (Три А или Сан Саныч) приложил правую руку убитого к ножу (отпечатки были уже сняты) и не выдержал:

— Это что же, он сам себя убил?

— Такого не может быть для собственной руки: глубоко всажен, — тоже засомневался Муромский.

— Может и нельзя, — раздумчиво произнёс Сан Саныч, — а, может, и можно вбить в себя узкий клин, в состоянии аффекта, благодаря которому поддерживается инерция сокращения мышц. Так что же могло вызвать взрыв психики? Или кто? Мужчина? Тогда где следы борьбы? Женщина так не загонит нож. И опять чужих следов на ноже нет. А теперь смотри: Хмуров упал в позе спортсмена на низком старте. Значит, всё-таки была личность, которой предназначался бросок. И вот неожиданный финал. Я задаю вопрос: что может произойди с человеком, который собирался убить другого?

— Напоролся на бо;льшую силу, — отреагировал Муромский.

— Тут начинается мистика, друг мой. — Сан Саныч осветил стену дома. — Вот видишь, здесь кто-то стоял. И покраска сбита спиной. Смотрим вниз. Вот они. А вот и ворсинка от пальто к крошке прицепилась. А вот здесь след от обуви на глине из прибитой дождём пыли под самой стеной. След глубокий, произошло некое усилие, каблучок и вдавился глубоко. Сделаем слепочек.

— Выходит, была жертва, избежавшая расправы, и оттолкнувшая Хмурова? — спросил у судмедэксперта Муромский. — Почти на метр оттолкнула его жертва. А что даёт силы в такой ситуации?

— Тебя, Митя, жена толкала, когда ты лез к ней вне графика или в её скверном настроении? — спросил Александров, не поднимая глаз от земли.

— Ну, бывало…

— А если ты ещё принял на грудь? Отлетал?

— Так это она двумя ногами!

— Можно и руками. Вон Голливуд наплодил фильмов, где девчонки крутят мужиков не хуже качков.

— Голливуд, там же враньё.

— Ну, уж не скажи. А хочешь, окончательно поставлю точку, кто был перед ним: мужик или баба?

— Как так?

— Увидишь…

Сан Саныч подошёл к убитому, надел перчатки и, приспустив штаны, провёл известную на приёме у уролога процедуру. И изрёк:

— Ищи, опер, женщину. Он весь тут заспусканный…

 

Глава четвёртая

 

— Они идут к нам, — сказал Сергей, — нас дома нет. Ведь с улицы все окна тёмные.

Он увидел, как участковый остановился у калитки.

— Да, объяснять будет некому, но всё-таки надо впустить милиционера. Ведь он всё равно вычислит, что здесь живёт девушка. Она же учится, — ответила Марина Александровна и приказала залу: — Стань обычной комнатой.

Виктория сказала:

— Я не знаю, что говорить, как объяснить всё, что произошло.

— Мы догадываемся, — в ответ сказала её мать, — но в первую очередь мы хотим быть честны с тобой, дочка.

Сергей добавил:

— Да, это так, но об этом позже. Включаю прозрачность окон и открываю калитку, пусть входят.

Сергей пошёл к двери. Муромский начал было топтаться в прихожей:

— У вас тут чисто…

— Ничего, протрём, пойдёмте в зал.

В зале сидели женщины.

— Мы все перед вами, товарищ милиционер, — сказал Сергей, предлагая гостю кресло.

— Спасибо. Расскажите о том, как прошёл вечер, начиная с 17.00.

— Я была дома, — сказала Марина, — в 18.34 приехал муж.

— Да, я уезжал по своим делам…

— Сколько вас не было дома?

— Суток пять.

— И далеко уезжали?

— На Тибет…

— Шутите! За столько дней?

— Конечно, шучу. Был в Жигулёвске, в лесу.

— Как подтвердите?

— Сейчас принесу чеки на покупки для жены и дочери. Они на столе в кабинете.

Сергей быстро вернулся с чеками, которые он заказал дому.

— Ну, а молодая хозяйка?

— Я была дома…

— Да, Вика была дома в девять вечера, её привёз муж на «жигулёнке», — сказала Марина.

— Если быть точными, — отозвался Сергей, — то в двадцать один час и восемь минут.

— Кто-то из соседей видел ваш приезд с дочерью?

— Увы. У нас здесь безлюдно.

— И вы никого не видели?

— Прошло два-три человека по улице.

— И вы их бы узнали?

— Может быть, но я не вглядываюсь в пешеходов, что по бокам. А под фарами никого не было.

— Вы давно здесь живете?

— Восемнадцать лет. Но много времени мы провели в Германии. Показать паспорта?

— Верю. Ну что ж, мне пора. Кстати, хозяйка…

— Марина.

— Не слышали около дома какого-либо шума?

— До приезда мужа и дочери я смотрела передачу по телевизору. Вы знаете, сколько рекламы, и какая она громкая...

Муромский ушёл. Как только Сергей вернулся, провожая его, он попросил дочь остаться в зале.

— Вика, сядь поудобнее, мы с мамой кое-что расскажем. Вероятно, покажется тебе полной чепухой, фантастикой, но...

Виктория улыбнулась:

— Хитришь, папка. Вы самые необыкновенные люди! Вы думаете, я поверила в сказку, что вы оба работали в секретной организации, и этот дом вам дан за усердие в изобретениях? Я уже взрослая и смогу разобраться. Просто ждала этого разговора. Я же скромная…

— Хорошо. Наш дом, который тебе нравится, нам дан из будущего, — сказал Сергей.

— А машина? Она же из будущего?

Отец пристально посмотрел на дочь:

— Всё правильно, но не только она, но и ты сама из будущего!

Щеки Виктории покрыл лёгкий румянец. Так всегда было, когда о ней прилюдно заходил разговор.

— Ты чувствовала, что ты особенная?

Она кивнула головой, и вдруг поняла, что она похожа на отца, и ничего от матери у неё нет.

— Однажды меня, обычного молодого человека, судьба занесла в будущее, на миллион лет вперёд. Я был мёртвым, а там меня воскресили и наделили многим необычным для нынешнего времени. Я ведь тоже не из обычной человеческой плоти? Ты замечала, что я не дрожу от холода, не потею, не старею, хотя мне за сорок?

— Да и оставайся всегда таким! — воскликнула Виктория.

— И там началась твоя судьба. Сколько тебе лет, как ты считаешь? — поинтересовался Сергей.

— Семнадцать.

— Извини, дочка, мы, убегая от спецслужб, заморочили тебе голову. Тебе, по твоему рождению, должно быть 25 лет. Но восемь лет мы «съели», прибыв сюда в 1997 году из Ашхабада.

— Как это здорово, — захлопала Виктория в ладони, — я родилась между прошлым и будущим! Как в песне!

Марина Александровна и Сергей переглянулись. В их взглядах читалось и облегчение и возмущение молодёжью — тут такие события, а для дочки — приключение.

— Мы манипулировали людьми, перемещаясь во времени и выстраивали твою учёбу так, что ты быстрее окончила и школу и вуз. Нам нельзя быть замеченными — мы, повторяю, беглецы. Но об этом потом. Я могу сказать, что ты зачата миллион лет тому… вперёд. Первая твоя мать — Звия, она из того будущего. А Марина тебя родила…

— Как суррогатная мать? — уточнила Виктория.

— Нет, нет, — замахал руками Сергей, — благодаря технике будущего ты была уже зародышем внедрена в организм мамы.

— Но ты дитя любви, — не выдержала Марина Александровна. — Мы очень тебя любим.

Виктория бросилась в её объятия.

Дмитрий Александрович Муромский молча выслушал рапорт участкового. Было около двух часов ночи. Участковый Лычков казался измученным, и это было так — звонок в каждый дом с углублением в ночь давался всё тяжелее и тяжелее. Но строгий вид лейтенанта и слово «убийство» делали своё дело.

— Почти все были дома, — рассказывал Лычков, — у всех малые дети. Ещё престарелые родители. Но все приезжают домой, на своих машинах или в такси. И жены, кажется все дисциплинированные.

— Значит, много женщин? — спросил судмедэксперт, входя в кабинет.

— Почти в каждом доме, — доложил Лычков. — Но все говорят, что были дома в момент убийства.

— Самоубийства, — уточнил Сан Саныч. — Я провёл экспертизу направления удара ножом. Отпечатки пальцев только самого Хмурова. Сомнений нет — он сам себя порешил. Но рядом была женщина, размер обуви почти детский или подростковый. Значит, совершенно юная особа или, может быть, китаянка. У нас есть ворсинки ткани её пальто. Вот, молодой человек, и надо будет снова побывать в этих домах, узнать, у кого есть такое пальто. Завтра, то бишь сегодня, мои орлы уточнят, где продавалось это пальто, кто изготовитель, год выпуска изделия. А сейчас я пойду слегка прикорну. Гуд бай, ребята!

Он вышел, но через мгновение просунул голову в дверь:

— Дмитрий Саныч, иди в приёмную, там есть диванчик. А вообще, скажу, тёмное это дело, какое-то неестественное. Бывший зек. Неизвестная девица, которая сумела заставить мужика вогнать себе по самую рукоятку нож. Может эта девушка быть случайной прохожей? Чую, брат опер, не откроешь ты эту тайну. Чую.

И окончательно закрыл дверь.

 

Книга третья

 

Максим

 

Глава первая

 

1

 

Утро овладело большим городом, словно женщиной, которой сделал шикарный подарок: уверенно, требовательно, цинично. И город подчинился. Второе марта было залито солнцем, которое растопило и без того небольшой и грязный слой снега. С ритмичностью иррационального тамтама падали сосульки. Это был самоубийственный полёт. Лед хрустел под ногами идущих людей, искрашивался и быстро таял. Прохожие не понимали, как это удивительно, когда их ноги ломают лёд. И в этом непонимании заключалось какое-то уродство...

— Макс, гляди, какая цыпочка валит к нам!

Серёга сделал призывный жест правой рукой. Точнее, тем, что от неё осталось. Его кисть последний раз напряглась, когда крепко вцепилась в борт «Урала» (его взвод связистов перебрасывали в Ханкалу), и неожиданная очередь автомата отсекла её начисто.

Максим жалел соседа, не говорил, как тот ночью стонет. А тому всё снилась засада, в которой погибло много ребят. Тогда его, младшего лейтенанта Сергея Волокушина, бросило под ноги сержанту Андрюше Пархоменко, у которого не оказалось полголовы. А спасительная каска была у того на коленях. Так и осталась зажатой в руках бесшабашного сержанта. Последние его слова отпечатались в сознании Сергея, как на стене полуразрушенного дома тени людей от ядерного взрыва: «Це блохина прыгает. А яка, не шукаю». Запах тёплого парного теста бил в нос Волокушина, но Серёга ещё долго не понимал, что это запах горячего мозга...

И ещё его руку с большими пальцами любила гладить девушка по имени Валерия. Она ещё не знала, что её парня изувечила чеченская война...

Лишь из солидарности Максим подскакал к окну. Внизу по аллее от входа в госпиталь шла девушка. С третьего этажа её походка казалась вызывающе прыгающей. В такт разлетались длинные волосы неестественно яркого золотистого цвета. Словно почувствовав, что на неё смотрят, девушка подняла голову и увидела окно, подоконник которого заняли Максим и Серёга. Её глаза сверкнули в свете полуденного солнца двумя зелёными осколками.

— Ух, ты, — отшатнулся в восхищении Серёга, — вот это фары! Ты врубился, Макс?

«Красотка, ничего не скажешь, — подумал Максим. — У этой с ногами всё в порядке».

Товарищ по палате понял его мысль. Потому что она была какой-то субстанцией, общей для всех в госпитале. Эта мысль утверждала, что весь мир превратился в цивилизацию инвалидов! У Максима правая нога вместо ступни заканчивалась обмотанным в бинты обрубком. На третьей койке лежал капитан-артиллерист Фрадкин. Вторую неделю он ныряет в эту мысль с подвешенным на шею камнем-проблемой: как жить дальше с двумя культями, в какие превратились его ноги со ступнями сорок пятого размера? И не тонет. Его размышления привидениями сгрудились вокруг ног-култышек и бесконечно задавали все тот же вопрос: «Как на это надевать сапоги?» Капитан следил за этим совещанием, словно зритель на чемпионате по шахматам, вырубившись от окружающего мира патовой ситуацией. Иногда он всхлипывал. Вероятно, представляя себя на улице с протянутой рукой, когда здоровые люди бегут мимо, не подозревая, как они счастливы, и не очень раскошеливаясь за это счастье. И в этом были их душевные уродство и инвалидность!

Тем временем девушка вошла в административную часть госпиталя, поднялась на второй этаж и вошла в приёмную. Расторопная секретарь вскинула на неё глаза из-за монитора. Когда посетительница раскрыла своё удостоверение, то взгляд стал осмысленным, и в нём стало доминировать любопытство.

В кабинете за огромным столом восседал мужчина в белом халате, наброшенном на военный китель. На белом лице начальника госпиталя, выдававшим в нём человека, долгое время прожившим на Севере, выделялись чёрные, не тронутыми временем усики.

— Как я понял, вы — Виктория Сергеевна, — сказал он, легко поднимаясь из-за стола, и указал девушке на стул.

Несмотря на его огромный рост, широкие плечи, ладонь у него была маленькой и могла принадлежать пианисту, виртуозу-мастеру.

— Мне звонил генерал и просил не падать при вашем появлении. Пока держусь.

В его глазах промелькнуло восхищение красотой неожиданной посетительницы. Виктория улыбнулась.

— А вы — Горбунов, Герман Викторович?

Виктория заметила, как полковник медицинской службы посмотрел на часы.

— Извините, привычка, — тотчас же извинился Горбунов. — У меня через полчаса операция. Сегодня мой день.

— Раненые, Чечня? — спросила Виктория.

— Чечня,— подтвердил Горбунов. — Бесконечная череда. Но вы не беспокойтесь, время для разговора ещё есть.

— Подозреваю, что с первых моих слов времени у вас окажется меньше, потому что я буду забирать больных у хирургов, — сказала Виктория.

— Да-да, генерал обозначил проблему по телефону, но боюсь, что я не совсем его понял.

Это была хитрость. Генерал-полковник Неродимый приказал выделить в госпитале помещение и ничем не мешать спецотделению, представителем которого и будет предъявитель удостоверения сотрудника Минобороны.

— Я буду у вас практиковать.

Горбунов удивлённо вcкинул брови. Неродимый говорил об экспериментах. Виктория подала полковнику удостоверение, подписанное начальником Главного управления медицинской службы Министерства обороны. Подпись была хорошо знакома Горбунову крупной закорючкой, напоминавшей букву «Н», которую опоясывала загогулина. Кольнуло неприятное чувство, что за него уже всё решено. Но когда Виктория сообщила, в чём будет заключаться практика, Герман Викторович долго смотрел в её огромные, изумительно прекрасные глаза, не замечая, что его рука выстукивает ручкой марш Преображенского полка.

Когда секретарь, полноватая, но приятной наружности женщина, вошла с подносом кофе, шоколадных конфет, то услышала горбуновское:

— Милая моя, но это же не медицина, а какое-то шарлатанство! Ну разве мыслимо то, о чем вы говорите? Как мог Борис Михайлович дать на это разрешение?

Горбунов сделал паузу, подыскивая слова, характеризующие несвойственный для начальства поступок — отправить вчерашнюю аспирантку заниматься к нему сомнительными опытами.

Виктория прикусила нижнюю губу. Трудно было угадать, с чем она боролась: с желанием немедленно рассмеяться или попытаться ещё раз объяснить смысл практики. Но вместо этого она спросила Нину Павловну:

— Кофе очень горячий?

— Да, у нас импортная кофеварка.

Та старалась поставить поднос, не пролив ни капли из наполненных до краёв чашечек. Сейчас Герман Викторович нахмурится и сделает какое-то тысячное замечание: «Я же не жираф тянуть губы к чашке. Или, всё-таки, жираф?»

Но его мысли были заняты осуждением не секретаря, а мысленным вопросом начальнику Главупра профессору Неродимову. Почему тот заставляет его, Горбунова, не только выслушивать бредовые мысли, даже если они исходят из прелестной головки этой девушки, но ещё и помогать ей? Однако он заметил, как она очень аккуратно, не расплескав кофе, подняла чашечку и поставила её перед собой. Ему показалось, что чашечка переместилась будто сама по себе по какой-то очень устойчивой траектории, а рука Виктории лишь сопровождала. Вдохновлённая этим примером, желая услужить начальнику, секретарь взялась за другую чашечку, предназначенную Горбунову, и тут же выплескала горячий кофе себе на руку. Совершив подвиг, стала дуть на покрасневшую от кипятка руку. Это был небольшой участок кожи с тыльной стороны ладони. Он тут же покрылся мелкими волдырями.

— Ну, что ж вы? — укоризненно зарокотал Герман Викторович. — Детский сад просто! Идите в ожоговую палату, вам там обработают!

Нина Павловна виновато захлопала короткими ресницами. Её глаза заблестели слезами то ли боли, то ли обиды за свою неловкость. Её блуждающий взгляд наткнулся на посетительницу и приобрёл осмысленность. Словно повинуясь какому-то указанию Виктории, она, спешно схватив поднос, исчезла за дверью.

— Вот даже такие бывают у нас травмы, — буркнул Герман Викторович. — Но то, что вы предлагаете — ха-ха! — это невозможно! Из всех органов человека регенерации поддаются печень, ряд участков кожи, костная ткань в местах перелома. Здесь работает механизм «узнавания» клеток, которые являются «родственными» друг другу – двух травмированных концов. Но в целом, как системы, конечности не могут восстанавливаться: слишком много разрушено цепочек. Это же нервы, сеть кровеносных сосудов, сухожилий, мышцы. Вы представляете стопу с фалангой, сочленениями как сложную биологическую конструкцию? А у организма не хватает ресурсов самоорганизующейся «памяти» на их восстановление!

— Но разве мы знаем всё о возможностях восстановления человека, о резервах его физиологической машины? — спросила Виктория. — Поле регенерации мы ограничиваем лишь затягиванием ран, воспроизводством тканей, но не задумываемся над тем, что команду на это даёт сам мозг, минуя сознательной части. Человек восстанавливает себя бессознательно. Даже смертельно больной человек усилием воли заставляет организм бороться с опухолью и побеждает. Разве это не регенерация того органа, на котором уже врачи поставили крест и отправили больного умирать дома?

— Излюбленный приём шарлатанов, выдёргивающих из контекста эффектные вопросы, — буркнул Горбунов. — И, позвольте заметить, при опухоли целостность организма ещё не нарушена, а здесь люди с ампутированными конечностями, которые утилизированы и захоронены. К ним возврата нет!

— Согласна, дважды в одну и ту же реку… Я и предлагаю другую реку, — не сдавалась Виктория. — Любой школьник знает о росте кристаллов в специальной насыщенной среде. У меня есть прибор, который создаёт эту среду, только для биологического «кристалла».

Герман Викторович как-то подозрительно посмотрел на девушку:

— Вы, случайно, не химик? Да и вообще, как вам удалось закончить вуз в таком юном возрасте? На вид вы, хм, старшеклассница, извините.

Виктория пожала плечами:

— Я бы тоже не сказала, что вам, Герман Викторович, 54 года, семь месяцев и двенадцать дней. Вы Близнец, родились в четыре часа пятьдесят семь минут. Весили 3400. А ростом были 47 сантиметров. Сейчас ваш физиологический возраст соответствует 39 годам, мозг — 26. Моложе, чем, скажем, у Явлинского. Но предрасположенность к ишемической болезни через два года сведёт это преимущество к нулю, не считая мозговой деятельности.

Горбунов застыл с чашкой кофе и невольно взглянул на своё отражение в полировке письменного стола.

— А насчёт молодости сообщаю, что после школы, а это было пять лет назад, училась два года в педагогическом. Медицинский закончила за два года…

Виктория рассчитала паузу и спокойно смотрела в лицо собеседнику. Лишь в уголках её глаз поблёскивали озорные искорки. Главврач всем корпусом подался вперёд.

— Степень кандидата наук диплом защитила неделю назад и сразу к вам…

Вторая пауза. С надеждой на нормальную усвояемость информации.

— Позвольте, вы утверждаете, что одолели все курсы медвуза за два года и за год стали кандидатом?

Горбунов поднёс руку ко лбу, словно отвечая на внутреннее желание определить температуру тела, прежде чем он услышит ещё что-либо необычное из жизни своей собеседницы.

— Экстерном, — подтвердила его ожидания Виктория. У неё был вид опытного студента, который знает, как отвечать на каверзные вопросы профессора. Да, да, эти вопросы она проходила.

— Экстерном, — эхом отозвался Герман Викторович.

Он кое-что знал о гениальных учениках, об академиках в неполные тридцать лет. Это когда физика, математика, химия или нечто гуманитарное. Или смешение всех наук. Например, первым известным ребёнком, обладавшим выдающимися вычислительными способностями, был Зера Колберн, родившийся двести лет назад в американском штате Вермонт. В шестилетнем возрасте он умножал в уме 12 225 на 1 223. Но в то же время, в зрелом возрасте Колберн стал профессором латинской, греческой, французской, испанской и английской классической литературы в одном из университетов США. Ещё раньше этого гения в России появился Михайло Ломоносов, который был специалистом во всех науках. Известны и другие случаи проявления гениальности в раннем возрасте уже в Советском Союзе, но чтобы кто-то стал хирургом, перескочив через теорию и практику в вузах? Да, медсёстры в годы войны с фашистами вставали вместо врачей и делали самые необыкновенные операции. Но то было в особой обстановке. А эта… пришла, увидела, победила!

— Vini, vidi, vici! — вслух воскликнул Горбунов и подумал, что вряд такую изящную латынь его собеседница могла слышать в медицинском вузе.

— Vini, vidi, dormi, — тут же опровергла это предположение Виктория и, искрясь лукаво-прощающей улыбкой, перевела: пришла, увидела, уснула. Но это уже Синклер Льюс, «Эроусмит»... А тема у меня была о регенерации конечностей человека. Она была засчитана кандидатской и стала основой предстоящей докторской.

— Понимаю, понимаю — докторской! Фантастика! — воскликнул Горбунов.

Он встал, решив положить конец этой увлекательной беседе. И не в последнюю очередь потому, что был растерян и обескуражен.

— Одним словом, мне звонили и я обещал содействие. Да уж чего там содействовать, — всё-таки прорвалось у него саркастическое, — коллега, я отрезаю, а вы наращиваете своей гидропоникой! Но я обещал…

Герман Викторович сделал обеими руками жест, будто он отталкивается от невидимой стены, разделявшей его от мира, в котором его бывший учитель подсылает ему цыганку для гадания на оторванных конечностях, и посмотрел в окно, словно увидел компромиссное решение далеко от своего кабинета.

— Вам освободят помещение на третьем этаже, где травмики. Что ещё у вас?

— Сейчас подвезут раствор. Его надо поднять в новое помещение. Желательно, чтобы к 16.00 всё было готово, и я начала работу. И ещё кое-что для обработки помещения.

Девушка вынула из своей сумочки сложенный вчетверо лист и протянула его из своего мира за прозрачной стеной.

Горбунов взял и, начав читать, вздрогнул, нахмурил брови.

— Я понимаю, это то, — отложил он листок на самый край своего огромного стола, — чем кормил доктор Франкенштейн своих подопытных. Ваше меню — сплошной кальций!

Он прошёлся по кабинету двумя кругами. Виктория Сергеевна, только из уважения к Неродимову, не как к генералу и старшему по должности, иду вам навстречу. Но две недели. На большее меня не хватит.

И он вызвал Нину Павловну. Та, словно стояла за дверью, тут же впорхнула в кабинет. Именно впорхнула, сияя в великой радости:

— Герман Викторович, у меня все нормально!

— Я рад за вас, Нина Павловна, а в чём, собственно, нормальность?

— Ну как в чём? У меня ожог исчез!

— Смазали?

— Что вы, я вышла из кабинета, а он исчез!

И она, возбуждённо размахивая, словно дирижёр «Carmen Overture Toreаdor» Жоржа Бизе, приблизила свою руку на осмотр начальнику. Пухлая кисть была такой же, как и прежде, до инцидента с горячим кофе. Кожа выглядела даже более нежнее, чем до травмы. Но не только восторг наполнял Нину Павловну. В её поведении проскальзывал суеверный страх перед посетительницей Горбунова. Она помнила о каком-то мысленном приказе, отданным этой молоденькой гостьей, но не помнила, о чем конкретно был этот приказ. И это было очень странно, если не сказать, что в этом посещении таились тайна и ужас.

И ещё — Нина Павловна впервые видела своего патрона растерявшимся.

 

2

 

Через три дня на первом этаже, рядом с лабораторией анализов хирургического отделения, в дверь бывшего склада медицинских приборов столяр госпиталя врезал новый замок и повесил табличку «Процедурный кабинет». В это время бригада военных строителей, прибывшая из КЭЧ, заканчивала настилку линолеума. Потолок был побелен извёсткой, на стенах появились свежие обои в виде каких-то блеклых осенних листьев. Окна не было, и Виктория попросила, чтобы установили люминесцентные лампы.

Сестра-хозяйка госпиталя, старшина сверхсрочной службы Арина Антиповна, полная женщина, придирчиво наблюдала за необыкновенно быстрым исполнением приказов девчонки, прибывшей из Москвы. Арина Антиповна, которую за глаза называли «генералом Протиповной», поражалась, как снабженец из КЭЧ просто выстилался перед молодой врачихой. Ясно, эта смазливая девчонка могла вскружить голову любому кобелю. Сестру-хозяйку так и подмывало подойти к этой девчонке и дать почувствовать, кто главный. Но что-то удерживало её от этого. Двадцать лет работы в госпитале научили разбираться в обстановке. Но, когда столяр закончил возню с замком и поднял глаза, чтобы вручить Виктории ключи от кабинета, Протиповна оказалась тут как тут.

— Степаныч, ключи мне.

— Но врач сказала, — попытался возразить столяр, — чтобы все экземпляры были только у неё.

— Ты что, оглох? — вскипела Протиповна и протянула руку, намереваясь выхватить связку ключей у столяра.

— Не стоит отягощать себя лишними ключами, Анна Архиповна, — неожиданно раздался за её спиной голос Виктории, — это особый процедурный кабинет, с особым оборудованием, которого нет нигде в мире. И об этом теперь мы будем знать в этом городе только трое: я, начальник госпиталя и вы. Вас это устраивает?

Протиповна уставилась на говорившую. Её губы повторяли слово в слово сказанное девчонкой. Но этот признак покорности никак не вязался с её внешним видом. Её глаза почти вылезли из орбит от сознания, что кто-то посмел нарушить её приказ.

— Меня устраивает? — наконец хрипло прорвался её голос, словно он был эхом, изрядно поплутавшим в окрестностях. — Это кабинет госпиталя, и два ключа должны быть у меня. И кто ты такая, чтобы говорить о каком-то оборудовании?

Протиповна на самом деле долго думала над тем, кто она такая, эта девчонка? И вот сейчас она вслух всё выяснит. Что та ответит? Что вообще может ответить эта…

Протиповна углядела боковым зрением несколько зрителей этой сцены. Лаборантка Валя, солдат срочной службы Корчагин, который нёс из прачечной комплекты постельного белья, больной, спускающийся по широкой лестнице. Даже не вглядываясь в их лица, можно было увидеть любопытство, смешанное со страхом за… нового врача. Никто не завидовал новенькой.

Но здесь произошло совершенно неожиданное. Виктория, пожав плечами, взяла один ключ для себя и предложила остальные отдать сестре-хозяйке.

Протиповна опешила от столь быстрой победы, и её полное лицо изобразило улыбку.

— Давно бы так, милочка. А ты что застыл, Степаныч, дай-ка я проверю твою работу. Если заклинит, всё переделаешь.

Она быстро вставила один из двух доставшихся ей ключей в замочную скважину и попыталась закрыть замок. Но этого не произошло: ключ не шевельнулся, будто был вставлен в щель в мраморном блоке.

Протиповна побагровела и крутанула пальцами. Ключ надломился, и в руках у сестры-хозяйки осталось ушко с небольшим фрагментом самого ключа.

— Ты что здесь ковырялся полдня, — набросилась Протиповна на столяра, — это твоя работа?

— Да он, да он как по маслу… Все же было нормально, правда? — умоляюще посмотрел Степаныч, седой человек с мелкими опилками на вспотевшем лице, на Викторию.

— Вы явно поторопились, Анна Архиповна, — ответила Виктория и улыбнулась.

Она подошла к замку и посмотрела на скважину. Оставшаяся часть сломанного ключа на глазах легко выпала. Виктория вставила свой ключ, и он также легко провернулся, заставляя замок издать два характерных щелчка. Протиповна обомлела. Когда Виктория, уже открыв замок, отошла, сестра-хозяйка вставила второй ключ. История повторилась. Вновь в её крупных пальцах остался обломок. Замок решил не слушаться сестру-хозяйку.

Посрамлённая уже неподчинением железки она тихо поплелась в свой кабинет обдумывать случившееся. «Ну, ты у меня ещё попляшешь!» — подумала Протиповна, и тут же в её голове прозвучал звонкий голос: «Ни за что!» Она оглянулась. Ей показалось, что этот голосок прозвучал на все четыре этажа отделения. Но редкие люди в коридоре были заняты своими делами.

«Устала я, — подумала Протиповна, — надо съездить на курорт».

Тем временем Виктория, оставив кабинет открытым, предоставив нянечке убрать в нём следы ремонта, поехала в гостиницу. Через два часа она вернулась с небольшим грузом, представлявшим собой нечто похожее на футляр для виолончели. Дежуривший на контрольно-пропускном пункте госпиталя от вахты солдат получил от сержанта приказ помочь врачу.

— Ну что вы, я сама, — попыталась отказаться от помощи Виктория, но произошло то, к чему она привыкла: люди сами оказывали ей особые знаки внимания. Сержант, подмигнув, сказал, что он и сам не прочь помочь, но он заполняет журнал. А белобрысый солдат, ухватившись за ручку футляра, приготовился к усилию: габариты футляра «говорили» про нелёгкий груз. Но каково было удивление бойца, когда футляр оказался легче пушинки, который как будто стремился сам на предназначенное ему в госпитале место.

Виктория, посмеиваясь, шла следом. Она думала о том, что могла бы с прибором регенерации проникнуть в свой кабинет другим путём. Ни одна душа в этом мире не заметила бы того, как она оказалась на месте. Но ведь она не одна и, по всей видимости, под наблюдением. Зачем преждевременно вызывать вопросы, а затем прибегать к гипнозу, заставлять людей забывать о них? Она здесь не в гостях. Это совместный мир и она должна быть такой, как все.

В кабинете было уже чисто, стоял длинный процедурный стол под зелёной клеёнкой. В воздухе чувствовался запах хлорки. Сейчас он исчезнет отсюда навсегда.

Виктория открыла футляр. За дверь она не беспокоилась. Вставленный ключ сам провернулся. Новые лампы светили ярко, но один из стабилизаторов, явно старый, дребезжал огромным насекомым, попавшим в замкнутое пространство. Виктория отдала мысленный приказ выключателю. Тот щёлкнул. Искусственный свет погас, и неожиданно в кабинете занялась утренняя заря. Потолок окрасился нежным цветом раннего утра. Ещё ярче. Виктория подумала о Гусихе, деревне на берегу Иргиза в тридцати километрах от Пугачёва. Тёплая июльская вода была изумительной. Ежевика усыпала берега, чернея среди кустов ивняка. Виктория с матерью приезжала сюда к дальней родне почти каждый год. В поле с раннего урчали трактора…

Девушка опустилась в кресло и задумалась. Последние несколько лет были напряжёнными. Узнав ещё в Самаре историю своего рождения, познав свои необыкновенные способности, она решила, что быть учителем важно, но её предназначение в ином.

Когда она спросила отца, ради чего он согласился на эксперимент, унёсший из далёкого будущего на грешную постсоветскую Землю, он улыбнулся той улыбкой, которые ангелы разговаривают с людьми, если это случается. Улыбкой нежной и слегка снисходительной от Знания.

— Живи обычной человеческой жизнью, ищи себя в каком-то деле, которое принесёт тебе удовлетворение. Заставь мир привыкнуть к тебе.

Шла кровопролитная война в Чечне, Россия, как самостоятельное государство, только поднималась на ноги. Люди, привыкшие к гарантиям государства в области медицины, растерялись. Смертность среди пожилых людей резко возросла. Но больше всего ужасала гибель солдат на Северном Кавказе. Огромное количество инвалидов, прибывающих с войны, меняло лицо общества. Оно само стало инвалидом. И тогда она решила начать свою миссию с медицины. Звия её бы поддержала.

И вот сейчас, на столе лежал прибор, доставленный отцом из далёкого будущего. Он должен вернуть надежду землянам.

С кого начать? Вероятно, с человека, у которого нервы не сдадут, когда он откроет глаза после операции. С человека, который готов на подвиг, не догадываясь об этом.

 

3

 

После обеда Максим примостился на широком подоконнике около своего окна. Так было удобно — «короткая» нога переставала о себе напоминать, и казалось, что всё нормально, и он в палате лежит с гриппом. Максим вглядывался в млеющий от необыкновенно раннего весеннего тепла город, недоверчиво наблюдал за счастьем людей, которые улыбались солнцу и друг другу, словно побратались в этот день и договорились на века жить в мире и согласии.

Неожиданно капитан Фрадков дал понять, что, наконец-то, совещание «привидений» завершилось, и он, как свидетель и участник этого события, возбуждённо начал рассказывать:

— Я этого сучару, который подложил фугас, приказал расстрелять! А ведь совсем пацан, около пятнадцати лет! Ему бы в футбол гонять, а не мины подкладывать!

Максим оглянулся на капитана. Тот даже приподнялся, подтянувшись руками на подушку. Его укороченное тело почти полностью вылезло из под одеяла.

— Мои ноги валялись в пяти метрах. Ребята привели засранца. Я передёрнул затвор «макарова»: «Говори, сука, кто послал?» Но горячка стала проходить. По концам остатков ног принялись стучать сразу два отбойных молотка. Это медбрат накручивал бинты. А чеченец отвернул от меня голову, сплюнул презрительно на землю: «Га-з-зават». Мои ребята не стали с ним церемониться — засунули два запала в уши. Снесло полбашки, а я отрубился...

Фрадков попытался ещё что-то сказать, но сполз с подушки. Голова его ткнулась в угол кровати. Он закрыл глаза и затих. Сергей и Максим настороженно следили за капитаном. Максим собрался соскочить с подоконника, но Фрадков открыл глаза:

— Может, тот пацан и не причём...

Глаза его были полны отчаяния.

Максиму тоже вспомнилась Чечня. Там в это время уже начинала зеленеть трава. Но она тотчас быстро обагряется кровью враждующих между собой людей. Эта весна начнётся в горах без него. Бурная и жаркая, как неуёмный характер местных горцев.

Максиму стало душно в палате, пропахшей лекарствами и потом взрослых мужиков, которые толком сами не могли помыть себя. Он, нарушая распорядок послеобеденного отдыха, заковылял на выход, в аллею, которая взлётной полосой начиналась от ступенек хирургического корпуса и упиралась в западные, запасные ворота госпиталя, которые открывались один раз, когда прямо отсюда хоронили генерала Шмелёва. Тот воевал ещё с фашистами.

Старший лейтенант долго сидел, прислонившись к старой берёзе. Спинки у скамьи не было. Наверное, из-за экономии. Рядом с деревом, готовившимся наполниться соком, валялись брошенные им костыли.

Он уже устал от голоса, который задавал один и тот же вопрос. Этот голос принадлежал ему самому, мальчику лет двенадцати, в форме суворовского училища. Вопрос касался его ноги. Мальчик удивлялся тому, как беспечно Максим, уже взрослый, потерял ногу? «Помнишь, ты скакал на ней? Ты соревновался с Димкой из третьего подъезда». Нет, судей не было. Просто они решили доскакать до качелей. Они одиноко свисали на длинных полу изогнутых прутьях. Кто доскачет, тот и будет сидеть, а проигравший обязан раскачивать. «Ты доскакал. А ещё ты красиво отталкивался этой ногой на старте. На школьном стадионе было огромное количество народа. Трибуны были забиты, но ты видел, различал в кричащей и смеющейся толпе одно лицо. Косички, чёлка и недоверчивая улыбка. Эта девочка недавно пришла в класс. Ты ей шепнул, что если прибежишь первым, то поцелуешь её в губы».

Максим улыбнулся. Он прибежал первым и поспешил к трибунам. Новенькую он догнал только за стадионом. Была осень. На девочке был плащик. А Максим догнал её в спортивных трусах. Она услышала его. Оглянулась и остановилась. Когда Максим оказался рядом, то забыл про уговор. Он смотрел в глаза девочки и видел голубое небо. Она поцеловала его сама. Прижалась к его губам и пошла решительно прочь. Первый урок на отдачу долгов.

Это была жизнь из времени, когда у него были ноги. И он не знал им цены. Были и были. Что в этом особенного? По городу иногда скакали люди без ног. Или ездили на маленьких тележках, отталкиваясь руками от асфальта. И ты, глядя им вслед, спрашивал себя, а как они поднимаются к себе в квартиру по лестнице у подъезда? Но надолго этот вопрос не оседал в голове.

А сейчас сидит. Как он будет скакать на костылях по городу? Кто возьмёт его на работу? Сейчас одноногих сторожей не бывает. Кому нужны уроды? «Новые русские» знают, кому и за что платить!

Максим заскрипел зубами. Один взрыв вычеркнул всё начисто! До взрыва было сплошное счастье! Он прыгал с парашютом, укладывал в рукопашном бою противника, жал на педали газа всех видов машин… Вот-вот, теперь осталось шоферить на инвалидной коляске! Только кто ему её купит? Никто!

Но этот безапелляционный ответ почему-то успокоил его. Он откинулся на ствол дерева и закрыл глаза, подставив лицо лучам заходящего солнца и лёгкому свежему ветерку, в котором угадывался запах снега, под который «подкапывается» весна.

Максим подумал, куда ему податься, когда предложат покинуть госпиталь? Остаться здесь, в Ростове, неплохом городе, пристегнуть протез, найти болтливую казачку, завести детей и, например, шить обувь? Говорят, сапожники неплохо зарабатывают… Или вернуться домой, на Волгу, в Новокуйбышевск? К кому? К детсадовским друзьям? К матери, которая давно живёт своей семьёй? Братьям и сёстрам чужой ему семьи? Ну, допустим, мать отдаст ему однокомнатную квартиру, которая осталась ещё от отца Максима и которую мать бережёт для него, сдавая квартирантам. Пойти сначала сторожем… Пойти… Но на чём? Протез обещали через полгода. Да и стоит ли верить в эти обещания? Был в Чечне господин генерал-майор Обещалкин, который готов был жизнь свою положить, но не посылать «коммандос» Генштаба в обычные рейды. Сука… Максим подумал о ребятах, оставшихся в горах.

Даже далеко от цивилизации они умели любить жизнь. Мало кто из них рассказывал о своей гражданской жизни. Почти все они, как и Максим, выросли на солдатской перловке столовых бесконечных училищ. О женщинах они не говорили ни хорошего ни плохого. Если кому и перепадало в военных городках закадрить девчонку или жену офицера, то молчали. «Коммандос» знали, что они женятся, когда их спишут. Значит, Максиму пора всё-таки жениться?

При этой подвернувшейся мысли он усмехнулся. Трахаться каждый вечер и утро в постели с молодой женой он не прочь. Это просто замечательно! Но какую позу ему выбирать? И какая дура захочет с ним это делать?

Он подумал об одной такой «дуре» — девушке из дома, где жила мать. Три года назад, ещё курсантом специализированного училища, он приезжал домой и познакомился этой девушкой. Они даже провели несколько неплохих ночей в палатке, которую поставили в лесу на берегу Волги. Света. Но расстались чужими. Хорошо отдохнули, это да! Он впервые натрахался до боли в яйцах, и ей понравилась его ненасытность и агрессия. Но, помогая складывать ему палатку, взятую напрокат, она призналась, что пошла с ним назло своему парню. Так что о чувствах лучше не заикаться. Неплохой расклад.

— Перед встречей с ним побудь в холодильнике, — посоветовал Максим и сплюнул.

— Зачем? — совершенно серьёзно спросила Светка.

— Чтобы выглядеть целкой! — взорвался Максим.

А она, дура, смеялась всю дорогу.

Он закрыл глаза и заставил себя забыть обо всех мыслях. Было покойно под лучами солнца.

На крыльцо корпуса гнойного хирургического отделения вышла женщина в белом халате. Она крикнула в красную от лучей закатного солнца аллею:

— Топилин, в палату. На осмотр.

Это был голос нянечки, Веры Семёновны. Какой осмотр в это время? Сколько прошло, как он вышел из палаты? Его внутренние часы определили — полтора часа! Привычный взгляд на свои «Командирские». Это было так же привычно, как дышать. Точно, как в аптеке. Пожилая женщина спустилась на две ступеньки, словно собираясь дойти до больного, но остановилась и почти дрожащим от жалости голосом позвала:

— Топилин, ну иди же!

Максим опёрся левой рукой на колено правой ноги и повернулся, чтобы свободной рукой нашарить костыли. Надо было нагнуться до земли, пропахшей окурками. Здесь много больных сидело и давилось от дыма, а, может быть, от сдерживаемых слёз и рыданий при осознании непоправимости своих увечий. Левая рука соскользнула и провалилась в глубокое ущелье до дна, до ещё сырой после стаявшего снега земли. Шарь не шарь, а конец правой ноги не найдёшь. Ступню оторвало под Аргуном, в запланированной для других зачистке. Может, изувеченную оторванную часть ноги подобрали и уложили рядом с лейтенантом Топилиным. И везли долго, надеясь каким-то образом пришить? А после втайне закопали, похоронив вместе с ней и надежду вернуть парня в строй. Может, её и не думали подбирать. И ночью, после боя, одичавшие собаки сгрызли, рыча и сердясь на запах человека.

Топилин, уже старший лейтенант (на 23 февраля в госпитале был зачитан приказ о присвоении очередного — и последнего — офицерского звания и награждении орденом «За мужество»), резким движением дотянулся до костылей. Через минуту он уже подпрыгивал неведомым существом о трёх ногах, две из них — деревянные палки костылей. Вера Семёновна терпеливо ждала. При его приближении затараторила:

— Максимушка, тебя новый врач ищет! Такая красавица — всё отделение крутится около её столика, никак не наглядится!

Максим усмехнулся: в палатах одни уроды с культяпками, которым не на чем «крутиться». И им, как и Максиму, уже не до красавиц…

Похоже, нянечка поняла его усмешку и неодобрительно покачала головой. Но в её неодобрении было сочувствие. На самом деле, кому сейчас нужен одноногий кавалер, когда и нормальные мужики не могут прокормить свои семьи! Это в её время, после войны с фашистами, женщины гордо выходили замуж за калек. Она вздохнула и поплелась вслед за больным.

 

Глава вторая

 

1

 

Виктория уже обошла почти все палаты. Большинство больных, подчиняясь распорядку и силе привычки, спали. Она осторожно ходила между коек, сверяясь с историями болезней. Они были почти все написанными как под копирку, по географии места ранения — Чечня.

Но не все офицеры и старшины спали. Были и те, кто, смежив веки, сумрачно рассматривал сквозь них окружающий мир, мерзкий и ненадёжный, недоверчиво поглядывали на молодого врача. У изголовья больных на тумбочках или на одеялах лежали книги или толстые газеты с фотографиями девушек. Виктория знала, о чём они думали при взгляде на неё, и не осуждала их мыслей. Разных, скромных или бессовестных.

У пустующей койки старшего лейтенанта Топилина она замерла. Так бывало, когда она чувствовала особые случаи, связанные с её жизнью.

Она ещё раз внимательно просмотрела историю болезни Топилина и решила, что с этого раненого и необходимо начинать. Случай у него нередкий. Много ребят подрывалось на минах ещё в Афганистане. Этих мин, в основном итальянского производства, было много и в Чечне.

Внутренний голос настаивал на том, что этот парень ей нужен! А такому внутреннему голосу, верному и безошибочному подсказчику, позавидовал бы любой человек.

Пока за ним ходили, она вспомнила, как убеждала профессора Неродимого помочь ей. Она могла бы не очень сильным, но целенаправленным внушением заставить Главначупра помочь ей. Но помнила свои слова обещания, данного отцу — не применять гипноз. Только в случае самообороны!

И теперь, приступая к началу эксперимента, она взволнованно спрашивала себя: получится ли всё так, что она никому не навредит. И снова её внутренний голос посоветовал ей не волноваться.

 

2

 

Старший лейтенант и молодая врач встретились у столика дежурной медсестры.

— Вы Топилин? — спросила его Виктория, но это прозвучало как утверждение.

А он, увидев её вблизи, обомлел от неземной красоты. Он испугался такого невозможного совершенства. О прекрасных и неземных богинях пишут лишь поэты. В военном училище был у них Валерка Есенин, который, подражая своему рязанскому однофамильцу и земляку, писал стихи. Над его поэтическими вздохами потешались все кому ни лень. И чем это кончилось? Загсом на третьем курсе. А его прекрасная Елена стала самой «гостеприимной» женой в военном городке части, куда направили служить выпускника Есенина. Пуля себе в лоб во время дежурства и предсмертная записка о какой-то гостинице «Англетер». Валерка — дурак, женщины не стоят таких жертв, но из-за этой красотки можно было бы устроить дуэль с жизнью.

И словно его могли уличить в неожиданном восхищении, Максим безадресно и грубо спросил:

— Кому я нужен перед отбоем?

— Если вы Топилин, то мне, — ответила молодая врач. — Меня зовут Викторией. Мне необходимо с вами поговорить.

И, не дожидаясь ответа, обратилась к медсестре, сидящей за столиком с включённой настольной лампой:

— Леночка, в ординаторской сейчас нет никого, можно, я осмотрю больного там? Разрешаете?

Медсестра удивлённо кивнула головой, у неё никто из врачей никогда не спрашивал разрешения ни по какому поводу. Даже Павел Никитин, молодой хирург, в одно из ночных дежурств, не интересуясь её желаниями, потащил в ординаторскую на диван. Она не отбивалась, но предупредила, что если «залетит», то аборт исключён, и Никитину придётся на ней жениться. Павел прикинул в голове: тратиться или нет на презервативы, и отпустил девушку. Заводить вторую семью он не хотел. Сейчас Леночка подумала, что сказала бы эта офигенная на вид аспирантка в ночное дежурство, если Никитин предложил бы и ей поразвлечься на кожаном диване ординаторской?

«Ничего не сказала бы, займись своим делом…», — вдруг отозвался в её голове ответ. От неожиданности Леночка обхватила виски и сжала их. Она с изумлением оглядела длинный коридор отделения. Лишь молодая врач и Максим были в поле её зрения, но они уже входили в ординаторскую. Виктория пропустила вперёд больного, прыгающего на костылях, посмотрела на медсестру и та забыла о своих мыслях. Леночка откинулась на спинку стула, подняла голову и закрыла глаза. Господи, как она переутомилась!

На горящую настольную лампу падал луч заходящего солнца. Была бы рядом сестра-хозяйка, то устроила бы головомойку за растранжиривание электроэнергии.

Оказавшись в ординаторской, Максим в упор посмотрел в глаза девушке. Но даже мысленно назвать её врачом было трудно, от неё исходили волны той молодости, которая бывает у тех, кто лишь недавно сменил метрическое свидетельство на гражданский паспорт. Девушка выглядела именно таким неоперившимся подростком.

— Как долго вы были в Чечне?

— Это имеет отношение к истории болезни? — У Максима это получилось грубее, чем он хотел.

— Разумеется, нет, но о чём мне говорить с вами дальше, если вы продолжаете меня рассматривать с пристрастием рентгеновского аппарата?

— Разве?

— На все сто.

— Извините. У нас, видите ли, все мужчины. А такие красавицы распределены по офисам иностранных фирм…

Максим понял, что его понесло, но тому была причина: он впервые за последние годы растерялся перед женщиной с абсолютной гармонией во всём. Притом она выглядела вчерашней школьницей. Затем он поймал себя на том, что пересказывает, правда, на современный манер, какую-то книгу о встрече в госпитале ещё во времена Великой Отечественной войны. Или, может, фильм, старый фильм с участием Николая Крючкова.

И ещё старший лейтенант ощутил досаду от олимпийского спокойствия девушки. Так ведёт себя человек, умеющий читать чужие мысли, как по ладони. Однажды, в Грозном, он чуть не застрелил молодую цыганку (и там они под пулями шныряли, может, что-то разнюхивали, не бескорыстно, конечно?), которая вздумала гадать по руке, а ему захотелось её трахнуть. «Оставь эти мысли, соколик, — усмехнулась гадалка, обволакиваясь дымом сигареты, которую только что выпросила у Максима, и предложила за это погадать, — я тоща, у меня триппер, а мой цыган убьёт тебя!» Она отпустила его руку и вот так же, проникнув в его душу пронзительным взглядом, как врач сейчас, на стуле перед ним, сказала на прощанье: «Будешь ты безногий, но встретишь ту, что опутает тебя любовными сетями. Не вздумай смотреть с похотью на неё, как на меня. Испепелит!» Вот тогда и передёрнул Максим затвор автомата, да вовремя вспомнил печальный пример полковника Буданова.

— ... а нам здесь не до красавиц, с такими остатками, — и Максим тряхнул своей культяпкой.

— Я не хотела начинать с такой светской беседы, — сказала Виктория. Она смотрела Максиму в глаза. — Я знаю, что вас ранило 27 декабря в 13 часов 42 минуты 46 секунд. За секунду до этого вы посмотрели на часы. Было 45 секунд.

Максим помнил это. Он перед тем, как дёрнуть за ползунок замок ширинки, посмотрел на часы. Да, было это время. И затем он отодвинул ногу, задев при этом маленький камешек. Виктория не сводила с него взгляда. Откуда она так точно определила время? Ни о минутах и секундах не говорится в истории болезни. Что это за игры? Да она ж читает твои мысли, осёл!

Если до этого он смотрел куда-то в сторону, то после этого открытия он уставился в её зелёные глаза. Они долго смотрели так, не отрываясь друг от друга. Как случилось, что они одновременно взглянули на его ногу, Максим не смог понять. Признаться в том, что девушка победила в этом противостоянии, склонив его взгляд, как более сильный в состязании на силу рук в компании друзей, он не хотел. Вышло так, что они как бы вместе уступили друг другу.

— Не будем отвлекаться, — сказала девушка, — нам необходимо решить один вопрос. Я его задам, а вы попытайтесь ответить, как бы он фантастически ни выглядел! Договорились?

Максим кивнул головой.

— Что вы скажете, если я верну вам ногу?

Словно в подтверждение тому, что предложение было фантастическим, упал костыль, который Максим прислонил к стоящему рядом с креслом столу. Звук упавшего костыля был похож на хлопок, с которого начинался этот госпиталь.

 

3

 

В Аргун в тот декабрьский день они не заходили. В городе рыскали омоновцы-милиционеры, и был слышен отдалённый звук ленивой перестрелки.

Подразделение, в котором служил Максим, проходило через Аргун два раза в составе дивизионной колонны. Двигались по главной улице, которая неожиданно обрывалась, превращаясь в сельскую дорогу, по бокам которой уже зеленели поля. Неухоженные и заминированные. И каждый раз город казался другим. Полуразрушенный, полупустой, он неумолимо менялся, становясь ни лучше ни хуже, а просто другим. Не нашим, и вообще из другого, непонятного времени. Впрочем, как и все другие населённые пункты Чечни.

На этот раз колонна батальона, обойдя город стороной, через десять километров пути наткнулась на засаду. Её можно было предположить сразу, как только из кабины передней машины стал заметен остов сгоревшего ЗИСа, вытащенного на середину дороги. Когда, какими силами — на эти вопросы должен был немедленно ответить командир колонны, но не сделал этого, и после ответы будут искать следователи прокуратуры.

Схема разгрома колонны была до обидного примитивной, потому, может быть, и сработала. Замыкающую машину «Урал» прицельно обстреляли, взорвался бензобак, и она стала преградой для отступления. И тут же был атакован БМП командира колонны. Его убило вместе с водителем. Первая машина долго горела. Чёрный дым чётко обозначил две точки обхвата.

Максим выскочил вместе с ребятами из третьей от головы колонны бронетранспортёра, и его подчинённые рассыпались в канаве у дороги. Именно его спецвзвод, закамуфлированный под связистов, спасся почти в полном составе. Ранение командира было чуть позже. И не только выдержали натиск боевиков, сразу уложив человек двадцать из нападавших, но и заставили хаттабовцев уйти. Через пятнадцать минут подошло подкрепление из Аргуна. Боевики быстро свернулись. И тогда стало ясно, что с перехватом связи федеральных войск у них проблем не было, они знали о приближении поддержки попавшим в засаду.

А ранило Максима нелепо. Грязный, вспотевший от напряжения, он увидел, что бой окончен, а по дороге шли бэтээры поддержки, решил культурно решить задачу освобождения мочевого пузыря. За кустом задел растяжку и только благодаря случаю остался жив, оставив лишь оторванную ступню. «Вот и поссал», — подумал он, оказавшись после взрыва на земле и ещё не чувствуя боли. Но удивился нелепости ранения чуть позже, когда почувствовал, что брюки у него мокрые от гульфика до ступни…

 

4

 

Виктория нагнулась, что бы поднять костыль, но Максим оказался проворнее, даже в своём плачевном положении инвалида. Но при этом напряжённо думал. Нелепый вопрос, из той категории, которую лучше не трогать в его положении, потому что звучит издевательством и над здравым смыслом и над человеком, оказавшимся в беде. Но не похоже, что над ним издеваются. И снова он ощутил запоздалое озарение: она же из протезной мастерской, сейчас начнёт ощупывать и измерять другую ногу.

Он весело взглянул на неё и стал поднимать штанину на здоровой ноге. Теперь настало время удивиться Виктории. Но лишь на мгновение, затем она улыбнулась:

— Нет, разговор идёт не о протезе, а о регенерации вашей больной ноги.

«Больная нога»? Да это лишь жалкая часть нормальной ноги! Максим мог бы любого убить за такое издевательство над здравым смыслом. Но, похоже, в этот вечер ему предложили эдакий словесный кроссворд. Новая догадка: она из какой-то лаборатории, где занимаются регенерацией.

— То есть вы отыскали оторванную ступню и надеетесь приляпать её на прежнее место?

Тон этого вопроса не предвещал ничего хорошего.

— Есть в медицине понятие о фантомной боли, — Виктория сделала вид, что не чувствует иронии в его вопросе и стала объяснять. — Оно не имеет ещё чётко выраженного научного объяснения. Но, организм, точнее, головной мозг, продолжает руководить всем телом, как бы не замечая, что то не в комплекте…

Этот «некомплект», подумал Максим, особенно трудно давался капитану Фрадкину.

Когда артиллерист вчера заворочался во сне, Максим видел больного на кровати в свете уличного фонаря, излучающего ядовито-жёлтый свет, и резко повернулся, одеяло упало, а култышки свесились с края кровати, белея бинтами, как концы пограничных столбов. Спросонья Фрадкин собирался встать, чтобы, вероятнее всего, пробежать в туалет. Капитан чуть не спрыгнул на пол, но, к счастью, очнулся ото сна.

— У, чёрт, — скрипнул он зубами, — почудилось, что они целы. — И возмущённо прокричал: — Пусть бы ныли страшной болью, но были целы!

Он с чувством стукнул кулаком по верхнему обводу спинки кровати. Тот был железным, и при боли от удара в глазах калеки промелькнул испуг. Это был настоящий страх осознания печальной действительности (такие моменты испытывал и Топилин). Фрадкин снова лёг и Максим услышал приглушённый стон-плач.

— Используя этот механизм памяти, можно заставить пограничные на разрыве клетки «вспоминать» о соседних, и помогать механизму регенерации восстанавливать их до эпистолярных…

 

5

 

— Вы врач? — спросил Максим, но таким голосом приговорённые к смертной казни спрашивают нового человека в камере, который пытливо осматривает преступника: «Вы палач?»

Виктория вскинула на него свои огромные глаза.

— Не похожа?

— Дело не в этом. Я во всем люблю ясность. Ваш вопрос о фантомных болях предполагает, что у вас иные, далёкие от хирургии задачи. Я хотел бы знать о них.

В этом был весь Максим. Ему трудно дался тон рассудительного человека, который перед тем, как подписать вексель, должен выяснить степень риска. Но он преодолел и раздражение, и гнев. Да, день был бесконечно долгим. Этим вечером забрезжил рассвет, минуя длинную ночь. Так не бывает, но к тому все шло. Он, Максим Топилин, должен понять природу этого катаклизма.

— Хорошо, проясню: у меня диплом врача, — Виктория сделала жест, словно собиралась заглянуть в свою сумочку и выложить документ, подтверждающий специальность. Но это был лишь психологический жест. Она была довольна таким началом разговора. Истерик и долгих расспросов не предполагалось, но человек перед ней непростой. — По специальности я хирург, но совершенно с противоположными задачами. Я не режу. Я регенерирую органы. В данном случае — конечности. Именно о полном восстановлении вашей ноги и пойдёт наш разговор.

Виктория ошиблась, считая, что не по годам суровый и волевой военный лишён немужских эмоций. При мысли, что у него может появиться стопа, Максима обдало внутри, начиная с солнечного сплетения, жаркой волной чувства надежды. Эта волна вырвалась в его глазах радостным изумлением. Но лишь на очень короткое время: так, вспышка магния при фотосъёмке. Именно магния, а не лампы, ибо этот огонь был живым. Затем, как бывает после съёмки в не очень светлом, затемнённом помещении, в его сознании воцарился мрак недоверия.

— И у вас богатая практика? — спросил он глухим голосом человека, которого замуровали и за стеной прочитали указ о помиловании.

Но стуков ломом по стене ещё не было.

— Нет, вы будете первым.

Виктория не хотела ответить сухо, но так получилось. Она уловила недоверчивую усталость оскорблённого в своих надеждах молодого человека и неожиданно ощутила страшную усталость. Когда она советовалась с родителями о выборе профессии, они предупреждали её о способности людей превращать благие намерения в пытки ада. Но, подумав о целях, поставленных перед собой, улыбнулась.

— И когда вы совершите чудо?

«Что толку от этой болтовни», — говорил взгляд Максима. Покажите мне инструменты вашей антихирургии!

Максим ощутил себя, так словно получил новое задание. Оно было опасным. И как обычно, в случае провала или гибели его никто в министерстве обороны не знает, в списках этого ведомства никогда не было фамилии Топилин. Так было. Но он возвращался победителем, однажды даже вытащив из сортира полевого «генерала» Асламбекова. Тогда ребята, покатываясь от смеха, подали тому целый рулон туалетной бумаги. Асламбеков требовал пистолет, чтобы застрелиться от позора.

— Хорошо, операция состоится сегодня. Сейчас. Через двадцать минут спуститесь на первый этаж, в процедурный кабинет. Я буду ждать вас.

 

Глава третья

 

1

 

Леночка прошла по палатам и потребовала, чтобы все больные выпили свои таблетки. Она была неплохой медсестрой и все знали, что никакие отговорки, типа «у меня кол стоит в заднице от ваших таблеток», не подействуют. Она обязательно добьётся того, чтобы на тумбочках не оставалось на ночь ни одной таблетки. Затем начиналась проверка температуры, тут же уколы. Она не заметила, когда старший лейтенант Топилин вернулся в палату.

— Максим, всё выпили?

— Да.

— Сейчас принесу градусник.

— Светочка, с температурой у меня всё нормально. Я пойду, покурю.

— Расстроился из-за крали? — спросила медсестра.

Максим ничего не сказал. Но Лена заглянула в лицо:

— Ты в порядке, Топилин? Ты куда?

— Всё нормально, в процедурный, на первый этаж.

— У меня ничего не записано, — Леночка была пунктуальной, она все предназначения врачей помнила наизусть. Но этот вызов Максима новым врачом, вызвавшимся сегодня дежурить на ночь, бледность на лице Максима, неожиданная скрытность — вызвали в ней подозрения.

Вдруг она хлопнула себя по лбу:

— Да, мне говорил начальник отделения, чтобы я помогала новому врачу. Да, он уходил и говорил…

Говорил, но где это происходило, Леночка никак не могла вспомнить. Что-то сегодня идёт не так, как всегда. Неужели она заболела? Она вдруг подумала о том, что должны прийти месячные, и накануне с ней приключаются всякие недомогания и приступы забывчивости. Сейчас в глубокой задумчивости смотрела вслед Максиму, заковылявшему на лестничную площадку. Она стала вспоминать число прошлого месяца, когда ей пришлось… Пришлось срочно бежать в процедурную за куском ваты и салфеткой. И ещё ночью стирать халат. А утром он всё равно выдал хозяйку, и Никитин поинтересовался, не нужна ли медсестре донорская кровь. Он сообщил, что кровь с Леночкой у них одной группы. И что он жаждет кровного родства. Обычный мужской трёп, хотя и не очень корректный для человека с медицинским высшим образованием.

 

2

 

Сегодня дежурным врачом оказался тот самый Никитин, который пытался соблазнить Леночку.

Павел Фёдорович Никитин блестяще окончил 12 лет назад Ленинградскую Военную медицинскую академию. Он успел поврачевать в трёх госпиталях небольших дивизий, отличался смелостью решений, брался за самые рискованные операции и побеждал. Самый интересный период службы пришёлся на воинский госпиталь в Германии, перед самым выводом оттуда Группы советских войск. Два года назад его перевели сюда, в Ростов-на-Дону, и он оправдывал надежды. Правда, говорят, что супруга, из казахстанских немок, пошаливала на стороне, и дома нередко возникали скандалы, причём оба ругались на немецком языке. Соседи выучили «доннер веттер», «дас опфер дер абтрайбунг», «майн гот» и другие иноязычные слова. Но иногда проскакивали милые сердцу русского слова «шлюха» и «козёл».

Леночка не ошибалась, когда предполагала, что капитан медицинской службы Никитин обязательно «положит глаз» на аспирантку. Когда Леночка позвонила ему в приёмный покой, где он осматривал двух раненых, что сегодня на ночь осталась дежурить новенькая, Никитин разволновался:

— Радость моя, скажи новенькой, чтобы не ложилась спать без меня.

Никитину даже в голову не могло прийти, что новенькая обладает такими знаниями и способностями, которые вскоре потрясут весь мир. Виктория виделась ему смазливой красоткой, которая охоча до приключений. Говорили, что у неё связи в Минобороны, но Павел Фёдорович не удивился. Связи всегда возникают на связях. И очень быстро на половых. Он уже составил мнение о новом враче и был рад, что дежурство принесёт ему приключения ловеласа.

Но дежурство выдалось хлопотное, прибыли новые раненые, предстояла не одна срочная операция. С ранениями в грудь, живот и голову офицеры отправлялись в другие хирургические отделения. Но были и профильные больные. Павел Фёдорович готовился к двум ампутациям.

Он шёл на операции, не задумываясь, что несёт с собой продолжение злой воли, бросившей молодых людей или пожилых старших офицеров в мясорубку. Они, может быть, и выскочили из её широкой ненасытной огромной пасти, но всё-таки лишались той или иной части своего тела. Одурманенные болеутоляющими лекарствами, по сути, сильнодействующими наркотиками, они безропотно следили сквозь пелену, опустившуюся на их глаза, за тем, что с ними делают. Те, кто был покрепче, стонал, а другие стискивали зубы, когда с их горящих конечностей срывали полевые бинты и начинали готовить к операции. Никитин видел только части тела, выступающие из оборванных мясистых кусков ножной икры или плечевого сустава, белеющие кости с разломами и красными от крови пустотами. Он определял степень заражения, впрочем, здесь рядом были сильные операционные медсёстры, которые и без команды приступали к своим обязанностям: обрабатывали, делали уколы, ставили капельницы, запрашивали бинты и лекарства.

И всё-таки — во время второй операции ему вдруг представилась новенькая врачиха, и он чуть не уронил зажим.

— Устали? — послышалось сочувствующее замечание старшей операционной сестры. Она была некрасива, но добросердечна и умна. И ещё у неё была хорошая фигура.

«Чёрта с два, устал! — усмехнулся про себя Никитин, и подумал, как пойдёт после операции в ординаторскую и пригласит на диван девушку. — Я ещё три ночи способен ласкать красоток!»

Но здесь укором привиделось лицо жены и он, действительно, почувствовал наплывающее раздражение только от того, что она существует.

 

3

 

Дверь в процедурный кабинет на первом этаже отделения была приоткрытой. Максим, несколько дней назад заметивший появление нового кабинета, с любопытством поддел костылём приоткрытую дверь. Первое, что он увидел, это склонившуюся над каким-то прибором Викторию.

Помещение было небольшим. И всё здесь можно было бы считать миниатюрным — кресло, небольшой однотумбовый стол, кушетка, полка, стеклянный шкаф с бинтами, шприцами, подносом и набором каких-то препаратов, если бы не обычный узкий длинный перевязочный стол.

Внимание притягивал прибор на перевязочном столе. Это была труба из гофрированного металла, диаметром около 15 сантиметров. Подобные устанавливают для вытяжки воздуха, на кухнях и в лабораториях. Но труба не была полой. И у неё обозначались начало и конец.

Девушка при появлении Максима тотчас же оставила прибор и закрыла за ним дверь, щёлкнув предохранителем английского замка. Затем повернулась к Максиму и внимательно осмотрела его.

— Начнём? — спросила она.

Максим пожал плечами. Одной процедурой больше или меньше, какая разница? Этот жест был явно напускным.

— Ложитесь на процедурный стол.

— Тебе сколько лет? — неожиданно спросил Максим, укладываясь на стол.

— Ну что ж, «тебе» так «тебе», — согласилась с переходом на упрощённое обращение Виктория. — Мы ровесники, Максим.

— Тоже 27 лет?

— Неполные. Я июньская, Близнецы.

— А мне в январе исполнилось. У нас в семье все родились 7 января: мама, тётка Дарья и я.

— Весело отмечали? Брюки придётся снять.

Виктория держала аппарат в руках. Максим растерянно посмотрел на неё.

— Я отвернусь. Так как же вы отмечали дни рождения?

— Весело.

Максим быстро справился с брюками и лежал, положив руки по бокам, а сам смотрел в потолок. Виктория не стала поддерживать разговор. Она подошла к его здоровой ноге и прикоснулась широким входным концом к ступне Максима. Он приподнял голову и увидел, что прибор стал на глазах менять свою конфигурацию, двигаясь вверх по ноге, и остановился там же, где начинался обрубок култышки.

— Похоже, у вас эта процедура обычная? — спросил Максим.

Девушка подняла голову и немного растерянно посмотрела на него:

— Нет, первый раз. Были опыты на…

Она запнулась. И краска залила её лицо.

— На собачках? — безжалостно задал вопрос старший лейтенант. — И как они, бегают?

— Что в этом скверного? – спросила Виктория. – Что на собаках? Они тоже страдают…

— Надо же? — усмехнулся Максим. Но почувствовал, что его сарказм излишен. Он предпочёл просто лежать и наблюдать.

Виктория тем временем сняла трубу, но уже в виде слепка с ноги и приставила её к обрубку на другой ноге.

«Неужели протез будет тоже левым?» — подумал Максим.

«Да нет, всё нормально!» — раздался неожиданно в его голове ответ Виктории. Он изумлённо посмотрел на неё, но не заметил, чтобы она открыла рот. Виктория отвела от него мимолётный виноватый взгляд и тут же улыбнулась:

— Бывает, я забываю, и перехожу на телепатию.

Максим хотел как-то отреагировать на это, но ещё большее изумление испытал, когда увидел, что «слепок» его левой ноги слегка преобразился и стал правым.

Что-то «защёлкнулось» и по телу стало растекаться тепло. Оно несло успокоение и сон. Сил на выяснение чудес не было. Он закрыл глаза и…

Сон был выхвачен из детства.

Виктория увидела, что пациент заснул, положила рядом с культяпкой Максима длинный прозрачный ящик. Она открыла крышку ёмкости, которая на одну треть была залита бесцветной жидкостью. Затем подсунула ящик под изуродованную ногу, уложила её и закрыла. Затем откуда-то сбоку вытянула нечто похожее на сканер в торговых центрах, прошла им по здоровой ноге мужчины. Как только поместила сканер на его место у торца коробки, внутри началось движение. Жидкость прильнула к концам обрубка и прямо на глазах нога стала расти, пока окончательно не превратилась в копию здоровой, только в зеркальном виде.

«Теперь я его разбужу». Но не торопилась и долго смотрела на офицера, словно что-то читала. Её лицо улыбалось, хмурилось, становилось серьёзным.

— Ну что, пора, Топилин, просыпайтесь.

Максим открыл глаза, ожидая обычных последствий наркоза. Но в голове всё было ясно, словно он только что потянул дымок терьяка. В Чечне этого добра хватало, особенно после спецопераций. Он осматривал потолок, который был надломленным из-за двух плохо состыкованных плит. Стык местами был с разводами пятен. Какое-то движение заставило его опустить глаза, и он увидел Викторию, убирающую на полку под операционным столом какой-то прозрачный ящик. Её лицо не скрывало удовлетворения: она вновь и вновь осматривала Максима и ободряюще ему улыбалась. Максим придирчиво вглядывался в её лицо, пытаясь найти какой-то подвох. Что это? Откуда это возвращённая безмятежность человека, когда не надо постоянно помнить о содержании сахара в крови, или не смотреть по утрам с тоской на покрытое тучами небо, обещающее повышенное давление и мигрень, или не шарить рукой в поисках костыля прежде, чем встать — когда в поведении человека утвердился график ненормальной жизни?

Этот график исчез, потому что Максим понял, что ему обязательно срочно взглянуть на ноги. В конце концов, эта девушка пыталась чем-то исправить его положение, и привела сюда на перевязку! Он приподнялся и…

Нет, такого не может быть! Он увидел у себя обе стопы! Словно между ногами было поставлено хитроумное зеркало из арсенала циркового фокусника и он, старший лейтенант, видел зеркальное отражение здоровой левой стопы на правой ноге. Пошевелил большим пальцем новоиспечённой стопы. Приподнял ногу и пяткой обрушился на стол, на котором лежал. Удар отозвался болью, а ступня не отвалилась! Как же такое возможно, если его оторванная стопа давно уже сгнила? Её же не доставили хирургам во время операции, не примеряли, не положили в холодильник, чтобы вновь вернуться? Не было этого!

Он во все глаза смотрел на выросшую ступню и перевёл непонимающий взгляд на Викторию. Это она загипнотизировала его и внушила, что у него всё в порядке, и что может пригласить потанцевать на дискотеке!

— Это твоя работа, дорогая? — его голос дрожал, и от несвойственного для себя волнения Максим снова перешёл на «ты».

— Нет, это прибор, а я лишь его заправила.

— Этот ящик? — удивился Максим. — Если он из секретной лаборатории, то я-то не такая уж шишка, чтобы мне пришивали часть ноги! Или это какой-то трюк? Если это облом и всё это мне снится, то я не посмотрю на то, что ты женщина! Ты знаешь, что я могу с тобой сделать?!

— Знаю,— спокойно ответила Виктория. — Например, избить. А если покажется мало, то вставить запалы от гранат в уши.

Максим покраснел. Откуда она про те запалы знает? Ох, та ещё штучка.

— Что говорить, встань и пройди! — услышал приказ Виктории.

Но Максим не спешил подчиняться. Он, поднявшись, недоверчиво дотянулся до новой ступни. Потрогал, ущипнул, погладил стопу всей ладонью. Затем то же самое сделал с левой. Снова с правой, и опять вернулся к левой. И так несколько раз. Он совершенно забыл о Виктории и улыбался так, как больной синдромом Дауна, скривив губы в какую-то изломанную линию. Пародия на улыбку, которая пробуждает жалость. Затем он спустил ноги на край стола и попробовал дотянуться правой до высокой деревянной подставки со ступеньками. Это ему удалось, и он осторожно встал, не сводя глаз с ног, словно они должны на глазах же развалиться. Был готов к тому, что рухнет с шумом на пол, разбив нос и губы улыбающегося идиота. Ещё держась за стол, спустился и встал босыми ногами на прохладный линолеум, затем прошёл до двери и обратно. Он остановился у операционного стола и посмотрел на Викторию, которая, не шевелясь, стояла спиной к нему и смотрела куда-то в окно. Максим подпрыгнул обеими ногами, произведя приличный шлепок. Девушка не оборачивалась.

— Что с тобой? — спросил Максим.

Виктория повернулась, и Максим увидел в её глазах слёзы.

— Ты плачешь оттого, что умеешь возвращать людям то, что отняла у них война?

Виктория вздохнула, улыбнулась и пытливо посмотрела на парня:

— Я расскажу тебе, как жить дальше. Но это будет позже, а сейчас ты забудешь о том, что был ранен.

И Максим согласился без слов, потому что понял, как невообразимо много может эта девушка, и как он будет рад за всех, кто лежит в его палате, и кто уже выброшен государством на улицу.

Виктория набрала номер телефона Горбунова:

— Приходите.

Через три минуты в дверь ворвался начальник госпиталя и с порога возмущённо зарокотал:

— Что это значит — приходите? Вы уже без меня всё сделали?

Он уже видел, как Максим сидел на операционном столе, свесив ноги.

— Герман Викторович, старший лейтенант Топилин полностью здоров.

Главврач подскочил к Максиму, встал перед ним на колени и стал ощупывать его ноги.

— Как это у вас получилось? Что это за методика? Вы кто?

— Долго рассказывать, кто я, — ответила Виктория. — Топилина надо срочно отсюда вывозить. Его не должны видеть раненые.

— Да, да, понимаю.

— Ну что вы меня щупаете, здорового? — неожиданно возмутился Максим. Он спрыгнул на пол. — Вот Фрадкина надо лечить, ещё Серёгу...

Задел костыль.

— Это откуда?

 

4

 

В этот же день палата, где находился Максим, опустела. И капитана, и сержанта выписали. И в другие дни люди с увечьями уезжали из госпиталя так, будто после лёгкой операции удаления аппендицита.

Чтобы увидеть сеансы восстановления конечностей, прилетел из Москвы генерал-полковник Неродимый. Вместе с ним в отделение Виктории набежали было хирурги и другие врачи. Но девушка успокоила их гипнотическим посылом: «Ничего особенно не происходит. Здесь неинтересно». Разошлись.

Через несколько недель перелётов по больницам страны Виктория лишила работы хирургов по ампутации конечностей. В Москве при больнице имени Склифосовского открыли отделение регенерации. Виктория передала прибор молодому хирургу Саше Осипову, внушив ему работать спокойно, ритмично до тех пор, пока не надоест. А сама она решила отправиться в Чечню.

Максим после отпуска возобновил контракт. Уже в мае он сидел в транспорте, улетающим на Северный Кавказ. Топилин был рад увидеть трёх бывших сослуживцев. Все были целы и стремились в бой.

***

А в это время Земля Звии была в одно мгновение стёрта наступающим новым будущим. Сама женщина исчезла, наблюдая за своей дочерью, которая несла людям здоровье и огромное счастье выздоровления.