Светлой памяти Вадима Борисовича Серебровского

 

В холодный январский день 2010 года ушёл из жизни старый человек. Я хоронила его, но то, что видела в гробу, я не принимала ни умом, ни сердцем. Память имеет свойство перемещать нас по оси времени назад, и каждый из нас, по собственной воле остановившись в любой её точке, может заново прожить время, когда был моложе, красивее, жил и чувствовал по-другому.

И теперь я хочу вернуться в мои далёкие студенческие годы – в конец 50-х годов прошлого столетия. Я училась тогда на втором курсе химического факультета Уральского государственного университета имени Горького в городе Свердловске (ныне Екатеринбург). От свалившегося на мою девичью голову тяжкого гранита наук (химия, физика, высшая математика, диалектический и исторический материализм – всего не перечислить) в какой-то момент душа моя возопила словами, адекватными модному ныне призыву: «Не дай себе засохнуть!» В рекламно-рыночное время за этим слоганом обычно следуют предложения : «Скушай палочку твигс!», «Притормози! Сникерсни!», купи крем или краску для волос, да еще с добавлением: «Ведь мы этого достойны!» Ну, уж нет! Несмотря на моё полуголодное студенческое житьё (стипендия очень уж маленькая!), душа моя стремилась не к материальному, а к высокому - хотела петь.

В Свердловске в то время существовали очень сильные хоровые коллективы : капелла Политехнического института, хор Уралмаша, хор Дворца культуры железнодорожников, мужской хор Горного института. В университете хор поначалу не складывался. Студентов вызывали в деканаты, уговаривали, грозили санкциями. Ну, не шли они в хор, пока в стенах университета не появился недавний выпускник Уральской консерватории - обаятельный, голубоглазый красавец Вадим Борисович Серебровский. Столь романтическая внешность просто не могла не вызвать интерес студенток: все вдруг обнаружили в себе певческие способности. Но что за хор из одних женских голосов?! И какие песни они запоют? Как в хоре Пятницкого? «При народи в хороводи парень девушку обнял!» Скучно без ребят, но и они потянулись в созданную капеллу пробовать голоса. Нужны тенора? - Вот они мы! Басы? - Пожалуйста! Приятель-хорист рассказывал, как он оказался в хоре. Подходит к нему энергичный и общительный филолог Лёня Сахарный:«Слушай! Пошли в хор! Знаешь, какие девчонки там поют?!» И уговорил. А девчонки действительно были на подбор - хорошенькие и голосистые.

Со своим бескомпромиссным творческим кредо: «Я не знаю, какими учёными и специалистами станете вы в избранной профессии, но петь профессионально должны уже сейчас!», - Вадим Борисович всего за четыре года сумел создать капеллу, способную соревноваться с лучшими хоровыми коллективами города. И на гастролях в Москве успели побывать.

В этот сложившийся уже коллектив я и отправилась. Был у меня небольшой песенный опыт школьной поры: участие в самодеятельности, пение на два голоса с подружкой песенок про любовь на школьных вечерах. Само собой, голосили мы с одноклассниками в походах и на субботниках. Ну, и под настроение я всегда напевала. Даже решая трудную задачку, я вполголоса мычала какой-нибудь мотивчик. Но примут ли меня в хор?

Первая моя репетиция... Вадим Борисович указал мне на стул в сторонке. Я смотрела и слушала, как хористы распеваются, как приступают к самой репетиции: по властному жесту дирижёра поют то сопрано, то альты, то тенора, то басы, а то и все вместе повторяют многократно одну лишь фразу. Я видела, как упорно Вадим Борисович добивался отражения в голосах хористов красок и эмоций, которыми он стремился наполнить музыкальное произведение.

Репетиция закончилась, хористы стали расходиться. Вадим Борисович подозвал меня к пианино. Нажимая клавиши, он давал мне тон, а я пела гамму:«а-а-а-а-а-а-а!», вверх-вниз. На какой-то ноте почувствовала, что дальше не тяну.

 Ну что ж! Голос пока не распет. Ничего, распоётесь. Идите во вторые альты.

Там я и осталась.

С каждой репетицией передо мной раскрывалось совершенно новое для меня пространство

пения - так высока была планка его требований, для достижения которой от каждого требовался профессиональный уровень. Несколько партий голосов: первые, вторые сопрано; первые, вторые альты, тенора, баритоны, басы. И надо было добиться, чтобы все звучали слаженно, научиться так отчетливо произносить согласные, чтобы в зале понятно было каждое слово, словно поют не сто человек, а один. Поём, к примеру: «Мечтать, надо мечтать!»

- Стоп! – обрывает пение Вадим Борисович, - у вас получается «мещтать». Надо петь «ме- чтать», то есть согласную от первого слога присоединять к согласной второго слога. Давайте-ка потренируем дикцию.

И мы хором частим скороговорку: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку!» Сплошное «с-с-с». Иногда, заранее сговорившись, мы хохмили: переделывали скороговорку, облегчая себе задачу: «Шла Ляксандра по дороге и глодала бублик!» Вадим Борисович смеялся вместе с нами, но затем снова требовательно взмахивал рукой и мы беспрекословно выполняли его задание. А ещё надо было освоить цепное дыхание, чтобы сто хористов не делали одновременно вдох и выдох, как поющие солдаты на марше. Всё это называлось техникой хорового пения.

А ещё была вокальная техника. Мы должны были освоить приёмы, которые придают голосу «полётность», чтобы звук не застревал в горле, не угасал в трёх-пяти метрах, а устремлялся в зал. Оказалось, для этого вовсе не надо лезть из кожи, надрывать связки: можно петь пианиссимо, а в зале всё будет слышно. Нужно научиться петь « в маску», заставить диафрагму участвовать в процессе подачи звука, раскрыться всей грудной клеткой, не зажимать себя. А главное - слышать при этом голос соседей слева и справа. Распеваемся: «Где-то слышно, где-то еле слышно, колокольчики-бубенчики звенят. Бим! Бо-о-ом! Б-о-о-ом!» Вначале поём и на самом деле еле слышно, затем эти же слова поём громче, ещё громче и заканчиваем на форте. И все эти упражнения никогда не были нам в тягость: они заряжали энергией, мобилизовали на исполнение произведения с полной самоотдачей, что называется, на одном дыхании…

Бывало, вечером соберёмся на репетицию после лекций, семинаров, зачётов. Кто-то за целый день не успел поесть, кто-то не в настроении... И ничего не получается. Вадим Борисович никогда не раздражался, добродушно подшучивал над нами. Услышал, допустим, мой писк и советует: «Люсенька! Вам перед репетицией а, тем более, перед концертом надо съедать по два бифштекса. Вы же второй альт. Голос должен иметь вес!» А я думаю: «Какие бифштексы?! До стипендии две недели, а у меня деньги закончились, и живу я, можно сказать, на одном хлебе и пустом кипятке».

Репетиции я любила больше самих концертов, потому что на них было безумно интересно и весело. Никакой монотонности и академической скуки! Когда мы выдыхались, Вадим Борисович остроумной шуткой умел снять напряжение, зажечь нас, и мы снова готовы были без устали петь.

Репетируем «Аве, Мария!» Шуберта. Произведение сложное. Наша задача – создать музыкальный фон для солистки Веры Баевой - студентки консерватории, обладающей «серебристым» сопрано. Ныне она народная артистка СССР, профессор консерватории, а тогда делала лишь первые шаги на сцене, но уже показала себя талантливой исполнительницей. Хор поёт а' капелла, закрытым ртом и только, когда голос Веры молитвенно возносится на словах «Аве, Мария!», мы поём вместе с нею эти же слова. Казалось бы, мы так прониклись образом и молитвой – аж, плакать хочется от восторга, - но Вадим Борисович вдруг останавливает нас: «Знаете, как вы поёте? Вы поёте: Аве, Мари-и-и… и Я»! Дружный хохот всех хористов. Заливается колокольчиком неповинная Вера. Смеётся дирижёр. Мы всё поняли и ничего объяснять больше не надо. Взмах руки – и всё получается. Иногда поёшь, не слыша себя, но Вадим Борисович, округлив ладонь в горсть, движением руки к себе «вытягивает» твой голос, да, и не только твой. А когда пели хорошо, возгласом: «Поётся! Поётся!»- Вадим Борисович подбадривал нас, и мы готовы были, забывая про всё на свете, выложиться до конца, отдав всю свою душу пению. Спустя многие годы, так и слышу интонации нашего руководителя, помню магию его рук.

Главным на репетициях было раскрытие художественного образа произведения – будь то русская народная песня «Про комара», «Стоит наш лес могучий» Мендельсона, «Колыбельная» Брамса, или «Бухенвальдский набат» Мурадели.

«Про комара»... Простенький сюжет: Комар решил жениться на Мушке-горюшке, но «...прилетел Слепень да расхаял!» И вся родня на разные голоса критикует невесту Мушку. И вот мы весело и игриво перебрасываемся музыкальными репликами от сопран к альтам, от альтов к тенорам и басам. Не песня, а опера какая-то! Комар, Мушка, Слепень – каждый со своим «лицом» и характером.

Что бы мы ни исполняли, Вадим Борисович умел донести до нас музыкальный образ, смысл произведения, расцветить его красками. Видели бы вы его глаза на репетициях! Они излучали особый живой свет, которым загорались мы, и пели так, что зрители не могли оставаться равнодушными. Вот, к примеру, Мендельсон: «Стоит наш лес могучий, как богатырь живой, надвинул шапку тучей и шелестит листвой». Поём на одном дыхании и слышим в своих голосах шум леса, а значит, и зрители услышат этот лесной шум, а не шумное наше пение. Заканчиваем словами: «Отрадой сердце полно, готово всех любить!»... Не могу передать, до чего красивое произведение. Помню, как после репетиции шла по улице Декабристов к общежитию. Было темно и морозно, вокруг ни души, а я шла и плакала от восторга, переполненная звуками и дивной гармонией. И так мне было хорошо, и так хотелось всех любить!

Наступил 1959-й год - звёздный час хоровой капеллы. Став победителем в сложнейшем отборочном конкурсе среди других хоровых коллективов города, хор УрГУ завоевал право поехать в Вену на VIII фестиваль молодёжи и студентов. Впервые фестиваль проводился в капиталистической стране. Предстояло петь в городе Иоганна Штрауса, в городе прославленных венских классиков, где музыкальные фестивали не были редкостью, где трудно удивить кого-либо хорошими голосами! Велико было наше волнение, но ведь спели! И привезли на родину золотую медаль лауреатов фестиваля! Теперь надо было сохранять достигнутый уровень. Сложность в том, что каждый год кто-то из студентов оканчивал университет и в хор набирались новички, но каждый из них, попадая в крепкий коллектив со своими правилами и традициями, уже вскоре пел на равных со «старичками».

Вспоминаются наши весёлые «капустники», приуроченные к 12 апреля - дню рождения Вадима Борисовича. Тут режиссёрами становились все, кому не лень. Главным заводилой и выдумщиком был наш бессменный староста со дня основания хора Лёня Сахарный. Окончив университет, он поступил в аспирантуру, но хор не покинул. На правах старожила он называл Вадима Борисовича по-дружески «наш Серебёр» и в «капустниках» смешно пародировал его. Часто мы пели песни из нашего репертуара с сочинённым нами юморным текстом, и Вадим Борисович веселился заразительнее всех.

Вспоминается 12 апреля 1961 года, когда в космос полетел Юрий Гагарин. Впервые нам было не до «капустника». Вечером предстоял концерт в актовом зале университета. Прежде мы неоднократно исполняли песню «Взлетай, ракета!», написанную композитором Вано Мурадели в честь полётов спутников земли. Но полёт Гагарина – событие, которое перевернуло весь мир. «Человек в космосе!» - звучало в радиоэфире. Ведь спустя многие годы, демонстрируя оставленный им туристами транзисторный приёмник, даже папуасы называли его словом «Гагар'ин», потому что в радиоприёмнике многократно звучало имя первого космонавта, накрепко врезавшееся в их память. И мы должны были оперативно откликнуться на это эпохальное событие. Мы и откликнулись - немедленно сочинили к песне «Взлетай, ракета!» ещё один куплет:

 

Полетел в космические дали,

Открывая новой эры век,

Юрий Алексеевич Гагарин –

Наш простой советский человек!

А дальше шел обычный припев:

 

Как ветер весенний, взлетай же, ракета!

Пусть вся Земля в этот час пропоёт

О нашем стремленье, высоком стремленье,

Прекрасном стремленье в полёт!

 

Пели мы с таким энтузиазмом и жаром, что зал взорвался аплодисментами. Зрители стоя рукоплескали то ли нам, то ли Гагарину, то ли всему миру, вступившему в космическую эру.

Репертуар хора был обширным и постоянно обновлялся. Только за четыре года моего участия в хоре капелла исполнила более пятидесяти произведений хоровой классики.

Концерты, конкурсы, гастроли в других городах – всё это без отрыва от основного нашего дела: учения. Во время гастролей нас не смущали бытовые неудобства. Приехали как-то в Нижний Тагил и разместили нас в классах местного музыкального училища. Спали на полу. Помнится, мы с подружкой залезли под рояль. Холодно, жёстко. Утром встали – тело деревянное. Наш концертмейстер – миниатюрная Ниночка Грошикова с подсевшим от сквозняка голосом заговорила вдруг басом. А нам все нипочём - веселимся, шутим.

В другой раз едем в дальние гастроли в город Омск. Для меня поездка была под вопросом: несколько несданных коллоквиумов по химии надо было сдать, чтобы получить допуск к сессии. Надо так надо. Значит, на гастроли не поеду. Сообщила об этом Вадиму Борисовичу. А поехать очень хотелось! Я поднатужилась, просидела над конспектами несколько ночей и сдала всё буквально в день отъезда. Наскоро собралась и примчалась к отходу поезда, не думая о том, что на меня не куплен билет. Вадим Борисович решает: «Поедете зайцем!» И я проскальзываю вместе со всеми в вагон. Проводница получила пачку билетов, не будет же она пересчитывать?

И вот я еду. Сплю на одной полке с подружкой – мы же худенькие обе. Меня в дороге подкармливают, поскольку я не озаботилась взять с собой хотя бы бутерброды. Идёт контроль – Вадим Борисович командует: «Люсенька! Под стол!» Я лезу под столик и в позе эмбриона замираю там, а хористы усаживаются, загораживают меня ногами и при этом поют. Мы, мол, репетируем, не мешайте! Так я и доехала до Омска зайцем, а поезда тогда ходили медленно, и путь наш занял несколько суток.

В гастрольных поездках не редкость долгие ожидания поезда на вокзальной площади. Мы расположились табором на рюкзаках и чемоданах и начали петь. Вначале дурачились, пели студенческие и походные песни, но при этом пели хорошо поставленными голосами. Мгновенно собралась толпа. Затянули унылую русскую народную «Лучинушку» – в репертуар наш она не входила. Лёня Сахарный нами дирижировал, а мы стали импровизировать, да так слаженно и проникновенно, что Вадим Борисович одобрительно закивал: хорошо, мол, поёте! Тогда запели одну из лучших наших репертуарных вещей - украинскую «Мiсяць на небi» в обработке Свешникова. Толпа закричала: «Ещё! Ещё пойте!» Мы чуть на поезд не опоздали.

В Свердловске наши концерты, бывало, проходили на сценах Филармонии, Оперного театра. Нас хорошо принимала избалованная концертами мастеров публика. Триумфально принимались русская народная песня «Пойду ль я, выйду ль я», латышская народная песня «Вей, вей, ветерок». Почти всегда на бис. Сделав первый взмах руками, Вадим Борисович демонстративно уходил со сцены, а капелла продолжала петь без дирижера, словно демонстрируя: вот как мы умеем!

В наш репертуар, наряду с произведениями Даргомыжского, Штрауса, Гайдна, Брамса, советских композиторов, Вадим Борисович включил произведение Георгия Свиридова из есенинского цикла «Поёт зима, аукает!» Потрясающая, великолепная вещь! Спустя некоторое время мы приступили к разучиванию ещё одного произведения Свиридова - недавно созданной им «Патетической оратории» на слова Маяковского. Задача сложная даже для профессиональных хоров. Справимся ли?

Начались репетиции. Разучивали по партиям в разных аудиториях, потом вместе. Затем к нам присоединились профессиональные певцы - солисты. Вдруг узнаём, что из Москвы приезжает знаменитая капелла А. Юрлова, у нас будет совместная репетиция и выступление на сцене Оперного театра в сопровождении большого симфонического оркестра. А главное - приедет сам Георгий Свиридов!

Мы выкладывались по полной, однако, на репетициях чувствовали: Вадим Борисович недоволен, хоть и прикрывает недовольство шутливыми репликами. Бас поёт: «Видите, скушно звёзд небу! Без него наши песни вьём!» Мы вступаем с не меньшим, как нам кажется, пафосом: «Эй, Большая медведица! Требуй, чтобы 'на небо нас взяли живьём!» Вадим Борисович останавливает нас и говорит с досадой: «Да ни черта вы не видите! Слепые и глухие, и неживые! Давайте сначала… ».

Или начинает меццо-сопрано, а у нас задача спеть рефреном строки: «Через четыре года здесь будет город сад!» Вадим Борисович как-то равнодушно дирижирует. Чувствуя, что ему не нравится, как мы поём, продолжаем петь, заканчивая словами: «А дальше неразборчиво, лишь слышно – «город-сад». Но Вадим Борисович перебивает нас: «Вот именно, что неразборчиво, да ещё кто в лес, кто по дрова»! Так было на репетициях.

А так было на концерте в Оперном театре. Симфонический оркестр. Два хора на сцене: Юрлова и наш. Солисты, приехавшие из Москвы. Заключительная кода. Оркестр гремит, хор поёт фортиссимо:

Светить всегда, светить везде,

До дней последних донца,

Бас вступает на пределе своих возможностей:

Светить – и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой – и солнца!

И хор дальше поёт без слов, тянет бесконечное с нарастающей громкостью «а-а-а-а!», а в зрительном зале в это время, постепенно увеличивая яркость, загораются люстры. К концу нашего пения зрительный зал залит ослепительным светом. Тогда ведь не было такого арсенала спецэффектов, как в нынешние времена. Но то, что происходило на сцене и в зале, вызвало у публики взрыв оваций и восторженные крики « браво!»

…Пришла и моя пора покинуть альма матер и навсегда расстаться с хором. Я ушла в свою профессию, уехала в другой город, появилась семья, дети. Другая жизнь...

Но навсегда остался в моей душе наш хор и его руководитель - замечательный Мастер, незабвенный Вадим Борисович Серебровский! Мне повезло, что когда-то в юности я его встретила, что он озарил мою студенческую жизнь искрами своего таланта, счастьем прикосновения к высокому искусству.

И когда в моей жизни что-то не ладилось, наступала мрачная полоса, в моей памяти светом далёкой звезды возникал образ Серебровского, и на душе становилось светлей.