Весь июнь Настя проскучала у бабушки. Она пыталась, как обычно, копаться в огороде - сажала цветы, объедалась клубникой и крыжовником, сражалась с колорадскими жуками. Но, если прежде эти занятия доставляли ей удовольствие, то теперь они почему-то не вызывали никаких эмоций, - ее душа продолжала томиться непонятной, но привычной тоской. Чтобы хоть немного приглушить ее, она убедила себя заняться высшей математикой, - набрала в библиотеке учебников за вузовский курс, даже влезла в тензорное исчисление, но и это не помогло. Во-первых, она там ничего не поняла, а во-вторых, если честно, не очень и хотелось. Самое ужасное: она сама не могла понять, чего ей хочется. Настя очень хорошо сознавала, что ей грех жаловаться на жизнь: она умница и отличница, у нее замечательные родители, отменное здоровье и приятная внешность. У других и половины этого нет. Но тогда - откуда эта вселенская хандра? Ведь ей семнадцатый год, все говорят, что это лучший возраст. Ей бы радоваться жизни, - а радости нет.

По утрам, вглядываясь в большое зеркало на старом бабушкином шифоньере. Настя не переставала поражаться, как изменилось за этот год ее тело. Неужели это ее бедра - ведь они всегда были такими узкими, когда они успели так округлиться? А руки? А грудь? - это вообще что-то невообразимое! Уже второй размер лифчика тесноват, - а год назад был нулевой. Вообще-то фигура ничего, только - кому это надо?

Лежа в гамаке под старой яблоней, Настя предавалась унылым размышлениям, когда ее ушей достиг звонок мобильника. Едва заслышав его, она почуяла недоброе, - а дурные предчувствия у нее обычно сбывались чаще, чем хорошие.

Из далекого Воронежа звонила Наталья. Звук был на удивление чистым и громким, как будто она находилась неподалеку, - но от услышанного Настя похолодела.

- Настя, у нас все плохо! - сразу заплакала Наташка. - Дома полный мрак. У отца отказывает сердце, он задыхается. Нужно ставить клапан, а за операцию требуют шестьсот тысяч, представляешь? Я подумала, что ослышалась, говорю: наверно, шестьдесят ; тоже запредельно, но все же. А мать говорит, нет, шестьсот. Остается только продать и эту квартиру и купить какой-нибудь закут: больше денег взять негде. И не факт, что операция поможет. Настя, разве это не безнравственно: требовать такие деньги? Что врачи, с ума посходили, что ли? Никита хочет бросить институт и идти контрактником в армию. Настя, мне так тошно, так тошно, что жить не хочется!

- Знаешь, мне тоже. - Настя вдруг почувствовала, что ей действительно хочется перестать ощущать окружающее и себя саму. Хочется исчезнуть, не быть, чтобы больше не чувствовать тянущую боль в груди, где по идее и должна располагаться душа.

- Настя, а давай умрем? Вместе. Представляешь, какая будет красота! Не нужно никуда поступать, ни о чем не думать. И родителям облегчение: не надо мне комнату выделять, тратиться на мою учебу. Всем будет хорошо. И эти ужасные воспоминания перестанут меня терзать. Давай, а?

Предложение Наташки почему-то не показалось Насте диким - наоборот, заставило задуматься. А ведь это разом решит все проблемы - и Наташкины, и ее, Насти. Все плохое исчезнет. Правда, и хорошее тоже. Но его так мало.

Почему раньше, когда они с подругой были маленькими, им жилось так легко? - размышляла она. Наверно, потому, что ни о чем не задумывались, жили какой-то растительной жизнью. И взрослые их поминутно оберегали. А теперь они сами взрослые, и их беды тоже повзрослели.

Но ведь сейчас с ней ничего особенно плохого не происходит. Это у Натальи да, беда за бедой, - а у нее, Насти, вроде, все благополучно.

- Настя, что ты молчишь? - нетерпеливо прокричала Наташка. - Думаешь, я рехнулась, да?

- Да нет, - задумчиво отозвалась Настя, - не думаю. Только - как ты это собираешься осуществить?

- Выпить чего-нибудь. Чтоб уснуть и не проснуться. Заснуть и уплыть.

- Ага, вон в пятьдесят второй школе парень с девчонкой траванулись, помнишь? Она - сразу на тот свет, а он год на стенку лез, пока не помер.

- Ну, можно - с девятиэтажки. Да мало ли способов.

- Наташа, а может, нам жизнь зачем-то дана? Для какой-то цели. А мы раз ; и закончим, не достигнув ее.

- Да чего там дана! Какая там цель! Родители удовольствие получали, и мать нечаянно залетела - да поздно спохватилась. Она мне сама говорила, что я у них случайно получилась, думали на Никите остановиться. Вот и вся цель.

- Но ты же говорила, что тебе нравится жить, помнишь?

- Так это когда было. До всего этого ужаса. А теперь я тебя так понимаю! Как мне надоело вставать каждый день, что-то делать, чего-то добиваться и знать, что это все равно кончится ничем. Но тогда - зачем мучиться?

- И тебе родителей не жалко?

- У них еще Никита есть. И потом, отец все равно на ладан дышит. Значит, ты не хочешь?

- Нет, я еще поживу. Хочу посмотреть, - может, еще случиться что-нибудь интересное. И тебе не советую. Подумай.

- Ладно, подумаю. Ты только никому не говори об этом. Может, выкарабкаюсь. Только, мне все время темно.

- Как темно?

- Понимаешь, на что ни посмотрю, вижу темное пятно. На всех предметах. Даже на небе. Кругом голубое, а в середине темнота. Моргаю, моргаю, а оно не исчезает. И так от этого жутко!

- Может, тебе к глазнику надо?

- Может, и надо. Только теперь всем врачам бабки приходится платить - минимум сотни две. За консультацию. Так что - перебьюсь. Ну ладно, у меня деньги на мобильнике кончаются. Звони мне иногда, ладно? У меня больше никого нет, кроме тебя.

- Слушай, приезжай ко мне. Бабушка с дедушкой рады будут.

- Нет, не получится. Сейчас билеты жутко подорожали. Какие-то немыслимые цены - даже за плацкарт. Нет, буду уж здесь до конца лета. А что потом ; не представляю.

Она отключилась. А Настя, уронив книгу, долго лежала в гамаке и смотрела в небо, переживая услышанное. Вот кошмар! Отличник Никита - и бросил институт. Это же немыслимо! Как только Белла Викторовна на такое согласилась? Наташкин отец - при смерти. Ужас! Продают квартиру. Наташка говорила, что у них там четырехкомнатная, как и здесь была. Как они теперь будут ютиться? Хотя, если Никита уйдет в армию, тогда, конечно, как-нибудь поместятся в малогабаритной. Но каково им будет все потерять? Боже, как страшно обернулась Наташкино легкомыслие. Интересно, что думает о решении Никиты Вадим, - ведь они друзья.

А вдруг он тоже захочет в армию? За компанию. Ведь у него там отец. И тоже проблемы в семье.

От этой внезапной мысли она вдруг так взволновалась, что даже села. Одно дело знать, что он рядом, в одном городе, и всегда можно его увидеть, ; если станет невтерпеж. И совсем другое, - когда он вдалеке, и может, навсегда. Ведь они, наверняка, захотят на Кавказ, к отцу Вадима. А там стреляют. Могут и убить. И она его больше никогда не увидит, - совсем никогда!

Что же она сидит? Надо же что-то делать. Надо поехать в город, в институт, и все узнать. Хотя, какой институт? - сейчас каникулы.

А она даже адреса Вадима не знает. Правда, можно узнать в адресном бюро - оно где-то на Береговой. Но там спрашивают имя, фамилию, отчество и возраст. Вадим Туманов, ему недавно девятнадцать исполнилось. А отчество? Отчества она не знает. Хотя, стоп! Та тетка, на поминках, сказала: «Не думала я, что за Пашиного сынка буду обедать». Значит, отца Вадима зовут Павлом, а сам он - Вадим Павлович. Этого для адресного бюро достаточно.

И крикнув бабушке, что ей надо срочно в город, она понеслась на автобус. Адресное бюро нашла быстро: его местонахождение подсказала семейная пара, гулявшая с собакой по набережной. Там записали данные на Вадима и предложили зайти часа через два. От нечего делать Настя направилась в институт, где вовсю шел прием абитуры. И в вестибюле наткнулась на Ляльку, ; ту запрягли на весь июль в приемную комиссию. Лялька сообщила, что Туманов работаtт сейчас где-то в Краснодарском крае, - а где точно, могут сказать в профкоме. Про планы Никиты взять академический отпуск на два года по семейным обстоятельствам знает уже весь институт. Но Туманов такого желания не изъявлял ; это точно. И если Насте очень хочется, она, Лялька, может в профкоме узнать сотовый Вадима, - набрешет чего-нибудь.

- Узнай, Лялечка! - взмолилась Настя. - Только никому не говори, что для меня. И заодно, спроси его адрес, может, дадут. Слушай, ты зачем тогда сказала Вадиму про беременность Тенчуриной?

- Я? - изумилась Лялька, вытаращив на Настю глаза. - Да что я: больная? Никому я ничего не говорила, с чего ты взяла?

- Она мне сказала, что он об этом знает. Вот я и решила, что это ты ляпнула, больше некому.

- Да врет она все! Никто ему ничего не говорил, иначе он от нее шарахался бы, как от чумной: ведь никакой беременности не было. А они нормально разговаривают, я сама видела. Ничего у нее с ним не вышло, вот она и насочиняла.

- Правда? Но ты все-таки никому не выдай, что я узнавала его координаты, ладно?

- Будь спок, - заверила ее Лялька и в мгновение ока вознеслась на четвертый этаж, где располагался профсоюзный комитет. Через пятнадцать минут Настя уже держала листок с адресом и телефоном Туманова. Кинувшись Ляльке на шею, она расцеловала ее в обе щеки и понеслась на выход.

Звонить ему или не звонить? - размышляла она, направляясь домой. Можно позвонить, спросить про Никиту. Сказать, что Наталья беспокоится. Хотя, она и сама могла позвонить брату. А не надо про Наташку - мне и самой может быть интересно, все-таки он столько лет был моим соседом. А если Вадим спросит, почему не звоню самому Никите, - могла ведь узнать его сотовый у сестры. Нет, это не годится. Что бы такое придумать?

А если он там с Титровой? Наверняка с ней. Скажет ей про мой звонок, а та растреплется всему институту. Хотя нет, Вадим не скажет. Да наплевать, с кем он там, - главное, что он есть на свете.

Хочу его увидеть, вдруг поняла она - ужас, как хочу. Прямо сейчас и немедленно. Или хотя бы услышать его голос. Вот наберу номер и услышу. Буду просто молчать и слушать, - такое счастье!

И она набрала. Минуты ожидания показались вечностью, - но вместо его голоса равнодушно прозвучало: «абонент временно недоступен, позвоните попозже… абонент временно недоступен, позвоните попозже…».

Недоступен! - горько подумала она, - какое страшное слово. Недоступен, неприступен. А может, деньги на счету кончились? Или заряд, - а розетки рядом нет.

Включит и увидит мой номер. И конечно, позвонит - узнать, что случилось. И что я ему скажу? Что хотела его услышать? И что он про меня подумает? Посмеется, наверно. Особенно, если он с Титровой.