Круглый комок теста, слегка припудренный мукой, расплющивался по обеденному столу в проворных руках Анны, приобретая овальную форму тонкого листа, очень похожего на придорожную лужу с неровными округлыми краями. Анна уже было приготовилась нарезать кружочки для пельменей, как услышала длинный пронзительный звонок в дверь. Это девушка-почтальон принесла большой заказной пакет, испещренный почтовыми марками и штампами. Расписавшись в получении, женщину охватила тревога. Прошло уже десять лет, как окончилась война, а рубцы ее, оставленные в душе, до сих пор ныли.

Анна жила в киевской коммунальной квартире спокойной и размеренной жизнью. Занимала двадцатиметровую комнату, воспитывала десятилетнего сына, который учился в школе. Ее соседкой по квартире была набожная старушка Варвара Кирилловна. С соседкой Анна жила довольно дружно, они вместе поднимали на ноги ее сына Ромку. Варвара Кирилловна постоянно болела и частенько попадала в больницу. Вот и теперь, вот уже как неделю, Анна жила вдвоем с сыном. Ее соседка - старушка-божий одуванчик, на сей раз попала на больничную койку с воспалением легких.

Мысли о пельменях тут же отдвинулись на второй план. Анна достала из тумбочки ножницы и вскрыла пакет. Бумаги оказались из инюрколлегии. Суть их сводилась к следующему: женщину информировали о том, что в связи со смертью в Германии фрау Моники фон Зальц, оставившей завещание, в Москве открылось дело о наследстве. От упоминания имени баронессы у Анны от волнения зарделись щеки, по телу пробежала легкая дрожь. Она подошла к окну и открыла форточку. И, в эту же минуту, память стала возвращать ее назад, в совсем недалекое тревожное прошлое...

 

2.

 

Хозяйка пригородной фермы, дородная дама, сидела за столиком на большой террасе своего дома и в уединении пила чай. Она любила эти минуты затишья. Наступила пора летнего сенокоса, и все батраки были заняты в поле. Светило ласковое солнышко и все вокруг: и журчащий ручеек, что бежал по меже, и васильки с ромашками, что пестрели вокруг огорода, и хрюканье свинок со стороны хозяйственного двора, - все это напоминало скорее мирную жизнь. А в это самое время на восточном фронте шли ожесточенные бои на Курской дуге, и дела фюрера на этом стратегическом направлении были далеко не радужными. Фрау Моника даже съежилась от страха. Ее единственный сын, ее надежда и опора, служил офицером в Берлине в одном из военных научно-исследовательских институтов и испытывал на полигонах новейшие образцы танков. Окончив за четыре года до начала Восточной кампании университет, молодой инженер по счастливой случайности попал на службу в закрытое конструкторское бюро Вермахта. Вот почему сердце баронессы Моники было спокойно. Ее сын - Роман фон Зальц не кормил вшей в окопах России, а занимался интеллектуальным трудом. Ковать победу Великого фюрера можно и в тиши рабочих кабинетов.

Баронесса обтерла взмокший лоб салфеткой и, отколов щипцами кусочек сахара, отправила его в рот. Война войной, а у нее, потомка немецких рыцарей в древнем колене, владелицы огромных сельхозугодий, здесь был свой фронт, требующий тоже глаз и внимания. Народ здесь трудился разный. Вот и сегодня. Управляющий имением Клаус еще с раннего утра отрядил фургон на городской вокзал, куда должен был прибыть эшелон с Востока с подневольной рабочей силой. Хозяйство баронессы было многопрофильным. Кроме свиней в него входили: кролики, овцы, гуси; в пруду плавали сазаны и карпы, и за всем этим нужно было следить. Работников же катастрофически не хватало. Может быть, сегодня повезет, и Клаус привезет расторопных работяг? Из газет баронесса знала о том, как в Советах решался крестьянский вопрос. Людей насильно загоняли в колхозы, заставляли работать за трудодни, выжимая все соки. Только результатов хороших это давало мало. Техника была отсталой: борона да лопата. Что и говорить, лапотная страна. Вот завоюет фюрер восточные территории, освободит славян от большевизма, тогда они и сами скажут: «Спасибо».

Баронесса причмокнула языком от удовольствия. Чай был очень ароматным, от него исходил изысканный запах жасмина.

У железных ворот усадьбы зафырчал автомобиль. Довольный Клаус, выйдя из кабины, открыл задний борт. Из кузова машины выпрыгнули четыре девушки и юный паренек.

Фрау Моника отложила чашку в сторону и пошла навстречу. Ее распирало любопытство: что за доходяг привез Клаус? У нее - не санаторий. Лечить батраков - накладно. Но, с другой стороны, они месяц в дороге…. И условия скотские.

Баронесса внимательно осмотрела вновь прибывших, и ее наметанный взгляд задержался на голубоглазой девушке. Пальцы ее рук были тонкими и изящными, ножки стройными и красивыми. Вот только взгляд был грустный, но все же интеллигентно осмысленный.

Фрау Моника улыбнулась и спросила невольницу:

¬- И что же Вы, милочка, умеете делать?

Девушка смутилась:

- Даже не знаю. Раньше, до войны, я окончила музыкальное училище. Петь могу. А еще играть на фортепиано.

Глаза хозяйки оживились:

- Петь - это замечательно! И с творчеством немецких композиторов Вы, конечно, тоже знакомы?

- Да, фрау. Мне очень нравятся мелодии Иоганна Штрауса, особенно «Сказки венского леса»

И на лице Анны, так звали девушку, заиграл румянец волнения.

- Вот что милочка! - Баронесса сцепила пальцы рук. Решение пришло к ней автоматически. Нет, она не отправит эту милашку на скотный двор, а оставит при себе. Пусть милашка работает прислугой в доме и развлекает ее. Хозяйка дружелюбно положила девушке на плечо свою ладонь и тихо спросила:

-Надеюсь, Вы сыграете мне сегодня вечерком «Сказки Штрауса»?

 

3.

 

Родителей своих Анна не помнила, точнее - она их совсем не знала. В детской памяти сохранились только большой базар, ряды с яблоками и строгое лицо высокой тетки, которая вывела перепуганную девочку из рыночной толчеи и отвела в спецприемник. Никаких бумаг при девочке не оказалось. На вид сиротке было три года, и на вопрос, как ее зовут, она отвечала: «Яня». Так и приклеилось к ней имя Анна. О том, кто ее родители, осталось тайной за семью печатями...

К детскому дому Анюта привыкла быстро, однако, в каждой доброй нянечке она видела свою маму. Однажды, после очередной банной процедуры, воспитательница, бережно расчесывая девочке волосы, вплела в них бантик из розовой ленточки. От тетеньки в белом халате пахло домашним теплом и душистым мылом. И Анечка, прижавшись к женщине всем своим тельцем, тихо спросила:

- Ты моя мама?

Девушка в халате ничуть не смутилась и быстро нашлась:

- Все вы мои детки, а я - ваша мама. Только звать меня нужно Людмилой Васильевной. Поняла, синеглазенькая?

Детский дом привил Анне характер. Училась она средне, и только в шестом классе выбилась в отличницы. Ей одинаково ровно давались все предметы, но особенно девочка любила музыкальные занятия. Уже в первом классе у нее определился тонкий музыкальный слух, прорезался неплохой для ее возраста голос, и девочка подавала надежды…. Музыкальным руководителем в школе была пожилая веселая старушка с оригинальным именем-отчеством: Конкордия Аристарховна. Между собой воспитанники называли учительницу Коркой, так легче было выговаривать.

После окончания семилетки Анна поступила в среднее музыкальное училище. Помогла в этом та же «Корка» Именно она за руку привела воспитанницу в стены этого учебного заведения и настояла на специальном прослушивании своей ученицы. В багаже у Анны была уже начальная музыкальная подготовка, и она без нот могла исполнять многие сложные пьесы и мелодии.

Получение диплома омрачилось известием о начале войны.

... Анна лежала на кровати и вспоминала о том, как все стремительно начиналось. 22 июня 1941 года… Военнообязанные мужчины ушли на фронт, в городе остались в основном старики и дети. Анна эвакуироваться не успела. Немцы пришли в город в самый разгар лета. Анна тайком вынашивала мысль - уйти из города, но как убежишь: днем и ночью снуют патрули оккупантов.

Девушка жила на окраине города и снимала комнату у одной пожилой женщины. Та до войны служила секретарем-машинисткой в местном исполкоме. Именно она, эта милая старушка и научила Анну стучать по раздолбанным кнопкам старого «ундервуда»

Как не отбивалась недавняя вокалистка и клавишница от трудовой повинности, сделать ей это не удалось. Глубокой осенью сорок первого года Анну вызвали ее в районный бургомистрат и направили работать на маслозавод учетчицей. С раннего утра до самого вечера - тяжелая работа, строжайший режим, а ночью - бесконечные слезы в подушку и ожидание добрых вестей с фронта. Радио в доме не было, беспроволочным телеграфом служила людская молва...

А между тем обстановка на фронтах была сложной. И если под Москвой Гитлер потерпел сокрушительное поражение, то на юге его дела были успешней. Фюрер прорвался к Северному Кавказу, на который и наращивал инициативу. Анна тайком бегала огородами к своей подружке по училищу Наде и тихо, вполуха они слушали через старенький допотопный приемник вести из Москвы.

Все резко изменилось весной сорок третьего года. Местную молодежь собрали на центральной площади города, а потом погнали на вокзал. Только в грязных, кишащих вшами, вагонах Анна узнала о том, что их отправляют в Германию. Ей было только двадцать лет, но выглядела девушка несколько старше. Заостренный подбородок, мешки под глазами, изможденный взгляд скрывали ее былую озорную привлекательность.

... Закричали заутреню петухи. Анна натянула на себя одеяло и сладко потянулась. Она уже несколько месяцев жила в хоромах баронессы и благодарила за это судьбу. Относились к ней довольно обходительно. В обязанности служанки входили уборка покоев хозяйки, приготовление еды и, пожалуй, все. Остальное выглядело просто отдыхом. Темными, унылыми вечерами сидели они с баронессой у рояля и играли в четыре руки. Вдвоем наслаждались музыкой. Одно только угнетало Анну. Дворовая обслуга глядела на нее враждебно. В их глазах читались укор и ненависть….

Через неделю после того, как хозяйка определила ее в служанки, подкараулил девушку у крыльца русский паренек, вместе с которым она приехала на хутор.

- Что, сука, фашистам продалась? – грязною рукой парень больно сжал плечо девушки. Анна дернулась.

- Брезгуешь? Навозом воняем? Ах, ты…. гнида..

Весь вечер Анна проплакала. Что могла девушка возразить? Все страхи и волнения она старалась держать в себе. В конце концов, она никого не предала, никому не сделала ничего плохого. Разве можно ее осуждать лишь за то, что она просто понравилась хозяйке? Анна еще не догадывалась о том, какой поворот судьбы ее ожидает…

... Девушка повернулась на другой бок и заснула. А на дворе тонкой полоской рассвета уже занималась заря.

 

4.

 

У гауптманна фон Зальца было отменное настроение. Колесные пары отстукивали морзянку, а он, сидя в купе скорого поезда, мчался в Берлин. Только что закончился его кратковременный отпуск, который он провел в имении матери под Дюссельдорфом. Десять дней этого замечательного отдыха пролетели мигом. Офицер полез в карман кителя и вынул из него тетрадный листок, на котором был сделан эскизный набросок девушки. У Романа Зальца заблестели глаза. Этот рисунок он сделал карандашом только вчера. Славянка, изображенная на листке, ворвалась в жизнь гауптманна нежданно-негаданно.

Фронтовые сводки внушали тревогу. После оставления Белоруссии войска вермахта вынуждены были отодвинуться к исходным Польским рубежам. Судьба войны была практически предрешена. Союзники, открыв второй фронт, лишили фюрера шансов на победу. И на душе у Романа с одной стороны кошки скребли, а с другой... Любовно поглаживая рисунок, офицер щелкнул портсигаром и вынул сигарету. Вспомнился тот тихий августовский вечер, когда черный «хорьх» примчал его к воротам отчего дома. В это время баронесса сидела на диване и разгадывала кроссворд. Увидев сына, она вскочила, и чуть было не упала на полу: один тапок неловко соскочил с ноги и стопа подвернулась. Как мать ждала этой встречи! Сын не особо баловал ее своими визитами. С начала вторжения в Польшу прошло уже пять лет, а любимый сынок денно и нощно просиживал над чертежами, забывая обо всем на свете. Этот его приезд оказался третьим за всю последнюю военную кампанию.

С Анной сын Моники фон Зальц познакомился за вечерним чаем. Хозяйка специально пригласила служанку похвастаться своим единственным сокровищем. Роман степенно помешивал ложечкой чай, а девушка-славянка извлекала из рояля чудесные и волшебные звуки, создавая праздничную и уютную атмосферу.

Роман обратил внимание на выразительные глаза юной особы. В них сквозили и таинственный блеск, и легкая грусть. А пальцы? Эти тонкие изящные пальчики так виртуозно порхали по клавишам, что гауптманн не успевал следить за грациозными движениями рук девушки.

Три дня офицер как тень ходил за Анной, но в тоже время не проявлял никакой назойливости. Они сидели на скамейке в саду, Роман читал девушке лирические стихи Гете. Анна уже понимала немецкую речь. Очень часто они с баронессой, отвлекаясь от музыкальных пристрастий, переходили на беседы о жизни. Когда служанке не хватало немецких слов, она переходила на родной язык, а хозяйка, в свою очередь, интересовалась значением тех или иных русских слов.

Анна очень стеснялась молодого берлинца, боясь разных досужих сплетен. Вокруг нее и так возникла стена непонимания. Ее же соотечественники из числа обслуги старались не замечать девушку и избегали разговоров с ней.

Накануне отъезда Романа у служанки было приподнятое настроение. И это не было связано с тем, что офицер запал ей в сердце. Скорее, наоборот. Анна желала лишь одного, чтобы он как можно скорее уехал и не терзал ее душу своими нежными ухаживаниями.

За свои двадцать лет Анна так и не познала чувства любви. В детском доме было не до этого, все время поглощала учеба, а в училище, на ее отделении, мальчиков не было. Иногда, находясь в городе, Анна чувствовала на себе заинтересованные взгляды парней, но она стоически держалась, не подпускала к себе никого, трезво рассуждая о том, что ее время еще не пришло.

В тот последний вечер перед отъездом Романа все было обставлено очень торжественно. Баронесса лично постелила нарядную скатерть и поставила на стол серебряные подсвечники. В центр стола была водружена бутылка французского шампанского. Хозяйка позаботилась и о деликатесах. На столе были и балык, и осетровая икра, и венские копченые сосиски - одно из любимейших немецких кушаний. От таких разносолов у девушки разбежались глаза. Никогда в жизни ей не приходилось это пробовать. Еще в довоенное время одним из ее любимых и коронных блюд были картофельные драники со сметаной. Их научила стряпать квартирная хозяйка, у которой девушка снимала перед войной жилье.

Из граммофона звучала музыка Вивальди. После первого же выпитого фужера пенящегося напитка у Анны затуманилась голова. Девушка кружилась в вихре вальса и не замечала похотливых огоньков в глазах кавалера. Потом был второй бокал, третий. Предупредительный Роман сидел рядом с девушкой и, опустив голову на плечо, нежно целовал ее пальчики. И что-то вдруг произошло с Анной. Необъяснимая легкость окутала девушку. Как будто больше не было войны, не было смерти, не было страданий. В эти минуты ей было очень хорошо именно здесь, в этой стране: вдали от родины, вдали от дома. И эти глаза напротив: такие внимательные, такие нежные, такие волнующие. И эти руки, бережно перебирающие ее пальчики. И губы, совсем рядом…. Голова кружилась все больше и больше... Поймав настойчивый, зовущий взгляд офицера, девушка инстинктивно подалась вперед, грудь ее задрожала от волнения. Роман крепко обнял девушку и нежно приник к ее губам... Дальнейшие события замелькали как в калейдоскопе. Анна обмякла в руках молодого человека, превратилась в мягкий пластилин. Она не могла оттолкнуть Романа, у нее не было сил противостоять волне любви и страсти, в сети которых она попала. И немец, не прекращая одаривать девушку нежными ласками, поднял ее на руки. Анна оказывала лишь легкое сопротивление…

Утро застало Анну на широкой тахте. Открыв глаза, девушка увидела рядом спящего Романа. Ущипнув себя за щеку, она убедилась: нет, это не сон. Из глаз выкатились слезы. Мозг навязчиво стала сверлить мысль: что же ей делать дальше? Как же она не смогла устоять перед чарами немца - чуждого ей человека, врага, оккупанта? Какой позор! Что теперь скажут люди? Ведь , если это станет известно на родине, ее будет ждать лагерь...

Проснувшийся Роман нежно обнял Анну и, поцеловав в губы, прошептал:

-Все будет хорошо, моя девочка! Ты только ни о чем не волнуйся!

Анна весь день ходила - сама не своя. Внутри у нее все дрожало и колотилось, но внешне она виду не подавала. Перед самым отъездом инженер попросил ее попозировать. Когда-то, учась еще в гимназии, будущий офицер вермахта посещал рисовальные классы, и его акварели не раз выставлялись даже на выставках.

- Твой портрет станет для меня талисманом, - подумал гауптманн и, бережно положив рисунок в нагрудный карман, приоткрыл окно. В купе ворвалась струя свежего воздуха.

- Война пусть остается войной, но любовь еще никто не отменял...

 

5.

 

Рождество Христово баронесса Моника встречала вместе с Анной. Девушка уже больше не могла скрывать округлость живота и прятала полноту сарафаном свободного покроя. У обеих женщин на плечах были повязаны черные платки. За последние полгода они очень сблизились. И, когда хозяйка узнала о беременности Анны, она освободила невольницу от всех тяжелых работ. Теперь на кухне хозяйничала вольная полька тридцати лет по имени Ванда.

Траурное известие о гибели единственного сына баронесса получила еще в ноябре. Роман по служебным делам полетел в Мюнхен, а на обратном пути, уже на подходе к Берлину, самолет, в котором летел инженер-исследователь, был атакован союзной авиацией. Шансов выжить не оказалось ни у кого. Погибли все члены экипажа и пассажир. Останки Романа спецрейсом были привезены в Дюссельдорф, где были преданы земле на фамильном сельском кладбище.

Теперь хозяйка ходила за Анной по пятам. Она внимательно присматривала за девушкой. Интересовалась, как спала, как поела. Анну еженедельно навещал местный врач, а специально приезжавший из города специалист следил за прохождением ее беременности. Набожная баронесса свято верила в то, что душа ее любимого сына переселилась в еще не родившегося ребенка. И каждое утро Моника фон Зальц зажигала свечку перед иконой и молилась. Анна теперь была для нее Божьим спасением...

 

х

 

Американский десант высадился на берегах Рейна в апреле сорок пятого. Приближалась развязка. И, если дворовая обслуга связывала окончание войны со скорым освобождением из плена, то фрау Монику мучило другое. Она не могла оставить славянскую девушку у себя. Если вскроется история ее беременности, то неприятностей будет целый воз. Если спрятать ее на хуторе, то все равно, рано или поздно, тайное станет явным. И баронесса смирилась. Она уже любила своего внука или внучку, и ей было без разницы, лишь бы ребенок родился здоровым.

- Будь, как будет - решила Моника. Может быть, обойдется? Лишь бы не лагерь. А окончится война, все успокоится. И мы обязательно найдем друг друга.

С этими мыслями хозяйка хутора встала перед образом Девы Марии и отвесила поклон.

- Все в твоих руках, Господи!

 

х

 

На Берлинском карантинном пункте царил шум и гвалт. Офицер в энкавэдэшной форме не успевал перекладывть бумаги с места на место… Почти не прекращаясь, трещал телефон-вертушка. Анна сидела на скамье, прижимая к себе узелок со снедью, который собрала ей несостоявшаяся свекровь. А на груди у бывшей невольницы был спрятан маленький полотняный мешочек, в котором покоился подарок баронессы - золотое колечко с бриллиантом. Анна очень боялась, что кольцо конфискуют, или придется объяснять, откуда оно у нее. Что тогда она ответит?

Девушке несказанно повезло. Капитан раскрыл папку, вложил в нее пару тетрадных листков и что-то написал на титульном листе. А после, обращаясь к Анне, недовольно буркнул:

-Моли Бога, деваха! Твой не родившийся отпрыск тебе здорово помог. Поедешь на родину. Не усмотрели мы за тобой больших грехов. Скажи спасибо товарищу Сталину!

-Чего дрожишь то, как осиновый лист? Иди, девка, ты свободна!

 

6.

 

Моника фон Зальц лежала на пуховой перине, распустив по подушке свои редкие белесые волосы. Она не говорила, только мычала. Баронессу настиг третий по счету инсульт. Служанка Ванда крутилась около больной постоянно. На деле, а не на словах доказывала, что тогдашний выбор хозяйки накануне краха рейха, пришедший на польку, был не напрасен. Баронесса уставила свой взор в потолок и мысленно стала листать страницы своей жизни:

«После окончания войны Анна подала весточку первой. Через знакомого киевского инженера, который по служебным делам ехал в Берлин, она отправила конверт. Вместе с письмом в конверт была вложена и фотография маленького Романа, которому только что исполнилось пять лет. Кругленькое, улыбающееся личико с прямой, симпатичной челкой. Красивый малыш. Да и матроска к лицу. Вылитый Роман фон Зальц в детстве. Анна здорово рисковала. Попади тогда это письмо в гебеэшные руки, вряд ли она смогла бы трудиться концермейстером в музыкальной школе. Скорее всего, ей была бы уготована судьба на лесоповале. Однако, хорошо все, что хорошо кончается.

Фрау Моника ответила Анне посылкой с вещами. Было это еще в 1953 году. Только что умер советский лидер. В Москве должен был проводиться международный медицинский симпозиум. Один знакомый профессор из Дюссельдорфа отправился в Москву. С ним баронесса и отправила посылочку для внука. И здесь получилась довольно-таки детективная история. Этот ученый, приехав в Москву, попросил переводчицу позвонить в Киев. Анна бросила все дела и примчалась в первопрестольную. Встреча состоялась в многолюдном месте на площади трех вокзалов. Анна с большой осторожностью подошла к переводчице и передала ей пакет для свекрови, в котором лежали письмо и семейные фотографии. А потом уже с ответной посылочкой в руках долго заметала следы, пересаживаясь с одной станции метро на другую.»

... Фрау Моника попыталась шевельнуть ногой, онемевшее тело не слушалось. Она вспомнила о завещании, которое приготовила еще загодя, и глаза ее наполнились влагой.

- Будет, кому передать фамильное наследство. При воспоминании о внуке женщина попыталась улыбнуться, но изуродованное параличом лицо не смогло выдавить улыбки.

Как жаль, что ей не удастся попрощаться со своей кровиночкой. Мальчик уже большой, скоро станет взрослым. И кому, как не ему продолжать дело фон Зальцев.

Тут изо рта баронессы пошла пена, и ее сознание отключилось. Подбежавшая служанка, увидев скривившийся восковый рот хозяйки, сомкнула ей веки...

 

7.

 

Анна долгое время не могла принять решение, что ей делать с этим пресловутым завещанием. Конечно же, свалившееся неожиданным образом богатство избавляло ее от нищеты. На зарплату концертмейстера в 900 сталинских рублей не особо разживешься вдвоем. Сыну исполнилось десять лет. Тут тебе и школа, и музыка, и спортивный кружок. Да еще и к медицине интерес стал проявлять. В доме уже появилось несколько анатомических атласов и Ромка с удовольствием их изучает. Только, вот как поступить с этим самым наследством? Народ еще не оправился от разрухи, причиненной войной, а она тут объявится со своими миллионами. Не навлечет ли на себя беду? Чуть ли не полстраны сидит в лагерях, тут не до жиру. Нет, здесь нужно хорошо все обдумать.

И Аннушка вспомнила о своем директоре училища. Иван Трифонович был фронтовиком. До войны он играл в духовом оркестре. В сорок четвертом вернулся с войны инвалидом - без левой руки. Вот и поставили его поднимать музыкальную культуру.

Директор благоволил к концермейстеру. Если случались какие премии, то Анна никогда не была обижена. Иван Трифонович частенько забегал к коллеге на огонек погонять чаи. Интересовался учебными делами Ромки и вообще был в доме чуть ли не родным человеком. Детей у старого фронтовика не было, и они с женой Тамарой коротали свой век вдвоем.

И вот, в один из вечеров, Анна пригласила своего начальника в гости и вызвала его на откровенный разговор. Иван Трифонович придирчиво осматривал бумаги и недовольно цокал языком. Пакет из Инюрколлегии оказался и вправду приятным сюрпризом. Только за ним, за этим сюрпризом могла стоять и хитрая ловушка.

- Вот, что, душечка!

Улыбка напрочь слетела с лица директора….

-Ты этот конверт никому не показывай, а еще лучше - порви от греха долой! Сама понимаешь, время - мутное! Вождь умер, Берия расстрелян. Неизвестно, чего еще можно ждать? Впрочем, нет, не рви, а закопай куда подальше, до лучших времен. Сдается мне, - накличешь ты этими миллионами себе беду.

Директор снова погрузился в гербовые бумаги, удивляясь перечисленным в реестре несметным богатствам. Одних только сельхозугодий было свыше 80 гектаров, плюс недвижимость, приличный банковский счет…

- Не жили богато, Аннушка, нечего и начинать,- заключил Иван Трифонович.

- Лучше, милая, есть белый хлеб у Черного моря, чем черный - у Белого. Это я тебе точно говорю, потом не раз вспомнишь мои слова...

 

8.

 

Вместо эпилога:

 

Свой пятидесятилетний юбилей Роман Каравай отмечал в банкетном зале ресторана «Невский». Лилась музыка, провозглашались заздравные речи. Анна гордо сидела рядом с сыном и широко улыбалась. Ей было чем гордиться. Больше тридцати лет назад ей удалось перебраться в Ленинград. Сколько воды утекло с тех пор? После окончания школы Ромка поступил в медицинский институт, теперь он доцент кафедры челюстно-лицевой хирургии, кандидат медицинских наук. И его жена, Наталка, тоже из медиков, - врач-онколог. У ребят получилась крепкая семья. Подрастали внуки Моника и Георг. Имена свои они получили в честь бабушки и ее мужа, родовые корни которых уходят в глубокую древность.

Сама Анна свою судьбу так и не устроила. Ради сына она с утра работала концертмейстером, а вечером давала уроки частного репетиторства. Работала почти без выходных, но ей все же удалось скопить денег и приобрести для себя и сына двухкомнатную кооперативную квартиру. Да и потом, когда у Романа образовалась своя семья, и он уже жил отдельно, Анна предложила съехаться вместе. Теперь они занимали хорошую просторную квартиру в сталинском доме. Работу она забросила, переключившись на домашние хлопоты. О былых успехах бывшего педагога напоминал лишь сияющий орден Почета на лацкане ее парадного белого пиджака.

Анна исподволь глядела на танцующих гостей, вспоминая ушедшую молодость. Все-таки, она хорошо поступила, отказавшись от своего наследства. Душевный покой - он дороже стоит. Сын выучился, крепко стоит на ногах. Теперь же страну захлестнула волна демократии. Делай, что хочешь, проявляй инициативу. Дай умному рубль, - он быстро его в сотню превратит, а дурак и миллион по ветру пустит. Вот и дети тоже могут свою частную многопрофильную практику открыть. Закон позволяет. Да и деловая хватка у них есть. А ей самой что? Пенсия есть. Она при детях, окружена заботой и вниманием.

Справа от Анны сидел младший внук Георг. Рослый и не по годам серьезный мальчик, ходил в девятый класс и увлекался авиамоделями. Как он бы похож на отца! Тот же овал лица, линия губ, да и характер тот же.

- Ничего нет от меня, все они пошли в зальцевскую породу.

Анна поправила сползшие на переносицу, очки…

- Ну, да ладно. Главное, чтобы внуки выросли порядочными и честными людьми.

Анна прижалась к Георгу и взъерошила ему волосы:

- Как хочется, чтобы из тебя, родной, вышел знаменитый авиаконструктор.

Она положила руку ему на плечо.

- Пусть над нами будет только мирное небо. Самолеты летают без бомб. Я очень хочу, чтобы больше никогда не было войны. Я надеюсь, что и у тебя будет крепкий, целеустремленный характер. Пусть он работает на созидание, ведь в твоих жилах, мальчик, течет горячая и благородная рыцарская * кровь...

 

Тевтонский Орден (немецкий рыцарский орден)

Был основан в 1190 году.

Девиз ордена: Помогать, исцелять, защищать.