Ты вспомни, друг мой, корешок, высотку ту – как боль, как шок! Где были к Богу ближе, чем святые. Мы всемером на дот пошли - упали пятеро в пыли, Они убиты. Мы с тобой – живые. Но поименно тех ребят запомним не из-за наград, И не за три «сопли» на спецпогоне... Да что там орден, если друг, с которым хлеб пускал « на круг», Убит на том проклятом полигоне! ... Глушили водку про запас и молча слушали приказ: - Угробить дот во что бы то ни стало! ... Уже двенадцать сел сожгли и пол-Афгана мы прошли, Но этого кому-то будет - мало! А этот, в доте, все стрелял и взвод бойцов терял... терял, И смерть парням повестки разносила. Наш взводный голос надрывал... потом упал. Потом не встал... Видать, к себе старуха пригласила! Тогда мы молча, всемером, рванулись к доту напролом, Презрев тех сволочей, что в нас стреляли. И пятерых не стало вдруг... Они поставили «на круг» пять жизней. И выходит - проиграли. Нам с корифаном повезло - мы взяли дот, смертям назло, Переживя отмеренную квоту. Пацан... давно б уже сбежал, да злой металл его держал – Цепями был прикован к пулемету. Над пацаном рыдала мать и все под ствол хотела встать Пытаясь заслонить его собою. И мы нарушили приказ, прикинув жизненный баланс: Нас двое... но их тоже будет - двое. А за холмом, кишлак стоял и взвод вовсю уже стрелял, Мстя за ребят, попавших в лапы к черту. Не суеверен был никто... да просто клал сейчас на то, Что был кишлак тринадцатым по счету. ... Мы на гражданке так давно. Но в наших снах немым кино те кадры - на высотке, где шиповник... Ты помни... |