Тогда я жил в Зеленогорске, что на берегу Финского залива. В прошлом – это финский город Терийоки 1548 года рождения. Тери по-фински – смола, йоки - речка. Мне памятны времена, когда в этой Смоляной речке можно было увидеть пятнистую килограммовую форель невооруженным глазом.

 

Мой приятель из поселка Ушково и похвастался, что уже два выходных, а также и вечерами, ездил на рыбалку на велосипеде.

 

Стояла чудесная погода в конце марта – солнечная днем и с заморозками ночью и по утрам. Глубокий былой снег на льду почти полностью растаял, укрепив первоначальный лед новым прочным покрытием сверху. Осложнением были пятна исключительно гладкого льда, где легко было поскользнуться без специальных приспособлений, одеваемых на обувь, льдозацепов, без которых обходилось большинство рыбаков, передвигаясь медленно с предельным вниманием.

 

Молодые закаленные рыболовы бывало в полдень обнажались до пояса, и, воспринимая долгожданное солнечное тепло, загорали. Встретился однажды и рыбак в шортах, но это было экзотикой в те времена для наших мест.

 

Явный солнечный загар можно было отчетливо увидеть на руках постоянных любителей подледного лова рыбы. О пребывании на свежем воздухе эти своеобразные темные перчатки красноречиво говорили, особенно в начале лета, когда рыболов пытался надеть футболку или рубашку с коротким рукавом.

 

Мне помнится, что одного рыболова, как-то даже друзья в шутку называли Черномырдиным именно за коричневатый цвет лица, приобретенный на льду. Ведь солнечные лучи кроме прямого воздействия попадают на кожу человека, еще и отражаясь от снега и льда. А капельки влаги словно увеличительные стекла усиливают эффект загара.

 

По этой причине я всегда брал с собой на рыбалку крепившийся широкой резинкой в махровом чехле импортный козырек, помогавший и от загара и от слепящего порой солнца при северных ветрах. Козырек помогал и от дождя, и от ветра. Случалось, по этому козырьку меня находили любители сесть на хвост, любители обрубить. От солнца защищался я и высоким меховым воротником куртки, и просто старался отвернуться от светила. Хотя, когда клев случался хорошим, надо было только успевать вытягивать, забывая о палящей звезде.

 

Мне прежде приходилось ради интереса выезжать на велосипеде на лед залива, где передвижение происходило без особых затруднений, в том числе и на скользком льду. Была только своя специфика, хотя мне, знакомому с велосипедом с детства, все это было мелочью. Однако в полной экипировке для подледного лова да со снастями и ледобуром я отправлялся на велосипеде рыбачить впервые.

 

Вместо обычного спутника рыболовных походов - пенопластового ящика с брезентовым ремнем и приставными алюминиевыми лыжами - я взял зеленый видавший виды рюкзак. В него загрузил белый козырек, шумовку из нержавейки, вставленную в меховые рукавицы полиэтиленовую пол-литровую бутылку с водопроводной водой и три пакета, в том числе с НЗ. В неприкосновенный запас входили: шерстяная шапка на случай сильного ветра, газеты, запасные носки и запасные тренировочные брюки. В другом прозрачном пакете из толстого полиэтилена лежали проверенные годами удочки, кусок пенопласта с воткнутыми в него запасными мормышками с привязанными поводками, катушка лески и тонкий брусок для заточки ножей и крючков. Третий пакет содержал наживку в виде оставшегося с предыдущей рыбалки ершика, нож с коричневой деревянной ручкой и фанерную дощечку для нарезки наживки, причем нож с дощечкой источали запах свежей рыбы, а аромат ершика был нейтрален, поскольку он только что лежал в морозильной камере.

 

Ледобур и рюкзак прочно закрепились к заднему багажнику двумя экспандерами.

 

Выезд намечался затемно с таким расчетом, чтобы к рассвету оказаться на берегу. Без спешки под желтым светом фонарей крутились педали, с осторожностью пробовались повороты и виражи по покрытому тонкой наледью асфальту. Экипировка стесняла движения, и на берегу я расстегнул металлическую молнию куртки, снял теплый шерстяной шарф и засунул его под экспандер.

 

Рассвело. Вдали и поближе были видны толи рыбаки, толи пингвины.

 

Съехал я на лед у кардиологического санатория «Северная Ривьера». Народ или уже сидел на лунках, или торопился в толпу впереди справа. Там, как я знал, целыми днями одна часть рыбаков бегала за постоянно перемещающимся косяком корюшки. Другая часть рыболовов – степенные и валидольщики – насверлив кучу лунок и снарядив дюжину и даже более удочек, сидела на чемоданах – рыболовных ящиках или на складных стульчиках в ожидании драгоценной поклевки.

 

Без велосипеда я, конечно, примкнул бы к тем спортсменам, которые, отловив на пару удочек по две-три рыбины, бежали сверлить новый дуплет лунок и так далее целый день.

 

Однако в этот день, имея под пятой точкой транспортное средство, мне захотелось поехать подальше от берега, подальше от назойливой толпы в сторону Толбухина маяка.

 

Бледно-оранжевое Солнце взошло на восточной светло-голубой части неба. Остальной безоблачный небосвод казался темно-синим. Круглое еще холодное Солнце отбрасывало на лед в сторону Запада длинные тени-стрелы. Когда толпа пингвинов оказалась сзади слева, я повстречался с метровой трещиной, шедшей параллельно берегу в километрах четырех от него. Я слез с железного коня и прошелся с ним вдоль трещины. Местами ее покрывал тонкий ледок, а местами гуляла вода, то есть трещина была живая. Найдя место поуже, я положил велосипед так, что переднее колесо оказалось на льдине за трещиной. Затем я перепрыгнул через препятствие и аккуратно вытащил к себе весь велосипед.

 

Версты через две на снегу обнаружился след снегохода.

 

- Должно быть, рыбаки здесь ездят проверять сети, – решил я, и направил колеса по наезженному пути.

 

Через пару верст на синем льду торчком стоял желтый деревянный ящик, который, похоже, служил ориентиром тем, кто здесь ездил на «Буране» с санями.

 

Еще через пару с лишним верст вновь замаячил желтый ящик, но, не доезжая до него, я, увидев вдалеке черную манящую полосу воды, свернул к ней вправо.

 

Через версту чистая вода простиралась уже рядом. Слабый ветер лишь вдали показывал рябь на поверхности залива. Горизонт покрывала дымка испарений. Я надел козырек, выпил ползапаса воды и снарядил пару удочек. Глубина оказалась чуть менее двадцати метров. Течение еле заметное. Поклевки отсутствовали. Я перемещал мормышки выше ото дна, но кивки молчали. Я перенес удочки – одну вправо примерно метров на тридцать, а другую - влево. Дно оказалось почти плоским, а результат прежний. Пришлось сматывать удочки.

 

Вдоль ледяного берега я проехал с километр и наткнулся на три старые лунки. Вновь были установлены самые уловистые удочки, и после различных прикидок так и этак через полчаса мне посчастливилось поднять на лед маленькую корюшинку.

 

Впереди уже вырастал во всей красе построенный на искусственном острове по личному указанию Петра I Толбухин маяк, и велосипед порулил прямо на него. Маяк приближался, но, похоже, расстояние до него было еще приличное, когда мне приглянулась ровная заснеженная полянка, где велосипед принял горизонтальное положение для отдыха.

 

Легко пробурив полуметровый лед и очистив от шуги лунку, я насадил на три крючка свежую наживку. Глубина оказалась – метров семнадцать. Когда сверление второй лунки дошло до половины, кивок просигнализировал, что наживка вызвала интерес. Подсечка оказалась верной, и добротная серебристая черноспинка забила по льду изящным хвостом.

 

Так при параллельном сверление льда и вытаскивании рыбы, подготовились четыре лунки и снарядились четыре удочки, после чего и начался собственно сам процесс лова. Ту ловлю вряд ли можно назвать отличной. – Временами клевало хорошо, временами посредственно, затем рыба опять подходила. После полудня рыба ушла на обед: кивки со свежей наживкой стояли, как у волка на морозе.

 

Метрах в тридцати к югу - в сторону маяка – пробурились и опробовались еще две лунки, но эффект был аналогичным. Удочки вернулись на исходные позиции. И я продолжал побуждать глубинную балтийскую корюшку аппетитными кусочками, рядом с которыми светились чудесные фиолетовые фосфорные мормышки.

 

Клев через какое-то время возобновился, но это был не активный утренний, а посредственный.

Улов составил около девяти килограммов, я решил, что на сегодня хватит, а завтра можно будет вернуться на это место пораньше прямиком и поискать рядом, что-либо получше.

 

Пакет с рыбой источал тонкий запах свежего огурца, от которого у кое-кого иногда кругом шла голова. Я допил уже холодную воду, надел прежде снятую куртку, собрал снасти, закрепил весь груз на багажнике и стартовал в обратный путь.

 

Чтобы ехать прежним путем, надо было взять правее, но я решил сократить дорогу, надеясь по этому же короткому маршруту ехать и завтра поутру. На льду следы отсутствовали, но на заснеженных участках колеса велосипеда оставляли четкие местами глубокие канавки.

Уже стала видна толпа рыбаков у Северной Ривьеры, и я напрягал зрение в попытках рассмотреть – машут ли они руками или пассивно прозябают в бесклевье.

 

И вдруг впереди мелькнула вода. Я попытался затормозить движение, но велосипед шел юзом вперед по скользкому льду. Переднее колесо преодолело трещину, но заднее – провалилось через запорошенный снегом тонкий ледок. Я соскочил с седла назад и вытащил велосипед. Впереди была запорошенная трещина шире колеса велосипеда, позади две майны такой же ширины соединенные узким перешейком, по которому я прошелся на тормозе.

 

Без особых раздумий я решил ехать вправо, к утреннему своему пути. Проехать пришлось всего метров пять, и вновь провалился и оказался в воде вместе с велосипедом. Лицо омыла свежая вода залива. Я выкарабкался на лед левым боком, велосипед погружался. Я успел схватить его за багажник: на поверхности оставалась задняя часть багажника с торчащим ледобуром.

 

Велосипед держался за счет моей руки, так продолжалось секунд пять. Затем я отпустил железного коня, и он медленно погрузился в пучину. – Кто ж мог знать: какой прочности лед подо мной, если рядом он оказался слабым? И, скорее всего, любая попытка спасти велосипед обернулась бы очередным купанием, предположительно, с худшими последствиями.

 

ывалые в переделках рыболовы рекомендуют из подобных ситуаций выбираться на прочный лед по-пластунски, и я это прекрасно помнил. Но на душе так сделалось пакостно, что я поднялся во весь рост, вытер лицо влажным рукавом куртки и прошел к месту первого провала, а оттуда прошел через двадцатисантиметровый перешеек первой трещины и метров сто возвращался по следам велосипеда. Затем повернул влево и дошел до наезженного снегоходами тракта и уже по нему двинулся к берегу.

 

Одежда вымокла по пояс насквозь, все карманы были мокрыми, в броднях хлюпала вода. Однако обошелся без отжима и выливания воды из бродней, чтобы избежать переохлаждения. – Пока тело в постоянном движении, тепло от него согревало окружающие ткани.

 

Безостановочная ходьба в темпе ниже среднего продолжалась относительно долго. Утренняя трещина разошлась еще сантиметров на двадцать – пришлось перепрыгивать ее с разбега.

 

Вскоре я увидел рыболова со шнеком в руке и чемоданом позади на санках, он шел мне наперерез, возможно хотел что-то узнать. Но хорошенько, как я думаю, разглядев пингвина без снастей, он круто развернулся и пошел от меня в сторону.

 

Когда я выходил со льда на берег, Солнце готовилось юркнуть за горизонт. Подмораживало, и моя одежда снаружи покрылась ощутимой коркой льда.

 

Таким я и пришел домой – мокрым внутри и обледенелым снаружи.

 

Переоделся в теплое, наскоро перекусил, чем Бог послал, и посмотрел карту залива. Оказалось, что влип я в трещины в районе банки «Ударник».

 

Затем раскрыл книжку гороскоп для своего знака Зодиака с характеристиками каждого дня года. О данном дне был один абзац в три строки. И последняя фраза была такова: «Ваша жизнь будет висеть на волоске».