Что хочет автор. Литературные конкурсы

В одной из глав некогда прошумевшей «Эммануэли», Э. Арсан поставила эпиграфом слова проповедника Экклесиаста: «С самого утра орошай всё своим семенем, и вечером не давай себе покоя». В более полном и точном переводе это звучит так: «Утром сей семя твоё, и вечером не давай руке отдыха твоей, потому что ты не знаешь, то или другое будет удачнее, или то или другое равно хорошо будет». /11,6/ В интерпретации эротического автора, это, ни что иное, как попытка выдать призыв к трудолюбию за оправдание онанизма и. больше того, за причисление оного едва ли не к святым деяниям. Голодной курице просо снится, но ведь «просо» и впрямь щедро рассыпано по страницам Книги Книг, так что, не вызывающая сомнения эротичность Ветхого Завета вполне могла подвигнуть сексуально-озабоченную писательницу на столь сомнительное «открытие».

И наглядный тому пример книга пророка Иезекииля. В главе 16-й рассказывается, что Господь спас одну из дочерей Иерусалимских, имя которой не называется, но известно, что родителями её были: отец по имени Аморрей, а мать по имени Хеттеянка. Похоже, родители её не отличались высокой нравственностью, коль скоро девочка была фактически брошена ими, хотя из текста неясно, как же так случилось, что «пупа ей не отрезали», хотя остальное понятно: «и водой для очищения не была омыта, и солью не была осолена, и пелёнами не повита». Никто не склонился над бедным ребёнком /»ничей глаз не сжалился над тобой»/ и, едва родившись, была оставлена там, где родилась, в поле, и, конечно, не миновать печального исхода для едва зародившейся жизни, если бы не Он. «И проходил Я мимо тебя, и увидел брошенную на попрание в кровях твоих, и сказал тебе: «в кровях твоих живи»!

Чем приглянулась Господу эта девочка? Ведь в Божественном Своём Предназначении даже Господь не в состоянии охватить единым оком всё, что создано Им. Но Он милосерден и время от времени доказывает это на живых примерах. А она, как бы в благодарность за Его усилия, «выросла и стала большая, и достигла превосходной красоты: поднялись груди, и волоса у тебя выросли, но ты была нага и непокрыта».

Господь — сам Господь! — оказался не в силах противостоять женской красоте. Наверняка Он старался побороть себя, выказать мнимое, но приличествующее Его сану равнодушие. Но хотеть — не означает мочь: «И вот это и было время любви».

– И простёр Я, – говорит Господь, – воскрилия риз Моих на тебя и покрыл твою наготу, и поклялся тебе и вступил в союз с тобою и ты стала Моею.

Как голый друг не отличается от голого любовника, так влюблённый Бог не отличим от раба Божьего, разве что располагал /в пору, когда не существовало олигархов/ куда большими возможностями, чем простой смертный. Он не только омыл избранницу водою и помазал елеем, но и обул её, одел в дорогие наряды / сафьяновые сандалии, узорчатое платье, шёлковое покрывало /, позаботившись и о драгоценностях. Но снова предоставим высказаться влюблённому: «Так украшалась ты золотом и серебром, и одежда твоя была виссон и шёлк и узорчатые ткани; питалась ты хлебом из лучшей пшеничной муки, мёдом и елеем, и была чрезвычайно красива и достигла царственного величия». Что, скажем от себя, не удивительно на таких-то харчах.

Как не удивительно и то, что «разнеслась по народам слава твоя ради красоты твоей, потому что она была совершенна при таком великолепном наряде, который я возложил на тебя». Но не долго любовался Господь делом рук своих. Женщина, одержимая бесом похоти, хоть под Богом, хоть под кем, всегда остаётся существом неблагодарным, ибо плоть её слаба и бессильна устоять против собственной слабости. И по-человечески понятна жалоба Бога на дщерь Иерусалимскую, ставшую «блудить и расточать блудодейство своё на всякого мимоходящего, отдаваясь ему».

Какой мужчина не поймёт обиду Господа, когда из одежд, им подаренных, устраивала ложе для блуда, а из золота и серебра «делала мужские изображения и блудодействовала с ними». Другими словами, творила себе непотребных кумиров, всуперечь одной из важнейших Божьих заповедей, превращая в фетиш Его многочисленные дары. Не управиться с наглой потаскушкой, к тому же оказавшейся чёрствой и неблагодарной. Есть ли смысл после такого конфуза оставаться Богом?

– И при всех твоих мерзостях и блудодеяниях, – вслушайтесь, какое страшное разочарование в голосе Господа, материальное присутствие коего, кроме бесконечных щедрых даров, только голосом и обозначается, – ты не вспомнила о днях юности твоей, когда ты была нага и непокрыта и брошена в крови твоей на попрание.

Думаете юная стервоза опомнилась и засовестилась после столь горячего призыва к благородству, от которого любое сердце, кроме сердца распутницы, сделалось бы мягче воска. Как бы ни так! С усердием, достойным нынешних её последовательниц, продолжала возводить «блудища на всякой площади» и «при начале всякой дороги, позоря красоту свою, «раскидывала ноги для всякого мимоходящего», умножая злодеяния и без того бессчётные.

Любопытно, что Господу известны Его соперники, что называется, в лицо, хотя они отнюдь не небожители. Но, чтобы разглядеть их, Ему пришлось спуститься с неба на землю. Каково же было Его разочарование, когда Он понял, куда втянула Его любовь к недостойной. Угроза затеряться среди обычных небокоптителей в обычной человеческой клоаке была очевидна. Ограничиться бы сластолюбице лишь привилегированными, вроде сыновей царя Ассура, число коих и без того велико, так нет же, неудовлетворившись, продолжала блудить на пространстве от Ханаана до Халдеи, и единственное что, по мнению Господа, может послужить ей — в оправдание, а ему — в утешение, что за блуд свой не брала платы, а сама платила любовникам, отвергая подарки, сама дарила их.

И, понаслышавшись о такой щедрости, набегали отовсюду сладострастники и не было им ни конца, ни края. Воистину, малая радость при великом горе сознавать, что любимая женщина — не продажная девка, а похоть для неё — не профессия, а стихия. Но, как ни оправдывал Он её грехи, собственная Его совесть не уставала напоминать, что без наказания блуднице не обойтись. Ох, как трудно быть Богом, особенно, когда в одном лице представляешь обвинение и защиту. И вот за то, что любимая шлюшка сыпала перед любовниками богатствами, а в блудодеяниях раскрывала свою наготу, Господь выносит ей следующий приговор:

– Я соберу любовников твоих, которыми ты наслаждалась и которых любила, со всеми теми, кого ненавидела, и соберу их всюду против тебя и раскрою им наготу твою, и увидят они весь срам твой. Я буду судить тебя судом прелюбодеец и проливающих кровь, — и предам тебя кровавой ярости и ревности.

Насчёт ревности — это уж точно. Господь, как и любой мужчина, порой не способен справиться с собственными эмоциями, и так же, как любой мужчина, знает свои мужские границы и потому готов на компромиссы. Позволив излиться негодованию, Он оценит происшедшее так, как если бы случилось не с Ним, и «уже не будет гневаться». Углубившись в родословную коварной, Он испытает удовлетворение в том, что причина в плохой наследственности, устранить которую не в силах даже Он. И то правда, что ждать от ребёнка, брошенного при рождении, чьи сёстры тоже оказались распутницами, вовлекшими в разврат собственных дочерей. Но куда более страшная правда заключена в том, что та, которую Он любит, в распутстве превзошла всех.

– Но ты и не их путями ходила и не по их мерзостям поступала; этого было мало: ты поступала развратнее их всех на путях твоих… И чрез твои мерзости, которые делала ты, сёстры оказались правее тебя.

По наивности, присущей мужскому полу, Господь надеялся застращать распутницу, определив глубину бездны, в которую та упала, путём сравнения, но не хорошего с плохим, ибо под рукой не оказалось честной женщины, а без неё такое сравнение немыслимо, а плохого с худшим. И, несмотря на гневные филиппики против «сестёр дщери Иерусалимской» Самарии и Содомы, Господь всё же находит для них оправдание, дабы посрамить ту, которая «опозорила себя более их». « Красней же и ты, – молвил Бог, – и неси посрамление твоё, так оправдав сестёр твоих».

О, как Он любит эту женщину и, кажется, ничего не может с собой поделать. Он всё ещё невнятно бормочет свои угрозы, переходящие в обвинения, и обвинения, переходящие в угрозы, но в этом бормотании не ощущение прежнего напора, но, смирившегося с неизбежным, уязвлённого самолюбия. Жива в нём одна только страсть, нарастающая агрессивно, так что резкий переход от проклятий к прощению и наоборот не воспринимается как внезапный, а потому необъяснимый. И не удивляют уже слова Бога, обещающего блуднице восстановить с ней союз на вовсе уж нелогичном основании: потому, «что Я — Господь»! И при том, что Он весьма суров к человечеству, вдруг столько человеколюбия, пускай красивой, но — шлюхе.

Впрочем, Ему виднее и раз Он того хочет, нам ли, смертным, сомневаться в Его правоте? К тому же Бог — чуткий инструмент ко всем тонкостям психологического сознания и любимой женщины, и читателей Книги, — снисходит до ещё одного, последнего, разъяснения своих намерений и их последствий: «Для того, чтобы ты помнила и стыдилась, и чтобы вперёд нельзя было тебе и рта раскрыть о стыда, когда Я прощу тебе всё, что ты делала».

Теперь-то мы знаем, что прощение Его не возымело желаемого воздействия. В глубинах эротической заводи Библии /Торы/, как форель в реке, плещутся неутихающие страсти, и даже мудрый из мудрейших Соломон остановился в недоумении перед полётом орла в небе, корабля посреди моря и… пути мужчины к девице.

Зато путь «жены прелюбодейной» прослеживается в моментальном рисунке, интерпретация коего, как и в случае с проповедником Экклесиастом в изложении Э. Арсан, расшифровывается каждым по-своему, в зависимости от изощрённости эротической фантазии и глубины эротического опыта: «поела и обтёрла рот своё и говорит: я ничего худого не совершила». А что на то Господь? Да ничего. Разве не сделал Он всё, что мог?

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Было бы справедливо, возникни о читателей вопрос, зачем рассказывать-пересказывать старую–старую сказку? Разве не могли они сами прочесть её в Книге? Согласен, могли. Но прочли далеко не все, а для многих, уверен, явится в какой-то мере, откровением: Библия и эротика!? Выходит так, любезные. Но главное не в этом. Главное, что сам Господь остановился в удивлении и бессилии перед собственным чувством к женщине. Вдумайтесь только: бессилие Господа! Не означает ли это, что уже древние авторы задавались вопросом, мало-помалу ставшим стержневым в философии религии. Хотя не исключено, как это часто случается с мудрецами, они заглянули в бездну, сами того не подозревая. И бездна эта: есть ли предел всесилию Всевышнего? Мог бы Он создать камень, который Сам бы не смог поднять?

Не станем гадать. Тем более, что мысли о пределах власти Творца пришли бы и без этой новеллы, как, впрочем, и без новеллы об Иове. Но позже. А ведь позже — всегда хуже. Вечность опозданий не прощает.

ЧИТАЯ ТОРУ

Задёрнув штору,

Открыл я Тору.

И что же? Секс в ней

Не спрятан в нору.

Играют страсти

Похлеще наших.

В азарте даже

Святой пропашет.

И след оставит

На теле девы.

Как её имя?