- Тихон Хренников: в современности главный авторитет в вопросах музыкального творчества. Тише, молчите, молодые люди, имейте терпение, слушайте великие мысли великого человека – но только музыкальной культуры. Во всех других сферах и отраслях народного хозяйства светят другие фонари, хотел сказать: маяки техники и производства. Нашего, советского производства. Общественной морали, духовного развития. Как должно быть! Слушаем все внимательно нашего молодого современника: «Главная задача – это развивать, совершенствовать советскую музыку, отстаивать советскую музыку от проникновения в нее элементов буржуазного распада». Сказано кратко, понятно. Даже коню понятно: но ведь у коня непомерно большая голова – все ловит на лету. Нужно понять: началась идейная перестройка. Объединяют свои усилия многие передовые композиторы в борьбе за торжество реалистических принципов в музыке. Стремятся воплотить жизненные темы современности, к стилю ясной, мелодичной музыки. Развивают национальные народные традиции. Тормоза, помехи: без них не обойтись. Наша диалектика конкретно утверждает! Существует, накладывается телами друг на друга (смех в зале). Не смейтесь – это образное сравнение. Движение совмещается с торможение. Положительное – с отрицаительным. Единица – с двойкой! Идейная зрелость недостаточная у наших композиторов – даже многих. Еще не созрели для творческого продвижения. Другие оторваны от повседневной практики, творчества, подлинной жизни народа советского, его художественных запросов: нельзя признать закономерным отставание советской музыки от основ российской музыкальной мысли и культуры. Это пока временное явление: связано с отсутствием реальных достижений в области оперы и в программно-симфонической музыке. Во всем остальном – мы впереди всяких Европ и Америк. Теоретики-космополиты: обнаружились такие гнусные паразиты нашей героической советской социалистической действительности: поощряют, хвалят журчащую музыку: свои «теоретические системы» воскрешают. Под видом пестрых, даже формалистических выкрутасов, форменных схем, опытов, издевательств над музыкой, искусством пытаются соорудить якобы научный фундамент. Много странного сохранилось и происходит. Привожу пример: профессор с такой странной фамилией Мазель – не удивляйтесь. Еще в 40 в журнале «Советская музыка» он декларировал открыто законность и неизбежность отделения науки и педагогики от боевой публицистики. От марширующего строя отделял задачи активного служения современной музыкальной культуры, строительству. Стремился расположиться в тиши, уединенно, в хрустальном замке. Отгородиться от боевых вопросов советской музыкальной темы, действительности. С неминуемой обреченностью, коварством судьбы привело к отрицательным и вредным последствиям в его собственной работе. Наложила печать замкнутого, безжизненного Академизма, схоластики. Сей прежде уважаемый Мазель, ныне - чиряк на здоровом теле, оказался в плену космополитических представлений. Он десятилетиями преклонялся перед авторитетом немецких музыковедов. Живет у нас, в советской стране, ест наш хлеб-сало, но всячески гадит на чистую поверхность действительности: значение недооценивает выдающихся представителей типа Русской музыкально-теоретической мысли. Надо знать, видеть среди них Одоевского, Чайковского, Серова, Стасова, Римского-Корсакова. Остается формалистическим отношение его к советскому музыкальному творчеству.. Этот натасканный на теоретических знаниях человек творчество Шостаковича: в ряду от Баха до Стравинского объявил высшим синтезом всех достижений мирового музыкального искусства. Будто Шостакович раскритикован неприлично мало за формалистические заскоки и закиды. Как видите: но «композитор универсально соблюдает нормы современности в музыке». В докладе о 9-й симфонии Шостаковича Мазель сказал: «Я хочу причислить себя к «наивным» людям: считаем в музыке Шостаковича много норм современной музыки. В особой, ярко индивидуальной форме концетрирует то типическое, заложеное вообще в современном искусстве. Отсюда возникает с ним столько возможных аналогий с Чаплиным, даже Хэмингуэем, фильмом «Бэмби». Для советского искусства сравнение с американским фильмом – для Мазеля основной положительный критерий! Вы уже видели этот фильм? Я не видел, никогда не пойду его смотреть. Повторно не покажут! На обсуждении другой критик Житомирский проявил профессиональную, еще национальную солидарность: «Я воспринимаю 9-ю симфонию по причине так жгуче, по какой я воспринимаю картину «Бэмби». В этой иносказательной форме я почувствовал: рисуется изначальное, извечное проявление человеческой красоты через стихию извечной природы. Отсутствие телесности – есть особой прелестью». Юрий Келдыш пытался подвергнуть критике космополитизм 9-й симфонии. Вызвал бурную реакцию критиков-формалистов. Общее мнение выразил Житомирский: «Порочность концепции тов. Келдыша: «советский народ хочет, ждет, т.д» Это все верно. Но большое искусство не создают путем социального заказа, как говорили раньше. Его точка зрения возрождает старую теорию социального заказа». Требования советского народа и нашей жизни пренебрежительно, «социальным заказом» столь иронически называют. Мудрецы от литературы и всех жанров искусства пытаются его абсолютно отвергнуть. Требуют возвращения на пьедестал почета космополитических понятий «извечного», «современного». Нормой эстетического критерия высшего достижения современности становится передовая, в их понимании, современная формой, типом американское искусство. По их «теории» оно достойно, должно стаать идеалом творчества советских художников». Этакой загагулиной, а может и прищем стал И. Бэлза. Словно капиталистический собственник – захватил ряд важнейших участков музыкальной жизни. Перед формалистическими авторитетами угодливо расшаркивался. Прибегал он праздно к пустозвонным эпитетам, лишенным чувства меры элементарным сравнениям. Взял представителя формалистического направления Шебалина – его объявил не покраснел последовательным и даже продолжателем классической традиции Русской музыки. В конце 1947 выпустили его книгу «Советская музыкальная культура». Задним числом - автор посмел высказать «свое мнение» - отличное от решения цк вкп(б). «Реабилитирует» оперу «Леди Макбет» Шостаковича. По поводу этих 8-й и 9-й насквозь формалистических симфоний, вступает смело в полемику с критикой и критическими высказываниями. Бэлз в них видит проявление «трагического пафоса», музыка рождена народом «гуманистическими традициями чисто Русского искусства». В страстном порыве льстивости он оправдывает отталкивающую звуковую резкость, грохот и скрежет оркестра - наполняет музыку симфонии. Подобное содержание «не… требует наличия песенности». Выискал, указывает положительный момент: «... отсутствие... текста... сюжетно-очерченной программы. В инструментальных произведениях эпохи Отечественной войны ознанно избегают... в произведениях мы имеем дело с художественно обобщенными идеями, воплощенными в образах музыкальных». Основная идея величайшей, полного глубоко социального смысла «Бориса Годунова», народно -исторической музыкальной драмы Мусоргского сводит к... «оправданию «преступника-жертвы» Царя Бориса - пришел к власти через убийство. Совершенно в бульварной тософской литературы духе истолковывает одно из замечательнейших по реалистической силе и глубине произведений русской и мировой классической музыки – оперу «Пиковая дама» Чайковского. Действующим в опере главным лицом оказывается таинственная, мистическая тень Сен-Жермона. У композитора-эмигранта Рахманинова есть произведения с церковной музыкой. Композитор представляют преходящую дань реакционным настроениям своего времени. Бэлза усматривает в них нечто особенное: «проявление моральной этики, интеллектуальй мощи Русского народа, мудрого, мужественного и милосердного в своей высокой человечности». Пошлый и развязный, бульварно-декадентский стиль писаний Бэлзы соответствует реакционной сущности взглядов его: восхваляет реакционные, идеалистические стороны прошлого Русской культуры. Проявляет лакейское раболепие и пресмыкательство перед Западом. Любит блеснуть показной «эрудицией» - цитирует многочисленные образцы западной, преимущественно Англо-Американских авторов буржуазной литературы. Он приписывает особую роль образца для подражания Америцу поэту По Эдгару: «в его творчестве «темы смерти» звучали с потрясающей силой, покорили зарубежных и русских писателей». В Ленинграде свою деятельность проводит 20 лет музыкальный критик Ю.Вайнкоп: посвятил энергичной, упорной пропаганде модернистского искусства. Его кумир – эмигрант Стравинский. Кадит ему фимиам. При всех обстоятельствах обходит вопрос об идейно-политическом лице этого убежденного космополита. Важный факт биографии: категорически порвал с великой Русской национальной культурой. Еще изменил родине. На заре своей литературной карьеры он издал подобострастно заискивающую книжонку. Стравинского прославляет – неумеренно льстиво называет: «гением», «учителем эпохи», «магом и механиком». Автор детально прослеживает этап, «необыкновенную эволюцию» Стравинского - от «симфонизма русской национальной школы - к Импрессионализму. Затем один скачок-переход к «неоклассицизму». Композиторская молодежь в Ленинграде он констатирует: ощутила «влияние», «отзвуки» Стравинского. Вайнкоп содействовал рьяно импорту антиэстетической оперы Кшенека, других «боевиков». Формализм широко насаждал в Ленинграде. Заметно при «анализе» симфонии Ю.Свиридова. Словесной эквилибристикой даже комплиментами он поощряет отход Свиридова в симфонии от интонаций Русской доходчивости и песни к усложненно-формалистической музыке, абстрактности. «Это произведение, - критик так считает, пишет: - несомненно требует известной затраты интеллектуальной энергии для своего восприятия: Свиридов отказался от примитивной «доходчивости» своих юношеских творческих опытов. Возможно, это и огорчило кое-кого из критиков, склоны видеть в симфонии молодого композитора «формалистическое грехопадение». В творчестве Свиридова симфония для струнного оркестра сыграет, повидимому, крупную роль». У Оголевца нашли формулировку законченно- хрестоматийную творчества гениев – давали им современники: «ростки нового, появляющееся в фактуре музыкальных произведений, гениальные прозрения выдающихся композиторов-творцов и мыслителей, обычно бывают современниками не поняты. Важно устанавить нам преемственность стадиального развития тональной системы всего земного шара, независимо от национальной, их расовой принадлежности творцов музыкальных систем; важно мировое действие закона развития музыкального мышления...» Профессор Ленинградской консерватории С. Гинзбург написал книгу о выдающемся русском виолончелисте, музыкальном деятеле Давыдове (1937). Пытается опорочить и дискредитировать борьбу «Могучей кучки» против группы немецко -академического склада музыкантов: по причине отрицания ими самостоятельных путей развития Русской музыки. В этой борьбе дико прозвучало оскорбительное выражение чисто «исторической ограниченности Великорусского национализма». Идейные установки «Могучей кучки» близки, в «полной мере соответствуют» взглядам матерого черносотенца-мракобеса Победоносцева. Глава и организатор «Могучей кучки» Балакирев шел в ногу со временем, формулировался под влиянием взглядов Белинского, Чернышевского. Воспитал композиторов Бородина, Мусоргского, Римского- Корсакова - С.Гинзбург зачисляет в реакционеры, монархисты. Зачеркивает рукодвижением, одним махом передовое историческое значение всей их огромнейшей по масштабу деятельности. В «Очерках и материалах по истории Русской музыкальной культуры» Т.Ливанова (1938): «Не слишком смело утверждение: взгляд на Русский музыкально-исторический процесс до самого последнего времени несколько приближался к «славянофильской» точке зрения. Отмечалось своеобразие Русской музыкальной культуры. Не явления аналогии с западноевропейским типом искусства. Своеобразие порою не назыли «своим именем». Все построение исторические работы, периодификация музыкально-исторического типа развития, рассмотрение материала производили, как будто история Русской музыки – это процесс своеобразный, самобытный, почетно, курьезно отличный от происходящего в Западной Европе». Ливанова утверждала: база бытовой музыки в России XVII века не русская народно-песенная основа - «заурядные немецкие бытовые песни, их распевали в немецкой слободе в Москве». |